Разведчик над Москвой

ТДЖ.Кн.2.Разведчик над Москвой.
Летом сорок третьего года над Москвой на большой высоте стал появляться немецкий самолет-разведчик. Он прилетал откуда-то с юго-запада и спокойно парил на высоте тринадцать с половиной- четырнадцать тысяч метров, недосягаемый ни для зенитной артиллерии, ни для наших истребителей.
В штабе ВВС страны это вызвало естественное беспокойство. Факт стал известен Верховному Главнокомандующему. Вскоре последовал приказ: во что бы это ни стало достать немца и сбить.
Установили, что немецкий высотный самолет был специально оборудованным «юнкерсом» -- 86Р. По всей вероятности, он имел герметическую кабину -- летать длительное время на такой высоте с кислородной маской практически было невозможно.
Сроки, отпущенные для того, чтобы «достать и сбить немца», были очень ограниченными. За это время надо было сделать машину, которая могла бы летать на столь больших высотах, и подготовить летчиков-высотников.
Добровольцев, вызвавшихся летать на высотных истребителях, было больше чем достаточно. Среди них Пантелей Афанасьевич Путивцев.
Сначала комиссия собиралась отклонить его кандидатуру: Пантелею Афанасьевичу исполнилось сорок шесть лет. Но Путивцев был не из тех людей, которые легко отказываются от задуманного. К этому времени штаб ВВС получил некоторые данные о высотном «юнкерсе» от англичан, которые уже встречались с этим самолетом в Африке.
Чтобы достать немецкий разведчик, который тоже причинял им немало хлопот, англичане воспользовались опытом советских авиаторов, и в частности, всемирно известного летчика Владимира Коккинаки. Еще до войны на специальном облегченном самолете И-15 Коккинаки достиг невероятной для того времени высоты -- 14755 метров.
Внеся незначительные конструктивные изменения, а главное, максимально облегчив несколько «спитфайеров», англичане устроили облаву на немца, как только он появился в небе в очередной раз.
Летчик, которому удалось добиться успеха, был некто Райнольдс. Райнольдсу сорок лет. Летать он начал в тридцатипятилетнем возрасте на спортивных машинах. Был летчиком-самоучкой. Когда началась война, его мобилизовали в военно-воздушные силы Великобритании. Этот-то летчик и сбил первый немецкий высотный разведчик.
Райнольдс сумел подняться на высоту тринадцати тысяч метров. Он подошел к «юнкерсу» достаточно близко, чтобы выстрелить из единственной пушки, оставшейся на облегченном «спитфайере». Черный дым, поваливший из правого мотора «юнкерса» не оставлял сомнения в том, что англичанин попал в немца. «Юнкерс» стал резко снижаться, таща за собой шлейф дыма, и упал в море.
Английские газеты тогда писали о Райнольдсе, как о герое «небесных сфер», человеке удивительной выносливости. Ниже помещались комментарии врачей, которые авторитетно утверждали, что полеты на высоте свыше десяти тысяч метров представляют собой «игру со смертью, которая наступает мгновенно в случае хотя бы малейшего затора в подаче кислорода».
Вскоре два других летчика -- Джендерс и Гоулд -- сбили еще один высотный немецкий разведчик.
История Райнольдса помогла Путивцеву убедить начальство допустить его к высотным полетам. Действительно, Райнольдсу тоже ведь было сорок лет. Что касается опыта, то англичанин не шел ни в какое сравнение с таким воздушным асом, как Путивцев.
Генерал, который нес персональную ответственность за эти высотные полеты, сказал Путивцеву:
-- Я не возражаю, Пантелей Афанасьевич, лишь бы вас врачи не застопорили...
Путивцев как летчик-испытатель регулярно проходил медицинскую комиссию. Но на этот раз предстояли не совсем обычные обследования. Все летчики, которые готовились к этим полетам, должны были пройти через барокамеру, где имитировались условия высоты в тринадцать и более тысяч метров.
Анфиса дома пыталась отговорить мужа от этих полетов.
-- Ты уже не такой молоденький, Пантюша, а дело ведь добровольное...
Она просила и дочь отговорить отца. Инна теперь работала на заводе: университет эвакуировался, а она не захотела уезжать из Москвы.
-- Папка, может, мама права?..
-- А ты сама как думаешь?
-- Не знаю, папка... Ты только должен помнить, что я тебя очень люблю...
-- А разве тетя Нина не любила дядю Алешу или тетя Ксеня и Вовка не любили дядю Мишу? Война, доча...
Пантелей Афанасьевич с некоторым волнением на другой день вошел в кабинет врача.
-- Как спали, Пантелей Афанасьевич? -- спросил военврач Левицкий, прилаживая манжет аппарата для измерения давления к руке Путивцева.
-- Отлично, Петр Захарович...
Путивцев сказал полуправду. Спал он в ту ночь не очень хорошо. Проснувшись, подумал: неужели все-таки возраст сказывается? Раньше перед испытательными полетами он спал, как младенец. А ведь завтра не испытательный полет, а только «полет» в барокамере... То-то и оно. Что в барокамере... Сидишь там, как подопытный кролик, и с тебя глаз не сводят. Другое дело в небе...
В небе Путивцев всегда чувствовал себя уверенно.
-- Сто двадцать на восемьдесят, -- констатировал врач. Путивцев невольно вздохнул:
-- У меня, доктор, обычно бывает еще лучшее давление; сто пятьдесят на семьдесят пять, как у младенца...
-- Ну-ка, послушаем пульс... Шестьдесят восемь... Хорошо. Идите, одевайтесь.
Через пятнадцать минут, экипированный соответствующим образом -- в теплых унтах, в меховом комбинезоне, -- Путивцев уже стоял перед дверью термобарокамеры. По форме она напоминала котел, выкрашенный в белый цвет. В стенке был иллюминатор. Дверца маленькая, со штурвальчиком-запором, обеспечивающим герметичность.
-- Ну, как говорится, с богом, -- сказал военврач. Пантелей Афанасьевич протиснулся в дверцу и очутился в заиндевевшем «чреве» барокамеры. Опустился на сиденье, напоминающее кресло в кабине самолета. Рядом, на откидном столике, лежали кислородная маска с гофрированным шлангом и баллон с кислородом.
Путивцев приладил маску к лицу. Открыл на мгновение краник для проверки и сразу почувствовал свежую струю кислорода. Попробовал аварийный краник -- он тоже был в порядке.
Левицкий уже «завинтил» барокамеру и теперь наблюдал, за Путивцевым через иллюминатор.
Пантелей Афанасьевич подал знак рукой: готов.
В шлемофоне он услышал голос Левицкого:
-- Начинаем подъем...
Путивцев взял самолетные часы «Егер» и нажал кнопку пуска.
Каждую «тысячу метров» он фиксировал в своем блокноте.
После каждой тысячи метров была «минутная площадка», чтобы дать организму освоиться с новой высотой.
На одиннадцати тысячах началось покалывание в голове и в пальцах. Во время минутной остановки было чувство сонливости, но режущих болей в кишечнике не наблюдалось.
На двенадцати тысячах покалывание усилилось и мозг работал как-то лениво, замедленно, как при небольшом наркозе.
На тринадцати тысячах Пантелей Афанасьевич успел записать все данные и «отключился»... Очнулся он от сильного свиста -- Левицкий «опустил» его сразу до десяти тысяч метров.
Дальнейший пуск прошел без всяких осложнений.
-- Для первого раза совсем неплохо, -- замерив давление и пульс, ободрил Путивцева врач.
Систематические тренировки позволили Пантелею Афанасьевичу через неделю сносно переносить высоту четырнадцать тысяч метров. Организм его не подвел.

* * *
Пока летчики тренировались в термобарокамере, конструкторы колдовали у машины. Конструктор Микоян получил задание изготовить новый высотный самолет. Но на это требовалось время. Пока же работы велись над «яком», который был облегчен максимально и подвергся некоторым незначительным конструктивным изменениям.
На Як-9 поставили мотор системы Доллежаля с нагнетателем воздуха. В свободное от тренировок время Пантелей Афанасьевич, торчал на центральном аэродроме, где и шло переоборудование «яков».
Однажды он стал свидетелем разговора, который произошел между Доллежалем и Яковлевым.
По распоряжению Доллежаля в крыле самолета был смонтирован заборник воздуха с широким раструбом. Конечно же, не только внешний вид, но и аэродинамические свойства самолета при этом несколько ухудшались. Яковлев, увидя раструб в крыле, который напоминал граммофонную трубу, спросил с некоторым раздражением моториста:
-- Что это значит?!
Яковлев достал красный карандаш из кармана, провел линию по раструбу и приказал:
-- Резать так, как отмечено...
Тут же неподалеку оказался Доллежаль.
-- Позвольте, как это резать?..
Однако вскоре два главных конструктора нашли общий язык. Каждый помнил о том, что за их работой следит Сталин. Главное, чтобы самолет полетел и «достал немца».
Первое время «яки» с моторами Доллежаля не хотели работать на больших высотах. Уже на высоте одиннадцать тысяч метров начиналась сильная тряска, которая вызывалась перебоями в работе двигателя.
Самолет снова стали переделывать. Работы велись круглосуточно на приангарной площадке при свете софитов.
Летчик-испытатель Шунейко предложил в системе подачи топлива установить дополнительный краник. По его мнению, перебои в работе мотора были связаны с неравномерной подачей воздуха от компрессора. Шунейко доказывал, что горючая смесь на больших высотах получалась почему-то слишком богатой. Чтобы обеднить смесь, довести ее до нормы, следовало добавить в нее воздуха. Перепускной краник и должен был обеспечить это.
Такое объяснение работы мотора было не совсем научным, и специалисты сначала скептически отнеслись к этому предложению. Но Шунейко поддержал Путивцев, который тоже чувствовал во время полетов, что на больших высотах мотор захлебывается, работает с перебоями и виной тому богатая смесь.
-- Есть два пути, когда речь идет о новой технике. Один путь ведет от «чистой науки», от мысли к эксперименту, другой -- от эксперимента к научному обоснованию... То, что предлагает летчик Шунейко, мне кажется интересным... Во всяком случае, мы ничего не теряем, если испробуем.
Свой рабочий день летчики-испытатели начинали с того, что глядели на колокольню. Конечно, была метеослужба, были сводки погоды, был долгосрочный прогноз, но если утром колокольня, которая находилась в двух с небольшим километрах от аэродрома за рекой, была хорошо видна, значит, можно будет полетать в «полное свое удовольствие».
В этот день колокольня, как нарисованная, виднелась на фоне ясного светло-синего неба.
Все, кто был в это утро свободен от полетов, собрались на центральном аэродроме, чтобы посмотреть, как будет работать «приспособление Шунейко».
Шунейко сам вел машину.
Подняв ее в воздух и сделав круг над аэродромом, он повел ее с набором высоты. На глазах у тех, кто остался на земле, машина все уменьшалась и уменьшалась, пока не стала похожа на маленькую стрекозу. В это время все увидели, как инверсионный след за самолетом стал прерывистым. Опытное ухо летчиков уловило перебои в работе мотора. Но вдруг инверсионный след снова стал сплошным, а гул мотора ровным.
Шунейко на земле встречали как победителя. Его долго качали, пока он не взмолился:
-- Ребята, довольно, душу вытрясете...
«Як» с мотором Доллежаля прошел испытания. Теперь он должен был показать себя в деле.
Если раньше все, кто был занят подготовкой машин к высотным полетам, летчики и конструкторы, можно сказать, молились, чтобы погода была ненастной и проклятый немец не мог бы летать над Москвой, то теперь все с нетерпением ждали погожего дня, чтобы наконец проучить наглого врага. И такой день настал.

* * *
Посты службы ВНОС донесли: «Вражеский разведчик летит к Москве, как обычно, с юго-запада».
Звено «яков», ведомое Пантелеем Афанасьевичем Путивцевым, поднялось в воздух и пошло ему навстречу.
С земли следили за «юнкерсом» и по радио наводили на него наших летчиков.
«Яки» шли сначала на высоте восемь тысяч метров. Но вот с земли поступила команда -- начинать подъем.
Самолеты стали карабкаться вверх.
Десять тысяч метров... Одиннадцать... Путивцев продолжал подъем. Неподалеку от него в поле зрения поднималась вторая машина. А где же третья? Пантелей Афанасьевич сделал вираж, чтобы лучше, осмотреться. Третья машина почему-то «застряла» внизу, метров на семьсот ниже... И тут в шлемофоне Пантелей Афанасьевич услышал голос летчика:
-- Что-то барахлит мотор... Перебои...
-- Разрешаю идти на посадку, мы справимся сами, -- скомандовал Путивцев.
С высоты 12500 метров подъем резко замедлился. Мотор не гудел, а шуршал, но работал устойчиво. Покалывание в суставах было довольно сильным. Покалывание чувствовалось изнутри... В термобарокамере Путивцев выдерживал перегрузки, равные 14000 метров, а сейчас только... Альтиметр показывал 13500. Это уже неплохо. Немец должен быть где-то здесь... Мысль работала вяло.
Голос в шлемофоне заставил Пантелея Афанасьевича невольно вздрогнуть:
-- Вижу! Вот он!..
-- Ну что ты кричишь?.. Будто крокодила увидел... Обыкновенный «юнкерс».
Теперь и Путивцев увидел врага. Солнечные лучи освещали его. Крылья у высотного «юнкерса» были удлиненными, напоминали наш «Ан-25», на котором Чкалов, а позже Громов летали в Америку.
-- Заходи с другой стороны, -- приказал Пантелей Афанасьевич напарнику.
Тот несколько снизился, а потом снова стал набирать высоту, прижимаясь к немцу. Немец сначала вел себя спокойно.
Уже не раз русские самолеты пытались добраться до него, но все безуспешно. Не меняя курса, разведчик летел к Москве.
Он забеспокоился только тогда, когда Путивцев подошел к нему почти на пушечный выстрел. «Юнкерс» как-то нервно дернулся и покарабкался вверх. Путивцев тоже стал набирать высоту, заметно, однако, отставая от «юнкерса». «Неужели уйдет?..»
Путивцев нажал кнопку пушки... Но выстрела не последовало... Что случилось? Почему не стреляет пушка? Термометр за бортом показывал 62 градуса.
Пантелей Афанасьевич чуть изменил режим полета, допустил небольшой крен и сразу потерял четыреста метров высоты.
Глянул на «немца», висевшего вверху. И вдруг рядом с «юнкерсом» распустился белый бутон -- это сработала пушка с другого «яка».
«Юнкерс» клюнул носом, резко пошел на снижение. Видно, от близкого разрыва кабина разгерметизировалась, и немец теперь, если он еще жив, спешил вниз... «Юнкерс» неуверенно шел на снижение до десяти тысяч метров, потом выровнялся.
Путивцев тоже повел свой самолет на резкое снижение. Сверху было отлично видно -- превосходная позиция для атаки. Поймав вражеский самолет в перекрестие прицела, Путивцев снова нажал кнопку пушки -- легкий толчок, выстрел, и вражеская машина с отбитым крылом беспомощно закувыркалась, таща за собой дымный хвост...
Только теперь Путивцев почувствовал, что близок к обмороку. Пантелей Афанасьевич собрал всю свою волю: «Не хочу такого конца, не хочу!..»
Руки его работали автоматически. Самолет довольно ровно шел в небе в нужном направлении, и с земли никто бы не мог подумать, что летчик вел машину почти в бессознательном состоянии...
Постепенно силы восстанавливались...
На аэродроме Путивцев произвел посадку, как всегда, классически. Но из самолета выбрался с трудом. С аэродрома домой его отвезли на машине.
-- Что случилось, Пантюша, ты ранен? -- забеспокоилась Анфиса, увидев мужа.
-- Ничего, мать, не случилось... Стели постель... Смертельно хочу спать...