Алидада и лимб

***
- Вот, - сказала она, протянув мне прибор. - Сломалось.
Я взял в руки лимб, алидаду и диоптры. Алидада выпала у меня из правой руки и упала на пол. Я тотчас наклонился и поднял её, затем аккуратно сложил всё на своём столе.
- А где штатив? - спросил я.
Мне было интересно: не так часто прекрасные незнакомки приносят мне домой астролябию с просьбой починить и научить пользоваться.
- Я оставила дома, он тяжёлый, но если надо, принесу, - отвечала она. - Мне сказали, что только Вы можете починить.
- Хорошо, - согласился я. - Идите за штативом.

***
Спустя часа полтора она приволокла тяжеленный штатив, и мне пришлось напоить её горячим чаем.
С широко раскрытыми глазами она смотрела, как я установил лимб на штативе и прикрепил отвес.
Через несколько минут астролябия была готова к использованию: алидада вращалась в центре лимба как новенькая. Я пощёлкал диоптрами, показывая, как надо их поднимать и опускать.

***
- Этот диоптр, - объяснял я, - с окном в виде узкой щели, называется глазным: сюда прикладывается глаз наблюдателя. А этот, с широким окном и визирной нитью, - предметным: он направляется к предмету.

***
Она посмотрела на диоптры, а я на неё.
- Здесь нужен компас. Он крепится к центру алидады... Но зачем Вам такой древний предок теодолита, и откуда он у Вас?
В течение последующего часа я выслушал совершенно неправдоподобную историю.
- Я не верю ни одному Вашему слову, - мои комментарии были прямыми и жёсткими. - Кто Вы такая?
- Сколько я Вам должна? - она тоже могла быть прямой.
- Идите, разговор закончен, Вы получили, что хотели, а то, что нужно мне, Вам сделать не по силам.
Она поблагодарила меня за помощь и ушла.
Я вернулся на кухню и увидел, что она забыла свой телефон.

***
Она позвонила, и мы договорились встретиться у неё дома.
Всё было непросто. Я ожидал чего-то необычного, но всё равно был поражён, войдя в квартиру.
Восьмидесятимиллиметровый рефлектор стоял у неё в комнате. Между окном и шкафом находились известная уже мне астролябия и огромная металлическая модель небесной сферы. Письменный стол был завален бумагами, а на другом столе рядом с чашкой горячего кофе лежал раскрытый энциклопедический словарь двадцать шестого года издания.
- Чем Вы занимаетесь? - спросил я, взяв с книжной полки раритетное издание начала двадцатого века, находившееся в отличном состоянии.
- Историей науки. А Вы?

***
- Сейчас я читаю книги, - ответил я, чуть помедлив. - И рассказываю сказки.
- И что? За это платят? - удивилась она.
- В основном ругают, - улыбнулся я. - А кто Ваши родители?

***
Я не поверил ничему из того, что она мне рассказала.

***
- Расскажите, - попросила она. - Расскажите мне хотя бы одну из своих сказок.

***
И я рассказал ей историю Снежного Барса и Чёрной Скрипки, историю о том, как можно идти сквозь ненависть и жестокость, под злобные выкрики и дурные напутствия, о том, как молодые и симпатичные люди превращаются в чудовищ, оказавшись в текстомирах, о том, как можно улыбаться, глядя в глаза своим убийцам, как можно хладнокровно возвращаться, а потом продолжать исследования.

***
- Когда-то давным-давно, - говорил я, - когда горизонты казались легко достижимыми, тогда, когда ещё не были начертаны самые первые строчки форевериады, и карандаш не сделал ни одного движения и не оставил ни одного следа на белоснежной бумаге, тогда всё казалось непривычно новым, всегда новым, и Солнце не слепило глаза, а дарило новые образы, заставляло улыбаться, и мир был счастливым, и Тьма не казалась грозной, она была такой естественной и милой...

***
Я смотрел на неё, она смотрела на меня, и я произносил слово за словом, и мне казалось, что её губы повторяли движения моих губ, как будто она хотела запомнить всю эту историю. Полностью. Каждое слово.

***
- Я не знаю, - продолжал я, - когда всё это началось, почему и зачем всё вдруг оказалось противопоставленным и противоречивым, и пришёл Снежный Барс, и объявил Тьму враждебной, и произнёс четыре постулата, и появилась Граница, Вселенная перестала быть правильной и естественной, и возникли они, свои и чужие, и настало время выбирать, и каждый выбор был ошибочным, а Снежный Барс смеялся и звал всех за собой, и его речи пленяли многих, и тогда мы тоже оказались рабами магии его речей...

***
Я говорил и говорил, а когда я дошёл до того места, где Чёрная Скрипка погибает, мне пришлось остановиться, потому что слёзы брызнули из её глаз.

- Покажите мне этих чудовищ, я хочу посмотреть на них сама, - сказала она.
Я приходил к ней ещё и ещё, и она слушала одну историю за другой. И однажды я принёс ей тетрадь Чёрной Скрипки.

***
- Что? - спросила она, когда я протянул ей тетрадь. - Что это?
- Это он и есть, - ответил я. - Лабораторный журнал Чёрной Скрипки.
Она взяла тетрадь, открыла её, полистала.
- Он, этот журнал, на самом деле существует? Это не миф? Не сказка? Всё по-настоящему? Мне казалось, ты всё придумал. Чудовища реальны?
- Скорее, текстореальны. Я пытался их изучать. Там в тетради, ты увидишь, вложена таблица с классификацией.

***
- Мы уже на ты? - внезапно она улыбнулась мне. - И как мне теперь тебя называть?
- Николай Николай, - ответил я. - А мне тебя?
- Ну тогда я - Абсолютная Принцесса из твоей сказки. Ладно?

***
- Николай Николай, а ты спрашивал у них разрешение на исследования?
- Даже я сомневаюсь, что у них есть разум, а мои герои просто уверены, что чудовища неразумны, моя принцесса. Один из героев, кстати, даже кричал им однажды, просил их ответить, но ты знаешь, никто не отозвался. Тишина была ему ответом. Чудовища живут какой-то своей жизнью. Их можно изучать, но искать смысл, анализировать их врождённую злобу и бред - пустое занятие.

***
- Ладно, - сказала она. - Мне всё равно. Расскажи мне ещё что-нибудь. Я так ждала сегодняшнего вечера, чтобы услышать ещё одну из твоих историй.

***
И тогда я решил рассказать ей историю об одном древнем царе, покорившем Египет и Вавилон.
- Ты знаешь, как звали последнего великого ассирийского царя? - спросил я.
- Нет, нет, но, кажется, сейчас с удовольствием узнаю. Подожди, я поставлю чай.

***
Но я не хотел ждать, и пока она готовила нам чай, я поглядывал в тёмное и зловещее кухонное окно и рассказывал о любви и тайных желаниях древнего царя.

***
Она внимала мне, а потом неожиданно поднялась, выключила свет, подошла и села мне на колени, обняв за плечи и прижавшись к моей бороде.
- Рассказывай дальше, - прошептала она, - я хочу узнать, чем всё закончилось.

***
- У Ашшурбанипала было две страсти, - продолжал я. - Женщины и библиотеки. Они были, в конечном итоге, причиной большинства войн, которые он вёл. Он так и жил - в оргиях, войнах и библиотеках. Но по жестокости, я думаю, он превзошёл всех тиранов.

***
И я рассказывал ей историю, как он въехал с триумфом в Эмишмиш на колеснице, в которую были запряжены вместо коней пять поверженных им царей.


***
- Откуда ты всё это знаешь, Николай Николай? - шептала она во тьме. - Откуда тебе известны такие подробности?
Но, кажется, я знал, что нужно говорить, а что нет.

***
- Я шёл по одной из центральных улиц этого города, - рассказывал я ей, - и ко мне пристал какой-то щенок с очень добрыми карими глазами и явно дружескими намерениями: ему казалось, наверное, что он обрёл хозяина. Он вертелся у моих ног, он бежал рядом, смело погавкивая на прохожих, да так рядом, что я на каждом шагу спотыкался об него. Я пробовал идти быстрее, я пробовал отогнать его от себя, отталкивая его вначале руками, а потом уже и ногами, но он действительно был уверен, что теперь я - его настоящий хозяин, что я играю с ним, и не отставал. Когда мы прошли так уже несколько кварталов, общество любвеобильного щенка с преданными глазами стало невыносимым. Тогда я остановился и посмотрел по сторонам в поисках спасения. Неожиданно я увидел на обочине длинную скрученную ржавую проволоку, поднял её, распрямил, обнял щенка, и, выдерживая натиск горячего языка, прикрутил один конец проволоки к ошейнику (на нём был ошейник), а другой - к ближайшему фонарному столбу. Потом я прижался к щенку, погладил ему лоб, посмотрел в его переполненные счастьем глаза, встал, повернулся и ушёл прочь. Он громко визжал, видя, что я ухожу от него. Я оглянулся несколько раз, уходя всё дальше и дальше, а потом он пропал из виду.

***
Мы молчали. Молчал я, и молчала она.
- Твои истории любви неимоверно жестоки, - через некоторое время произнесла она.

***
- Не так-то просто это было, - рассказывал я ей другую историю, - расстаться с ней, моей Кассандрой. Мне до сих пор снится иногда, как я отпускаю поручень, а Кассандра движется прочь от меня, удаляется, а я смотрю ей вслед. Я стою среди развалин, опустив руки, а ее серый борт уже совсем почти не виден…

***
Она молчала, глядя на мои губы, и я, вдохновлённый её вниманием, продолжал:
- Там, впереди, ее ждал испепеляющий огонь, бронебойные орудия и вероятная смерть, но, не смея остановить бесстрашный металл, сквозь туман слез на глазах я лишь смотрел, как моя единственная настоящая любовь, ломая хрупкие препятствия на своем пути, уходит за изломанный горизонт навстречу своей собственной судьбе, отличной от моей, и все то, что случится с ней в будущем, уже не зависит от моих желаний, моих мыслей и моих рук, как бы мне этого не хотелось…

***
Она недоверчиво посмотрела мне в лицо, но не сказала ничего, а я говорил и говорил, и мне не нужно было прилагать усилий, эта удивительная история сама лилась из меня:
- И когда мне понадобилось лишь одно мускульное усилие, я опустил руки, и, чувствуя себя предателем, долго смотрел ей вслед. Без меня Кассандра была обречена, а я мог надеяться на выживание лишь в новой жизни, в новом обличье и с новым именем…
- Но ведь это же было? Было на самом деле? – она не могла скрыть своего изумления, когда я дошёл до конца истории. – Невозможно придумать такие подробности. Мне кажется, что это ты, мой ангел, стоял там, под дождём, ты! Я никогда не поверю, что ты всё это придумал, Николай Николай.


***
- Ты лучший, - сказала она. - Кажется, никто никогда не говорил тебе об этом, мой нежный: слишком много ненависти вокруг.
Она протянула руку к настольной лампе и выключила свет. Я смотрел на неё. В полумраке она казалась мне моим счастьем.
- Я нашла ещё несколько твоих рассказов в той тетради, - прошептала она, - и знаешь, что я ещё поняла?
Я не знал.
- Ты специально, я знаю, ты специально никогда не ставишь точек в конце своих историй, Николай Николай.

***
- Да, верно, - сказал я, не глядя на неё. Ещё ни в одной истории я не поставил в конце ни одной точки. Я ничего никогда не рассказывал до конца. Мне кажется, я только сейчас начинаю понимать, как устроена Вселенная, как устроен мир, который меня окружает, в чём сущность человеческих взаимоотношений, почему всё так, а не иначе. Как же можно такое прерывать точкой?

***
Она встала, сбросила с себя одежду, взяла меня за руку и потянула в постель. Она не молчала. Она говорила. Она рассказывала. Я вслушивался, я узнавал, я повторял вместе с ней каждое её слово, и они лились, эти слова, они переливались из одного в другое, и словно сам Король Слов одобрительно кивал, хитроумно улыбаясь нам, преподнеся нам ещё один долгожданный подарок:

"...И ты смотрел поражённо, как она, твоя удивительно недостижимая и запретная любовь, задыхаясь от счастья, рождала впервые в жизни эти необычные и важные для неё слова, она произносила их, с удивлением запинаясь на каждом слове и слоге, вслушиваясь в эхо внутри себя, вглядываясь в твои глаза, повторяя опять и опять, шёпотом и громко, про себя и вслух: «Я… Я… Люблю… Люблю… Тебя… Тебя…», даря однажды со всей своей нечаянной смелостью поразительно нежный, единственный и волнующий, отчётливо любовный поцелуй..."

***
Её губы были рядом, они пылали жаром, точно огонь, они жгли желанием, и я впервые в жизни слушал одну из своих самых лучших сказок из уст другого человека.

***
- Ты выглядишь растерянной, - сказал я ей утром. - Как будто бы я застал тебя врасплох, как будто бы ты не ожидала этого. Тебе нужно просто сказать, если ты ещё сомневаешься. Не жалей меня, говори.

***
- Ты хороший, – сказала она, и я закрыл глаза.
- Ты мне нравишься, - сказала она, и я отвернулся, зная заранее все её слова.
- Да, - повторила она, - ты мне нравишься, мой ненаглядный.
- Но я не люблю тебя, - кажется, она чувствовала себя виноватой. - Поэтому нам больше не нужно встречаться.

***
А вечером я долго-долго сидел у окна, дома, один, следя за движением неисчислимых огней там, за окном, в этом непостижимом и холодном мире, представляя себя одним из этих огоньков, вдыхая аромат только что приготовленного кофе.

***
И все мои мысли, предоставленные сами себе, текли спокойно, не торопясь, и я улыбался, представляя, что сейчас, да, да, сейчас, из этого ночного окна, из этой спокойной и бесконечной ночи шагнет в мою комнату моя несбывшаяся мечта и освободит меня от всех неразрешимых проблем и обязательств.

***
И тогда я опять пришёл к нему. Не знаю, ждал ли он меня.

***
Его отношение никогда не менялось. Ни к чему. Не может быть, чтобы он всегда был таким. Не может быть, чтобы ему были чужды взлёты и падения. Сомнения он не показывал никому. Его заблуждения неожиданно прорастали истиной через несколько минут после начала обсуждения. Через что же надо было пройти, чтобы стать таким, какие события пережить, какие мысли передумать, какие чувства испытать.
Я не знаю, ждал ли он меня.

***
- Снежный Барс, - сказал я, - я хочу уйти из миров.

***
Он долго молчал, это был его излюбленный довод. Он молчал и даже не улыбался. Он молчал, а стрелки часов плыли по циферблату, и наконец, я заметил, что он тоже смотрит на них.
- Освободи меня, Снежный Барс. Отпусти меня. Я хочу, я очень хочу уйти. Мне больно здесь, Снежный Барс.

***
- Ты знаешь правила, - наконец произнёс он. – Ищи Врата сам. Мне не удалось их найти.
- Ты лжёшь, Снежный Барс, - почти прокричал я, - ты великий обманщик. Если в миры можно войти, значит, их можно и покинуть.
- Я знаю, - ответил он, - но тогда зачем ты опять пришёл ко мне.

***
Он отвернулся.
Я молча ушёл, оставив дверь распахнутой, и надо было снова жить.
Я сел в автомобиль, запустил двигатель и включил ближний свет.
Тьма моментально сгустилась.

Всё стало как прежде