Действие первое. авантюристы

Занавес

Пошли мне бури и ненастья,
Даруй мучительные дни,
Но от преступного бесстрастья,
Но от покоя сохрани!

И.С. Аксаков

Максим проснулся

Не хочется вставать, а придется. В этот день Максим проснулся непривычно поздно, но, не вставая с постели, привычно и вяло расставил руки. За стеклом красовались серые тучки, а в окна смотрели ветки деревьев с пожелтевшими листьями. Осень входила в свои права, неся с собой уныние и скуку.

Будильник как всегда молчал, ибо попросту никогда не заводился. Чтобы не тревожить чуткий сон увальня-третьекурсника. Хотя увальнем его можно было назвать с натяжкой. Максим даже получал стипендию. Но учеба давалась достаточно просто, к тому же была до того обыденна и скучна. И дорожить ей или нет, вообще вопроса не стояло. Иногда Макс (ему так больше нравилось, чем Максим) представлял себя в роли этакого инженера в каске, бродящего по стройплощадке или сидящего где-нибудь в стройконторе Львова за кульманом. Кроме искривленной иронической улыбки, других эмоций у него не это зрелище не вызывало. Максу всегда хотелось вечного праздника! А что еще может желать парень в 20 лет? Тем более что 20 лет ему исполнилось вчера.

20 сентября, ровно 20 лет назад и родился Максим Трегуб в городе Львове, что на Западной Украине, оплоте украинского национализма. Ему повезло - родился в семье управленца-кадровика . История до боли знакомая: отец сначала работал на Союз, после 91-го спрятал партбилет, но остался в старой команде, которую возглавил «старый-новый» правитель Л. Кравчук. Затем и при Кучме не пропал. Так стал главным прокурором на всю львовщину. Сына обожал, поэтому прощал все. И Максу было легко по жизни. А как же иначе - перед ним всегда катится монета.

Подарок был особый. Отец преподнес водительские права. Нет, водил то Макс в совершенстве уже как пять лет, насилуя отцовский БМВ. Но вот сдать на права тупо было лень. Да и зачем? Эту БМВ знают все. Какой ДАИшник посмеет остановить машину главного прокурора? Вот и несся Макс по узким и кривым улочкам Львова без малейшей доли опасения, вызывая зависть у товарищей и неприкрытое восхищение провинциальных девчонок.

Сам Максим был красавец. Стройный высокий апполон с белыми кудрями. В карих глазах зияли маленькие черные хрусталики, резавшие как нож врага и пронзавшие как стрела Амура неопытные девичьи сердца. Четкий и проницательный ум, всосавший с молоком понятия, навязываемые провинциальной жизнью Львова и близостью Европы. "Сильный всегда прав", - говорил себе Макс, - "не будешь слабым - не будешь и виноват". Он мечтал в один миг уехать в Европу. Он был близко, он мог себе это позволить…

Рука потянулась к мобильнику. Так, кто мне там звонил? Таня, Катя , Лена… так, а это кто? Женя «ПОРА»? Что-то не помню такого. Да, хорошо отдохнули. Нет, подождите. Это какой-то парень из молодежной организации, то ли бендеровцев, то ли фашистов. Украинский национализм! Вот чудачество. Не было такого и никогда не будет. У нас и нации-то не было. А сейчас какой-то компот из русских, украинцев, поляков... В разных частях и в разных пропорциях. Во Львове, правда, русских поменьше будет. Встану, позвоню. Чего он там хотел.

Медленно встал, оделся, пошел к столу. Там уже сидел отец, уплетал борщ. Макс сначала удивился, что это отец делал дома. Потом посмотрел на часы (они показывали 12.30). Однако, обед есть и у прокурора. Мать не работала, потому в доме всегда был порядок и что поесть. Разговоры за столом были только об одном: естественно, о политике.

- Проснулись, молодой человек?! - не весело встретил отец. - В ваши годы Фридрих Великий вставал в 4 утра!
- Я хочу пожить подольше, - парировал Макс.
- Что ты пристал к сыну, - залепетала мать, наливая тому полную тарелку.
- Тебе тут звонила очередная… - не отрываясь от газеты и даже не смотря на сына проговаривал отец, заглатывая очередную ложку борща.
- А я виноват?!
- Надо быть разборчивее в связях. А то будешь как Клинтон - посмешищем для анекдотов.
- Пап, не начинай!
- Молодой человек, не забывайте, что ваш отец - лицо общественное. Кстати, скоро я лечу в Вашингтон на круглый стол в группе приближенных к нашему оппозиционному кандидату.
- Это бывший премьер что-ли? - от горячего мамкиного борща мозг Макса проснулся и начал работать в такт с отцовским.
- Он самый, Виктор Ющенко. Говорят, в Киеве во время выборов москальский переворот грядет. Донецкий бандит, ставленник москалей на трон метит!
- Это нынешний премьер?
- Точно, Янукович. Вот шельма, тоже Виктор! Так что просьба, повремените с вашими похождениями до конца выборного процесса.
- Сколько может моя личная жизнь зависеть от нестабильности политической коньюктуры в нашей чудаковатой стране?
- Как много пафоса! Выбери себе тогда другого отца, - голос был практически металлический, но вдруг зазвучали ангельские нотки заботливого и любящего папочки, - я, это, на служебной поеду, домой вернусь поздно. Бери мою машину, мать просила съездить, прикупить кое-чего.
- Спасибо, father! - с неприкрытым обожанием как отца, так и английского языка выпалил Макс.

Теперь он дожидался лишь одного: когда отец закончит есть и поедет на работу. Чтобы впервые насладиться поездкой на абсолютно законных основаниях. Хотелось даже нарушить что-нибудь, чтобы остановили, отдали честь, а ты им прямо в лицо документы. На, мол, смотри. Все равно не оштрафуют, едва фамилию посмотрят. А найдется кто особо одаренный, какое наслаждение будет поставить его на место.

Ну вот и долгожданный момент! Отец за порог, и Макс уже в машине. С матерью попрощался, та даже пары слов не успела сказать. БМВ была после ремонта. Ключ на старт, слегка надавить на газ…

Максим ехал по Львову, упорно думая, куда он едет и зачем. «А, просто так... Нет, не интересно. Только зря бензин жечь. Поеду к Ленке. Деваха не стремная, крутая. Но на тачку ведется». Резкое движение рулем, поворот направо и по спуску в сторону знакомого адреса. Скорость возбуждает, еще сильнее мысли о Ленке. Вдруг машина вылетает из-за угла. Удар по тормозам, уход влево. Козел! Стоп, надо остановиться. Отдышаться.

Припарковался возле ближайшей остановки, вышел из машины, закурил. Нет, что-то и к Ленке не хочется. На дне рождения еще надоела. А чего хочется? Чего-то нового?

Тут Максим вспомнил про этого странного Женю. Не то что бы он был «странным» в прямом смысле этого слова, но сильно отличался ото всех, кто был на дне рождения. Его привела вроде бы Катя. Максим хорошо помнил глаза этого парня. Они оценивали каждого, на кого смотрели. Причем критерии оценки были явно не из «мирских». Это больше походило на осмотр в военкомате: годен или не годен. Но к чему? Сердце судорожно забилось. На какую-то минуту Максиму показалось, что сейчас решается его судьба, и, если он не позвонит, то пропустит что-то важное.

Рука сама потянулась к телефону, нашла номер. Пошел гудок…

- Евгений Доценко слушает, - голос парня был чем-то встревожен.
- Вы были вчера на моем дне рождения, с утра звонили, я Максим…
- Помню, помню. Сын прокурора города. Рад, что решили нам позвонить. Могу я пригласить вас к себе?
- В принципе, я свободен. Это далеко?
- Я вышлю вам адрес на СМС. Я думаю, наше знакомство вам понравится.

И отключился. «Ни здрасте тебе, ни до свидания! Посмотрим, где этот Евгений обитает… Если на краю города, то лучше к Ленке». Телефон зазвенел, информируя о полученной СМС. Максим прочел текстовое сообщение и немного удивился. «Прямо в центре. Интересно. Такое место не каждому в городе по карману, что же там?»

Азарт с легким привкусом авантюры заиграл в мозгу. Какая там Ленка с ее прелестями. Игра обещает быть интересной. Максим это чувствовал всей душой.

Ирина просыпается.

Какой чуткий сон у девушек! Можно из пушки палить ; не проснется. Но стоит хоть немного зашуршать, а милые глазки уже открываются в скрытой тревоге. Ирина проснулась от какого-то шуршания. Медленно приоткрыла еще наполненные тяжестью сна веки и поняла, что проснулась опять не дома. А на квартире своей подружки-однокурсниц ы Кати, которую та снимала на Севастопольской площади, недалеко от проспекта Победы.

Уныло тикали в углу пыльные часы-антиквариат. А у двери царапалась кошка, чтобы ее выпустили. «Так вот кто меня будет!»: подумала Ира. Собрав последние силы, она встала и, скребя в голове, отворила дверь: кошка прошмыгнула между ног.

; Катька, который час? ; в полудреме спросила она, зевая. ; Ты что, не слышишь?!

Ответа не последовало. Шлепая босыми пятками, Ирина добралась обратно до кровати и снова тяжко бухнулась в проваленные пуховики.

Вспомнила тут же про вчерашнюю вечеринку, как пьяный Сашка начал приставать к ней. Брр… Отшила его и правильно сделала. Машинально достала мобильник с тумбочки. 5 пропущенных вызовов. «Так, так. Сашка, оно и понятно. Мама, мама, мама… А какое число? 27 сентября. Хм. Я уже третий день не ночую дома! Боже мой, какой скандал буде, когда я появлюсь. Опять… Мама, неужели трудно понять, твоей дочери уже 18 лет, она со-вер-шен-но-лет-ня -я! Причем совершенно!!! Что хочу, то и делаю».

Вдруг в дверях просунулась голова Кати. Красные глаза выдавали не одну бессонную ночь.

; Что Ира, уже проснулась?
; Погоди, еще нет. А с кем это ты вчера отличилась? ; спросила Ирина с укоризной, но заботливо и нежно, как мать родная. Таня держалась, как блудливая дочь.

Они познакомились сразу, как поступили в институт. Киевский Государственный университет имени Тараса Шевченко. Первый курс. Филфак. Отделение русского языка. Еще в детстве и ту и другую покорил русский язык. Они зачитывались русской литературой, особенно стихами. Таня была без ума от Пушкина. Ире нравился Лермонтов, но предпочитала все же больше родного Шевченко.

Биография Татьяны Дьяченко описывалась несколькими строчками. Родилась в богом забытом местечке под Киевом, но с детства мечтала о столице. Имела недюжие способности по литературе, а мама ; сестру преподавателя в знаменитом ВУЗе Украины. Мечты сбылись. Правда приходилось туго. Съемная квартира, чужой город. Хоть и столица. Если б не было Ирины, была бы в роли слепого котенка. А так есть проводник по жизни в большом городе. Только вот нравился этот проводник последнее время все меньше…

Ирина Голуб ; птица высокого полета. По крайней мере она так о себе думала. Родилась в Киеве и всю жизнь прожила в столице. От нее так и исходил этот снисходительно-прене брежительный тон в разговоре, от которого Таню слегка тошнило (впрочем, девушка, считая, что чем то обязана Ирине, скрывала это даже от самой себя). Жила Ирина не где-нибудь на окраине столицы, а в самом ее сердце ; на Крещатике! Ее предки жили здесь еще до революции 17-го года, а потом так исторически сложилось, что по наследству семья получила шикарную квартиру в огромном доме в стиле «сталинского ампира» прямо напротив громадного правительственного здания киевской Верховной Рады и администрации столицы. Ирина была киевлянкой не меньше, чем в седьмом поколении!

Ирина всегда была из подающих надежды. В школе была круглой отличницей, но так как воспитывалась в «оранжерее» в условиях повышенной моральной ответственности, свои способности развить не смогла, желания не удовлетворяла и, следовательно, с самого детства постоянно находилась в состоянии выраженного эмоционального напряжения. Правда, имела некоторые математические способности. Но углубиться в математику в школе ей не удалось, так как приходилось (чтобы быть круглой отличницей и не подвести родителей и учителей) много времени тратить на изучение других школьных предметов. Заставляли ее так же родители ходить в музыкальную школу неподалеку, в Дом Искусств. Из-за полного отсутствия слуха эти занятия были для нее мучением. Наконец, музыкальную школу она бросила. Но это был единственный протест. Ее любили учителя, но терпеть не могли одноклассницы. Не очень то нравится девочка, которую всем ставят в пример. Понятно, что девочка была одинока. У нее рано проснулся интерес к мальчикам, но воспитание не позволяло активно приступать к действиям. Она уже тогда была очень красива, но лишь потом осознала это из-за комплекса неполноценности от своего маленького (157 см) роста.

Одиночество Ирина заполняла книгами, больше со стихами. Так она очень прониклась любовью к России. Ибо читала в основном русских поэтов, оставляя немного места Тарасу Шевченко из рiдной мовы. Она была столичной девушкой, поэтому другие столицы манили ее как равные, а не как запредельные образцы искусства. Но Минск, Ригу, Варшаву она считала себе не ровней. А Москва, Лондон, Париж, Берлин, Рим ; да, они достойны ее взгляда. Но главный город: Санкт-Петербург! Столица великой империи…

Фантазия Ирины была безграничной. Но больше всего на свете ей хотелось любви. Она говорила подругам: «Любовь ; это больше чем жизнь. Это аванс бессмертия. Вот почему любовь и смерть ходят под руку». Наверно поэтому все девчонки были хоть при каком-то парне, а она по прежнему одна. Впрочем, знакомств было очень много, вот только заканчивались они все неприемлемым для нее предложением переспать. Очень скоро Ирина научилась одной фразой отшвыривать от себя такие «аморальные элементы». Как только к ней «подруливал» очередной мачо, начиная петь дифирамбы, она не без удовольствия принимала всю эту лапшу на свои уши, а потом отрезала все ходы одной фразой: «Мне вдвойне приятно твое восхищение, ибо оно искреннее и бескорыстное. В постель ты ко мне залезать не собираешься, тогда как другие…» Эффект был всегда сногсшибателен. Продолжать разговор было бесполезно.

К концу 10-го класса у Ирины сложилось твердая уверенность, что на этом свете у нее есть только одна чистая и абсолютно взаимная любовь ; это она сама. Но так как человек все-таки существо социальное, то Ира стала выдумывать себе любовь на пустом месте. Тут ударил гром среди ясного неба. В один прекрасный день к ней подошел одноклассник Рома, тоже отличник, забитый вроде и никчемный человек. Подошел и сказал: «Ирина, ответь мне, почему ни один дебил не комплектует по поводу маленькой величины своего ума?» Она посмотрела на него и на глазах выступили слезы. Киевлянка никогда и ни при ком не плакала. Но сейчас этот парень попал ей прямо в сердце.

Историю их любви можно описать словами Шекспира: «Она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним». После выпускного она отдалась ему. Отчасти из жалости, отчасти из любопытства. И до утра повторяла за ним клятву вечной любви. Хотя знала точно, что больше никогда его не увидит. Рома уезжал учиться в институт в Донецке (у родителей не нашлось денег, чтобы оставить его в Киеве, да и сам он не хотел оставаться, питая какую-то ненависть к столице), это означало, что он ; донецкий. А для Ирины это было хуже собаки! Впрочем, к любви это уже мало имело отношения…

Поступила в институт сама, куда хотела ; на филфак. И тут же обрела так раньше не хватавшую уверенность. Теперь все захотелось делать самой! Тем более, что недавно ей исполнилось 18. Неожиданно внутри киевлянки родилась дьявольская, хищная и стервозная натура. Первое, что сделала, едва переступив порог института ; отобрала парня-киевлянина у приезжей девчонки. Зачем? А просто так, что б провинциалкам неповадно было. Этим парнем и был Саша, пытавшийся разбудить ее с утра звонком по мобильному.

Необъяснимо даже для себя самой она почувствовала дух какой-то ведомой лишь ей свободы. И никакие наказы родителей уже не действовали. Еще и месяц не проучившись, молодая студентка записала на свой счет более десятка посиделок, а сейчас и вовсе просто съезжала крыша. Знакомство с этой провинциальной дурочкой Таней было как никогда вовремя, так как всегда приятно веселиться на квартире, чем на открытом воздухе, скажем, парка Победы или им. Шевченко.

Но сегодня с утра, после третьего дня первого в ее жизни загула Ирина поняла, что вечный праздник приедается. Даже сахар становится ядом, если его слишком много есть. Она посмотрела на Таню, вспомнила, как вчера чуть ли не кинула ее в постель к этому подонку Димке и ей стало стыдно. Нет, не за Таню, за себя.

; Да, почувствуй себя сутенершей, ; процедила Ира, смотрясь в маленькое дамское зеркальце, вытащенное из сумочки.
; Ты не в чем не виновата, ; все поняв, ответила Таня, ; представляешь, у меня это было в первый раз!
; Ну и как. Понравилось? ; искривленная мина Ирины выдавала иронию.
; Нет. ; ответила Татьяна честно. ; По правде, такая мерзость…
; Надо просто уметь получать удовольствие.
; И спать с трезвыми!

И две девушки рассмеялись. Татьяна бросилась на постель в объятья подруги. Она не чувствовала стыда (у них в деревне подобное сплошь и рядом проходило прямо на ее глазах, а тут хоть не в сарае, а на квартире; не увалень деревенский, а вполне приемлемый киевлянин). Ирину же, обнимая подругу, слегка подташнивало. Казалось, держит какой-то кусочек грязи. Хотелось побыстрей избавиться от нее. А с другой стороны давило чувство ответственности. Словно кто-то написал на стене вечное изречение Экзюпери: «Мы ответственны за тех, кого приручаем». Наступившую тишину прервал звук мобильника. Опять звонила мама. Ирина взяла трубку, набрала воздуха в грудь и нажала зеленую кнопку.

; Ждите, скоро буду, ; и палец тут же опустился на красную кнопку, прерывая разговор и не давая матери сказать и пары слов.

Что же, пора собираться. На это ушло полчаса. Подруги вышли на улицу. Киев их встретил ласково. Солнце уже давно встало и освещало своими лучами чуть пожелтевшие каштаны. Но было прохладно, осень вступала в свои права.

На подходе к станции метро подруг едва не сбила иномарка. Несмотря на то, что неслась она как сумасшедшая, Ирина смогла в ней различить БМВ и номерами Западной Украины.

; Вот сволочи, западенцы! Разъездились, как у себя дома, ; негодующе выругалась киевлянка, ; Ну все, подруга, давай прощаться. Завтра на Соборной…

Затем на мгновение Ирина бросила взгляд в ту точку, куда скрылась словно фантом пролетевшая машина. Ей почему то показалось, что она обязательно еще с ней встретится. Какое-то странное ощущение. «Все в порядке, надо отдыхать»: подумала про себя Ирина и, поцеловав подругу, скрылась в подземелье киевского метро.



Сергей не спит.

6:00. Утро. На календаре 1 октября 2004-го года. Мрак еще нависает над спящей Москвою, лишь слегка продираемый первыми лучами солнца. На съемной квартире в районе Люблино тишина и покой…

Тишина. Но не покой. Сергей уже проснулся и лежит на тощем матрасе. В его голове уже неустанный бег, бег мысли, погоня чувств, столкновение образов, ломка чужих костей, гнев и восторг… Впереди его ждет день, да еще какой день! Московский день!

Казалось, не было счастливее человека на земле, когда лейтенант РВСН Александр Николаевич Финошин держал на руках маленький свернувшийся комочек, который решено было наречь Сергеем.

Мальчик рос среди военных городков и стратегических ракет, отличаясь завидным даже по сибирским меркам здоровьем, приобретенном на берегах Байкала. Дыхание его было чистое и могучее, как южносибирские горы, вот только телосложение мало на эти горы походило.

Зато бескрайние просторы с детства привили к нему страсть к путешествиям. От парня всегда была только одна забота ; все время куда-то убегал. А больше всего в жизни любил летать на самолетах. Семья отца была на другом конце страны (все равно что на другом конце света), и даже своим еще маленьким умом Сергей понимал, смотря в облака из иллюминатора, что у него великая и громадная родина.

Когда ему исполнилось 7 лет, родители перебрались на Большую землю. Впрочем, это мало что изменило. Тот же военный городок, те же ракеты. И фантазия, ограниченная высотой хрущевских пятиэтажек. Разве что зимой теплее.

Казалось, что весь мир такой, пока в школе ему не показали картинки с красной зубчатой стеной с интересно облепленными всевозможными каменными кружевами башнями. И площадь. Громадная брусчатая площадь, которая, не смотря на серый цвет, почему то гордо именовалась Красной. И город, который назывался Москва. А еще столицей нашей Родины. Этот город стал городом его мечты.

Уже в седьмом классе Сергей говорил своему другу Витьку: «Весь мир удивится, узнав, что я совсем не тот, каким меня представляют. Все думают, я стану военным или ученым. Нет, я стану политиком». Что такое политика, он представлял довольно плохо, но твердо был уверен в одном: все политики сидят в столице, то есть в Москве. Так написано в учебнике по истории…

История была его любимым предметом. К девятому классу он изучил всю школьную библиотеку и приступил к более серьезным книгам. Попутно читал много художественной литературы. Не для того, чтобы описать образ Базарова, но чтобы окунуться в ту или иную историческую эпоху.

Взрослея, он становился все больше непохож на окружавших его сверстников. Вдохновенный и циничный хищник, человек же ; несомненно ; остро чувствующий, незаурядный. Был доступен до всех, с кем бы не приходилось общаться. Не был развратен, как все поколение начала 90-х и в подобных разговорах краснел и отмалчивался. Все время чуждался девочек, потом девушек. Ни на кого не обращал особого внимания. Для него все были равны.

Сергей был справедлив. Но это была справедливость не человека, а, скорее, машины. Машина четко и бездушно делает свое дело. И в этом ее великая нечеловеческая сила…

Влюбился поздно, в последнем классе в такую же незаурядную девушку, как он. Лена (ее звали Лена) ответила взаимностью, но душевной теплоты не было. Все закончилось тем, что ее затащил в постель местный казанова, а потом Лена долго рыдала, вымаливая у Сергея прощения. Но бездушная машина со словами «я сам во всем виноват» тихо закрыла перед ней дверь.

Он ненавидел эти мелкие военные городки, в которых прожил всю жизнь. Даже брезговал гулять по вечно грязным и полуасфальтированным улочкам. Предпочитал этому занятию чтение даже тогда, когда родители гнали его на улицу, озабоченные нездоровой бледностью своего чада. Он готовил себя для другой жизни, для столицы. Потому и зачитывался Джеком Лондоном, все время представляя себя волчонком из одного рассказа, что однажды вырвался из узкой волчьей берлоги и в мгновенье опьянел от громадного внешнего мира.

При всем этом Сергей не был мечтателем или идеалистом, хотя и реалистом его было трудно назвать. Перед ним стоял пример того же Лондона. Этому человеку можно было завидовать. И в самом деле, по первому впечатлению его судьба может показаться сказочно счастливой. Жадные до сенсаций репортеры старались изобразить его взлет как наглядное подтверждение закона «равных возможностей», которые в американском обществе открыты перед каждым. Вот парень из рабочего класса, пасынок фермера, с детства привычный к нищете и не получивший университетского образования, тем не менее стал прославленным писателем, сумел добиться всего, о чем может мечтать человек. Забывали лишь о том, какой ценой все это было оплачено. Забывали, как пылились в захудалых журнальчиках рассказы, которыми вскоре будет зачитываться весь мир, забывали о годах отчаянья и голода и о том нечеловеческом напряжении, какого от него потребовала выматывающая борьба за успех.

Сергей знал ; ему все это предстоит. Пока же по жизни везло. Отец к концу школы дослужился до полковника, мать была хорошим бухгалтером. В семье всегда был достаток. Строгость же семейного очага привили первичные понятия о жизни, чести и любви.

В конце 10-го класса судьба подарила еще один подарок. Классный руководитель организовал экскурсию по Москве. Едва попав в столицу, Сергей стал жадно вдыхать ее воздух. Впервые его огромный мир не мог заполнить окружающего пространства, насколько в его воображении Москва была велика! Затем впервые пред ним предстала Красная площадь. Прямо на ней, смотря на Спасскую башню, Сергей поклялся, что обязательно суда вернется так быстро, как только сможет. А на обратной дороге в наушниках его плеера играла лишь одна песня:


Была ты тройка, что летит как птица,
Легенда для народов и племен.
Когда же ты успела превратиться
В торговый центр, в бездумный Вавилон.

Бежит толпа, чадят автомобили,
Меняешь ты иконы на рубли.
Какой тебя отравой опоили,
Притом, каким обманом завели?

Ах, Москва! Ах, Москва! Птица раненая в сердце.
Семиглавой, хлебосольной, православной ты была.
И к тебе, и к тебе приезжали иноверцы,
И глазели, и дивились на златые купола.
Ах, Москва! Ах, Москва! Остановленная песня,
По святым местам и храмам непотребный бродит люд.
И никто, и никто лба себе не перекрестит,
И на паперти мальчишки сигареты продают.

Ах, Москва!

Не раз беда как туча нависала,
И негодяи жгли красу твою.
Но не сдавалась ты и воскресала
На зло врагам у бездны на краю.

Душа моя, судьба моя и песня,
Я на тебя надеюсь и молюсь.
Очнись великий город и воскресни,
И за тобою вслед воскреснет Русь!

Ах, Москва! Ах, Москва! Птица раненая в сердце.
Семиглавой, хлебосольной, православной ты была.
И к тебе, и к тебе приезжали иноверцы,
И глазели, и дивились на златые купола.

Ах, Москва! Ах, Москва! Беспросветными ночами
Ты, я знаю, вспоминаешь годы прежние свои.
Ах, Москва! Ах, Москва! Утоли мои печали,
Чтобы мне не помешаться от печали и любви.

Ах, Москва!..



Сергей встал с матраса, уже зная, что делать сегодня. Не подумайте, у него была прекрасная деревянная кровать, но он спал на матрасе рядом с ней, подражая королю Фридриху Великому. Рядом валялся очередной томик Пикуля ; автора, которого он читал запоем.

Москвич вышел на балкон 12-го этажа 17-тиэтажной новостройки, чтобы встретить рассвет, свой очередной московский рассвет. Он уже третий год жил в Москве, проникся ее хищным духом, заговорил на ее языке. Он по праву мог называть себя москвичом.

По началу было очень трудно. Москва слезам не верит. И счастливого парня, поступившего на истфак МГУ приняла неласково. Отталкивала из-за всего: из-за провинциального говора, доставшегося в наследство от родного города, из-за медлительности, свойственной размеренной и безмятежной жизни провинциальных городков, но неприемлемой к бешеным скоростям столицы, из-за романтики, бесполезной в условиях прагматизма мегаполиса. Вертелся как в белка в колесе ; это слабо сказано! При этом был никому не нужен, жаловаться было некому. Цинизм, продажность, беспринципность были настолько же демонстративными, насколько демонстративным было и бессилие провинциального малого.

Через два месяца Сергей с ужасом заметил, что все, на что у него хватает времени ; из дома в метро до института, причем с раннего утра, вечером в обратном порядке. Кремль, Красная площадь, Цветной бульвар: все было близко, но в то же время так далеко. И только гул метро и огромное здание МГУ напоминали о том, что он в Москве. Сергей уже не мог все это бросить, он терпел…

Постепенно научился планировать время. Казавшееся всегда таким хаотичным движение Москвы на самом деле оказалось подчинено строгой системе. Подобно большому муравейнику, существование коллективного разума которого уже доказано научно, московский люд двигался по четко определенному закону сохранения энергии. В тесноте московского метро принцип «выживает сильнейший» приобретал вполне реальный смысл. Метро ; это вообще отдельный мир столицы. Во многом именно «подземный город» и является этаким арбитром отбора сильнейших, которых нельзя причислить к владельцам автомобилей, к коим Сергей и относился. Водителей в Москве закаляют пробки на дорогах.

По статистике, каждый москвич тратит в среднем 4 часа в сутки на метро. Находясь в этом подземелье при постоянном вое поездов и скрежете тормозов волей не волей приобретешь головную боль. Ну так уж устроен человек, что ко всему рано или поздно привыкает. Сергею было в диковинку первое время наблюдать за поведением москвичей в метро. Его больше всего удивляли их откровенно «стеклянные» ничего не замечающие на первый взгляд глаза. Но так кажется лишь приезжему. Поэтому в нем долгое время безошибочно узнавали «понаехавшего». Потом Сергей и сам научился «собирать глаза в кучу». Так человек отвлекается от окружающего шума и очень сильно экономит нервы.

Одно радовало, что учеба давалась легко. Громада института давала какие-то неописуемые силы. Очень скоро Сергей научился все свои дела делать здесь же. В библиотеках или столовой, даже в аудитории на парах (за что иногда ловили). Не терять ни одной минуты ; это стало его главным лозунгом!

К концу первого семестра стало появляться время на прогулки и просмотр телевизора. Как бесценны были эти моменты! «Приезжим не понять»: начал замечать Сергей, все больше становясь москвичом. Ужас сменялся изумлением, потом переходил в обыденность. После информационного голода трех месяцев, что он был оторван от мира, привыкая к столице, Сергей потихоньку стал входить в новый мир. Теперь надо было рисовать картину этого мира.

Вливаться в социальную студенческую среду оказалось еще труднее. У многих те же проблемы нехватки времени, плюс огромная пропасть в общении, что зияла как показатель трех месяцев жизни в столице. Но уж коль Сергей осилил этот город, то жителей его точно осилит.

От природы у Сергея был довольно громкий и звучный голос оратора, как он говорил! Еще в школе был лучшим актером, теперь же приходилось завоевывать сцену московских аудиторий. Поначалу заспанный, на лекциях и семинарах Сергей был вялым, неприметным. Но с каждым новым днем становился все заметнее, правда, только для преподавателя. Однокурсники его не замечали ; это была его вина. Когда Сергей понял, что причина не в нехватке времени, а в вульгарном пренебрежении общения, осознал, какая это пропасть. Момент знакомства был давно упущен. Все, что увидел начинающий москвич перед собой, было спинами однокурсников. Пробить стену непонимания помог случай.

С ним на потоке учился Гурам, настоящий грузин! Такой же горячий как солнце, что освещает Кавказские горы.

После развала Союза отец Гурама бежал из родной Грузии в РФ из-за преследований властей Гамсахурдии. Приехал в Москву на последние деньги с женой и маленьким сыном. Стал торговать на Черкизовском рынке. Человек несгибаемой воли, за 10 лет он не просто встал на ноги, но оказался черкизовским авторитетом. Сейчас уже весь Черкизовский рынок был прямой собственностью отца Гурама. А сам Гурам щеголял одеждой из московских бутиков, катаясь на Mercedes последней модели.

В глубине души Сергей ему очень завидовал. Он прекрасно понимал, КАК отец Гурама добился своего успеха. Понимал, что его отец, честный офицер и патриот, никогда не пойдет на такое. Но так же и понимал, что в его любимом городе все продается за деньги. А значит, за деньги можно получить и то, чего он так хотел ; признание. Ах, как ему хотелось это опровергнуть!

В декабре 2002-го, под самую сессию, Сергей как обычно сидел в столовой, не притронувшись к еде. Суп уже остыл, а рядом валялись исписанные разными математическими символами салфетки (для экономии бумаги Сергей писал на бесплатных салфетках в столовых, благо бумага была плотная; оттого руки часто оставались жирными). Про себя студент размышлял: «Интересное у нас высшее образование, математический анализ преподают даже истфаку! Будем считать, изучаю историю логарифмов». Сергей даже не заметил, как кто-то подсел за его столик.

; Эй, тебя кажется зовут Сергей? ; прозвучал властный голос.
; Да, ; ответил Сергей, подняв голову и немного остолбенел. Перед ним был Гурам...