Полет

Дети, наконец, угомонились, уснули. На старой даче они всегда засыпали поздно, для этого собственно, и шли туда. Из тесной двухкомнатной «хрущёбы», где приходилось ютиться в одной комнате с двумя спальными местами, спать вместе на полуторной кровати матери c младшей дочерью, лишний раз не побегать, не пошуметь, чтобы не побеспокоить бабушку с дедом, так и тянуло иногда переночевать на даче. Особенно летом, когда можно пожечь костер, пожарить мясо или сосиски, попить потом у костра чаю, подливая его из железной кружки, стоящей на раскаленном кирпиче, придвинутом к огню.
Дети бегали по саду в темноте, пугали друг друга, мать готовила дачные кровати.
Первой готовилась старая кровать, купленная сразу после свадьбы. Это была даже не кровать, а раскладывающийся диван с шестью прямоугольными пуфиками. Правда, как его разложили почти в начале, так обратно в диван и не превращали. В нижней части было пустое место - туда потом убиралась детская обувь, надувной матрас, да и прочие не нужные под руками вещи. Молодожены начали спать на ней с осени, когда с дачи съехали родители мужа. До этого молодая семья ночевала на более узком диванчике на террасе, в ночной прохладце, которая относительно горячую молодежь (тоже относительную) не пугала. Терраса была летняя, как, наверное, на многих старых дачах. На зиму дверь на неё закрывалась на крючок изнутри комнаты, потом в дверной проем уставлялась еще одна, тяжеленная дверь, сколоченная из толстых досок. На полу утыкивались старые куртки, гвоздями к двери прибивалась цветная плотная ткань, и в таком виде выход на террасу проводил всю зиму. К новогодним праздникам на ткань прикреплялись мишура, игрушки – получалась еще одна ёлка. Весеннее потепление ознаменовывалось обычно торжественным открытием двери.
Но – к кровати. Вместе молодожены спали на ней совсем мало. Первую зиму, пожалуй. Летом снова перебрались на террасу, на их кровати спал свекор. К осени у молодой жены уже был такой большой живот, а муж спал так неспокойно, пинаясь локтями – что спать стали раздельно, в разных комнатах. И когда в октябре в доме появилась дочка- всё так и осталось. Мать с дочкой привыкали к совместной жизни, сопровождаемой ночными радостями орания, кормления, смены пеленок, в одной комнате, работающий отец, практически не привлекаемый к ночным хлопотам – в другой. Там же и исполнялся супружеский долг. Так и повелось, и когда появилась вторая дочка – уже точно ничего не изменилось. На этой кровати мать спала сначала с одной, старшей, с трудом приучаемой к отдельной кроватке, потом временами с двумя, потом с младшей...И вот теперь, во время случаев ночевки на даче, эту кровать занимала младшая, а если приезжала в гости подруга по работе с внучкой – то и внучка туда же. Им, как младшим, отдавалось лучшее имеющееся на даче постельное белье. Старшая дочь любила спать на раскладушке, на старых простынках, под теплым ватным одеялом дедушки, снесенным как-то на дачу. Если не было гостей – мать зимой тоже спала на раскладушке, хватало и одеяла. С гостями постельное белье заканчивалось, для гостей использовалась еще одна кровать в соседней комнате, а матери к раскладушке прилагались уже все собранные по дому куртки, старые дубленки, шубки...
В этот раз обошлось без гостей, потому был уготовлен вообще минимум – мать с младшей на кровати, старшая на раскладушке. Было начало мая, ночи еще холодные, а то бы дети спали в комнате, мать на террасе, да еще закрывшись со своей стороне, чтобы побыть в тишине и наедине сама с собой. Дети обычно полночи гомонили, хихикали, рассказывали что-то... И им тоже хотелось побыть в своем коллективе.
В этот раз болтали и хихикали дружно, часов до двух. Потом всех сморило, из открытой форточки тянуло холодком, свежестью цветущего сада, сон был крепок и сладок.
Мать проснулась с рассветом. Только-только начинало светлеть. Вообще – проснулась – было неточным определение ее состояния. Разум только начал просыпаться, уходить из снов, с трудом узнавая внешний, не сонный мир. Глаза приоткрылись, опять закрылись, и снова...Вот комната. Прямоугольник окна напротив. Окно раскрыто, из сада, серо-сумрачного, в утреннем тумане, тянет тонким запахом цветущих деревьев. Пискнула, чирикнула птичка, и опять тишина. Снова кидало в сон, наваливалась тяжесть, не хотелось ни шевелиться, ни думать. Еще несколько минут, и она почувствовала жажду.
Встала, медленно, в полудреме пошла в соседнюю комнату. Босым ногам было приятно наступать на чистый пол. Пол, просто деревянный, не прикрытый пыльными коврами и дорожками, она вымыла вечером, перед сном. Вообще убираться она не любила. По необходимости дома пылесосила, на даче – мела веником. Но иногда, в каком – то порыве, с энтузиазмом мыла полы, двигаясь задом на коленках, часто меняя воду в ведре, сначала так, начерно, собирая песок и грязь, потом второй, третий раз - набело. Полы мылись не для того, чтобы было чисто, а для получения удовольствия шлепанья босыми ногами по гладкой поверхности чистых крашеных досок.. И вот сейчас она пришлепала к холодильнику, ворчавшему в уголке возле окна, в соседней комнате. Остановилась у форточки, вдохнула прохладный воздух. Взгляд упал вниз, на свои босые ноги.
Босые ноги не стояли на полу. Они были над полом, сантиметрах в пятнадцати. Это не вызвала ни удивления, ни испуга. Медленная мысль «Значит, это не я, это моя душа». Ощущать себя душой было естественно и приятно. А в открытую формочку просунулась невидимая рука. Внешне ничего не было видно, только ощущение, знание, чья это рука и желание протянуть свою, видимую руку. Она это и сделала, и ее ладонь обхватила и потянула на себя невидимая рука покойного мужа. И тело, как воздушный шарик, медленно и легко выплыло через форточку в туманный сад и, влекомое по-прежнему невидимой рукой, поплыло над клумбой и дорожками в сторону калитки. Оно плыло на высоте метра полтора мимо цветущей вишни. Её белые цветы, как глазки, изумленно взирали на проплывающую мимо фигуру. За вишней тело вплыло в корявые ветви старой антоновки, и плавно причалило к забору. Рука потянула наверх, через забор, на улицу...
И тут мать как-то встряхнулась и одумалась. Смутно почувствовала, что там, за забором, начнется уже другое пространство, из которого возврата не будет – ни к даче, ни к детям, ни к цветущей вишне. Рука тянула, женщина сопротивлялась...Птица в саду чирикнула тревожно, удивительно громко.. Нет, это не было криком петуха, как в сказках и легендах, но...
Она оказалась в комнате, в кровати, у раскрытого окна. Из сада, серо-сумрачного, в утреннем тумане, тянуло тонким запахом цветущих деревьев. Пискнула, чирикнула птичка, и опять тишина. Спать не хотелось, и она встала. Прошла через соседнюю комнату, бросив задумчивый взгляд на форточку, открыла дверь в полутемную кухню. Зачерпнула ковшом теплой воды из ведра, напилась. Откинула крючок, распахнула входную дверь и вышла на крыльцо. Постояла на углу дома, вглядываясь в утренне-весеннюю красоту, пошла по тропинке в сад. Вишня клубилась белым цветом чуть над головой, а женщина опять ощутила состояние полета на уровне цветущих глазастых веток. Прикрыв глаза, она увидела проплывающий около щеки крупный от близости белый цветочек, почувствовала прикосновение к лицу и рукам влажных и прохладных веток. Чуть кружилась голова. И все громче распевались птички.