Скорость и поцелуи. Огненный Ангел

ОГНЕННЫЙ АНГЕЛ


Мы шли с моей нежной по улице и иногда обнимались.
- Зачем тебе эти изнуряющие утренние девятикилометровые пробежки? - полюбопытствовала моя нежная. - Ты не устаёшь?
- Нет, я никогда не устаю, - я не знал, как сказать ей. Или промолчать?
- Но зачем, я не понимаю, я бы так не смогла.
- А что мне ещё тогда делать с этим? Скажи, - и я показал ей ладонь.
- С чем? - удивилась она.
- С этим.
Я направил пальцы в снег. Снег быстро таял под моей ладонью.
- Что это? - спросила она.
Я улыбнулся. Она ошарашено посмотрела мне в глаза.

- Ты кто? Ты - ангел?
- Да. Да, я огненный ангел, - подыграл я ей и улыбнулся. - Только я не верю в богов, моя нежная.
Мы молча пошли дальше.
- Больше никогда так не делай, - попросила она через некоторое время. - Мне страшно.
- Хорошо. Не буду, согласился я. - Я буду стараться.
- Что будешь стараться? - она немного нервничала.
- Стараться? Не быть.

Я был спокоен


АПЕЛЬСИНОВЫЙ СУП


Она волновалась.
Я был её гостем.
Я был её событием.
Я был её добычей.
Апельсиновый суп с арбузными ломтиками, приправленный размышлениями о смысле и истоках истории. Банановое пюре с шоколадными пончиками, яблочная солянка с ремарками о сущности осевого времени, чёрный хлеб с ароматом спелой вишни. Мы дарили улыбки всем пессимистам этого мира и делились друг с другом абсолютным пониманием объективной неразрешимости
Мы познакомились в библиотеке. Она пригласила меня к себе домой, она заманила меня книгой Карла Ясперса, и я, потеряв внутренний отсчёт времени, с упоением рассказывал ей о сущностях и их мирах и пришёл в себя только когда обнаружил её руки на своих плечах, а свои губы в её губах
- Алый Парус? А почему один?
- Потому что последний, наверное, - пытался пошутить я.
- Тогда расскажи мне самую загадочную из своих историй.
- Самую загадочную?
И я рассказал…

- О чём это, - спросила она меня. - Кто этот старик?
- Я расскажу тебе, - отвечал я. - Я расскажу тебе всё.
Лишь ночной ветер знает, как она улыбалась мне во тьме

Утренняя пробежка. Беговая дорожка. Лес. Белая полоса справа от меня обозначает край дорожки. Можно заступать, можно бежать рядом, можно прямо по белой полосе. Три круга по три километра. Полтора часа одиночества…
- Нравится причёска? - моя нежная не любит, когда я отключаю телефон. Она встречает меня у двери и хвастается своей новой причёской.
- Нравится, - говорю. - Но мне ещё больше нравятся длинные и угольно чёрные волосы. Ещё мне ужасно нравятся платья и юбки.
- Да, да, я знаю, - отвечает она.
И женские глупости мне тоже ужасно нравятся - но это я уже вслух не говорю.
Включаю холодную воду - подставляю руки. Надо привести руки в порядок.
Она стоит рядом. В глазах - участие.
- Всё оk, - успокаиваю я её. - Ты же знаешь…

- Мне сказку, пожалуйста. Мне такую сказку сегодня, которую ты не рассказывал ещё никому, я хочу заснуть сегодня, улыбаясь твоим героям.
Моя нежная была необыкновенно очаровательна, и она не отводила от меня глаз, она смотрела на меня, Мисс Внимательность, и моя история под её взглядами получила совсем иное окончание. Не то, что я предполагал...
- ...А потом я сидел в одном из кафе этого города, - рассказывал я. - И моё внимание привлекли слова, сказанные вслух кем-то из посетителей на одном из очень редких языков. Я удивился: в последний раз я слышал этот язык несколько лет назад в одном из столичных университетов, огляделся и увидел одинокого молодого человека, погружённого в собственные мысли.
- Что за слова Вы произнесли? - обратился я к нему. - Откуда Вы их знаете? Я уже давно не встречал человека, говорящего на этом диалекте.
Он очнулся, повернул голову и посмотрел на меня. Кажется, я прервал его размышления не в очень подходящий момент. Чтобы мучительная пауза не затягивалась, я представился. Но он молчал.
- Извините, - я понял, что не вправе продолжать навязывать своё общество. - Я услышал эти слова и принял Вас за коллегу.
Мне нужно было теперь как-то просто объясниться и уйти.
- Это имя моей девушки, - произнёс молодой человек.
Теперь пришла пора изумляться мне: я никогда не слышал таких имён. Подумав немного, я выразил своё удивление вслух:
- Это не имя. Смею утверждать, что это не имя. Но если это и имя, то это очень поэтичное имя. - Я хотел немедленно уйти и избавить нас обоих от последующих никому не нужных вежливых объяснений, встал из-за стола и попрощался с ним. Он кивнул головой, и я, уже уходя, сказал ему, что означает эта фраза, что привлекла моё внимание.
- Мне показалось, - произнёс я, заканчивая историю, - что я такой старый, что знаю уже всё на свете...
Она не заснула, она дослушала до самого конца и поразила меня таким вопросом, который я никак не ожидал от неё сегодня услышать:
- Откуда они берутся, твои герои, Алый Парус? Они такие живые. Ты же не мог это придумать.
- Данила-мастер совсем не хотел создавать каменный цветок, похожий на живой, моя нежная, - отвечал я. - Нет, он хотел высечь из мёртвого камня настоящий живой цветок. Наверное, это он, мой даймоний, мой огненный ангел велит мне раз за разом, ещё и ещё, историю за историей высекать из слов - нет, не текст, не текст, создающий ощущение реальности, а текст, сам являющийся реальностью.
Я обнял её, и, пряча глаза, добавил шёпотом:
- Но как царь Мидас, превращавший всё в золото, я испепеляю всё, к чему прикасаюсь. Они все гибнут, они, созданные для бессмертия, уходят. Они уходят один за другим, оставляя меня в одиночестве.
Мы уснули, обнявшись. Нежность и понимание были мне наградой в эту ночь.
- Ты хороший, - сказала она утром. - Ты очень хороший. - И она перечислила мои достоинства. - Но мне нужно не это. Мне нужно то, что ты презрительно назвал однажды цивилизацией развлечений.
- Нет, - сказал я. - Только не бросай меня. Я сделаю всё, что ты хочешь, только не уходи.
Она помолчала, словно сомневаясь, а потом добавила:
- Но самое главное не это. Главное - я не люблю тебя, мой нежный. Больше не звони мне. Я позвоню сама, если посчитаю нужным.
Я шёл по улице, разглядывая хмурое небо.
Опять начинался дождь…


ХИЩНИК


Не знаю, может, она явилась ко мне из сна. Она разглядывала мои рисунки и смеялась над комментариями к ним:
- Ты это серьёзно? Ты серьёзно это всё написал? А кто тебе больше всего интересен из них?
Я был смущён её вниманием и старательно прятал ладошки.
- Почему тебя не было так долго? - спросил я её. - Ты знаешь, я сделал столько ошибок, и только потому, что тебя не было рядом.
- Рядом? - спросила она. - Но я даже не знаю, как тебя зовут.
- Хорошо, я покажу тебе своё имя…

- Ты настоящий хищник на дороге. Зачем ты так делаешь? - спросила она меня, когда мы остановились.
- Зато мы всё-таки успели сегодня, - ответил я ей и выключил двигатель. - Прошу Вас, сударыня, здесь никогда никого не бывает. Только я знаю это место. Подождём немного, сейчас стемнеет, и мы увидим звёзды. Я хотел тебе это показать.
Мы сидели там, на краю Вселенной, свесив ноги в пустоту, вглядываясь друг другу в глаза, улыбаясь, соприкасаясь ладошками. Я рассказывал ей, как устроен мир, о его расстояниях и свойствах, а она внимала мне, восхищалась мною, слушала, иногда смотрела в моё лицо и молчала, словно зная нечто такое, что было недоступно моему пониманию.
- Сразу и безоговорочно? Нежная, ненаглядная и драгоценная? Ты уверен? Ты ничего не перепутал? Расскажи мне.
- Разве есть слова, которыми можно рассказать об этом?
Я улыбнулся: знал бы Король Слов, что я сейчас говорю. Я помолчал, улыбнулся ей снова и продолжал:
- Разве мир устроен иначе? Разве не для объятий созданы мои руки? А губы, они разве не для поцелуев?
Я поймал её почти как Волк Красную Шапочку, я отвечал на её вопросы, вопрос за вопросом, приучая её к себе, я поймал её в свои объятия и не отпускал, я пил и пил её поцелуи.
- Да, Да, кажется, ты прав, - шептала она. - Я никогда раньше не встречала таких жарких губ, таких страстных взглядов и таких крепких объятий.
И я рассказывал и рассказывал ей одну из своих историй.
Я посмотрел на неё и мне показалось, что она уснула, не дослушав до конца. Это так легко - быть искренним, когда остаёшься один. - Я посмотрел на её закрытые глаза, и тихо, но решительно произнёс те слова, ради которых рассказывалась эта сказка:
- ...Слишком любишь? Опустить все четыре стёкла. - Пусть ветер хлещет лицо тридцатиградусной плетью и остро заточенной снежной пылью. Щёки, верните мне силы! Слишком медленно всё меняется? Скорость! Скорость, это легко: лишь рычаг под рукой, да педаль под ногами. Слишком любишь? Включить звуки, повернуть регулятор на полную громкость. Всё что угодно, но только не та музыка, что внутри. Ничего не видно? Слишком любишь! Свет! Лишь бы не тьма – разрезать тьму светом, включить всё, что может светить.
Слишком любишь...
- Это правда? - внезапно спросила она, не открывая глаза. - Это всё правда, что ты рассказываешь, да? Все твои сказки - правда?
Я не ответил ей…
- Мне скучно, - сказала она утром. – Больше не звони мне. Когда ты мне понадобишься, я позвоню сама…

Мне надо было только принять решение. Мне не у кого было спросить совет, и тогда я всё-таки сделал это. Я выключил телефон и успокоился. Вот значит как всё просто. Так и надо было сделать с самого начала. Сразу. Как только это началось.
В течение следующего часа я хладнокровно вносил адрес её электронной почты в чёрные списки всех своих почтовых ящиков. Всех, о которых она знала. Вот он, ожидаемый и желанный покой. Как же раньше я не догадался сделать это? Всё. Это всё. Давно пора было всё закончить. И Кошмары Любви, оказывается, можно прекратить лишь движениями пальцев по клавиатуре. И больше не надо сходить с ума, ожидая её звонки, её сообщения, её письма.
И ощущение свободы, долгожданной и неожиданной, лёгкой и стремительной, забытое, давно забытое чувство независимости наполнило меня. Я свободен! Всё разрешилось! Всё разрешилось само собой! И она не будет искать меня, я ей не нужен. Я не нужен ей! Я не нужен.
Я произнёс это про себя. Я сказал это шёпотом. Я проговорил это вслух. Я прокричал это, вытирая внезапно брызнувшие слёзы. Я не нужен, повторил я опять. Я не нужен, набрал я крупным шрифтом на клавиатуре.
Я не нужен ей, моей нежной и единственной, моей безвозвратно ушедшей, моей милой и моей ненаглядной. Нет больше их, Кошмаров Любви, и Сама Любовь прощальным взглядом смотрит мне вслед всеми моими отправленными ей и непрочитанными ею письмами, всеми невысказанными словами и тысячью нерассказанных историй, миллионами неподаренных взглядов и несчитанными улыбками. Кто их считал. Кто будет считать их - теперь…

Она вернётся. Она обязательно вернётся. Она появится неожиданно. Она первая увидит меня. Она подойдёт и найдёт взглядом мои глаза. Как это просто, как это сладко, как это недостижимо - быть любимым просто за то, что есть и любишь сам…

...Огромная сверкающая капля упала с неба, разбилась на горячем асфальте, разлетелась на тысячи мелких капель и вскоре исчезла, не оставив никакой памяти о себе. Вслед за ней уже летела другая капля, такая же огромная, такая же прекрасная, притягивающая взгляд, а потом ещё одна, а потом ещё и ещё…
Я смотрел и смотрел, как капля за каплей летят из бесконечно далёких, недостижимых для глаз небес, я улыбался, я радовался удивительной этой красоте, и ничто не могло остановить меня, хотя я знал, я совершенно точно знал, я единственный во всем мире знал, что это были её слезы…

Никто не слышал эту мою новую сказку. Я был один. Я рассказал её своим ладоням, я смотрел на свои ладони, и они пылали жаром в ответ, словно всё понимая, и время текло сквозь них, и мне казалось, нет, нет, я видел это отчётливо, время излечит меня…


ЛУЧШИЙ МУЖЧИНА


Я решился и вошёл в эти двери. Я никогда ничем не болел. Я только читал об этом. Я, конечно же, проходил различные медосмотры, но мне это всегда казалось игрой. Но сейчас, думал я, сейчас, может быть, мне кто-нибудь скажет что-нибудь полезное. Я перешагнул порог больницы.
Человеческое горе, всеобщая боль и бдительное равнодушие, идеальное сочетание хладнокровия, бездушия и просьб о помощи поразило меня. Казалось, мир и не мог быть устроен иначе, оно, это устройство мира удовлетворяло здесь всех. И тех, кто просил о помощи, и тех, кто внимал этим просьбам.
Ненавидящая весь мир уборщица профессионально оставляла свой жизненный след, расталкивая сомнительных и вечно подозреваемых больных, занятых неутихающим выяснением далеко не родственных отношений. А они, эти вечно взволнованные больные, заинтересованно обсуждали новые и старые, собственные и чужие симптомы известных и неизвестных болезней, давали друг другу неуклюжие, но дельные советы.
Я понимал их настроения.
Нужно было выбирать. Три хвостатых и одинаково нервных очереди штурмовали стеклянную цитадель. Мелкая и чрезмерно мстительная злоба исходила из-за стеклянной брони, надёжно ограничивающей потоки звуковых волн. «Регистратура» - прочитал я. Стрелки часов сдвинулись с места, и я вспомнил его, одного из своих героев, Пожирателя Времени. Но это не было моей сказкой.
Девушка в белом с утра была уже уставшая и расстроенная. Она посмотрела на меня, изучая возможности новой помехи. Я знал, что меня могут и не принять сегодня: не на всех моих документах стояли нужные даты, нужные подписи и нужные печати.
Могли ли улыбки пробить такую броню? Я не знал определённо. Я поразился её непробиваемой крепости, прозрачной толщине и безысходной необходимости.
Пожиратель Времени старательно атаковал меня, но моя стойкость поразила меня самого. Я всё-таки вошёл в кабинет терапевта.
- На что жалуетесь? – Она ещё недавно была студенткой. Вероятно, неидеальность мира всё ещё шокировала и её. У неё на столе лежали незаполненные бумаги, много бумаг, разного цвета и размера, мятые и идеально ровные, аккуратно лежащие и небрежно брошенные. И я, и она с одинаковым сожалением посмотрели на них. Её руки быстро побежали карандашом по строчкам, оставляя нечитаемый след. Она не смотрела на меня. Она была врач.
Я показал ей руки, понимая все её затруднения.
Ртутный столбик благополучно преодолел нужные деления, остановившись на немыслимой высоте, она взяла в руки термометр, сняла показания и механически вписала их в мои бумаги.
- Больничный нужен? – Она не понимала меня.
- Нет, я здоров.
Она с сомнением ещё раз посмотрела на термометр:
- Что Вас беспокоит?
- Как Вас зовут? – спросил я.
Она подняла глаза и назвала своё имя.
Я провожал её домой после рабочего дня
Её звали Нова.
Нова, врач из моей поликлиники.
- Почему Нова? - спросил я. - Это имя?
- Нет, это не имя, - объясняла она. - Просто друзья зовут меня так.
Мы встречались уже несколько вечеров подряд, - как всё-таки мало нужно для счастья…

Я видел её во всех трёх зеркалах, когда она приближалась к автомобилю, и мне казалось, нет ничего прекраснее её улыбок и её взглядов, но самое главное, что её взгляды принадлежали сегодня мне.
- Лучшее вино, лучший мужчина, прекрасная музыка, нежные объятия, головокружительные поцелуи, - сказала она, усаживаясь на переднее сиденье. - И сказку. Ту, про про наше будущее, про нашу ночь, - добавила она, не переставая улыбаться.
- Как хорошо, - прошептал я почти что самому себе. - Как хорошо, - повторил я громче. - Как хорошо, что ты у меня есть. Я бы умер, если бы тебя не было рядом
- Можно, я расскажу о тебе в одной из своих историй, моя нежная?
- Можно, - ответила она. - Можно. Мне будет приятно оказаться среди твоих героев. Только измени имя.
- Имя? - спросил я…

- А настоящие бандиты стояли рядом, - закончил я свою историю. – Золото, доллары, телефоны, покупаем, продаём. Здесь же. Рядом. В поле видимости. Но их не трогали.
- Ну конечно, - рассмеялась она. – Они могут и пострелять в ответ. С этими опасно связываться. А вот с тобой разговаривать я могу часами.
Мы обнимались. Сегодня с нами играло оно, само Счастье…

Я пришёл к ней, она была пьяна. Она говорила множество слов, слова складывались в разных сочетаниях, и понемногу я начинал понимать её, и то, что казалось бессмысленным, обретало смысл.
- Я не знаю, мой Ангел, - шептала она. - Что же мне делать? Все эти твои женщины, они возникают из ничего, они приходят, а потом уходят, они разрушают тебя, что же не так, мой милый? Всё не так? Немножко не так, да? Или не немножко? Наверное та, что ты видишь рядом с собой, не устраивает тебя. Я стараюсь, я очень стараюсь быть. А может, я и не хочу быть такой, может, я и не хочу так говорить, я хочу быть прямой в словах, открытой в желаниях, насмешливо искренней, но там, внутри меня сидит эта играющая девчонка и иногда диктует мне свои желания. Совсем не те, что хотелось бы мне. И она шепчет, улыбаясь совершенно лукаво: да, да, сделай это, сделай меня немножко. И мои губы повторяют её слова, когда я смотрю на тебя: да, да, возьми меня, я хочу спать с тобой, мой ненаглядный, как хорошо, что ты пришёл…

- Он лежал в грязном снегу, - ещё одна сказка подходила к концу, она смотрела прямо в мои глаза и слушала, а я продолжал, обнимая ладошками её всегда холодненькие пальчики. - И у меня не было сил оттащить его дальше. Я сидел рядом с ним, а там, у горизонта, в бесконечно и безнадёжно глубокой дали кровило закатом всемогущее и равнодушное Солнце. Кажется, это был последний закат в его жизни. Нужен ли он? Нужен ли он теперь. «Открой глаза… Открой глаза, Мас...» - попросил я его.
Темнело. Начинался дождь…

Я замолчал. Мне всегда было не по себе после этой сказки.
- Очень грустный конец, - тихо произнесла она. – Очень. Очень грустный. Абсолютная безысходность. Откуда в тебе это? И что, он, правда, умер?
- Нет, моя нежная, - мне пришлось улыбнуться ей. - Разве он может умереть, пока ты требуешь продолжения?
Внезапно заиграл её телефон, и на его мониторе я успел углядеть неизвестное мне мужское имя. Она быстро взяла в руки телефон, выключила его и спрятала под подушку.
- Сработал будильник? – подсказал я ей правильные слова.
- Да, – быстро согласилась она. – Пошли спать. Завтра приедет мама, и у нас будет меньше возможностей…

- Мне снился сегодня твой абсолютный герой. Не знаю, хотела бы я быть рядом с ним или нет. Но эти дни, которые я провела вместе с тобой, очень много для меня значат. А сейчас я хотела бы расстаться.
Я попытался обнять её.
- Убери руки,- сказала она. - И не прикасайся ко мне. Они обжигают меня.
Я сжал ладошки и убрал руки за спину, приблизительно зная, что будет дальше.
- Ты мне не нужен, Алый Парус. Ты слишком яркий, ты слепишь глаза, а твои прикосновения болезненно обжигают. Мне всегда больно от твоих сказок, я не смогу внятно объяснить, почему, но я всегда чувствую себя виноватой. К тому же у меня есть любимый, о котором все знают. Я не могу его оставить…


СЕТЕВОЙ МАРКЕТИНГ


Она села в мой автомобиль, и я удивлённо посмотрел на неё.
- Что-то не так? – спросила она.
- Я не таксист, - было моим ответом.
- Я понимаю. У меня нет денег, поэтому я не села в такси.
- Может, на автобусе? – предложил я.
- Я не знаю города. Помогите мне.
Моя нечаянная попутчица занималась сетевым маркетингом. Она казалась мне ослепительно красивой, и я непроизвольно отводил глаза, стараясь не смотреть на неё. Меня ранили гармоничные черты её лица.
Пока мы ехали, она рассказывала мне о своём бизнесе и о своих успехах. Я предложил ей шоколадку. Как и все сетевики, она жила в постоянной нищете и в обманчиво сладких мечтах.
- Ты напомнила мне Дуремара, - сказал я, выслушав её бред. - Он так же точно любил деньги, он продавал свои пиявки так же, как ты свои кремы и гели. Только он не знал, что такое сетевой маркетинг, я думаю. Хотя кто знает, может, просто в сказке об этом ничего не говорилось.
- А кто тогда ты? - обиженно спросила она. – Карабас Барабас?
Я улыбнулся и потрогал свою бороду. А ведь действительно. Борода. Как у него.
Я очень реалистично представил себе, как он создавал своих кукол, как он думал над их характерами, как он воплощал в них свои мечты, как он убивал их, одарённый и талантливый, независимый и одинокий, молодой Карабас Барабас.
Он, наверное, очень любил детей, а его кукольный театр имел бешеный успех. И он радовался, создавая всё новых и новых героев, и всё время оставался один, у него не было собеседника, а борода росла и росла. И он стал мучить своих героев.
И герои принесли ему славу, и они принесли ему деньги, много денег. И он шептал: «Ещё, ещё! Я хочу ещё!». Они плакали, а он хотел большего. Больше, чем они могли дать.
Как они все несчастны, сказочные злодеи.
Но вслух этого я уже говорить не стал…

- Дай мне ещё денег, - сказала она. - У меня уже закончились.
- Кто же из нас занимается бизнесом? - пошутил я, протягивая ей тысячерублёвую купюру.
- Но я же твоя девушка.
- Ты сегодня что-нибудь ела?
- Нет.
И мы поехали обедать в кафе…

Она пришла ко мне вечером и, выразительно вздохнув, бросила свою сумку прямо в постель.
- Всё, - сказала она. - Мне всё надоело. Я буду жить с тобой.
Я молчал. Я не строил иллюзий. По-видимому, сетевой маркетинг не всегда приносит прибыль.
- Да. Можешь считать меня сумасшедшей, но больше я от тебя не отойду ни на шаг. Теперь ты не будешь меня мучить. Я, только я всегда буду рядом.
Я протянул ей нож и недочищенную картошку…

Она обнимала меня во сне всю ночь.
Я проснулся утром и попытался встать.
- Куда ты, мой ангел, - прошептала она сквозь сон, ещё крепче обняв меня. - Нет. Не уходи.
Светало. Она спала, пока я размышлял о сущности человеческих переживаний. Я смог дотянуться левой рукой до тумбочки и взял книжку, которую начал читать вчера. "Природа психического" - прочитал я название следующей главы. Этому автору я доверял.
- Ты меня любишь? - было её вопросом, когда она проснулась.
- Да, - эхом откликнулся я.
- Правда?
- Правда, моя нежная, честная правда. - сказал я, скрестив средний и указательный палец на правой руке.
- Мне нравится просыпаться в сказке, - улыбнулась она. - Я хочу быть среди твоих героев.
- Пусть так и будет, - улыбнулся я ей в ответ…

- А я думала, ты уже ничему не веришь, - смеялась она, когда я рассказывал ей, как поверил двум аудиокнигам, а потом был шокирован их несоответствием первоисточникам.
- Да, да. Это действительно так. Обе аудиокниги оказались с такими погрешностями, - подтвердил я, уже сам удивляясь своей доверчивости.

Мне казалось невероятным, что в наше время может найтись человек, смело редактирующий самого Сократа.
Вторая аудиокнига претендовала на то, чтобы быть стивенсоновским Островом Сокровищ. Я купил их обе в интернет-магазине для того чтобы слушать в авто, а потом долго разыскивал в аудиоверсии платоновской Апологии нужные мне места и не находил их.
А Остров Сокровищ (я решил обновить знания английского) с самого первого абзаца оказался нетождественным моей английской книжке.
- И что же теперь ты будешь слушать в авто?
Я не знал, что противопоставить её иронии.
- Будем кататься вместе, - через некоторое время продолжила она. - Я не Сократ и не Стивенсон, заменить тебе их не смогу. Но я смогу слушать. Ты же хотел собеседника - будешь рассказывать мне свои истории.

Мне было тепло и хорошо, я рассказывал ей историю за историей, а она слушала меня так, словно все они были про неё, словно она сама шагала из реальности в реальность, словно от неё зависело счастье моих героев…

- Не знаю, всё ли я понимаю, - сказал я ей. - Не знаю, всё ли я понимаю так, как понимаешь ты, не знаю, в разных ли мы реальностях обитаем или это всё одна и та же у нас обоих, но мне хочется представлять себя рядом с тобой могущественным волшебником, тем, который может всё, может и не во всех реальностях, но хотя бы здесь, там, где есть ты.
Она потянулась ко мне губами, и я не стал уклоняться от поцелуя…

На столе лежал вскрытый конверт.
- Извини, - сказала она. - Я не удержалась. Тебе пришло письмо, и я посмотрела, что там.
Я понимал её. Конверт был весьма необычен, но больше всего, я думаю, она поразилась его содержимому.
- Что это? - спросила она. - Я вообще ничего не понимаю в твоей жизни. Что это значит? Что происходит?
Она держала в руках акварельный рисунок.
Я подошёл к ней и взял в руки акварель.
- Немножко небрежно, но в целом всё понятно, - прокомментировал я.
Две шахматные фигуры на бесконечной доске, одна вблизи, другая у горизонта, похожие друг на друга, различающиеся лишь цветом, - слишком просто, чтобы могли возникнуть сомнения. Я знал автора акварели…

Я вернулся домой, было уже поздно.
Одиночество ждало меня чёрными провалами окон и холодной постелью. Сетевой маркетинг потребовал неожиданных вложений и отправился в странствие, - понял я, обнаружив ещё и полное отсутствие наличных денег в квартире.
Я упал в постель и уснул, не раздеваясь.
Мне снилась Лорента.
- Удивительно, - объясняла она мне, - как за твоей нежностью, мягкостью и добротой гармонично встроена жестокость.
- Нет, нет, - оправдывался я, - я не хочу быть жестоким.
Страшные чудовища рычали повсюду, прерывая наш разговор, и я знал, что нам никуда не деться от них…


УМБРА ЖЖЁНАЯ


Она подошла ко мне, когда я стоял у автомобиля. Я стоял у автомобиля, когда услышал этот голос и увидел эти глаза.
- Ты меня помнишь? - она подошла ко мне ближе и протянула руку.
Я взял её ладонь. Мне было неспокойно, я волновался. Я не помнил её.
- Правильным ответом было бы глухое молчание, правда? - продолжила она. - Твои ответы всегда были безрассудны.
Я вполне мог согласиться с этим.
- Я должен тебя помнить? - спросил я, размышляя, не слишком ли жестоко отвечать таким вопросом на её вопрос.
- Нет. Не должен. Это всего лишь игра.
Она была умной девушкой.
- Поехали кататься, герой? - она улыбалась, и, кажется, была счастлива.
После такого шокирующего разговора я не мог ей отказать. Мы сели в автомобиль. Я запустил двигатель и включил ближний свет. Я не помнил её имени. Я не помнил её…

Мы встречались вечерами и шли ко мне. Я обнимал её ночами, забыв про всё на свете, не отвечая ни на чьи звонки.
- Кто ты, - спрашивал я. – Мы встречаемся уже, наверное, неделю, а я до сих пор не знаю твоего имени. Зачем тебе это? Позволь мне хоть как-нибудь тебя называть.
Она задумалась, и несколько минут я смотрел ей в глаза, слушая её дыхание. Она молчала, как будто что-то решая.
- Мне? – наконец отозвалась она. – Мне это не нужно. Ты прав. Но у тебя же есть любимая.
Она протянула из постели руку, взяла свою сумочку и что-то достала.
- Что это? Что-нибудь важное?
- Да, - ответила она. - Это моё имя.
- Имя?
Она протянула мне ладонь, и я увидел запечатанную акварельную кювету. Я взял её и поднёс к глазам, не веря самому себе.
- Ты? Это ты?
Она засмеялась, и смех её был больнее самого предательского удара.
- Ночь, ветер и звёзды – наши друзья, - проговорила она, повторяя сказанные однажды мной слова. – Я знаю, ты всем даришь сказки, жаль только, что твои сказки всегда заканчиваются.
- Умбра Жжёная! Это ты? – я почти прокричал её имя. – Ты?
- Я, - скромно ответила она. – Я. Это я. Ничего не бойся. Я не исчезну внезапно.
- Значит, ты всё знала, - полувопросительно прошептал я, протянув ей свою акварельную кювету.
- Кобальт Синий, - прочитала она, улыбаясь. - Да, я всё знала. Но мне приятно было играть с тобой. Всего лишь игра, Алый Парус. Всего лишь девчонка. Ты же простишь мне это?
- Уже поздно, - со вздохом сказал я ей. - Время девчонкам ложиться спать и обнимать во сне принцев.
- Не печалься. Самые гениальные герои создаются самыми безобразными людьми.
- Я безобразен? - усмехнулся я.
- Нет, не внешне, - подтвердила она. - Внешне ты похож на бога. Там, внутри тебя живёт то, что ты теперь называешь даймонием. Я знаю, что ты хочешь дарить счастье.
Мы молчали некоторое время. А потом она продолжила:
- Если увидишь его, Короля Слов, передай ему это.
И она протянула мне наглухо запечатанный серый конверт.
- Что здесь? – спросил я.
- Он поймёт…


ХОЛОДНОЕ СЕРДЦЕ


Я пришёл к автобусной остановке, как мы и договорились. Она ждала меня.
- Я знаю, - сказала она. - Декабрь - твой любимый месяц. Я тоже не люблю летнее солнце, а мягкая декабрьская тьма дарит сон, покой и нежность.
- Здравствуй, - ответил я.
- Здравствуй, - сказала она.
- Я что-то сделал не так? - спросил я.
- Нет, нет. Ничего не бойся. Я просто хотела побыть рядом с тобой. Не там, не в двухцветных мирах, не в шахматных хрониках и не в акварельных туманах. Мне нужно иногда чувствовать тебя живого, воспринимать тебя живым, тебя, а не твой разум, он холодный и часто жестокий, совсем не такой, как твои руки.
Она взяла меня за руку. Она знала мои ладони. Она не боялась обжечься.
- Покажи мне ещё раз, как плавится лёд.
Я наклонился, зачерпнул немного снега и поднял к глазам уже влажную от талой воды ладонь.
Она рассмеялась:
- Если бы у тебя было такое же горячее сердце!
Я ушёл, не дожидаясь её слёз…


ЗВЁЗДНОЕ НЕБО


Я снизил скорость, осторожно выехал на снежную и опасную обочину, остановился. Как только я вышел, загородная тьма сразу же похвалилась яркими зимними звёздами, и Орион слепил меня сильнее, чем габаритные огни автомобиля. Я вспомнил своих героев, Маса и Тану, обнимавшихся в свете звёзд, и строчки форевериады сразу ожили в моих губах, и через некоторое время оказалось, что я уже не шептал их, а почти кричал их, опьянённый неожиданной гармонией. Потом я замолчал и долго смотрел в непобедимую ночную тьму.
Ревущий пожиратель дорог промчался мимо, вернув мне ощущение пространства. Мне сразу захотелось вернуться обратно, туда, на тёплое и удобное сиденье автомобиля, в тот мир, где точно знаешь, где опасность и где цель, где можно легко и просто управлять событиями и даже самим временем. Но я бесстрашно шагнул в следующую реальность…
Я всё же вернулся к авто, взял сумку с планшетом, положил в карман специальный заклеенный бумагой и поэтому не слепящий глаза фонарик, включил аварийку, щёлкнул сигнализацией. Постояв немного, я отошёл от автомобиля и шагнул с обочины в лесную придорожную тьму, утонув в сугробе по грудь на третьем шаге.
Подняв над головой сумку с планшетом, я попытался продолжить движение в сторону леса и остановился отдохнуть, хотя правильнее было сказать - прилёг, лишь когда добрался до первого дерева.
В самом лесу снега оказалось не так много, и я передвигался среди сказочных чёрных и высоких елей, пока не нашёл то, что искал…
Тогда я упал на спину прямо в снег и посмотрел в небо. Давно погасшие детские воспоминания хлынули из памяти, и я смотрел на оказавшееся светлым звёздное небо, окаймлённое чёрными и острыми верхушками деревьев. - Это было то, что нужно. Лёжа на спине, я достал планшет, включил фонарик, осветил им лист бумаги и взял в руки карандаш…
Я ехал домой, чувствуя себя абсолютно счастливым. Светофоры единодушно пропускали меня, как только я подъезжал к перекрёсткам. Было ранее утро, и я улыбался редким и одиноким прохожим с невыспавшимися лицами, которые спешили куда-то. Вся тьма зимнего леса, со всеми её чудищами и чудесами ждала меня в моих набросках. Новые герои являлись ко мне в мечтах, и я знал какие именно линии теперь прочертит мой карандаш…
Разобрав бумаги на столе, я увидел запечатанный серый конверт. Некоторое время я рассматривал стилизованное изображение шахматного короля на конверте и размышлял, стоит ли вскрывать то, что однажды осталось в прошлом. Я не хотел возвращаться и вспоминать жестокости, которыми наверняка было заполнено содержимое конверта…
Один из моих героев, его звали Мас, очнулся однажды в двухцветном ледяном мире. Он очнулся среди зимы примёрзшим к ледяной глыбе. Он встал и пошёл, он пошёл туда, где, по его мнению, он был нужен, где он мог, как он думал, кому-нибудь помочь. Его окружили призраки. Он знал, что это бред, что они ему кажутся, что их нет на самом деле, но он разговаривал с ними, как с настоящими, потому что был один, и только призраки составили ему компанию, только они говорили с ним. Он падал и поднимался, мороз обжигал его, но он шёл даже тогда, когда потерял всякие ориентиры, когда уже не видел ни горизонта, ни светил. Именно к нему были обращены поучения тех, кого он встретил, очнувшись там, куда он так хотел попасть. А потом ему снились сны…
В общем, я положил конверт в нижний ящик стола, заложил его бумагами и пошёл пить чай, решив оставить всё как есть…


ТЫ ЖЕ ВСЁ ЗНАЕШЬ


Я зашёл в его комнату. Тусклый свет лампы накаливания не позволял рассмотреть всё в подробностях. Он не любил солнечный свет, и тёмные плотные шторы скрывали окна от потолка до пола.
Я увидел его. Он читал книги. Его стол буквально ломился от книг. Он кивнул мне и попросил немного подождать. Я подошёл к мольберту и среди множества карандашных штрихов попытался углядеть общий замысел новой картины. Мне это не удалось.
Внезапно стало темнее - он выключил настольную лампу.
- Я знаю, - сказал я. - Ты уже давно не приходишь в миры, Снежный Барс.
Он вышел ко мне из мрака и вопросительно посмотрел на меня.
- Я знаю, что виноват, но, может быть, время и обстоятельства однажды будут на моей стороне, - продолжил я.
Он долго молчал и лишь улыбался, когда я рассказывал ему о своих сомнениях. Он был приветлив и внимателен.
А потом мы пили чай и молчали.
- Разве не лучше стал ты понимать людей? Разве ты не стал более счастлив, когда с тобой случилось это? Разве ты не счастливейший из людей? - спросил он меня после четвёртой чашки чая…
- Что же мне делать? - настаивал я на совете. - Можно ли вообще избежать одиночества? Можно ли всё это простить? - спрашивал я его, ожидая утвердительный ответ. Но он хитрил и увиливал, зная, что однозначность обидит меня, он делал вид, что занят, разгрызая очередной кусочек сахара, а потом долго и основательно хвалил изобретателей чайной ложки.
- Смотри, - говорил он, - смотри, всего лишь чайная ложка, но ты бы взялся изготовить такую?
- Нет, - отвечал я, не взялся бы.
И тогда он опять посмотрел на меня и тихо произнёс:
- Разве это не ответ?
- Да, это ответ, - говорил я ему, - один из ответов, но есть ли другой ответ?
И тогда он сказал самое главное.
- Я знаю, - сказал он, - в чём причина.
- Просто ты сам знаешь, что не сможешь помочь ей, поправить, защитить её, уберечь от ошибок, которые так часто встречаются на незнакомых дорогах. В этом вся причина. Она всегда будет уходить от тебя. Во всех своих лицах, во всех именах, какой бы она ни была, где бы ты ни находил её, она покинет тебя.
- Что же мне делать? - шёпотом спросил я. - Ты же знаешь. Ты же всё знаешь.
- Попробуй слушать Бетховена, когда едешь со скоростью выше ста сорока километров в час.
Я ушёл от него, не попрощавшись…