Воробей

       Воробья поймал Колька. Он ловко накрыл птицу большой серой кепкой, когда пернатые, позабыв про опасность, торопливо клевали рассыпавшееся на дороге зерно. Пойманный воробей был очень расторопный. Он бесцеремонно расталкивал своих неуклюжих собратьев, спеша ухватить побольше, не жуя глотал добычу и вот, - поплатился за свою жадность. Теперь он таращил горящие ужасом глаза, крутил головой во все стороны и тщетно пытался вырваться из цепких рук нашего атамана.
       Колька был старшим из нас. Он закончил пятый класс и был главным заводилой на нашей улице. Мы старались походить на него – уверенного и ловкого – старались так же как он прищуривать глаза во время разговора, говорить, растягивая слова и сплёвывать, не меняя выражения лица.
       Их семья жила в большом старинном доме напротив. Когда-то очень давно здесь был постоялый двор, затем конный двор колхоза и вот теперь обычный жилой дом. Конюшен уже не было, вместо них стояли длинные дровяники и лишь под домом иногда коптила чудом уцелевшая кузня. Попасть сюда было очень заманчиво и интересно. Мы всей ватагой подходили со стороны огородов, ползли через крапиву и репейник, а затем, с величайшей осторожностью, по-одному, перемахивали через ветхий забор и, пригнувшись и давя переспелые огурцы, бежали за Колькой к кузне. Гораздо проще было пройти с улицы, но, почему-то, каждый раз повторялось одно и то же – мы проникали сюда, словно воры. Дверь открывалась бесшумно – петли были густо смазаны солидолом.
       Колька чувствовал себя здесь хозяином. Он как-то важно надувался и даже, будто становился выше ростом, покрикивал на нас, не вынимая рук из карманов, но мы терпеливо сносили его выходки – Колька разрешал раздуть огонь, покачать мехи и раскалить докрасна кусок металлической проволоки. Долго потом мне мерещилось пламя, то затухающее, то вспыхивающее вновь, как далёкая заря над горизонтом давно ушедших времён.
       В каждый новый приход то один, то другой из нас вытаскивал прихваченный с собой из дома чугунный горшок, - эта была своеобразная плата за вход в кузницу.
- Эта кузня - наш арсенал, понимать надо, а лучших снарядов для рогаток не придумать, - говорил атаман и мы кололи на мелкие кусочки, принесённые чугуны. Набивали зубастыми осколками карманы и, устроившись на подлавке сарая, стреляли то по репьям и помидорам, то по трубам чужих для нас домов. Чугунный снаряд летел с каким-то шмелиным гудением, впивался металлическим гвоздём в цель и отлетал рикошетом в сторону. Иногда Колька, а за ним и все мы вместе начинали палить по металлической крыше или по завитому резным узором коньку, радуясь удачному попаданию и вызывая своей стрельбой грохот похожий на гром среди ясного неба. Вслед за Колькой мы притихали, когда хозяин дома в недоумении выскакивал наружу, пытаясь выяснить причину непонятного шума. Глядя на атамана, мы смеялись, когда хозяин выскакивал на улицу ещё и ещё, ставил лестницу и лез на крышу. Он в раздумье чесал затылок и с каким-то жалким видом оглядывался по сторонам.
- Какой тупой, - повторяли мы вслед за Колькой, и наблюдали за соседом, прищуривая глаза и сплёвывая на солому подлавки, а наш атаман с любовью поглаживал жёлтую резину своей рогатки. Она у него была особая – тягучая и упругая. Где он её достал – неизвестно, по крайней мере, нам он об этом не говорил. Раз только он хвастался оставшимися запасными полосками, и мы немного завидовали боевым качествам его оружия – он всегда бил наверняка.
       И вот теперь у него в руках был так ловко пойманный воробей.
- Колёк, зачем он тебе?!
- Здорово ты его, дурака, накрыл!
- У моих знакомых в городе канарейка живёт в клетке, а у Колька теперь воробей будет жить, да, Колёк? – белобрысый Володька, восторженно глядя на удачливого птицелова, широко улыбался щербатым ртом. Веснушки на его носу весело прыгали, будто смеялись и радовались вместе с ним.
       Мне было жаль птицу, но я вместе со всеми улыбался и хвалил нашего командира.
       Колька снисходительно оглядел всю нашу ораву, слегка прищурил глаза и, не говоря ни слова и намеренно растягивая паузу, подмигнул нам. Затем достал из кармана кусок тонкой бельевой верёвки и привязал её к ноге несчастного воробья. Мы не знали, что он задумал, и продолжали молча смотреть за его действиями.
- Пошли, - Коля перешёл улицу и направился к воротам Володькиного дома. Там он привязал свободный конец верёвки к шляпке торчащего крепёжного болта и, проверив крепость узлов, отошёл назад.
- А теперь постреляем по движущейся мишени, - ещё раз оглядев всех нас, уверенно сказал он. - Бить будем с десяти шагов, тому, кто первый попадёт, отдам новую резину для рогатки, ту, жёлтую.
       «Это ведь плохо! Этого нельзя делать!» - Мысли пробивали мозг как вспышки яркого света в кромешной темноте. - «Я не могу! Я не буду!»
       Бах! – Бах! – Бах! – застучали чугунные снаряды металлическим горохом. Руки совсем не слушались меня, но я всё-таки поднял рогатку и намеренно выстрелил мимо цели, стараясь не смотреть на обречённого на смерть воробья. Слёзы заливали глаза от жалости, но вдруг, ещё раз взглянув на пытающуюся вырваться из плена птицу, я с ужасом и ненавистью к себе отчётливо почувствовал, как меня охватывает холодный животный азарт убийства! Захотелось оттянуть резину рогатки, что есть силы и посмотреть, что будет дальше, после моего удачного выстрела. Мне стало страшно. Холодный пот прошиб мой лоб и моментально высушил слёзы.
- Ага! – торжествующий крик Кольки прорвался сквозь пелену, заложившую мои уши. – Резина остаётся у меня!
       Я опустил рогатку и старался больше не смотреть в сторону переставшего биться воробья.
- Ты что? – услышал я над ухом.
- Ему воробышка жалко! Бедный воробышек!
- Ничего не жалко, - стараясь сохранять невозмутимый вид, и не поднимая рогатки, ответил я, - у меня снаряды кончились. И вообще от воробья уже ничего не осталось.
- Это точно! Колёк его вон как пригвоздил, одним выстрелом, - Володька опять улыбнулся и с завистью посмотрел на жёлтую резину Колиной рогатки. – Ш-ших, одни перья остались!
- Ничего, - Колька отвязал верёвку, бросил растёрзанную птицу в траву и повернул к нам довольное лицо. – От них один вред – они зерно на полях клюют. Считайте, мы колхозу помогли план выполнить.
       Мы медленно направились к Колькиному дому. Я никак не мог отвязаться от какого-то брезгливого чувства к себе, словно вывозился в чём-то гадком и вонючем. Мне хотелось остаться одному, но никак не удавалось найти повод для того, что бы улизнуть. Хотелось спрятаться, куда-нибудь подальше от собственных глаз, забиться в щель тараканом и сидеть, не глядя на белый свет. И тут меня позвала домой мама. Я быстро попрощался с мальчишками и убежал.
       Несколько дней я не показывался на улице. К счастью у меня была на то веская причина – началась грибная пора, и мы с родителями ездили каждый день за грибами. Каникулы подходили к концу и сразу после грибного сезона, поезд увёз нас на место службы отца – в Ивановскую область.
       Ещё несколько раз я приезжал к бабушке на летние каникулы. Но сдружился с другими мальчишками. Мы обсуждали прочитанные книги, ходили на рыбалку и в лес. Окончательно же переехали на родину с родителями, когда мне шёл уже четырнадцатый год. Колька к тому времени окончил школу и поступил в военное училище. Лишь один раз я видел его потом, спустя много лет – когда в офицерских погонах он приехал навестить своего отца. Мы кивнули друг другу едва заметно, скорее, по старой деревенской привычке, чем по внутренней необходимости, и разошлись.