Неотправленное письмо

       Это письмо, написанное несколько лет назад, осталось неотправленным. Нет в этом мире ни того, кому пишу, ни той, о которой рассказываю.
       Оба эти дорогие мне человека родились в августе. Их светлой памяти примите эти строки.
       

       Здравствуйте, дорогой Вячеслав Иванович!

Я еду в Москву дневным поездом. В нём жарко и скучно. Чтобы скоротать время пишу вам, хотя это и не значит, что письмо отправлю. В Москве у меня древняя тётушка – старшая мамина сестра. Ей девяносто два года. Периодически она вызывает меня убирать квартиру. Её опекает любимый племянник, но ему уже тоже 65 лет.
Из дома отправилась в шесть утра. По дороге к автостанции подобрала меня попутная машина. Молодые супруги ехали по своим делам в губернский город наш и окупали, таким образом, дорогу. Смотрю на них и вижу – получилось у них! О нём машина всё говорит: старенькие Жигули ухожены и чисты до стерильности; ведёт автомобиль не то, чтобы виртуозно, скорее добротно – вроде и скорости не было, а добрались за полтора часа. И главное такая у него ярко выраженная макушка одна!
Она из девочек – троечниц, стремящихся в хорошистки. После школы эти девочки как-то сразу удачно вписываются во взрослую жизнь. Порядочность их доходит до шипяще-стервозного состояния. И замуж выходят они раньше всех одноклассниц за вернувшихся из армии самых надёжных мальчиков. Всё у неё тоже аккуратненько и с любовью: тщательный воронежский макияж – голубые тени, обязательная подводка глаз, красная помада; гладкий хвост с белым бантом-заколкой; новая беленькая сумочка на коленях.

       Как донник вдоль дороги цветёт! И цикорий. Лето нынче жаркое. Чуть позже ветер начнёт играть жёлтыми и голубыми волнами цветов, наполниться их медовым ароматом и понесёт его в город наш областной. Вот так и будут сталкиваться в полдень в центре Воронежа знойные волны запахов – донниковые с юго-запада, а чебрецовые с северо-востока.

Так вот. Девочка – жена. Чёрная юбка, красный пиджак поверх белой блузки и …пляжные тапки. Ну и что? Может себе позволить, потому как счастлива она.

В Воронеже пока ещё прохладно и пусто. Да и воскресение сегодня….

Дописываю в Москве.
 У Ярослава Голованова в «Записках современника» прочла, что молодым не понять: старость – это тоска.
Я в Москве у своей тётки. Когда я родилась, маме моей было 36 лет, а ей было – 49.
 Летом тётушка приезжала в гости. Чудно одетая, чудно говорящая. Удивлялась вкусу наших воронежских помидоров, сетовала на наш самопечёный хлеб – дескать, кусаешь мало, а во рту получается много, с молока собирала сливки, прежде чем выпить. Все эти причуды вызывали полное детское неприятие и поэтому с тёткой мы скандалили весь её отпуск. Учитывая полное её нежелание делать скидку на те пятьдесят лет, что нас разделяли, баталии разыгрывались нешуточные.
У неё только мы – непутёвые племянники, потому что ни один из нас не может пригреть эту старость. Я бываю один или два раза в году, чтобы отмыть квартиру, выслушать и надорвать сердце себе и ей. Ко мне она никогда не переедет, а я не перееду к ней! Наследник – 65 летний племянник, сын её средней сестры, живёт рядом, но не с ней. А это такой возраст, когда надо ухаживать, как за младенцем.

За этот год тётушка похудела. Прошлым летом растирала ей спину, так тело было совсем не старческое.
Приехала вечером. В холодильнике пусто не потому, что нет денег, а потому что ничего не хочется.
 Сегодня кормлю её супом, кабачками тушенными, курицей, сырниками. Всякое блюдо сопровождает воплем, что ничего не хочет, но съедает всё. Надо просто подать. Вечером, перед сном, после долгих разговоров обо всех коленах родственников, говорит: « Господи, прости меня грешную! Господи дай им (это о нас, непутёвых) счастья, а мне здоровья». А через несколько секунд: « Какое теперь уже здоровье?»

Утро начинается с кофе с молоком. Так было всегда. У неё давление низкое, поэтому в чашку насыпается молотый кофе, заливается крутым кипятком, настаивается две -три минуты, добавляется молоко – напиток готов.

После завтрака начинается игра в лоскутки. Тётушка – швея. Мастер по пошиву женского пальто.
Из далёкого времени наших с тёткой перебрано к помню эти необычные слова «сутюжить», «застрочить», «сметать». Всякое лето тётку в селе нашем ждали женщины. И уже на следующий день после приезда огромные ножницы смело резали материю, иглы, быстро отмелькав в умелых руках, смётывали детали будущего изделия и успокаивались на бортике ситцевого халата. «Сутюживание» начиналось с нагрева тяжеленного утюга на газовой плите. Потом этот не остывающий чугунный танк плыл в клубах пара по грубой серой ткани, прикрывающей драповые детали будущего пальто. Именно в такие моменты начинались наши перебранки. Тётка рассказывала, как я вырасту, научусь шить, она заберёт меня к себе в Москву. Я кричала, что никуда не поеду, что буду с мамой и папой. Она же безжалостно гнула свою линию, доводя меня до слёз.
Так вот, ещё добирается тётушка до своего ателье, и ей дают там обрезки ткани, из которых она сооружает наряды. Тех, кто знал её как работающую коллегу, конечно же, никого не осталось. Она как талисман профессии, хранитель духа. Поэтому привечают её и одаривают тканью.
От обеденного стола переходим в комнату. Из тумбы под телевизором она заставляет извлечь свернутые в рулоны обрезки. Тётка разворачивает лоскуты и одаривает меня: « Из этого сошьёшь курточку, это стачать и будет юбка». Когда узнаёт, что мне не нужно – обижается. Всякий раз объясняю, что не шью. Другие аргументы не принимаются. Она молчит некоторое время, потом кивает головой, соглашаясь, и говорит: « Ну не хочешь, так я себе коХту сошью!»
 
Одеться она всегда любила.
Сегодня намечен поход к врачу. Кстати это тоже одна из традиций – ходить к врачу.
Из шкафа тётушка достаёт чёрный в белую крапинку сарафан. Обязательным атрибутом её платьев является рюшка по краю подола. Вот и на тонкий трикотаж сарафана пристрочена атласная рюш. Под сарафан подходит белая гипюровая блузка. На голову вместо традиционной белой кепки сегодня покрывает шелковый платок. Этой весной купила открытые белые туфли. Надевала несколько раз. Они ещё не утратили новизны. Хвалю. На это тётушка заявляет: « Я бы тебе их подарила, но они тебе великие будут».
И это всегда было: если похвалишь что, обязательно найдёт возможность или это отдать, или похожее приобрести!
Наряд завершает лёгкий пиджак из небелёнки. Взяла в руки ридикюль, палку и отбыла. Вернулась усталая и довольная. С порога похвалилась, что врач назвала её куколкой за красоту убранства!

Сегодня целый день отмываю кухню. Самые грязные места – плита и холодильник, к счастью, довольно новые, а запущены лишь в силу возраста. Поэтому справляюсь с ними довольно быстро. К вечеру всё сияет первозданной чистотой. Я довольна, тётушка тоже. Для неё вожен сам факт того, что я работала целый день. Раз долго убирала, значит, чисто убрала.
К вечеру вымыла ей голову. Спит теперь. Одиноко. Страшно одиноко! Правы вы, сказав в прошлый раз, что в старости и на путешествия сил не останется.

Полночь уже. Не спится. С прошлого июля рядом с тёткиной двенадцатиэтажкой построили пять новых высоток, вырубив при этом заросли ивы. Когда-то её дом и другие близнецы-братья были в районе самыми высокими. Возвышались над зелёным массивом белыми колонами. Их любили в фильмах 70-х панорамно показывать. Всё меняется. Всё меняется к лучшему? Что же тоскливо-то так? Не сердитесь на меня за грусть. Спокойной вам ночи пока.

P. S. Получила бандероль с журналами и книгой. Спасибо вам. Творите на радость нам. Отвезу ваши новые публикации на хутор.