2

Снова утро по истечении вечности беспамятства, бессодержательной и ничуть не значимой. Ставишь чай, саркастично отмечая про себя, как ты его на самом деле ненавидишь, когда он, вчерашний, заваривается слабым, когда весь процесс бездушен, а его вкус оставляет во рту ощущение того, что в тебя залили содержимое какого-то фильтра, и каждая частица делится с тобой своею памятью, безжалостно вкачивая в тебя новую дозу видимого недовольства. Ты вспоминаешь вчерашний сарказм того, кому ничего не обещала и кто как бы вскользь упрекнул тебя в отсутствии совести, намекая на легкомыслие и ветреность. Бред.

Не понимаешь, что происходит, реакции заторможены и будто не принадлежат тебе, а осуществляемая вариация поведения определяется случайной выборкой. Ты цепляешься взглядом за числа, высчитывая, получается ли девятка, ищешь глазами знакомые буквы и имена, расстраиваешься, если не находишь, и приходишь в беспокойствие, найдя желаемое. Руки помнят теплые порезы, воображение - всплывающие картины Его умерщвления, от которых тянет облизать клыки.

Жара сменилась ливнем, дома как будто облезли, стены стали прозрачными. Ты видишь, как там, на втором этаже, ссорятся из-за какого-то пустяка живущие в одной квартире, но совершенно чужие друг другу люди; на седьмом пьяный сын избивает мать. Кто-то мертво уставился в телевизор, его сосед сверху помышляет о самоубийстве, а сосед по площадке - о новой финансовой махинации. Тебе все равно.

Ни звонков, ни сообщений, ощущение, что тебя в этом мире нет. Чужие разговоры и чужие сплетни. Каждая проблема окружающими возводится в разряд глобальных, даже твоя отрешенность: так не принято. Беспокойный мир хочет сделать беспокойным тебя, ему не приятно твое равнодушие, а твои взгляды ставят под сомнение смысл его существования, который он сам пропагандирует. Глоток.

Обращаешь внимание на то, что происходит по ту сторону оконного стекла. Пытающиеся найти под зонтами укрытие существа. Они напоминают домашних животных. Что ни говоришь, воспринятыми остаются только интонации. Ты можешь говорить о приятных мелочах, о книгах, героях, героине, цитировать Ницше или восторгаться в миллиардный раз оригинальностью Павича. Ты расскажешь о Ящике Для Письменных Принадлежностей и признаешься, что тоже хотел бы "найтись" по объявлению, быть притянутым, как и тот, другой, каким-то единым опознавательным знаком. И в то же время если твоя речь будет напоминать неясную бредятину о политике, в которой ты на самом деле ничего не понимаешь, и ты будешь повторять заученные целыми поколениями фразы, они этого не заметят. Им все равно, о чем слушать: о новой американской комедии, о толтеках или о том, насколько был вкусен чай вчера у кого-то Другого. Единственное, что выделяет последнее - они умудряются ревновать к Другим. Им не плевать только на то, что ты можешь остаться там насовсем и не будешь более создавать фон из шума и перемещений. Сменишь любимца.

Они любят, когда их кормишь и гладишь, и в знак благодарности облизывают с ног до головы.

Ты с ними гуляешь,.. почти как по графику. Маршруты не отличаются разнообразием не в силу предпочтений, а вследствие удобства. Те же повороты, те же рельсы, заборы и закоулки. А ты не против их привычки, тем более что при желании можешь выбраться на прогулку без них.

Они не говорят на твоем языке, и ты только догадываешься, что им нужно и что они могут чувствовать, но это не очень и мешает...

Ты даже иногда их любишь. И, признаться, все было бы замечательно, если бы ты не знала, что они на самом деле Люди.

Смягчаешься, предавшись размышлениям. Ромашка еще жива. У вазы - два опавших лепестка. Не любит. Не любишь и ты, если постараться. Слышишь, как комната отозвалась на падение второй капли, и только сейчас ты понимаешь, что сегодня определенно не та среда, с которой должно было прийти утро.