Инструктор

Наступающий день неизменно начинался для него с кофе. Проснувшись, он шел на кухню и ставил на плиту чайник. Когда вода закипала, он доставал с полки банку, насыпал в большую фарфоровую кружку две ложки крупных коричневых гранул и заливал кипятком. Он не любил варить кофе, предпочитал растворимый. Затем он брал двумя руками горячую кружку и долго держал её, крепко сжимая ладонями, не чувствуя боли. Боль он перестал испытывать давно, в самом Начале, попав в свой первый значительный Инцидент. Тогда все было впервые и поэтому они не боялись, нет, боялись, но не слишком. Что-то страшное происходило в мире, однако до них эта вакханалия ужаса не доходила, они жили настоящим, не думая о будущем. Всегда было так, что плохое происходило за границами их мира, их страны, их размеренного бытия. Поэтому, когда метаморфоз докатился до их дома, они просто не успели осознать всю глубину и масштабность настигшей человечество катастрофы. Да и какое, к чёрту, человечество, никто о нем и не думал, пока обстоятельства не заставили.

...В те годы патрульные гибли часто. Часто и много. Дороги остались единственными артериями, питающими распадающийся организм цивилизации и за дороги шла ожесточенная борьба. Командование предпочитало терять населенные пункты, но сохранять дороги. Бесчеловечная в общем-то практика. Ведь, если нет людей, зачем держаться за дороги? Но кто тогда вспоминал об этом? Смерть стала привычной, она методично собирала свой кровавый урожай, а людям нужна была цель, чтобы продолжать борьбу. До тех пор, пока не появились деструкторы материи, человечество гарантированно загибалось. Годом раньше, годом позже, люди бы исчезли. Навсегда. Деструкторы обеспечили хрупкий паритет, причём цивилизация навсегда потеряла большую часть природы. Или окружающей среды. Кому как нравится.

...До них апокалипсис докатился к середине лета. 12 июля, в пять пятнадцать утра, если быть точным. За неделю до этого от центрального командования поступило предупреждение о незначительном усилении биоактивности на всём протяжении дороги 57.1.1 регионального значения. Региональное управление незамедлительно объявило код опасности оранжевый и приказало усилить патрули. Теперь на дежурство отправлялась небольшая колонна: два бронированных огнемётных грузовика и мобильная платформа. Мобильная платформа или штурмовая машина. Огромная сочлененная дура, этакий многоколесный автомагистральный бронепоезд, ощетинившийся излучателями, турельными огнемётами и многоствольными крупнокалиберными пулемётами, стреляющими термитными пулями. Она была похожа на стальную многоножку и могла двигаться только вперед или назад. Поэтому водительских кабин у неё было две. Синхронизацию заднего хода в боевых условиях обеспечивал бортовой вычислитель и второй водитель. И называлась она соответственно: "Mammut". "Мамонт", "Мастодонт". Серёга Тропинин, оператор-огнемётчик и самодеятельный художник по-совместительству, вывел на стальных боках "Mammuta" большими корявыми буквами грозную надпись "Громобой". Намалевал, стащив для этого незаметно от завхоза ведро белой краски и особо ценную кисть, над которой завхоз чах скупым рыцарем, хранил как зеницу ока и не уберег-таки от шаловливо-прилипчивых серёгиных ручек. Не уберёг, однако не обиделся, не затаил зла, и не побежал с жалобой к начальству на самовольство личного состава. Вздохнул только тяжело и выматерился, забористо и многосложно, как умеет материться истинно русский человек, но не с остервенением душевным и злобой, а по-домашнему, с невольным восхищением. Как будто на родного дитятю осерчал, мат с языка сорвал, и тут же устыдился собственной несдержанности. Устыдился и простил по-свойственному, по-отцовски. Серёга потом притащил завхозу пятидесятилитровую кегу медицинского спирта мириться. Притащил и покаялся. Но завхоз-то на него обиды совсем не держал. А кегу взял. Молча.

Зоной их ответственности был отрезок дороги от охраняемого городка до первого стационарного блокпоста. Блокпостом это сооружение называлось по-привычке, в действительности же оно представляло собой небольшую хорошо укрепленную крепость с гарнизоном численностью в тридцать-сорок человек. Такие блокпосты возводились через каждые пять километров дороги, деля магистраль на патрулируемые участки. Каждый участок, был разделён на опорные секции по два с половиной километра. Точкой разделения служил следящий пост закрепления, находящийся в центре участка. Блокпост контролировал свой участок дороги справа и дополнительно секцию слева от себя. В то время только федеральные трассы на всем своём протяжение прикрывались стационарными силовыми генераторами, остальные дороги считались менее значимыми и защищались энергосетями. Энергосеть отлично сдерживала локальные трансмутации, но взрывной метаморфоз рвал сети в клочья. Их дорога априори не считалась стратегически важным объектом, поэтому у них, в случае масштабного прорыва, не было никакого шанса выжить. Мобильная платформа была их последней линией обороны. Если не считать обещанной регионалами помощи.

Он слышал много слов. Верных, правильных слов. О несгибаемой воле, и сильных духом героях, о трагических ошибках и вынужденных жертвах, массово возложенных на алтарь прогресса, обильно окропленный кровью поколений, о страданиях матерей, потерявших детей, и скупых слезах мужчин, вспоминающих о погибших товарищах, не доживших до светлого мига победы. Это были слова правды, горькой как хина, слова покаяния, слова веры и слова надежды. Это были водопады слов и потоки речей, мутные водопады и грязные потоки, потому что не содержалось в них ни грана истины, той истины, которую он с пронзительной ясностью осознал двенадцатого июля в пять пятьдесят три утра на тридцать девятом километре автомобильной дороги регионального значения за номером 57.1.1. - Смерти больше нет. Мы все давно уже мертвы, - прохрипел ему на ухо Серега Тропинин, прежде чем захлебнулся вязкой иссине-черной сукровицей, выплеснувшейся у него изо рта и забился в предсмертной конвульсии, скребя скрюченными пальцами по ребристой прорезиненной палубе штурмовой платформы. - Смерти больше нет, - повторял он среди воя и всхлипов пораженных метаморфозом тел, дергающихся и извивающихся от невыносимой боли. - Смерти больше нет, - заклинал он себя, выковыривая обожжёнными ладонями из медицинской сумки шприц с антидотом, чувствуя как его тело начинает изменяться под действием метатоксина в различных агрегатных состояниях, распылённого, щедро разлитого вокруг и выброшенного в виде спор и пыльцы. - Смерти больше нет, - твердил он упрямо, поднимая сводимые судорогой руки, с мистическим ужасом глядя на длинную тонкую иглу, которую он был обязан вогнать себе в сердце, если желал остаться по эту сторону небытия. - Смерти больше нет, - шептали его губы, когда он выжигал огнемётом прыгающую, ползающую и скачущую вокруг него мерзость, в которую превратились его бывшие сослуживцы, теперь навечно бывшие. - Мы все давно мертвы! - заклинал он, наматывая бинты на обожжённые метатоксином руки. - Смерти больше нет! - убеждал он себя, следя воспалёнными глазами за тем, как приближаются, рыча двигателями приземистые самоходные огнемёты 1 роты 502 тяжелого танкового батальона, приближаются и обходят "Мамонта". Прижимаясь к обочине, самоходки неторопливо ползли мимо, разворачивая на ходу башни, выплёвывали из приплюснутых стволов ало-жёлтые струи напалма. Серые, покрытые "циммеритом" боевые машины проходили перед ним и он читал нанесенные на броню опознавательные знаки "1-рт 502 ТТБ" и бортовые номера самоходок: цифры были набиты по трафарету жёлтой краской и обведены красной. Последняя самоходка, дернувшись, остановилась. С неё спрыгнул медик. Пригнувшись, он побежал к "Мамонту", прижимая к боку сумку с красным крестом. Снова дернувшись, самоходка тронулась с места. Медик проворно взобрался по лесенке на палубу. Он встретил врача стоя, опираясь локтями на развернутый поперек огнемёт... Медик спросил: "Есть ли живые?" "Не знаю!" - ответил он и отрицательно мотнул головой. "Ищи сам! - крикнул он в ухо врачу, притягивая его к себе за переброшенный через плечо ремень сумки. "А я подожду тебя тут" - пробормотал он вслед идущему скорым шагом вдоль платформы медику и сел на палубу, прислоняясь спиной к турели. - "Устал я, брат, сильно", - участливо объяснил он жаркому летнему полдню и прикрыл опухшими веками глаза. - "Посижу, отдохну".

Выпив кофе, он тщательно вымыл кружку, долго протирал её полотенцем, после чего убрал вместе с банкой кофе и сахарницей в настенный шкаф. Вытер стол мокрой тряпкой, после чего прошёл в коридор и неторопливо оделся. Опустившись на колено, зашнуровал ботинки с высокими берцами. Толстая грубая кожа ботинок плотно обхватила голени. Он грузно поднялся с колена, снял с вешалки куртку. Закрыл входную дверь, бросил связку ключей в боковой карман куртки. Вышел на крыльцо. Вездеход, предусмотрительно накрытый с ночи защитной плёнкой, стоял посреди двора, блестя свежевымытыми боками, разрисованными без особой на то надобности сложным камуфляжным рисунком. Он обошел вездеход кругом, тщательным образом осматривая плёнку. Учебный центр, по не вполне понятным для него причинам не имел полноценного прикрытия силовыми полями с воздуха, из-за чего по утрам приходилось затрачивать некоторое время на осмотр и уничтожение разной мелкой дряни, угнездившейся за ночь на оставленной на улице технике. Вот и сейчас, прежде чем содрать и отправить в бак утилизатора предохранявшую вездеход плёнку, он сбил ультразвуковым лучом и прижёг нескольких устрашающей расцветки ос-пиратов, парочку плоских листообразных клещей-липучек, согнал и уничтожил личинку стеклянки обыкновенной. Остальные незваные нахлебники, усеявшие прозрачный пластик, были истреблены в недрах биологического утилизатора, размерами и формой напоминающего старый добрый контейнер для бытовых отходов. Открывая дверцы, он самым тщательным образом исследовал салон, держа наготове оружие. Убедившись в том, что никакая гадина не пробралась внутрь вездехода, он уселся в кресло водителя и запустил двигатель.

...На выезде со двора он притормозил, пропуская оранжевый фургон коммунальной службы, чистящий дорожное покрытие при помощи злобно скребущих асфальт цилиндрических щёток и пузырящейся дезинсектирующей жидкости. Идущие за фургоном дворники, облаченные в оранжевые робы, обрабатывали антисептиком кюветы, заливая их быстро испаряющейся пеной из объемных баллонов, висящих на спинах. Он хотел было пропустить и дворников, однако старший (его выделяла надпись на робе "бригадир") не позволил ему задержаться. Сбив на затылок прозрачное забрало, закрывающее лицо, старшой прокричал неслышно что-то вроде: "какого на хрен ты тут застрял!" и зло махнул рукой, мол "проезжай, не задерживай!" Он выжал сцепление и торопливо выкрутил руль влево, выбираясь на дорогу. Бригадир проводил его вездеход презрительным взглядом, закрыл лицо забралом и вновь сосредоточился на очистке кюветов. Он взглянул в зеркало заднего вида. Рабочие тщательно заливали пеной асфальт в том месте, где только что останавливалась его машина. Он усмехнулся и подумал, что если бы администрация учебного центра с должным вниманием относилась к вопросам безопасности на вверенной в её подчинение территории, то не приходилось бы тратить столько времени и сил на проведение санитарных мероприятий. И ещё он подумал, что до сих пор не встречался с таким откровенным и отчасти вызывающим отношением к соблюдению элементарных мер предосторожности. Не говоря уже о грубом нарушении норм Устава Дорожного Патруля. "Однако я отвлёкся, - одёрнул он себя. - Возможно в таком пренебрежении есть свой скрытый смысл, понять который я пока не в силах. Вследствие недостатка качественной и объективной информации. Центр-то считается лучшим среди подобных заведений. К тому же, - он снова усмехнулся и подмигнул своему отражению в зеркале, - в чужой монастырь со своим уставом не ходят". В том числе и с уставом патрульной службы. Которому он привык беспрекословно подчиняться, потому что устав не был для него сводом абстрактных установлений и мёртворождённых правил, плодом отвлечённо-схоластических умстовований, наподобие вычисления количества демонов, способных уместиться на острие швейной иглы. Каждое слово и каждая строчка устава имела практическую ценность, проверенную на прочность в боевых условиях, за каждым предложением и каждым абзацем скрывалась чья-то жизнь и чья-то кровь, отданная и пролитая за то, чтобы сохранить следующим за ними их жизни и их кровь. Жизнь за жизнь, кровь за кровь. Устав не сочинялся бюрократами в тиши конторских кабинетов, устав писался практиками и для практиков, уставу подчинялись сознательно и добровольно, а не вынужденно и в приказном порядке. Устав писали и переписывали, изменяли и дополняли. Устав помнили наизусть и цитировали по памяти. Устав был необсуждаемым авторитетным источником и священным писанием патрульных. Для всех без исключения... кроме тех, кто состоял в штате учебного центра "Биармия". Следовательно и для него тоже. Инструктора по специальной подготовке личного состава Дорожного Патруля. С некоторых пор.

Сорок пять лет - максимальный возраст патрульного. По достижении сорока пяти патрульному предоставляется на выбор: служба во вспомогательных частях, перевод на административную, тире, хозяйственную работу, увольнение со службы с зачислением в действующий резерв, почётная отставка. Большинство выбирало отставку. Списываясь подчистую, обязательно проставлялись, устраивали шумную и бесшабашную отходную, надирались в хлам, пьяно целовались на прощание, обнявшись, орали хриплыми голосами непристойные песенки, рвали на груди парадные мундиры, рассыпая по полу надраенные до зеркального блеска форменные пуговицы, припоминали самое смешное и самое страшное, приключившееся с ними и с их друзьями, поминали погибших, пили за них обязательно стоя и не чокаясь, хохотали и гулко лупили друг друга по спинам, и напоследок, выпивали, по традиции, за каждую вынесенную благодарность, за каждое вручённое командованием благодарственное письмо, за каждую полученную награду, за каждую нашивку о ранении, за каждый шеврон по выслуге лет, за каждое попадание в госпиталь. На следующее утро они опохмелялись, получали на руки положенное выходное пособие, необходимые на гражданке документы и исчезали за воротами укрепленных баз. Они уходили не оглядываясь, оставляли без сожаления в прошлом друзей и сослуживцев, оседали в защищенных городах, обустраивались и продолжали жить, ничем не напоминая о себе. Городские обыватели, каких тысячи, пенсионеры-отставники, с которыми можно переброситься парой необязательных фраз, посидеть в скверике на скамейке, забить "козла" в крохотном дворике, уговорить душевно под невзыскательную закуску бутылочку беленькой или портвешка, ностальгически отметив при этом что "портвешок нынче не тот, одно название только и осталось, что "три топора", и по вкусу разбавленное мыло, и градуса совсем нет, а вот раньше был портвейн, так портвейн, и вкус, и градус, и названий столько, что глаза разбегались. Тут тебе и 777, и 100, и 92, и 72, и 36, и 32, а был ещё и "Кавказ", и "Анапа" тоже была. И знаменитый "Солнцедар". То ещё бухло, недаром после него стали нарождаться на свет дети с различными физическими и психическими отклонениями, метко прозванные в народе "детьми Солнцедара"..., хотя поначалу вполне себе неплохое было вино". И только опытный наблюдатель мог приметить и выделить крепость мускулов, перекатывающихся под гражданской одеждой, твёрдую поступь и крепкую стать, разворот плеч, привычку разглядывать окружающий пейзаж сквозь чуть прикрытые веки, внимательно, недоверчиво и настороженно, и оценить скрытую в таком горожанине, отставнике-ветеране душевную и телесную мощь, сродни энергии и мощи туго скрученной пружины, готовой распрямиться в любую секунду.

Меньшинство оставалось на службе. Меньшинством заполняли свободные вакансии: кто-то получал должность при штабе, кто-то становился кладовщиком, кто-то проводил следующие пять лет в качестве завхоза, кому-то доставалось место заведующего гаражом, кого-то назначали фельдкурьерами. Оставшихся распределяли стрелками в караулы внутренней охраны. Кроме того, существовала потенциальная возможность устроиться в различные закрытые исследовательские институты или в спецпроекты, но туда попадали редкие счастливчики. Вербовщики всегда старались заранее определиться с подходящими им кандидатурами.

Скучный кадровик выложил на стол его личное дело, раскрыл потрёпанную по углам картонную обложку, провёл ребром ладони по изгибу, прижимая непокорно встопорщившуюся бумагу и надолго углубился в чтение, забыв, кажется, о сидящем напротив него посетителе. Посетитель обречённо вздохнул и приготовился к продолжительному ожиданию. Кадровик неторопливо перелистывал шуршащие страницы, иногда возвращался к предыдущим листам, перечитывал их, прилежно шевеля губами, делал обстоятельные выписки на плотных прямоугольных карточках и закладывал карточки между заинтересовавшими его страницами. Периодически он отвлекался от чтения его личного дела, цепким взглядом буравил его лицо, запоминая, отмечая и регистрируя все, сколько-нибудь заметные проявления его нетерпения, недовольства или раздражения. В эти краткие сеансы психоанализа посетитель вежливо выпрямлялся, выказывая уважение к кадровику, всем своим видом демонстрируя понимание и желание пообщаться с чиновником в любой, удобный для того момент. Кадровик на немой призыв посетителя никак не реагировал, вновь обращаясь к прерванному внезапным инспекторским осмотром занятию. Как-только кадровик снова начинал листать страницы, посетитель заметно расслаблялся и словно-бы погружался в тоскливую полудрему. Он сидел в кресле, слегка ссутулившись и предавался отвлечённым размышлениям, стараясь скрасить скуку непонятного и неприятного ожидания. Изредка он менял положение тела, подавался вперед или откидывался назад, скрещивал или вытягивал ноги, подбирал их под себя, изредка потягивался и опять садился в ставшую привычной ему позу - чуть ссутулившись и положив руки на подлокотники кресла. Посетитель был очень терпелив и собирался ждать столько, сколько потребуется. Он был более чем уверен, что кадровик испытывает его терпение не по личной инициативе.

Едва слышно звякнул телефон, притих и вдруг разразился длинной, настойчиво-звонкой трелью. Кадровик поспешно сдёрнул трубку, выслушал звонившего, не отвечая и не задавая вопросов, аккуратно вернул трубку на место. Уложив личное дело в сейф, захлопнул железную дверцу, с лязгом провернул ключ, закрывая сейф на замок. - Пойдемте, - сказал кадровик, раскрывая перед посетителем дверь. Посетитель предупредительно посторонился. - После вас, - сухо сказал кадровик. Посетитель вышел в коридор. Следом вышел кадровик, хлопнув за собой дверью.

Кабинет начальника базы был светлым и просторным. Начальник вышел им навстречу и дружески улыбался. Кадровику он приветливо кивнул, а ему протянул руку для рукопожатия. - Присаживайтесь, господа, - сказал начальник базы. Посетитель разместился на предложенном ему стуле, а кадровик скромно уселся у стены. - Степан Александрович, - сказал начальник базы, - садитесь поближе. Кадровик отрицательно качнул головой. - Ах, да, простите, - начальник базы смущённо потёр переносицу, - всё время забываю. Вам противопоказаны прямые солнечные лучи. - А также ультрафиолет, - добавил посетитель. - Синдром Корсаковского. - Токсическая дермоплазия, - сказал кадровик. - Редкий диагноз, - посетитель обернулся к кадровику. - С такой болезнью... - Да, - сказал кадровик, - я там был. Посетитель уважительно приподнялся. Начальник базы мужественно насупил брови. - Господин Данилов, - выдержав приличествующую моменту паузу, сказал начальник базы, обращаясь к посетителю, - я хочу предложить вам занятие, более соответствующее вашему опыту и квалификации, нежели то, на что бы вы могли рассчитывать. - В лучшем случае, должность охранника на вахте. Исходя из заключения медицинской комиссии, - дополнил речь начальника базы кадровик. -Или дежурным в оружейку. - Именно, - подтвердил слова кадровика начальник базы. - Что же, - глухо произнёс Данилов, - пусть будет охранник. - Экий вы... нетерпеливый, - начальник базы пристукнул костяшкой согнутого пальца. - Согласен на охранника! Подождите соглашаться, дослушайте, что я вам предложу. - Хорошо, - сказал Данилов. - Предлагайте. - Предлагаю, - продолжил начальник базы. - Что вам известно об учебно-тренировочном комплексе "Биармия"?

Оказалось, что практически ничего. - Великолепно! - воскликнул начальник базы, вытаскивая из шкафа огромный, обтянутый дерматином планшет. - Думаю, совместными усилиями мы восполним этот досадный пробел в вашем образовании. - Я, конечно, не оратор, - извинился он, расстилая перед Даниловым карту, - и не экскурсовод. Красиво говорить не умею. Поэтому заранее извиняюсь, если не смогу ответить на возможные вопросы. К нам обещался подъехать один человечек, рекрутёр с комплекса, но он почему-то опаздывает. Так что я начну наш разговор и думаю, что в процессе беседы он подтянется и деятельно подключиться к нашей беседе. Что скажете, Андрей Максимилианович? - Что тут скажешь? - Данилов сжал челюсти и поиграл желваками. - Рассказывайте.

Учебно-тренировочный комплекс "Биармия" занимал территорию общей площадью около двухсот пятидесяти квадратных километров. Воды, земли, леса и воздушного пространства. На карте он выглядел как неровный пятиугольник, наложённый на причудливой формы бледно-серое пятно, сильно напоминающее расплющенную между стеклянными пластинками аморфную амёбу. - Учитывая техническую зону сдерживания, - начальник базы очертил пластиковым стилом границу серого предполья, - площадь комплекса составляет от пятисот семидесяти до шестьсот двадцати квадратных километров. - Чуть больше, чуть меньше, - прокомментировал речь начальника базы кадровик, - не суть важно. При этом значительную часть пятиугольника, примерно двести двадцать квадратных километров составлял полигон - по утверждению начальника базы - уникальное ландшафтное сооружение, позволяющее вести обучение курсантов в условиях, наиболее приближенных к реальным. - Позвольте!, - перебил его удивленно-скептическим возгласом Данилов, - что значит "в условиях, наиболее приближенных к реальным"? Следует ли понимать это высказывание так, что практическое обучение кадетов происходит во враждебно-агрессивной среде, представляющей реальную опасность для учащихся, неопытных юнцов, пусть и сопровождаемых инструкторами? Отделённой от основного массива и защищённой зоной сдерживания, пусть и отлично укреплённой, но легко прорываемой при ураганном метаморфозе, который периодически, да случается. Осознают ли в таком случае уполномоченные на то лица всю степень личной ответственности за принимаемые ими решения? - Я бы поостёрегся называть наших курсантов "неопытными юнцами". Мы практикуем весьма жёсткий, отчасти даже жестокий отбор среди желающих обучаться в нашем центре. Подавляющее число наших абитуриентов - дети патрульных. Базы, военные городки, неизбежное раннее взросление, отсутствие нормального детства, частые переезды. Большие города эти "неопытные юнцы" зачастую видели исключительно на экранах общей видеосети. Что до уполномоченных лиц, то смею вас уверить - педагогический коллектив центра состоит из абсолютно вменяемых и чрезвычайно ответственных сотрудников. - Вот и опоздавший представитель возможного работодателя, - радостно отметил начальник базы. - Позвольте представиться, - энергично сказал долгожданный представитель, - замдиректора по специальной подготовке Кирилл Тимофеев. - Данилов, - кратко сказал Данилов. Кадровик скромно отмолчался. - Относительно враждебно-агрессивной среды, - Кирилл Тимофеев навис над картой и наполеоновским жестом отчеркнул примерно две-трети от пятиугольника, - не настолько она и агрессивная, Андрей... - Максимилианович, - немедля подсказал директор базы. - Максимилианович, - повторил замдиректора по специальной подготовке, - хотя и достаточно враждебная. В этом и заключается уникальность полигона и революционность разработанной нами методики обучения. Кирилл Тимофеев вопросительно посмотрел на Данилова. Данилов недоверчиво хмыкнул. - Не верите, - сказал Тимофеев. - Сомневаюсь, - ответил Данилов. - Сомнение рождает предубеждение, - туманно подытожил Тимофеев. - Постараюсь вас переубедить. - Ты уж постарайся, малец - ворчливо сказал кадровик, - я тебе не фокусник, людей из рукавов выдёргивать не научился. - Что есть, то есть - опечалился Тимофеев. Данилов вопросительно хмыкнул. - Видите-ли, Андрей Максимилианович - грустно сказал Тимофеев, - нам позарез нужны такие профессионалы, как вы. К сожалению, профессионалы работать у нас отказываются. По разным причинам. Причём категорически. - Профессионал. Какой из меня профессионал, - пробормотал Данилов, - обычный патрульный, один из многих. - Не скромничайте, - немедленно откликнулся Тимофеев, - Серебряный Крест за храбрость, Чёрная медаль за ранение, Командорские кресты четырёх степеней, Большой Крест Командора с Мечами, Бриллиантами и Дубовыми листьями в золоте. Кавалеров Больших Крестов Командора, награждённых Дубовыми листьями в золоте... - Всего сорок семь человек, - закончил за Тимофеева фразу Данилов. - Вместе со мной. - Из них достигших сорока пяти лет, - подключился к разговору кадровик, - девять, вышедших в отставку - двадцать шесть, продолжающих службу - двенадцать. - Из этих девяти - четверо подали прошение об отставке. - Осталось пятеро, - сказал Данилов. - Пятеро, - подтвердил Тимофеев. - И какой я по счёту? - Пятый, - сказал Тимофеев. - И последний. Данилов вздохнул. - Вы тоже отказываетесь? - без надежды в голосе спросил Тимофеев. Данилов выдержал долгую томительную паузу и признался: - Не знаю. - По крайней мере, честно, - разочарованно сказал Тимофеев. - Потому что до сих пор, - продолжал Данилов, - я не знаю, что мне конкретно собираются предложить. Куда, зачем, и, главное, в качестве кого? - И только-то?!, - с облегчением вскричал Тимофеев, - а разве... - Увы, - покаялся начальник базы, - не успел. - Андрей Максимилианович, - сказал Кирилл Тимофеев, гипнотизируя Данилова тяжёлым пристальным взглядом, - я предлагаю вам работу в качестве инструктора по специальной подготовке.

Подъезжая к плацу, Данилов пытался старательно вспомнить как выглядел страдающий светобоязнью кадровик и всякий раз с раздражением убеждался, что не может воссоздать в памяти непротиворечиво цельный образ состарившегося участника "тех самых событий". Кадровик обладал поразительно неброской, невнятно-ускользающей внешностью. Данилову вспоминались никотиново-жёлтые пятна на коже, обвисающие брыли щёк с фиолетовыми прожилками кровеносных сосудов, венозного цвета тонкие губы и блекло-рыжая щетинка усов над ними. Он был одет в униформу старого образца - мундир со стоячим воротником и накладными карманами затянут в талии широким офицерским ремнём, галифе и офицерские сапоги с высокими, под самую коленную чашечку голенищами. Данилов и сам походил в ней достаточно, чтобы по прошествии многих лет без особого труда припомнить не только мельчайшие её детали, но и то, основательно подзабытое ощущение трагической избранности, которое охватило его в тот момент, когда он, облачившись в форму патрульного впервые, захотел взглянуть на себя со стороны и встал перед зеркалом. Она обязывала и дисциплинировала, она придавала уверенность, она необъяснимым образом меняла облик вчерашних мальчишек, добавляя им недостающей по возрасту суровости и мужественности, она была наградой сама по себе, пропуском в мир безрассудной храбрости, бесстрашия и героических подвигов. С тех пор много воды утекло и много чего изменилось, униформа стала более практичной и более удобной, в ущерб внешней красоте и бесполезной в общем-то привлекательности. Форму подчинили промышленному канону утилитарности, вогнали в строгие рамки рационального дизайна, отсекая ненужное и бесполезное, с эмпирической точки зрения украшательство, вроде клапанов, разноцветной выпушки, шнуровки, аксельбантов, петлиц и погонов, сохраняя взамен строго информативные предметы, как-то: знаки различия, шевроны, нашивки. И металлические пуговицы на парадных мундирах.

Молодое поколение патрульных относилось к своей униформе без особого пиетета, в отличие от стариков. Данилов молодежь понимал, но не во всём поддерживал. Оставаясь паладином традиций, Данилов, в определенных пределах, допускал изменения и соглашался с нововведениями, чего нельзя было сказать о кадровике. Кадровик был живой реликвией, доисторическим реликтом, чудом оказавшимся в современном динамично развивающемся мире, не умеющим приспосабливаться, мимикрировать и сливаться с быстро меняющимися реалиями. Он навсегда застрял в своём легендарном прошлом. Свидетель, один из немногих оставшихся в живых, вырвавшийся из безумной кровавой мясорубки, названной позже "Валдайской катастрофой".

Валдайский экополис, населением в пять миллионов человек, с неимоверными усилиями и в кратчайшие сроки был перестроен и превращён в защищенный город с разветвлённой, многоуровневой внутригородской системой обороны, внешним кольцом активного сдерживания, состоящим из нескольких глубоко эшелонированных заградительных рубежей, до предела насыщенных различными видами и типами оборонительного вооружения и многокилометровой зоной сплошных "мёртвых полей" с полностью сведённой стационарными многоствольными огнемётами и полевыми деструкторами растительностью перед ним. Он стал первой крепостью, возведённой в соответствии с принятой доктриной "наступательного выживания и тотального удержания", разработанной "лучшими умами планеты". Учёными, военными и гражданскими стратегами, фортификаторами и оружейниками.

Независимые источники энергии, замкнутый цикл производства и переработки сельскохозяйственной продукции, неограниченные запасы воды в подземных хранилищах, пополняемые из артезианских скважин, продублированные сетью рециркуляционных станций, склады боеприпасов и заводы по их изготовлению, авиакрыло транспортной и штурмовой авиации, терминал суборбитальных летательных аппаратов, отдельная механизированная группировка Дорожного патруля, службы тылового обеспечения, административный центр формирования и сопровождения конвоев предполагали его полную автономность и практическую неприступность. Утверждения о неприступности города основывались на теоретических выкладках и рассчитанных на их основе возможных сценариев негативного воздействия и разрушительного давления на защитную инфраструктуру при различных формах метаморфного процесса. От скрытого (латентного); постоянного; медленно нарастающего по экспоненте; волнообразного; затухающего; до катастрофического по последствиям взрывного. Десяток базовых компьютерных моделей и сотни производных, объясняющих и демонстрирующих поведение отдельных элементов и всего механизма защиты в целом. С учетом всех мыслимых и немыслимых факторов и девиаций: отказ техники, просчёты при проектировании, недоделки при строительстве, ошибки при размещении, техногенные аварии, саботаж, террористические нападения, падение метеоритов, солнечные бури, эпидемии, эпизоотии, рост численности населения, массовые отравления, недостаток пищи, заражение воды и т.д. и т.п. На обсчитывании сценариев и создании моделей был задействован целый вычислительный кластер. Затраченные машино-часы и потраченные киловатты электроэнергии не пропали даром - эксперты уверенно заявили, что...

Что... Что было в дальнейшем... Произошедшее в дальнейшем было довольно хорошо и подробно описано в исторической и специальной литературе. Подробно в исторической и детально в специальной. Помеченной грифом "Для служебного пользования". "Подробно" и "детально" - слова-синонимы, похоже. Одинаковы по смыслу. Взаимозаменяемы. И кардинально различны по содержанию... Если положить рядом с учебником истории толстую книжку в блёклой обложке с длинным и трудно запоминаемым названием "К вопросу о.... Причины и выводы. Материалы особой следственной бригады по Инциденту "Валдайский котёл"" и сравнить. Составители учебника безапелляционны в констатации фактов, следователи позволяют себе усомниться. Те, кто мог с точностью указать на причину катастрофы погибли, выжившие дают путаные и противоречивые показания, специалисты расходятся во мнениях. Из пяти миллионов спаслось меньше двух тысяч. Они потеряли всё: дом, родителей, родственников, детей, друзей и знакомых, любимых, сослуживцев... самою надежду. Что они помнят? Отчаяние, панику и ужас смерти, от которой нет спасения. Следственная бригада сделала всё, что было в её силах. Допросив и сопоставив рассказы свидетелей, изучив техническую документацию, получив заключения привлеченных к расследованию экспертов, выбрав из множества фактов, предположений и допущений крупицы истины, следователи с большей долей уверенности заключили, что наиболее вероятной причиной произошедшей катастрофы стал взрывоподобный прорыв метаморфной массы в систему городского водоснабжения...

Данилов остановил вездеход на стояке перед плацем. Укатанный асфальтом прямоугольник размером в футбольное поле был пуст. Данилов заложив руки за спину, неторопливо прогулялся по периметру, вдыхая прохладный сентябрьский воздух, напитанный росной влагой. Плац находился в непосредственной близости от полигона. Данилов задержался у автоматического турникета, перекрывавшего выезд на полигон. Однополосное асфальтированное шоссе пересекало неширокую полосу обезжизненного предполья, взбиралось на пологий пригорок и исчезало в лесном массиве. Заградительная линия была оборудована по всем правилам фортификации. Данилов насчитал в пределах видимости четыре бетонных купола, напоминающие лезущие из земли грибные шляпки. Купола были расставлены на границе, отделяющей предполье от территории, занятой собственно полигоном. Судя по медленно вращающимся решётчатым антеннам высокоточных сенсоров, купола были отнюдь не имитацией. В промежутках между куполами были расставлены генераторы силового поля и шоссе за предпольем вплоть до леса было накрыто мелкоячеистой энергосетью, натянутой поверх арочных заземлителей, и энергосеть также не была имитацией. Данилов чётко рассмотрел текучую радужную пленку, будто бы плавающую над металлическим плетением сети. Кирилл Тимофеев не преувеличивал. Полигон был действительно управляемой и контролируемой копией метаморфной среды, искусно воспроизведённой, сконструированной и взращенной посредством биотехнологий. Запертый в клетку хищник, укрощённый и прирученный, стеснённый кругом многочисленными капканами и ловушками, добродушно мурлыкающий и приветственно повиливающий хвостом. Затаившийся зверь, хитро скрывающий за показной покорностью чудовищный облик разрушителя, терпеливый и коварный, готовый вцепиться в горло в любой подходящий момент. Глядя на зеленую стену леса, рассечённую тонким лезвием шоссе, Данилов испытал привычное чувство надвигающейся опасности, чувство, охватывающее его всякий раз перед очередным выходом на трассу.

Нарастающий звук мотора отвлек его от созерцания полигона. На плац вкатилась бронированная машина, проехала полукругом и затормозила, развернувшись бортом к Данилову. Данилов направился к броневику. Боковая дверца откинулась и перед машиной выстроилась шеренга курсантов в защитных пластокордовых костюмах. Курсант, стоящий первым, шагнул вперёд и отрапортовал: - Учебная группа П-267 в количестве десяти человек к проведению занятий на местности готова. Староста группы курсант Васильев. - Вольно, - сказал Данилов. Курсант Васильев протянул Данилову классный журнал, который он принёс с собой и вернулся в строй. - Ну, что ж, господа кадеты, - Данилов оглядел строй курсантов, - Прежде всего познакомимся. Я - ваш новый инструктор по специальной подготовке. Меня зовут Данилов. Данилов Андрей Максимилианович...

15.08.2008 г.