По Земле

       Брату


На колдобине перед развилкой праворукую Хонду встряхивает, и салон наполняется запахом испуганной помидорной рассады.
- Мам, давай-ка к брату заедем.
Машина поворачивает, удаляясь от яблоневых куртин, и вскоре за окном уже мелькают строгие пики ограды.
- Ты в машине пока посиди. Я гляну, там дорожку вроде размыло.
- Чем ее размыло-то? Дождя нету уже сколько!
- Ну мама! Посиди, говорю. Юрка, пошли.
- Опять место забыл? Бестолочь ты, Женька, ой бестолочь, прости Господи.
 
Дорожка, сухая до трещин, ровной желтой стрелкой пролегает сквозь ряды надгробий. Нехитрые кладбищенские пятнашки: прямо, налево до серой плиты с длинной еврейской фамилией, потом направо, и снова налево. Здесь Женя останавливается и сумрачно осматривается по сторонам.
- Так, восток сюда...
- Ты что, правда не помнишь? Чувак, ты сюда два года ездишь.
- Я топографический кретин. Это охренеть какая новость? Короче, отсюда в пределах метров двадцати, невысокий, желтый гранит. Давай, ты в эту сторону, я в эту.
Налево-направо-снова налево, они прошивают отмеченный участок как древнегреческий текст, написанный бустрофедоном. Каждая плита – школьная доска с примером на вычитание. Совсем простые, но так много. Хватит на целый учебник.
 
- Эй, нашел. Постой пока здесь, схожу за мамой.
- Вот эта? Слушай, ну ты уже совсем! Под единственной елкой на всем кладбище! От самых ворот видно!
- Не знаю, в прошлый раз ее не было. Видимо, недавно посадили. Сейчас взрослые деревья привозят и кранами сажают.
- Так, Жека, не ври мне. У тебя всегда такая рожа, когда ты врешь, и уши красные. Что происходит? Ты что, вообще нихрена не помнишь уже? Говори, блин!
Юра давит сильнее, зная: друг этого не выносит. Прижатый к стенке, он всегда колется быстро. Женька угрюмо ковыряет носком кроссовка пыльную прошлогоднюю траву. Очень хочется к машине, но ему перегородили дорогу. Со щербатого нешлифованного гранита щурится на них лобастый мужик с мощной шеей и знакомыми торчащими ушами. 2006 - 1961 = 45.
- Слушай, просто скажи, что с тобой. У тебя провалы в памяти? Ты томограмму делал? Не шути с этим, епта!
- Все со мной нормально.
- Нормально?! Ты два года мотаешься на могилу и не можешь вспомнить, где она. А завтра гараж свой не найдешь?
Хорошо бы выматериться. Но не здесь же.
- Короче. В прошлый раз ее здесь не было. В другом месте была. Откуда мы искать начали. А сюда она переехала. Понял?
- Чего?..
- Того. Стой здесь, говорю, я сейчас.
В образовавшуюся паузу он просачивается мимо остолбеневшего друга и быстро идет к выходу. Шаги удаляются. Юрка медленно оборачивается. Закрывает рот. И будто со стороны слышит, как гулко топают по ровной сухой глине его ботинки.
- Эй!!! Подожди, мать твою!
 
- Андрюша, сыночек... – мама автомобильной тряпкой стряхивает пыль и хвою с рябого рыжеватого камня. Она не слышит, о чем они негромко разговаривают там в отдалении.
- Понимаешь, сначала все было нормально. Потом приезжаю как-то, а соседний крест, по которому я его всегда находил, он вообще в другой стороне. Я к сторожу – вы тут перезахороняли, что ли? Тот божится, ничего не трогали. И, короче, пошло-поехало. Только успевай ловить. Я как-то раз полгода не был, так пришлось до ночи тут шариться. Еле нашел. А потом доперло. Андрюха же всегда по миру мотался по сезонам. Зимой на юг, летом на север, осенью запад, весной восток. Теперь хотя бы знаю, в какой стороне его искать. Ну и по расстоянию примерно понял. Месяц – метров десять-пятнадцать. Редко больше.
- Ты кому-нибудь рассказывал?
- Ага. На телевидение звонил. И в академию наук. Я что, больной? Он мне за такое и с того света пенделей навесит. Нет, конечно, никто не знает. Друзья у него где угодно, только не здесь. Тут, кроме нас, никто и не бывает. А у матери глаз уже не тот, так что нормально. Справляюсь.
       
- Женя! Жееня! Пойди-ка сюда. А вроде тут другой памятник-то стоял, на соседней могилке?
- Ну, новый поставили. Елки вон тоже не было, так посадили.
- Ох, нам бы тоже надо новый. А то какой-то каменюка дикой торчит. Ни виду, ничего. Поставил бы ты из мрамра, а? Вот хоть как этот, беленький. Как бы хорошо было!
 
Колья ограды мелькают в обратном порядке. Едут молча, только деревянные ящики с помидорной порослью негромко стукаются друг о друга на кочках. Впереди показывается знакомая развилка. Малая толика личной Земли, положенная каждому горожанину, огород и кладбище, они всегда по соседству. И теперь Хонда уходит влево, туда, где шумят милые маминому сердцу яблони садоводческого товарищества "Учитель".
 
- Слушай, а ты за три года здорово изменился. Такой прямо волчара - откуда что взялось. Вон, даже уши забронзовели. Что как сам?
- Да нормально. В разъездах.
- Как мама?
- Слава Богу. Живет на даче, дышит воздухом.
- Аа... брат?...
- Два года назад дошел до ограды. И ну как бы в дрейф лег. Как ни приеду, он все вдоль нее ползет. А потом... Не знаю, как он там по земле путешествует, но, похоже, дырку какую-то нашел. И все. Нет его больше на кладбище. И вокруг тоже нет. Все излазил – нету.
- Ой ёп... А мать на это как?
- Да она не знает. Я же после нашего с тобой приезда под той елкой другой памятник поставил. Как просила, беленький, из мрамра.