Профессор Карабаев

       События в рассказе являются вымыслом.
       Любые совпадения с реальными событиями
       случайны


       
       «Профессор» Карабаев

       Хронический тонзиллит был моим ровесником, мы даже родились в один и тот же год, месяц и число.

       Чтобы я его не забыл, он, пару раз в год, приглашал меня совместно отдохнуть на пять-шесть дней. Для убедительности, к боли при глотании, он добавлял натужную работу насоса для перекачивания крови.

       В путевке–направлении к месту отдыха, этот ровесник прописывался всегда одинаково: "фолликулярная ангина".

       Место отдыха называлось Медсанчасть «Узбекуголь», к которой, кроме угольных шахт и разреза, были прикреплены еще несколько предприятий города, в том числе и наш комбинат.

       Стационар, построенный пленными японцами на окраине города, был серого цвета, четырехэтажный.

       На первом этаже находилась урология, слава о которой была республиканского масштаба, благодаря врачу Паку Эдуарду Сергеевичу. Для того чтобы он испортил Вам шкуру, в районе почек, приходилось записываться.

       На втором - терапия с гипер- и гипотониками, сердечными людьми, консервативники по части гланд, ушей, носопырок, желудка, позвоночника и пр., т.е. не дающие себя потрошить.

       На третьем располагались хирургия и травматология, операционные, реанимация, послеоперационные палаты.

       Четвертый этаж – пульмонология и глазные болезни.
Днем и вечером по коридорам бродили в одежде не по росту, полосатые, на костылях, одноглазые и кашляющие люди, напоминающие пиратов.

       Больничная кухня была в отдельном одноэтажном строении, чтобы никто не мог подсмотреть закладку блюд в котлы. Впрочем, хроники существования стационара не зафиксировали ни одного случая смерти от истощения.
Или не оставили в живых свидетелей.

       Попасть на территорию можно было через большие ворота, с медицинской эмблемой. Несмотря на регулярную подкраску какой-то уценённой эмалью, на воротах выступала звезда, напоминающая об удачной сделке главного врача с армейским офицером, лежащим на операционном столе в ожидании наркоза.
       После ворот приехавшим дамам и господам предоставлялся дальнейший выбор: в приемный покой или в морг.

       В город проходили по тропинке сквозь большой сад, мимо поликлиники и затем - через достаточно узкую калитку с вахтером.
       Беглые «отдыхающие» отлавливались без труда.

       Два полукруглых холла на каждом этаже являли собой особые миры: в одном - столовая, в другом - в простенках - стояли холодильники, условно закрепленные за палатами, где «отдыхающие» хранили передачи с воли.

       Напротив столовых - ординаторские, кабинет заведующего отделением, перевязочные, сестринская комната, процедурные. Здесь же были подсобки, вход в лифт, выход на лестницу, туалеты.

       Двери палат, мужских и женских, смотрели на второй холл, где стояли по три дивана, по три кресла и немного стульев. Однако, если начиналась шахматная партия, среди достаточно сильных пациентов, число стульев увеличивалось за счет принесённых из палат. Играли и в карты (тайком), в домино – последнее не приветствовалось «отдыхающими» с путевками от невропатологов, они реагировали на любой шум, даже несуществующий.

       Всё свободное от обхода и процедур время здешние обитатели, как мураши, гуськом ходили от кровати до холодильника, жевали, и снова на маршрут до "фабрики холода".
Состав был многонациональным, как и население городка. Кроме узбеков, таджиков и других представителей среднеазиатских народов, много русских, немцев, корейцев, крымских татар, украинцев... Этот состав сформировался в военные и послевоенные годы.

       В терапии обстановка повеселей, чем в травматологии или хирургии. Там непрерывно кого-то привозили, собирали по кусочкам. Ощущение, что в городке идет небольшая война: огнестрелы, ножевые порезы, ушибы, контузии, авто - и мотоаварии, травмы производственные, травмы, полученные в рукопашной схватке, и т. п.

       Вот в терапии оживление: «отдыхающий» возмущено рассказывает, что в холодильнике уполовинили его пельмешки. Другой пациент здесь же поддакнул об аналогичном случае с сосисками. Третий про колбаску прошипел - горло у него стянуто повязкой, коллега.

       Стали следить друг за другом и уже через час-другой подхватили под рученьки не говорящую на русском бабушку-узбечку. С помощью добровольца–переводчика провели допрос.
       Потом, на гогот терапевтических больных, прибежал дежурный врач и тоже «пал» в конвульсиях. В своем последнем, перед судом Линча, слове бабушка сказала:
- Я с кишлака, совсем больная. Доктор сказал, что лежи, кушай и отдыхай. Я отдыхаю, вижу, ВСЕ ходят, берут и едят с этих ящиков, подумала - ТАКОЕ ЛЕЧЕНИЕ, и тоже начала!
       Оставили в живых, но проинструктировали.

       Опять новость: ночью в хирургию привезли парочку пострадавших в автоаварии. Шеф-повар центрального ресторана и приклеившийся к ней мужичок – бригадир бульдозеристов. Любители выпить, они были - вдрабадан, шли по осевой
линии дороги, точней, с амплитудой относительно осевой, где ночное такси разлучило их.
Мужчине скобками схватили сломанную челюсть, которая и без зубов представляла для него ценность, забинтовали грудную клетку с парой сломанных ребер. Ошалевший, еще нетрезвый и с головной болью неизвестного происхождения, он, постанывая, бродил вдоль палат.
       Ходячая часть мужской половины хирургии, как бы невзначай прогуливались вдоль палаты с поварихой, имеющей сдобные формы, развешанные с помощью грузов так, чтобы они могли собраться вместе после лечения. Головой она лежала
к стене, другой половиной тела, практически не прикрытой больничной рубашкой, - к двери, которую все время приоткрывали. Интересно - бесплатное кино. У больной брали катетером мочу на анализ, а она, еще хмельная, страстно говорила:
- Сережа, не туда! Сережа, не туда!
Пришли представители Госавтоинспекции и зеваки растворились.

       В хирургии или травматологии лежать нудно - положительных эмоций не выдают: подготовка к операции, операция, а там – помогло - не помогло. Операционный день – четверг. Родственники из местных дежурят у больницы. Если летальный исход, то нужно
провести ритуал захоронения до заката. Однажды, когда был криминальный случай, и, пациент умер от ножевого ранения, требовалось вскрытие. Не дали, человек пятьдесят практически штурмом забрали останки и предали земле.
*****************************************************

       Мне пришлось полежать и прооперироваться в травме.
       В городской больнице.
       Сам виноват!
       Диспетчеров своих застращал, а их трое на смене: производственный, железнодорожный, автотранспортный.
Звонили они по делу и по пустякам. Собрал их всех, сказал, что разрешаю беспокоить себя в любое время суток. Обещал выезжать и разбираться по каждому вызову. Но также обещал принимать меры по замене виновных, если окажется, что вопрос был
в компетенции начальников смен, мастеров участков или дежурных электриков и слесарей.
       Как обрезало ночные звонки.
       Но однажды летом, когда спал в лоджии, раздается часа в четыре утра звонок.
Мои жена и детки на море.
       Лечу в прихожую, к телефону, - ЧП, травма?
       Прошел насквозь через закрытые стеклянные двери кухни и наловил стекла полную коленную суставную сумку.

       Пробил левым коленом стекло и от боли присел, насадив себя на разбитое стекло, как рыба на крючок. Пока «рыбка» снималась с крючка, телефон замолчал. Подполз, позвонил на комбинат, вызвав удивление у диспетчера ПТО.

- Вам сводку?
- Как обстановка?
- Все в режиме, цеха работают, происшествий нет.
- Спасибо.

       Сам себе вытащил осколки из раны, те, что увидел. Крови почти не было. Позвонил Исмаилову Алишеру, хирургу городской больницы, он жил в соседнем подъезде, наши жены работали вместе в пединституте. Он пришел, посмотрел, позондировал пальцами и нашел еще «брильянтов». Выразил уверенность, что раскопки «алмазные» нужно прекратить, а наложить мазь Вишневского и полежать.
       Позвонил заведующей медпунктом, послал к ней Салима - своего водителя. Она приехала и сделала перевязку, благоухающую дёгтем.
       Пришлось подвинуть телефон к дивану и руководить дистанционно.
       Через десяток дней рана затянулась, боли при ходьбе не испытывал, но организм сам, на всякий случай, ограничивал нагрузку, я прихрамывал.
       Сел за руль и приехал вечером на комбинат, поперемещался на своей машине от цеха к цеху. Отлегло от души. Все в норме. Посидел с диспетчерами, они поплакались на сложности в работе, нагрузки - принял к сведению. Доверительно мне сообщили новую
мою кличку - «бриллиантовая нога», до этого была «батька Фришер».

       Все бы ничего, только левый коленный сустав стал опухать. Тот же Исмаилов определил: посттравматический бурсит. Стали накачивать ногу новокаином и высасывать полученную бурду шприцем. От новокаина кружилась голова, сама подготовка к процедуре требовала немалых усилий. Колено опухало так, словно внутри была фабрика по производству начинки для подушек.

       Исмаилов, отдадим ему должное, договорился с заведующим хирургией Храмовым Павлом Николаевичем, чтобы он посмотрел меня.
       Храмов был легендой городского масштаба, делал сложнейшие операции после автоаварий, производственных травм.
       Поговаривали, что он любитель расслабиться с помощью водочки, но и на солнце есть пятна, а я, за все время общения, не учуял своим химическим носом ровно ничего.
       И вот прием. Храмов говорит:
- Давайте снимки.
- Их не делали.
- Почему?
- Алишер Исмаилович Исмаилов утверждает, что стекло не увидим.
- Вот направление в рентгенкабинет. Сделают в двух проекциях, берете фото и ко мне.
Сделали моментально. Павел Николаевич подсветил снимки и подозвал меня.
- Видите на темном фоне звезды и вот здесь под надколенником прямоугольничек? Это стекло, оно заросло в ноге, мелочь со временем закапсулируется и даже выйти сможет, если захочет. А вот, покрупнее, что в суставной сумке, нужно убирать. Это стекло
травмирует внутренние ткани, вызывая отечность.
       И положили меня в палату реабилитации, с персональной ванной и туалетом, готовиться к операции,
       Пришел главный врач городской больницы Биберштейн Ефим Михайлович, тоже хирург, правда, давно переквалифицировавшийся в крепкого хозяйственника. Но что сказать об этом человеке и его семье?
       Естественно, мы были знакомы: по вопросам приобретения облицовочной плитки и сантехники он бывал на комбинате.
       Его старший брат Семен Михайлович возглавлял наркологическое отделение, сестра Инна Михайловна - заведующая отделением реабилитации.
       Жена Людмила Аркадьевна была главным врачом родильного дома.
       Сейчас бы сказали - мафия семейная, но в городе эту семью уважали.
О злоупотреблениях даже речи не шло. Наоборот, о Ефиме Михайловиче ходили легенды. Например, из негодных шприцев он делал ручки к дверцам тумбочек и шкафов. Создал подсобное хозяйство с теплицей и свинарником, что отражалось в меню
городской больницы. Когда угольный разрез вынудил больницу к эвакуации из Соцгорода на новое место, то Ефим Михайлович сумел организовать перевозку и посадку двадцатипятилетних деревьев при новой городской больнице. Среди голых, скучных домов нового города Ангрен, этот сад был чудом!
       Биберштейн один из первых приехал строить наш городок, как и мой отец.
       Это был прекрасный организатор. У меня он спросил:
- Как Вас кормят?
- Спасибо, прекрасно.
- Просьбы есть?
- Нет, все здорово.
- А у меня вопрос.
- Слушаю Вас.
- Я видел у Вас на складе много того, что на комбинате не используется, а мне, бедному врачу, в больнице не помешало бы. Поможете?
- Давайте, я выйду на работу и мы с Вами детально обсудим эту тему.
- Я прослежу за подготовкой бригады на операцию.

       Тот день настал!
       Пришли за мной, и повели в хирургическое отделение, где побрили колено.
Раздели догола, в плечо сделали укол промедола. У меня всё ПРОШЛО!
Плохое ушло куда-то на второй план. Я бодро улегся на операционный стол, шутил.
       Операционная сестра пристегнула меня ремнями к столу пыток, а голову положила между своих пышных грудей, колено обкололи чем-то обезболивающим, причем превысили концентрацию, и я вырубился.
       Как потом выяснилось, Храмов с Исмаиловым вошли в суставную сумку через волокна собственно связки надколенника, вытащили ТРИНАДЦАТЬ кусков «хрусталя», обработали антибиотиками и зашили рану.
       Операция, которая казалась пустяковой, шла без малого три часа.
       Когда я очнулся, то увидел главного врача Биберштейна возле моей койки. НА СЕРДЦЕ СТАЛО ТЕПЛО. Сам главврач за меня переживает, какой человек!

       Ефим Михайлович, заметив, что я открыл глаза, произнес:
- На складе у Вас я заметил маленькую лесопилку, не уступите бедной больнице, а?
       Почему–то я опять потерял сознание.

       Это было отступление об «экскурсии» в городскую больницу скорой помощи.
Там я был без «друга» – хронического тонзиллита.

       В медсанчасти нашего комбината работали три врача–отоларинголога: Шиленина, Вайнгард и Карабаев. Все трое смотрели меня и предлагали гланды удалить.

       Однако, как человек сомневающийся, начитавшийся о том, что гланды ловят инфекцию при входе в организм, я резать себя не давал. Компрессы, пенициллин, ингаляции, обработка зеленкой, таблетки – несколько дней, и я в норме.

       Может быть, я был не прав, но убедить меня не смогли.

       Врач – Карабаев Касым Карабаевич, был соседом моего отца, хорошим его знакомым, шахматистом и оригиналом.
       Нет–нет, он выдавал на-гора истории, которые в больнице любили рассказывать, чаще с улыбкой, но лечиться у Карабаева не хотели. За глаза называли «профессором».

       Это был врач, убежденный, что горло, глаз, ухо пройдут совершенно, даже если их не лечить. Прогульщики легко получали больничные листы у него на приеме.
Если нужно было кого–либо положить в стационар, но не было свободных коек, то у Карабаева выздоравливал тот, кто давно лежит или пререкается на обходах, или, может быть, он в ординаторской тыкал карандашом в список больных и так определял, кого выписывать. Не знаю…
       Невысокий, сантиметров сто шестьдесят, весил он под восемьдесят кило – за счет брюшка. Плоское лицо, усы а-ля Петр Первый, темная кожа, широкие плечи, на которых без шеи - и потому не вращалась - располагалась голова. С чувством юмора у Карабаева было туго - шутки доктор понимал буквально, т.е. не понимал. И к тому же был свято убежден в своих словах и принятых решениях, даже если это свидетельствовало о недостатках в подготовке врача Карабаева.

       Как–то друг детства Гена Егоров, в вечернем «ресторане гараж», после пива "с горла", попросил помочь достать больничный лист или справку дней на пять. Он собрался на рыбалку, на Сырдарью, с ребятами, сумевшими взять трудовой отпуск или отпуск за свой счет. Самому Гене отпуск не давали - лето, незаменимый токарь (что недалеко от правды).
       В голову пришло обратиться к Карабаеву через отца. Заехал к отцу. Рассказал, в чём дело. Отец позвонил Касыму Карабаевичу. Врач спустился во двор, вышел и я.

- Зачем отца своего золотого беспокоите? Напрямую обращайтесь всегда. Чем могу помочь чемпиону по шахматам?

- Ну, я сейчас не чемпион, оставил соревнования, играю для удовольствия, когда могу. Вот с Вами в больнице играли. Когда Вы дежурили.

- Я тогда ни разу не выиграл, даже ничьей не было.

- Касым Карабаевич, на комбинате, если что надо, - смогу помочь по минимальным расценкам.

- Спасибо, может, плитку облицовочную попрошу, или цветной унитаз, или национальную посуду.

- Решим. Однозначно.

- Что нужно Вам?

- Товарищу не дают отпуск, а они артелью на рыбалку собрались, на Сырдарью.

- Ничего больше не говорите. Фамилия, имя, организация, с какого числа, сколько дней?

       Я отдал заготовленную записку. Позвонил Гене, что он «заболел», и завтра на десять утра у него номерок.
       Вечером, в день приема, заехал к Гене в его гараж. Он энергично укладывал в рюкзак рыбацкие принадлежности. Увидев меня, сказал, что все решилось:

- В десять утра я был в поликлинике, решительно открыл дверь кабинета, где принимал «профессор». В большой комнате по диагонали к двери за столом сидели наш врач и медсестра.

- Фамилия?

- Егоров.

- Стоять, где стоишь! Ты, почему такой больной ходишь? Почему в скорую помощь не позвонил? Не приближайся! С инфекцией! Немедленно домой! Аспирин, мед, горячее молоко.
 
- Да я…

- Ничего не говори, тебе вредно. Придешь ровно через неделю.

       Этот человек был нужен таким, как Генка.
       Когда я лечил в стационаре ангину, то невольно видел Карабаева на ночных дежурствах. Один раз в субботу привезли спортсмена с приступом аппендицита.
Случай пришелся на воскресенье, на праздник шахтеров. Хирурга не было опытного, практикант побоялся, что вдруг лопнул аппендикс.

       Но ничего не помешало Карабаеву этот аппендицит вырезать. Правда, шов был от пупка до паха, и только спортивная подготовка позволила пациенту выжить, и через МЕСЯЦ, похудевшему на десять килограммов, выписаться.

       Также в дежурство Карабаева привезли женщину, носовое кровотечение, обморочное состояние. Карабаев сам это рассказывал в холле, где шла игра в шахматы:

- Мне говорят, посмотрите, Вы же ухо-горло-нос. А там ничего не видно. Вот поставил тампоны в нос, кровотечение остановится, обследую инструментально.
И тут прибежала медсестра от этой больной:

- Касым Карабаевич, скорей, кровь пошла изо рта! Совсем плохо!

       Оказалось, у женщины гипертонический криз, сосуды от давления полопались.
Давление в приемном покое замерили, показалось, соответствует возрасту!
А оно от кровотечения снизилось! «Профессор» не проверил давление, а человек своей кровью чуть не захлебнулся.

       В вечерне-ночные дежурства, когда стихала активная жизнь в стационаре, и не было экстренных поступлений из Скорой помощи, Карабаев приходил в терапию поиграть в шахматы. Болельщиков не гонял, наоборот, пять–шесть зевак вокруг стола подвигали его на рассказы из медицинской жизни, которые иногда диковато звучали, но зато отвлекали наблюдающих от его позиции на шахматной доске.
Было такое воспоминание о времени, когда он работал на станции Скорой медицинской помощи:

- Вызов в поселок «Геолог» - сердечный приступ. Выехали моментально. Врач, водитель и я - молодой фельдшер. Приехали, а больной скончался, еще до нашего приезда. Стали оформлять бумаги.
       А я на лицо покойника смотрю, вроде как что-то не договорил перед смертью. Под свою ответственность беру и делаю ему в сердце укол адреналина через грудную клетку. Он глаза открыл:

- Где жена?

- Эй, жена подойдите!

- Дорогая, тяжело будет - продай ковры, а в старых рыбацких сапогах у меня заначка на черный день. Забери - этот день настал!

       И потом уже умер со спокойным выражением лица.
       Мы, больные, сидели, не поднимая глаз на «профессора».

       А его странности в дежурство?! Женщина маялась болями в ногах, отечность была ужасная. Вечером она стала костерить лечащего врача, медицинский персонал больницы, всю нашу медицину. Карабаев пришел на шум.

- Что случилось?

       Женщина откинула простыню и показала «слоновьи ноги»
- Определить не можете, что это: варикоз, почки, аллергия!.. Орать хочется! Как больно, терпеть не могу! Ни массаж, ни физкабинет, ни таблетки не помогают!

- А Вы знаете, женщина, я ассистировал знаменитому хирургу в ТашМИ (Ташкентский медицинский институт). Были похожие случаи. Хотите, чтобы опухоли не было?

- Спрашиваете!

- Тогда перемещайтесь в процедурную, в хирургию.

       Женщину через полчаса привезли на каталке, а ушла туда она своими ногами.
Карабаев уложил ей ноги в гипс от подошвы до колен.
Через пару часов боль стала невыносимой, поднялась температура.
Утром лечащий врач чуть самого горе-«профессора» не уложил в гипс. Поединок перенесли в кабинет заведующего отделением.
       Гипс с больной сняли. Стрелочником стала медсестра, выполнившая гипсование по распоряжению дежурного врача, без согласия лечащего.

       Карабаев ходил обиженный. Но он с дипломом врача, кроме того, имел местную национальность, а это - иммунитет на комиссиях по профнепригодности.

       Вот такой мешок противоречий. Любил он пересказывать рассказ Азиза Несина «Конгресс хирургов», где описывается сбор хирургов, проведших уникальные операции. По ходу рассказа выступают хирурги: кто-то оторванную голову солдату пришил, кто-то омолодил тещу и сделал её любовницей и т.д. А первое место отдали врачу – отоларингологу, который вырезал гланды сумасшедшему пациенту, с конвульсивно сжатыми челюстями, разжать которые нельзя было и домкратом. Все начинали спрашивать, а как же вырезали гланды?
       Карабаев, глубокомысленно, словно это сделал он, отвечал:
- Через заднепроходное отверстие!
Таков был доктор Карабаев.
***********
       Прожито немало лет. Судьба мигранта занесла меня в Таганрог.
Тонзиллит тоже состарился, стал, как и я, мудрей. После пяти поездок на моря, да восьми - в Кисловодск, он понял, что ездить выгодней по моей путевке.

       В местной поликлинике однажды стал свидетелем, как врач рекомендовал прикладывать капустный лист - от давления и боли - к голове, одной пожилой женщине.
Прием шел за приоткрытой, по причине жары, дверью. Мне понравилось, что врач, явно малообеспеченной женщине, прописал доступное средство, и я стал прислушиваться.
       Зашел мужчина лет сорока.
- Доктор, кашель одолевает.
- Курите?
- Нет!
- Реакция Манту в школе, какая была?
- Что Вы имеете в виду?
- Большое красное пятно на запястье было?
- Сейчас и не скажу, ну с двухрублевую монету.
- Так чего Вы хотите?
В тринадцать – пятнадцать лет у Вас была положительная реакция на туберкулез. Сейчас у Вас уже туберкулез!
- Флюорограмма ничего не показала, на работе делали недавно и каждый год проверяют.
- И рентген ошибается. Вас изолировать нужно. Кровохарканье не началось?

       Мужчина вышел бледный, держась за сердце, ТИХО ПРИГОВАРИВАЯ:
- Зачем за больничным листом к нему пошел, лучше бы к окулисту!

Я вспомнил своего «профессора» из Средней Азии. Дело его не зачахло.