Жирафы

История нашего знакомства идиотична и анекдотична. Я хотел писать, она хотела поправить чулок. Туалет на этаже один. Унисекс-туалет. Кабинки две, одна из них закрывается, значит женский, вторая так, слегка прикрывается, значит мужской. Стены небольшого холла перед кабинками залеплены старинной советской прямоугольной плиткой, мерзкого грязно-бежевого цвета. Теперь же в рамках европейского ремонта, кафель выкрашен поверх кофейной масляной краской.

Она поправляла чулок, наклонившись вперед, я влетел в таулет с явным намерением пописать. И я смутился, а что любой нормальный мужик смущается при виде дамы в туалете, да еще и с приподнятой юбкой, да еще и в чулках. Я краснел, но стоял на месте.
- Уйди. Она улыбалась.
Я ушел. Я был подавлен и смущен.

К вечеру пошел мыть кружку. Она в туалете мыла тарелку от торта.
- Тебе моющее оставить?
Я пожал плечами
-Оставь.
- За рулем?
-Местами
- Это как?
- Недавно и плохо вожу...
- По городу то как?
- А что
- Отвези меня домой, еврей:)

И она опять улыбалась. А я повез. Мы ехали долго, стояли в какой то колейной очереди, объезжали аварию. Трепались ни о чем, о погоде, о лете, о градусах воды в нашем маленьком океане. Я кричал на кого то за рулем, она язвила, кричала мне в ответ, что гладиаторов и императоров она не боится.

Странное чувство. Полное неведение, человека для тебя нет, а ты его знаешь. Полный бред.
Проехав множество дорого и дорожек, мы все-таки добрались. Старый спальник, с немецкими домами и пыльными деревьями во дворе. Машина приостановилась. Она не уходила.

- Предположи мне выпить бутылку водки и моря.
В голове танцевал Азнавур. Он же мог молодой танцевать? Вполне. А петь как уже зрелый Шарль.

- Мадам, выпейте со мной бутылку водки у моря...
Она рассеянно кивнула в окно. На меня она не смотрела. Я все не ехал.
- Тебя не ждут дома?
- Меня ждет море.

И мы ехали на моем стареньком автомобиле, с примятым боком и битым задним фонарем. И слушали Азнавура и какой-то джазовый диск, где были многие и любимые. Ехали чуть в печали, говорили меньше. Фары светили плохо, мы крались по узкой дороге, выхватывая полосы на деревьях, да редкие указатели на поворотах. В приморском городе купили хлеба черного, сыра, нарезанного мяса и три помидора, водки и вишневого сока.
- ТЫ не будешь пить?
- Буду.

Мы ехали к одному из моих любимых мест. Лес и море где-то вдалеке.

- Мы оставим машину и переночуем тут, в гостинице.
- Плевать. Она опять смотрела в сторону.

В гостинице мы сняли номер, даже скорее этаж в коттедже. С двумя комнатами. Вышло недорого, был уже не сезон.
Шли к морю с пакетом в фирменных логотипах. Она была совсем маленькая той ночью. Мне до середины плеча. В машине этого не видно, не чувствуется.
Мы прошли сквозь сосновый лесок, потом пробрались к пляжу, поднялись немного вверх и сидели на берегу. НО выше. Будто море у твоих ног. А там внизу влажный песок и море, слегка волнительное, почти тихое. Морская тишина она удивительна. Она тиха, но шептать при ней не стоит. Шепота не слышно, а крик рвется редко.

Мы сидели на моей куртке. Было вполне тепло, закат уходил мимо нас, вниз. Не было в нем особой яркости, что бывает летом, но то был закат у моря.
Я разлил в пластиковые стаканчики. Мы пили, и не запивали оба. Сок стоял нетронутый. Ели помидоры целиком, откусывая прям так, с куска, и еврейские бутерброды из мяса и сыра. Хлеб лишь отломили и поочередно его нюхали. Минут пятнадцать пили молча. Я ее разглядывал. Все обычно. Ничего выдающегося. Средней длины волосы, средней густоты, нос, губы, глаза. Глаза то ли серые, то ли карие. Не помню. Скорее серые. Или скорее карие. Легкая полнота, красивая такая. Я поймал себя на мысли о том, что в общем то не рассматриваю ее как женщину, а так, как плохой художник - лишь трогаю взглядом. Хороший бы, рисовал и лепил.
Тонкое платье. Почти плоская подошва туфель. Она опиралась на обе руки, чуть откинувшись назад. В волосах были хвоины, заброшенные ветром или неосторожным движением.
На была хороша.
- Почему ты согласился?
- Из-за чулок.
- Издеваешься?
-Нет, я заинтригован.
- Хочешь увидеть меня в чулках? Это пошло, как в немецком кино, и потом, я не на каблуках. Она смеялась
-Нет, просто давно не видел девушку в чулках. Я тоже смеялся

Разговор пошел. О море, как полагается, о звездах, о небе. Всплывали подробности из пионерлагерей, детских садов и школ. Всегда есть место звездам и небу в жизни, часто и морю. Ей было двадцать пять, мне двадцать два. Но она была старше меня на два жирафа. Меня мерили в ранней юности детской мягкой линейкой в виде жирафа, что прибивалась к стене. Мой дядя был меня выше на два жирафа, и старше. Я замечал насколько я ближе к нему, подрастая.

А она была безнадежно старше меня, старее. На два жирафа.
Не пропасть была меж нами, так ручей, но этого хватало. Она знала то, чего не знаю я. А знать я не хотел. Она за мной наблюдала и улыбалась. Глаза ее блестели в свете зажигалки, там отражался я. И мне было странно и непонятно. Но, в сущности, было наплевать. Тот сиюминутный комфорт был важен и нужен.

Жирафы между нами то сокращались, то вновь росли, а ближе мы не становились.
Дома ее ждал муж.
Меня ждала мама.

А мы спали в обнимку на одной кровати. Она в платье, я в брюках. Пьяное целомудрие, такое редкое, увы. Я проснулся раньше. Она поджала ноги, одна нога была чуть больше оголена, и я видел резинку ее чулок. Укрыл и ушел курить.
Потом мы завтракали в придорожной закусочной и пожилой азербайджанец клялся нам, что шаверма свежая, настоящая, и кошек он не держит.

Я отвез ее домой по полусонному городу. К мужу, пыльным грушам и тополям во дворе.
- Спасибо.
- Не за что.
Я уверен был, что мы увидимся еще, работали то мы на одном этаже. Больше я ее не видел. Она уехала из нашего города, наверное, иначе где-нибудь я бы ее встретил. Ее зовут Таня.