Кипарисовое ложе

Когда я был еще жив и когда мне было около десяти, я стал свидетелем одной престранной истории.

В нашем городе был музей. Самый обычный провинциальный музей с облезлыми стенами, мышами и тараканами. Все вещи в этом музее были вполне заурядными, кроме одной. И хотя эта вещь не выделялась дорогой отделкой и яркостью красок, она все время влекла меня к себе. Это была кровать из кипарисового дерева. Надпись на табличке гласила: ЛОЖЕ КИПАРИСОВОЕ, 3 в. до н. э. МАСТЕР НЕИЗВЕСТЕН.

Ложе поражало изящностью линий и завершенностью форм. Я мог часами рассматривать изголовье, сделанное в виде головы льва и противоположную спинку в виде звериного хвоста. Четыре ножки были сделаны в форме выгнутых лап дракона. Вся кровать казалась хищным сухопарым зверем, застывшим перед последним прыжком, чтобы поразить безмятежную жертву.

Поверхность ложа была испещрена замысловатыми рисунками. Интерес представляли фигуры людей, которые были обнажены.

Вот видно младенца, который бежит с горы и катит перед собой колесо. Вот он среди коров играет на свирели. Па его голове шапка с длинными перьями. За ним пристально наблюдает мужчина в сопровождении двух волков. Под фигурами были выцарапаны буквы, очень похожие на греческие: «Кифрис» и «Аплу».

Ниже было изображено, как юноша обнимает оленя. Вокруг много разных птиц и зверей, и никто не причиняет друг другу вреда. Рядом – сцена охоты. Впереди несется олень. Огромные рога запрокинуты назад, ноги согнуты в прыжке. По пятам бегут собаки. Одна уцепилась за ногу оленя, другая вот-вот вцепится ему в бок. Собак гонит мужчина верхом на коне. На лице его изображено солнце. Одна рука его держит лук, вторая вкладывает в него стрелу из колчана.

Ниже показан пронзенный стрелой юноша. Над ним в горести согнулся солнцеликий мужчина, рядом с ним лежат сломанный лук и оленьи рога. На следующем рисунке изображено пирамидальное дерево, в ветвях которого едва различима человеческая голова с закрытыми глазами. Вокруг дерева веселятся и танцуют люди, и только один человек неподвижен и печален. В его руках лира, а на голове колючий венок.


Я так был увлечен разглядыванием картинок, что начал царапать ногтем плохо видимые детали. Сразу же меня окрикнула смотрительница музея. Я поднял глаза и увидел женщину лет тридцати пяти. Она была худа и подвижна. Точно пантера, она была готова впиться в меня зубами, если бы это позволяло приличие. Казалось, я покусился на ее собственность. Или, может, она ревновала меня к кипарисовой кровати. Я интуитивно понял, что между ней и ложем существует какая-то связь. Они были даже чем-то похожи: та же геометрия линий, те же полутона, тот же характер – дикий, необузданный и страстный.

Я твердо решил досмотреть то, что было выцарапано на ложе, и поэтому незаметно спрятался за портьерой. Я хотел выждать время, когда смотрительница музея уйдет в другую комнату. Но посетителей было мало, и она никуда не уходила. Время тянулось слишком медленно. Я заскучал и вскорости уснул.

Меня пробудило странное чувство тревоги. Я открыл глаза. В музее никого уже не было. Я хотел было выйти из своего укрытия и убежать прочь, но вдруг услышал шаги. Комната осветилась тусклым светом.

Прямо на меня шла смотрительница музея. Она была чем-то взволнована. Вот она остановилась, поставила фонарь на стол и подошла к кипарисовому ложу. Она встала на колени и прислонилась щекой к его спинке.

Часы пробили полночь. Послышался странный скрип и на кровати из полумрака возник дряхлый старик. Его тело было облачено в одеяние белого цвета, похожее на римскую тогу. Старец был столь древен, что казался мертвым. Но вот он открыл глаза и улыбнулся своим беззубым отвратительным ртом.

Женщина наклонилась к нему и стала гладить его морщинистое, как кора дерева, лицо. Затем она поцеловала старика в губы и стала страстно обнимать его и ласкать. Одновременно облик старца стал меняться. Морщины разгладились, волосы почернели – старость исчезла с его лица, а тело сделалось молодым и упругим. На кипарисовом ложе лежал юноша, обликом и статностью равный Аполлону или Адонису.

Смотрительница музея мгновенно разоблачилась и увалилась к нему в постель. Она упивалась его юностью, не скрывая своего восторга. Со стороны могло показаться, что девушка избивает или душит свою жертву, царапая ногтями его тело и лицо.

Ее безумство длилось недолго. Как только она поднялась с ложа, юноша опять превратился в усохшего старика. Его молодость растаяла, как наваждение. На мгновение мне показалось, что предыдущее развитие событий возникло целиком в моей голове. Действия, происходившие в музейной зале, напоминали стремительную смену декораций в театре.

– Ты не жалеешь меня,– сказал старик,– зачем ты тревожишь дух кипарисового дерева? Нестерпимая боль во всем теле, как будто меня снова пронзили стрелой на охоте или вновь срубили грубые крестьяне, когда мастери ли эту кровать по прихоти Прокруста.

Женщина улыбалась краем губ. Она была довольна собой и ни на что уже не обращала внимания.

– Ты не слушаешь меня, Марголита! Но я скажу тебе

 больше,– голос старика помрачнел и приобрел железистый оттенок.– Вот уже двенадцатая ночь, как ты приходишь ко мне.

– Но ты первый подвигнул меня на искушение,– возразила Марголита, но старец продолжал:

– Знай же, что сегодняшняя ночь изменила твою судьбу. Теперь моя власть над тобой безусловна.

– Что ты задумал? – встревожилась Марголита.

– Видишь ли, лаковая эмаль, покрывающая поверхность моего ложа, с годами потрескалась. Мне нужна твоя молодая кожа, твоя кровь.

– Нет, ты не смеешь,– закричала женщина. Старец поднял руку, и Марголита закружилась, как юла, и медленно стала приближаться к кипарисовому ложу. Наконец, она обессилела и вытянулась во всю длину роковой кровати.

– Сон человека – маленькая смерть,– продолжал старик. – Всякий раз, когда твои глаза смыкаются и тебя тянет спать, ты предвосхищаешь свою старость и затем смерть. Кровать человека, как и его колыбель – некий прообраз могилы. Поэтому не упорствуй мне. Рано или поздно это должно было случиться.

Он закончил, и кипарисовое ложе оживилось. Спинки кровати обтекли и обвили живое тело. Послышался хруст ломающихся костей и треск лопающейся кожи. Алая кровь покрыла всю поверхность кипарисового ложа.

Марголита издала крик, заглушаемый смехом безжалостного старца, чей призрачный образ трепетал над кроватью в музейном полумраке фиолетовыми бликами.

Я тоже закричал от испуга и бросился прочь из музея в открытое окно. Не помню, что было потом и как мне удалось пережить увиденное. Но через двадцать лет я снова посетил этот музей и подошел к кипарисовому ложу. Оно было таким же, как много лет назад, но его поверхность была покрыта слоем отличного лака.

Я осмотрел рисунки, нанесенные на кровать: там была девушка, привязанная к жертвенному ложу. Над ней возвышался нагой юноша с острым ножом. На заднем плане за сценой заклания наблюдал мальчик лет десяти. Ну вылитый я! В голове моей зашумело. Руки потянулись вверх, а тело вытянулось и одеревенело. Я поднял глаза и увидел над собой ветви с зеленой листвой. Где-то внизу послышался шум топора.