Освобождение Севастополя. Май 1944 год

.Роман "ТАКАЯ ДОЛГАЯ ЖИЗНЬ".(  Через год МЫ будем в Берлине.Фотоиллюстрация в романе.)
       "Капитан Бандуристов был тяжело ранен в Сталинграде Выздоровление шло медленно. Из фронтового госпиталя Бандуристова перевезли в Астрахань.
Там он и пролежал до лета сорок третьего года. Потом был отправлен в учебный артиллерийский полк.
Оставаться в учебном полку Бандуристов не хотел. Он списался с генералом Телегиным, и тот вытребовал его к себе.
Свою армию майор Бандуристов (майора ему присвоили в июле сорок третьего) догнал уже глубокой осенью под Мелитополем на марше.
Войска день и ночь шли на запад. Больших городов на пути 51-й армии не было. Деревни были почти все сожжены. Стойкий отвратительный запах горелого сопровождал армию. Кто не был на войне, тот не знает этого запаха. Пожарища войны пахнут по-особому. Это не дымок костра. Пожарища пахнут человеческим горем, страданиями, смертью.
В армию начало поступать пополнение из освобожденных сел. Большинство -- мальчишки: по семнадцать-восемнадцать лет. Есть ребята рослые, а есть совсем маленькие. Конечно, необученные, необстрелянные, а учить некогда: армия в движении. Наступала осень. Пошли дожди.
После овладения Мелитополем фронт армии повернулся в сторону Крыма.
Штаб артиллерии занял место в деревне Строгоновке, на берегу Сиваша.
Деревня все время обстреливалась немцами. Обстрел был редким, но методичным. Немецкая артиллерия била с Литовского полуострова. Вели огонь на изнурение. Выстрел. Потом пауза. Паузы, разные по длительности.
Выстрел на Литовском полуострове хорошо слышен. Потом гул катится по Гнилому озеру -- резонанс по воде отличный. Слышен и шелест летящего снаряда. Разрыв!..
Работать в таких условиях было трудно. Но чувство юмора не покидало штабных офицеров. Время от времени кто-нибудь подавал реплику, вроде:
-- Саша! Пойди крикни гадам, чтоб перестали стрелять… Работать мешают!..
В один из дней в штаб заглянул Кирпота. Он тоже получил звезду на погоны с двумя просветами. Как всегда, принес флягу (медсестричка одарила). Выпили по чарке. Вышли на воздух. Кругом лежала голая степь. С Сиваша дул холодный, пронизывающий ветер. Слякотно.
-- Да, невесело, -- заметил небрежно Кирпота. -- Если бы не война, можно было бы сказать, прескверная погода...
-- Думаю, уже скоро пойдем, -- поделился Николай своими наблюдениями. -- В армию стали прибывать калибры большей мощности -- двести десять и даже триста пятнадцать. Снаряды по сто килограмм...
-- Недурно! Скорее бы уже... Армия готовилась к наступлению.
К весне саперы навели мост через Сиваш. Как-то Николай Бандуристов возвращался из тыла армии на полуторке.
Перед мостом остановились, так как комендант закрыл шлагбаум. Слышались редкие хлопки зенитных орудий. Николай вышел из машины, разминая ноги. В это время из-за низких облаков появился «Юнкерс-88». Зенитные орудия у моста открыли сильный заградительный огонь. На глазах у Николая «Юнкерс» перевернулся, круто пошел вниз и врезался в воду, выбросив фонтан грязи и дыма. Буквально через несколько секунд из облаков вывалился второй самолет и пошел на снижение, на бомбежку. Но и он не долетел до моста -- клюнул носом и со страшным грохотом ударился в землю.
Видимо, немцы решили атаковать мост одиночными самолетами: цель узкая, всем сразу делать нечего.
У третьего самолета отбили хвост. Следующий взорвался в воздухе!.. Седьмой самолет упал в Сиваш!... Грохот, взрывы, завывания моторов -- все вдруг резко оборвалось. Наступила тишина. Такая тишина, что в ушах звенело. Наши бойцы и офицеры, которые были у моста, как бы опомнившись, придя в себя после такого невиданного зрелища, закричали: «Ура!.. Ура зенитчикам!..» Стали бросать в воздух шапки... Такого и Николай не видел за всю войну. За каких-нибудь несколько минут -- девять самолетов и как?!. Будто на учениях... Такое только в довоенных кинофильмах показывали. Кто-то из бойцов побежал к упавшим самолетам. Притащили кое-какие трофеи, документы, фотографии.
-- Товарищ майор, посмотрите... -- сержант протянул Бандуристову пачку фотографий.
Семейная фотография: отец, мать, две девочки и два парня. Николай неожиданно подумал: «Обыкновенные люди». Как-то раньше эта мысль не приходила в голову. Знал одно: «Перед тобой враг! Он пришел на твою землю. Врага нужно убить!»
А вот групповые фотографии экипажа в разной обстановке: на заправке, в полете, во время пирушки...
-- Нет только последней фотографии, товарищ майор, -- сказал сержант.
-- Жаль, у меня аппарата не было, -- в тон ему ответил Бандуристов. Но мысль вернулась к прежнему: «Вот жил человек, надеялся, любил... И нет его... Нет? И поделом... Зачем полезли к нам?..»
К началу апреля, когда совсем потеплело и с Сиваша, нагретого солнцем, потянуло болотной гнилью, все было готово к наступлению. В апреле оно и началось.
Части армии на направлении главного удара долгое время успеха не имели. На левом фланге был узенький перешеек. Огонь нашей артиллерии был здесь очень эффективен. Все огневые средства противника на перешейке подавили.
Командарм, быстро сориентировавшись, изменил задачу танковому корпусу и направил его в образовавшуюся щель на Джанкой. Немцы не смогли задержать танки и самоходные установки. Станцию Джанкой взяли с ходу.
В это время с Керченского плацдарма перешла в наступление Приморская армия.
В течение нескольких дней были освобождены Керчь, Симферополь, Феодосия, Евпатория, Ялта. К концу апреля наши части вышли к Севастополю.
Восемь месяцев Красная Армия обороняла Севастополь. Надо было полагать, что и враг будет удерживать этот важный стратегический пункт во что бы то ни стало.
В полутора километрах от Сапун-горы Бандуристов оборудовал наблюдательный пункт. С НП хорошо просматривались целые кварталы. Они казались малоразрушенными.
9 мая Севастополь был освобожден.
Когда въехали в город, только тогда Николай увидел, как он разрушен. Здание железнодорожного вокзала представляло собой гору щебня и искореженного металла. Перед отступлением немцы пустили под откос большой товарный состав. В овраге вверх колесами лежали разбитые, обгоревшие вагоны.
Гавань была забита обломками кораблей и плавающими трупами...
В Севастополе все было закончено, но на мысе Херсонес немцы продолжали сопротивление. На перешейке они установили минные поля и соорудили «земляной вал» с укреплениями-дотами, пулеметными гнездами.
Первая полоса обороны проходила примерно в пяти километрах от окончания мыса, где возвышался полуразбитый белый маяк. На этом пятачке собралось около тридцати тысяч немецких солдат.
Наше командование предложило им капитулировать. Немцы надеялись еще, что к ним подойдут транспорты, и отклонили предложение. В ночь с 11 на 12 мая несколько немецких судов попытались подойти к берегу, но подверглись уничтожающему обстрелу. Ни одному из них не удалось приблизиться к мысу.
Как только корабли были отогнаны или потоплены, весь огонь артиллерия перенесла на Херсонес. Ночью вступили в. действие и батареи гвардейских минометов -- «катюш». Огненно-хвостатые снаряды во всех направлениях чертили темное небо и рвались, сея смерть и разрушения в гуще немецких войск.
В предрассветные часы вся местность огласилась гулом советских танков и криками пехоты «Ура!». Враг был деморализован, подавлен. Немецкие офицеры и солдаты стали сдаваться в плен.
Но еще тысячи раненых солдат лежали на оконечности мыса Херсонес. Здесь же было несколько сот эсэсовцев, которые отказались сдаваться и продолжали вести огонь.
Советские войска вновь перешли в наступление. Кое-кто из эсэсовцев пытался уйти на самодельных плотах и лодках. Но все прибрежное пространство простреливалось нашей артиллерией.
Занятый мыс Херсонес представлял собой страшную картину. Вся местность перед «земляным валом» и за ним была покрыта воронками и осколками от снарядов. Землю усеяли немецкие каски, автоматы, саперные лопаты, винтовки. Стояли разбитые немецкие тяжелые танки. В воздухе, подгоняемые ветерком, кружились бесчисленные обрывки фотографий, личных документов, топографических карт, писем. Как снег, они засыпали землю.
У берега на мелкой волне раскачивались вздутые трупы.
И тут у самой кромки берега Николай Бандуристов увидел мертвого, а на нем лоскуты тельняшки.
-- Ребята, а это наш!
-- Его надо похоронить... Похоронить обязательно...
Вытащили погибшего на берег. Завернули останки в плащ-палатку. Вырыли могилу и опустили в землю.
Прогремел винтовочный залп. Военнопленные немцы, напуганные залпом, забеспокоились, но быстро снова затихли. Поняли.
Были они небриты, грязны, в прожженных, рваных шинелях, но на их лицах сквозь смертельную усталость уже просвечивала надежда: может, будем жить.
Закончились тяжелые кровопролитные бои. В Крыму не осталось ни одного немецкого солдата с оружием в руках.
Созвучна настроению, царившему в войсках, была и крымская природа. Май здесь один из самых благодатных, благоухающих месяцев.
Как ни корежила эту землю война, на склонах гор зазеленели виноградники. Цвели фруктовые деревья и сирень. Удивительно красивы были бледно-лиловые кисти глицинии.
В начале июня майора Бандуристова вызвал генерал Телегин:
-- Что, майор, думаешь после войны делать? -- спросил он.
-- Не думал об этом, товарищ генерал. Война-то еще не кончилась...
-- Верно, еще не кончилась. Но конец уже не за горами... Как мыслишь свою жизнь? В армии или вне армии?
-- Вне армии, товарищ генерал, свою жизнь не мыслю...
-- Я так и думал... Пришла разнарядка из Москвы -- послать офицера на полный курс артиллерийской академии... Так вот тебе надо ехать...
-- Как же так, товарищ генерал, вы воевать будете, а я учиться?..
-- Вот именно: мы воевать, а ты учиться... Армии, Николай, после войны нужны будут офицеры грамотные и с боевым опытом. Не пройдет и десяти лет после войны, как мы, старики, на покой пойдем. А вам, молодцам, и карты в руки, вам, молодым, командовать армией... А чтобы командовать, надо, кроме звездочек на погонах, еще кое-что в голове иметь...
Никогда генерал Телегин не называл двадцатитрехлетнего майора Бандуристова по имени, а тут назвал, как бы стирая тем самым грань, которая разделяла их по службе.
-- Дела сдай пока капитану Негоде. Три дня тебе отпуска, чтобы на родину съездить. Ты, кажется, из Таганрога?
-- Так точно, товарищ генерал!..
-- Иди...
-- Слушаюсь, товарищ генерал...
Еще перед войной об академии мечтал Николай Бандуристов, и вот сбылась мечта, а было как-то грустно на душе. Грустно расставаться с боевыми товарищами, с армией. Грустным было и прощание с Александром Кирпотой,
-- «Старик» правильно решил... -- сказал Кирпота. -- Тебе в академию надо двигать... А Адольфа мы без тебя доконаем. Как устроишься, напиши, сообщи адрес...
-- И ты пиши, Саша. Обещаешь?
-- Что за разговор?.. Писем писать, правда, не люблю, но пару слов всегда нацарапаю...
В августе майор Бандуристов был зачислен на первый курс артиллерийской академии.