Почти реальность

Её звали Карина.
Я встала однажды утром и поняла, что вставать мне, в общем, незачем. В тысячный раз поняла. Очень рано обстоятельства жизни заставили меня задуматься над смыслом моего существования. И я поняла, что смысла нет. Идти мне некуда. Никто не ждёт...
А ещё я поняла, что предсмертную записку писать не собираюсь и эти мысли мне ни к чему. Не собираюсь потому, что лезвия я выбросила ещё вчера, ножи тупые, бритвы у меня нет. И яда нет. И прыгать на этот раз неоткуда, первый этаж. Верёвки нет, только мыло, но от него нет толка.
Смирившись с тем, что сегодня меня не ждёт даже смерть, я решила отправиться в бесцельное шатание по улицам. Что надеть? Когда меня беспокоил этот вопрос? И что, что джинсы в пятнах, а майка в дырках, мне удобно. А остальное... Не важно. Одевшись, посмотрела в зеркало. Существо с бритыми висками, булавкой в ухе, и отсутствующим взглядом. Скорее парень. Причём лет шестнадцати, не меньше. Я тряхнула головой - существо в зеркале повторило движение. Это не я. Я девочка, и мне тринадцать... Но то, чего быть не могло, было вполне реальным. И я, чтобы больше не видеть этого, отвернулась. А затем вышла из квартиры.
Ходить по улицам для меня было чистейшим моральным мазохизмом. Вслед мне всегда неслись насмешки, какие-то обидные словечки, шпильки... Я усмехнулась, и сплюнула под ноги. Привыкла. Уже даже смешно становится. Над их тупостью и отсутствием фантазии. Мне всегда придумывали не больше одного прозвища в год, да и те отражали чрезвычайно низкий интеллект авторов. И тут слух уловил нечто, совершенно не вписывающееся в обычную картинку моей жизни.
-Заткнись. Ещё раз ты это скажешь, ей, или кому-то ещё -- и ты больше ничего никогда сказать не сможешь. Уж поверь.
"Ей..." Говорившая узнала во мне девушку мгновенно, с не слишком близкого расстояния. Это удивило даже больше, чем то, что за меня кто-то заступился. Я, вопреки своим принципам, обернулась... И увидела Её.
Очень высокая, в таких же грязных джинсах и драной майке, как и я... Девушку в ней выдавала только грудь. Мощное, тренированное тело, причёска "под ноль" и огромные синие глаза... На ум пришло: "Афина".
Презрительно сплюнув в сторону какого-то тощенького мальчишки, лицо которого мне было даже незнакомо, она подошла ко мне.
--За что он так с тобой? -- Её глаза заглянули прямо в душу.
Я пожала плечами.
--Если бы я знала... Почему ты вдруг решила меня... Защитить? -- Для меня её поступок был настолько невероятен, что я не могла даже поверить в то, что она это сделала.
--Я? Да будь моя воля, я бы убила его прямо сейчас. Ты такая хрупкая, выглядишь так беззащитно... А он смеет говорить о тебе гадости. -- Она вновь сплюнула и добавила:
--Малолетний ублюдок. Сволочь.
--Хм... Согласна. Сволочь, недостойная внимания. А мне почему-то больно. - Я до сих пор не понимаю, откуда во мне набралось наглости говорить с ней.
--О! -- Она хлопнула себя по лбу. -- Я же даже имени твоего не спросила...
--Ничего... Я Лана.
--Красивой девушке -- красивое имя ("Что?! Она назвала меня красивой?!!"). Я Карина.
--Пойдём сядем где-нибудь, что ли... -- От изумления я потеряла все мысли.
Мы сели на ближайшую скамейку и довольно долго проговорили обо всём на свете. С ней было так легко, спокойно и уютно...
--Темнеет уже... Мне пора. -- Я говорила это с нескрываемым сожалением.
--Оставь мне свой телефон. -- Не вопрос, не просьба... Требование.
Я нацарапала углём на обрывке бумаги шесть неровных цифр и отдала ей. Она обняла меня за плечи.
--Иди... Встретимся, если выживем.
--Встретимся, если выживем... -- Эхом повторила я.
А на следующий день она позвонила. И я поняла, что теперь мне есть куда идти.
* * *
--Знаешь... Тебя никто не называл Кэрри?
--Нет. Но мне нравится.
Я знала, что ей понравится. С тех пор она была для меня только Кэрри.
* * *

-- Я... Я люблю тебя, Кэрри... Моя Кэрри. Очень люблю.
--Я знаю. Ты волчонок, Лана. Забилась в свою норку, и злишься на всех. А ко мне вдруг взяла и привязалась. Потому, что я не охотилась на тебя. И мне приятно, что ты любишь меня, но я знаю, что тебе будет больно, когда я умру... Мне невыносимо это знать. Обещай, что не будешь плакать, когда это случится. Обещай мне сейчас.
Я никогда не могла с ней спорить. Вздохнула и прошептала:
-Обещаю.
Она обняла меня и поцеловала в лоб.
-Спасибо. Мой глупый волчонок.
Как можно назвать отношения двух девушек, между которыми пять лет разницы... которые часами сидят, нежно обнявшись, и молчат? Дружбой? Или любовью? Тогда мне было всё равно.
Она рано осталась без родителей. Официально на ней взяли опекунство родственники, но практически - она с четырнадцати лет жила одна. Она привыкла всё делать сама. Сама.
Она успешно занималась каратэ и стрельбой. Меня очаровывало в ней буквально всё. Я мечтала быть похожей на неё. И когда однажды об этом сказала, получила ответ:
-Волчонок, однажды ты станешь волчицей. Непохожей ни на кого - сильной и свободной. Я вижу это в тебе-и это очень важно. Просто поверь. А на меня ты уже похожа. Если взвесить твою боль и мою - получится поровну. А ты ведь моложе, волчонок... Так нечестно, но жизнь вообще нечестная штука.
Её манера говорить. Каждое её слово врезалось в память, и голос её я до сих пор слышу, как наяву.
Когда-то она была худенькой девушкой, с длинными светлыми волосами. Очень красивой девушкой. Я нашла у неё дома фото -- блондинка в лёгком голубом платье, с наивно распахнутыми глазами. Я с первого взгляда поняла, что это -- моя Кэрри. И в то же время не она. У девушки на фото были тоненькие руки, никаких мышц...
Моя Кэрри брила череп наголо, качала мышцы, и глаза её были серьёзными. На меня она смотрела с такой сумасшедшей нежностью, что меня грел один лишь этот взгляд. Хотя иногда я и сердитые взгляды заслуживала. Какие угодно, но только не наивные. Никогда я не видела наивность в глазах Кэрри. Только на той фотографии.
А иногда, так редко, что я помню всё до мелочей, в её глазах читалась просьба: "Волчонок, дай мне побыть слабой..." Именно эти пять слов, и никак иначе. Она прекрасно знала, что я это могу. Я приходила, варила ей кофе, готовила спагетти, и кормила с ложки. Эти моменты -- одни из самых любимых. Она была такой милой и забавной, она доверяла мне. Она была ребёнком. Только со мной. На самом деле, она до конца оставалась той девочкой с фотографии. Вот в чём скрывалась правда.
Я помню, как плакала у неё на груди, когда меня довели очередные насмешники. И как она, позволив мне выплакаться, сказала:
-Запомни, волчонок, -- никто из них не достоин твоих слёз. Слёзы -- это дар. И дарить его надо лишь тем, кого любишь. И никогда, слышишь, никогда не показывай им, что ты обижаешься, и уж тем более -- плачешь. Для них ты каменная. Поняла?
Она так хотела. И я научилась не плакать. Совсем. Потому, что так хотела моя Кэрри. Хотя и понимала сама, для чего это нужно, но ради себя самой не смогла бы.
В октябре я попала в больницу. А когда вышла, узнала, что моей Кэрри больше нет. Она умерла страшной, жуткой смертью. Именно такой, какой хотела.
-Волчонок, как бы ты хотела умереть?
-Ну... Вскрыть себе вены. Лёжа в ванной. Представляешь, острая бритва, много-много свечей... А потом розовая вода, моё безжизненное тело, распахнутые, застывшие глаза... И свечи, догорая, гаснут одна за другой.
Она засмеялась.
-Я всегда знала, что ты романтична, волчонок. А я вот хочу умереть на кресте. Помнишь, мы с тобой читали, про то как сатанисты распяли девушку на перевёрнутом кресте, вниз головой?
Я вздрогнула. Помню, конечно, ещё бы такое забыть. На её груди вырезали пентаграмму... В общем, довольно жутко было это читать.
Ту девушку долго насиловали, прежде чем убить. А Кэрри почему-то нет. Да и не мучили её сильно. Просто привязали к кресту, и вскрыли вены на руках и ногах. Она осталась невинной до конца.
Я тогда спросила её, зачем ей такая кошмарная смерть.
-Она не кошмарная. Она -- через боль. Я воспринимаю мир, как грязь. И смерть -- как очищение. А именно очиститься можно лишь через боль. Адскую, невыносимую, чтобы мучиться, и жаждать уже этой смерти, но зависеть от воли мучителей. Вот видишь, я тоже романтик...
* * *
"Обещай, что не будешь плакать, когда это случится..."
Я не плакала. Просто приняла, что больше никогда не увижу синих глаз...