Кавказ и комиссар Легре

Продолжение
Начало здесь: http://www.proza.ru/2006/08/20-208
А также здесь: http://www.proza.ru/2006/08/27-167

***
Magni nominis umbra (Тень славного имени)

Быть, а не казаться? Фантомы начинают действовать? Такие вопросы я задаю себе, когда думаю о латинском высказывании — «Magni nominis umbra». Все-таки остаюсь при своем мнении, что литература — это «тень славного имени». Без перепева написанного она не существует. Литература — приют самозванцев, лжедмитриев, венчающих себя на трон. Тень, которую отбрасывает великий, иногда значительнее самого творца. Шамиссо придумал сюжет с продажей тени дьяволу для того, чтобы сказать: украсть тень — значит обречь на забвение.

***

До войны бабушка работала в разных редакциях журналов и газет в Киеве, Москве, Владивостоке. У нее не было никакого образования, она умела быстро печатать на машинке. Ее отец, инженер-путеец, переезжал с места на место, пока всю семью судьба не забросила на Дальний восток. Бабушка любила рассказывать про встречи с интересными людьми. Правда, она не очень помнила фамилии и исторические подробности, так как не была книжным человеком. Ее интересовали быт, хозяйство и весьма прозаические вещи, без которых семейная жизнь, по ее мнению, не могла быть счастливой. Бабушка вязала шапочки из мохера, шила платья из трикотина, лепила пельмени, пекла хрустящий хворост, посыпанный сахарной пудрой, готовила отличную вишневую наливку. Я же, в поисках материала для очередного проекта и интересуясь литературой, пыталась расспросить о жизни в столице, о знаменитостях, которых бабушка видела.
Однажды мне удалось выудить из блуждающей бабушкиной памяти историю об одной героической женщине, приехавшей с Кавказа в редакцию журнала, чтобы поделиться впечатлениями. Фотографа на месте не оказалось, сам главред набросал портрет путешественницы карандашом. Бабуля не могла вспомнить имени женщины-героини, но уверяла меня, что та покорила Казбек, отправившись в горы с кавказцами. Сам факт, что женщина возглавила экспедицию, находилась на Кавказе без европейских спутников, «наедине с дикарями», был выдающимся. После революции, в двадцатые и тридцатые годы, Кавказ оставался малоизвестной окраиной, населенной разными национальностями. Бабушка считала, что там проживают лишь бородатые ингуши в бараньих шапках, беспощадные грабители и кровные мстители. К счастью, баба Оля не дожила до чеченской войны, поэтому не смогла обвинить в разбойничестве еще и чеченцев. В 90-е годы она видела по телевизору известного политика ингушской национальности, Руслана Хазбулатова. Каждый раз, когда его показывали на совещаниях Верховного совета, она грозила ему пальцем: «Добрался до Москвы, Хазбулат убийца!» Мы объясняли бабушке, что он тут ни при чем, но она злилась и рассказывала ужасные истории про ингушей. Благодаря Хазбулатову мне удалось «раскрутить» бабулю на целую кавказско-европейскую историю, фрагмент из которой я и предлагаю читателю.

… Был поздний час. Работники редакции разошлись, в кабинете остались лишь машинистка и главный редактор, готовивший срочный выпуск. Сквозь пелену сизого табачного дыма последняя электрическая лампочка бросала круглое желтое пятно на кипу корректур на столе. Оля свернулась калачиком и дремала на протертом и продырявленном диване, находившемся рядом с телефоном, прикрепленным к стене. Договорились, что когда статья будет готова, Иван Степанович разбудит девушку и продиктует текст, чтобы к утру отвезти в типографию. Вдруг резко зазвонил аппарат. Вскочив с кушетки (так по-домашнему Оля называла диван), машинистка испуганно ответила и передала трубку редактору. Звонили из Русского общества любителей мироведения: «Приехала известная альпинистка и ученый — Мария Павловна — победительница Казбека. Ей негде ночевать, она сразу с поезда направится в редакцию, нужно встретить!» Ворча и фыркая, Оля спустилась по темной лестнице и вышла на улицу. Не пришлось долго ждать, в ночной тишине раздался звук мотора. Из черного автомобиля вышла маленькая женщина, пожала руку водителя, поблагодарив. Оля провела ее в редакцию и только там, при тусклом свете лампочки, рассмотрела. У женщины были седые волосы, бронзовое от горного загара лицо и очень живые глаза. Иван Степанович уже вскипятил чай и приготовился к интервью. Оле было дано указание стенографировать каждое слово. Как обычно, то ночное интервью не вошло полностью в журнал. Опытный журналист, Иван Степанович, не воспользовался слишком подробным «свежаком», то есть рассказом альпинистки, который она сообщила по горячим следам. Он, возможно, и поверил в правдивость истории, но учитывая усталость, вызванную долгой дорогой, разницу в климате, да и вообще некоторую экзальтированность путешественницы, редактор ограничился общей статьей об экспедиции на Кавказ. Мария Павловна, соскучившись по русскому языку, хотела поделиться живыми впечатлениями, а не только научными сведениями. Она как будто забыла, что является ведущим специалистом по северному Кавказу, ей хотелось говорить о том, что она видела и чувствовала там, в краю дикой природы.

Путешественница начала с рассказа об ингушах. За тридцатилетнее пребывание на Кавказе, Преображенская исходила многие горные тропы, заглянула в аулы, познакомившись с бытом местных жителей не по книгам, а в действительности. Когда приходилось формировать команду из горцев для очередной экспедиции, Мария Павловна старалась произносить слова по-ингушски. Преображенская слышала, что именно из ингушей вербовали себе стражников крупные русские помещики. Они почему-то выделяла среди всех кавказцев именно ингушей. Мария Павловна убедилась, что горцы мало отличаются друг от друга, возможно, что ингушское племя воплотило общие черты кавказцев лишь благодаря своей первобытности, особой архаичности. Преображенская несколько раз отправлялась в Солнечную долину. Марию Павловну интересовали климатические условия долины, усеянной ингушскими аулами.

Еще перед революцией Преображенская не раз бывала там и с большим огорчением находила развалины брошенных саклей, полуразрушенные боевые башни. В старые времена ингуши спускались на Военно-Грузинскую дорогу и на ней грабили проезжающих. Мария Павловна изучала записки этнографов об отчаянно-вороватой натуре горцев, которые больше из молодечества, чем от бедности, при каждом удобном случае старались показать себя, приобретая печальную известность. Само слово «ингуш» в среде окрестных жителей, в первую очередь среди терских казаков, приняло значение нарицательного имени, то есть «разбойник». Преображенская старалась развенчать эту славу, она говорила европейцам: «Ингуши не грабители, а добрые и кроткие, с ними надо уметь договариваться». Мария Павловна поддерживала хорошие отношения с уроженцами Солнечной долины, поэтому она не очень рисковала, когда одна путешествовала среди ингушских аулов.

Однажды она отправилась в экспедицию, цель которой состояла в исследовании долины Арм-хи (Солнечной долины) на предмет устройства высокогорной климатической станции. Преображенская получила поддержку от советского правительства, поэтому смогла сформировать отряд из ингушей. В послереволюционные годы Россия стремилась создать свои курорты, лучше швейцарских. Мария Павловна отправила бумагу Ленину, в которой она рапортовала о «значительной инсоляции» (обилии солнечного света), небольшой амплитуде температурных колебаний в течение суток, малой облачности и почти полном отсутствии ветра. Это ли не идеальные условия для мирового курорта? Во времена НЭПа Советы говорили о развитии туризма, об оздоровлении советского народа, ослабшего в борьбе с контрреволюцией. Мария Павловна рапортовала: около аула Бойни открывается великолепный вид на Казбек, Адай-Хох и осетинские Альпы. Этот аул расположен на высоте 1 380 метров, выше известной швейцарской климатической станции Давос. Сюда от Военно-Грузинской дороги на протяжении 10 километров уже проведена сносная колесная дорога, на опушке соснового леса расчищена площадь для постройки «туберкулезной санатории».

Мария Павловна писала письма правительству, прося выделения средств для строительства туристической базы. Малочисленный народ ингушей (тогда их насчитывалось около 70 000) готов был избрать Преображенскую в депутаты Совнаркома, она пользовалась огромным авторитетом у горцев. Когда-то ингушей насильственно переселяли из горных районов в долину, среди казачьих станиц, чтобы обезопаситься от «отчаянно-воровской натуры». При советской власти, не без помощи Марии Павловны, многим семьям были возвращены исконные земли и поселения, куда поместили терских казаков. Преображенская участвовала в переговорах по возвращению ингушам станицы Тарской, которую переименовали в свое прежнее название «Ангушт». Мария Павловна вела переписку с иностранными коллегами. На вопрос об этимологии слова «ингуш» она уверенно отвечала, что оно произошло не от бытовавшего на Кавказе понятия «разбойник», а от названия поселения Ангушт.

В экспедиции произошла интересная встреча с человеком, о котором Преображенская думала по дороге в Москву. Еще во Владикавказе Мария Павловна слышала о том, что в горах Ингушетии живет иностранец. Горцы относятся к нему с почтением не только потому, что мужчине много лет, но потому, что он помогает в отдаленных аулах больным, принимает роды, дает рекомендации по сельскому хозяйству, выращиванию пшеницы, неизвестной ингушам. Он бродит по горам, вооружившись специальными палками. Иностранец живет уединенно, часто меняя место, избегая контактов с русскими. Подъезжая к горному селению на арбе, Мария Павловна увидела, как молодой проводник привстал в знак уважения, когда появилась фигура пожилого человека. Преображенская хотела сойти и познакомиться, но мужчина быстро направился к зарослям кустарника, в которых скрылся. Ее принимали в ингушской семье, предоставив отдельную комнату — «кунацкую». Оказалось, что в этой комнате накануне ночевал иностранец. Мария Павловна допытывалась о нем, стремясь узнать хотя бы имя, но хозяева молчали. Преображенская нашла записную книжку, оброненную среди многочисленных подушек на кровати, застеленной шерстяным одеялом. На комоде стояла керосиновая лампа, при свете которой Марии Петровне удалось прочесть записи по-французски. Утром путешественница заметила пропажу бараньей шкуры, которая висела на стене в ее комнате. Преображенская чувствовала, что иностранец прячется где-то поблизости, именно для него убрали «намазлык» — подстилку, которую ингуши используют во время моления.

Мальчик отвел ее в горы, к старинной башне из каменных глыб. В этом укрытии, непригодном для жилья, по-видимому, ночевал тот самый мужчина, которого Преображенская встретила на дороге. Ему приносили еду, для него убрали баранью шкуру из кунацкой. Агабек — так звали проводника — честно привел ее в башню, так же честно он предупредил иностранца, который успел уйти. Мария Павловна задумалась, как ей самой познакомиться с таинственным незнакомцем, который попросил вернуть записную книжку через мальчика. Преображенской пришлось прибегнуть к шантажу. Еще год назад, в прошлую экспедицию, она узнала, что Агабек с товарищами совершил святотатство: украл древнюю цепь из одного родовитого дома. На этой цепи висел котел для варки пищи над очагом. Для ингушей, которые славятся необычайным уважением к предкам, такая цепь является священным предметом домашнего обихода. Еще в древние времена за кражу святынь налагалась пеня: уличенный вор платил 9 коров, 1 быка, 1 кусок щелока и, кроме того, должен был зарезать барана. После революции эти законы изменились, но старейшина рода все еще имел власть, и мальчишкам грозили большие неприятности. Они украли эту цепь из баловства, Мария Павловна хотела взять на себя переговоры с главой семьи, в которой была обнаружена пропажа. Сейчас ей ничего не оставалось, как пригрозить Агабеку тем, что она расскажет о бесстыдном поступке.
Мальчишка пообещал, что он сделает все, чтобы заманить иностранца на праздник, который будет устроен в честь русской гостьи. Она так и не узнала, что предпринял для этого смышленый Агабек, но в доме богатого ингуша собрались все представители рода и тот самый мужчина, за которым охотилась Мария Павловна. Их усадили рядом на почетное место — деревянную кровать, покрытую войлоком, подавали лучшие куски зарезанного в их честь барана. Мария Павловна чуть-чуть попробовала курдюк из нежного бараньего сала, отщипнула от головы, грудинки. Все ели руками. После окончания трапезы подали полотенце, которым сначала Преображенская, а потом месье Шарль вытерли руки после жирного кушанья. Вместо приправы стояла глиняная плошка, наполненная молоком с черемшой, куда макали куски баранины. Горцы хорошо знали своих гостей, а гости понимали язык, на котором говорили вокруг. Во время трапезы велись обычные разговоры: о покосе, о скоте, об урожае кукурузы. Тема религии дипломатично замалчивалась, так как Преображенскую считали большевичкой.

После угощения Мария Павловна и месье Шарль, которому была возвращена записная книжка, вышли на улицу. Говорили по-французски о том, что происходит в мире, о целях экспедиции, о том, что Преображенской приходится страдать от отсутствия провианта, в частности, хлеба. Ведь местное население питается главным образом сыром, молочными продуктами и тяжелым ячменным или кукурузным «чуреком». Посевов ржи или пшеницы в горах почти нет. Месье Шарль рассказал, что он приучил уже несколько семей к выращиванию картофеля. За беседой они не заметили, как ушли по горной тропе далеко от аула. Был красивый закат, сильно пахли горные травы. Мария Павловна сравнила Ингушетию со швейцарским горным курортом, куда она уже наверняка никогда не выберется.

Месье Шарль вспомнил родной город в Нормандии, настоящий курорт, которому нет равных в мире. Преображенская заспорила. Алое солнце и дурманящий запах покосов, расположенных на головоломных высотах, где трава необычайно сочна и ароматна, располагали к шуткам и дурачествам со стороны женщины, к искренности со стороны мужчины. Он уже давно был опьянен возможностью говорить на родном языке, русской женщиной, у которой такие живые молодые глаза. Она не спрашивала ничего о том, как попал французский подданный в далекую первобытную страну. Это было табу — говорить о политике, за что месье Шарль был очень благодарен новой знакомой. Француз начал издалека. Мария Павловна женским чутьем поняла, что он сам расскажет о себе и расскажет все, как есть. Она не перебивала, а, наоборот, с большим остроумием подыгрывала. Месье Шарль заговорил о сумасшествии, только не о том, которое приходит во время влюбленности — месье уже очень много лет, мадам это хорошо понимает, так как сама давно перешла через рубеж «среднего» возраста. Он имеет в виду частичное помешательство. Да-да, кивала Преображенская. Она очень хорошо понимает: бывает так, что очень переутомишься от умственной работы — расчетов, составлений смет, ходатайств, а физическими упражнениями заниматься лень. Хотя она по-прежнему делает каждое утро гимнастику. Месье продолжил: наступает дисбаланс, некоторое помрачнение рассудка. Случается то самое частичное помешательство, которое способно изменить человека до неузнаваемости, сделав его опасным для общества. У некоторых душевнобольных обострения наблюдаются в определенный период — чаще почему-то осенью. Помимо таких сезонных заболеваний бывают суточные, то есть в определенное время суток, чаще всего по ночам. Преображенская насторожилась: все это уже не казалось игрой, но интерес возрастал, как во время прочтения остросюжетного романа.

Спускаясь по тропе и галантно подавая руку даме, месье Шарль рассказывал авантюрную историю. Утром 1888 года во французском курортном городке, расположенном на побережье Ла-Манша, произошло убийство. Мария Павловна не удержалась и вставила реплику: «Как странно — идиллический нормандский город, прославленный Клодом Моне, совсем не подходящее место для разбойников, которых скорее всего мы увидим здесь и сейчас?» Француз возражал: ингуши опасны только для тех, кто их кровно обидел. Конечно, на Кавказе нет и не может быть европейского покоя. Демон кровной мести летает над ним вечно. Здесь слишком много страстей и буйного помешательства! Но вернемся к Франции. В представлении русских его родной город не может восприниматься иначе, как на картине известного художника. Там изображено яркое солнце конца августа, цветущие гладиолусы, море, парусники, миролюбивые французы, радость и удовольствие, курорт одним словом. Тут месье слегка сжал локоть спутницы: «Мадам, для меня более странно прозвучало имя покойного — Андре Моне. Конечно, это просто совпадение, ведь убитый не был родственником Клода Моне, автора картины. Как бы то ни было, накануне вечером Андре, бизнесмен, добропорядочный семьянин, приехавший на время отпуска с женой, вышел из отеля окунуться в море перед сном…»

А между тем они с Шарлем, похоже, заблудились. Аул остался далеко позади, внизу раскинулась широкая терраса с кукурузным полем. В тени от каменной глыбы тропинка вилась змеей. «Интересно, а если змея? У нас ведь под рукой нет ничего», - подумала Мария Павловна. Рассказ Шарля, с одной стороны, ее забавлял, а с другой, начало расти беспокойство. Но женщина терпеливо слушала. Француз говорил, характерно жестикулируя. Оказывается, рано утром мальчик из пекарни, бежавший на работу через пляж, увидел лежащее тело на берегу. Человек был мертв, в его голове зияла кровавая рана. Тело покойного было совершенно голое, одежда аккуратной стопкой сложена рядом. «Послушайте, месье Шарль, а были ли враги у этого Моне?» - Мария Павловна вынуждена была задать наводящий вопрос, так как ее спутник замолчал, и как ей показалось, пауза была слишком долгой.

«У месье Моне была безупречная репутация, он представлял классического француза из провинции. Таких «выдержанных» людей можно сравнить с хорошим, старым вином», - отвечал Шарль. Преображенская посмотрела в его глаза, увидев в них бездонную тоску, остановилась посреди тропы. Он скучает по Франции, по привычкам милой его сердцу страны, какая-то тайна скрывается не только в этой детективной истории, которую он так живописно рассказывает, но в самой жизни этого чужого и неприкаянного человека. Мария Павловна вспомнила, как очень давно, до увлечения Кавказом, отдыхала на французском взморье, как каждое утро полоскала рот кирпичным бордосским, подражая местным жителям. Ей очень захотелось увидеть картины великого импрессиониста, отчаянно захотелось цивилизации, музеев и музыки. Она скоро уедет в Москву, а он, этот «французик из Бордо», уйдет опять в горы, чтобы укрыться? От кого? Преображенская спросила: «А что же Клод Моне? Ведь вы сказали, что он — уроженец этого городка, как же он отнесся к убийству?»

«Клод Моне? Он закончил работу за час до завтрака, он всегда работал по ночам, но наносил последние мазки утром, при свете восходящего солнца, назвал ее «Терраса в Сент-Адресс». Вышел на улицу. Городок не был таким, как он его изобразил. В августе во Франции жарко и пыльно, цветы сохнут, их поедают козы и индюки, одуревшие от жары. Редкий парусник приближается к берегу, а белые платья дам, прогуливающихся на набережной, на самом деле очень неопрятны и пахнут потом. В городе с парой тысяч населения трудно встретить даму, которую можно назвать незнакомкой. Днем вдоль моря прогуливаются провинциалки, записанные в местном отеле, и каждый гарсон знает их по имени. Французская провинция скучна, ленива, пропитана чесноком даже утром.

Простите, мадам, вернемся к Клоду Моне. Он успел ополоснуть рот кирпичным бордосским — по нашему обычаю — и уже подходил к почте, чтобы отправить открытку другу в Париж, как его чуть не сбил бегущий мальчишка с местной газетой». Преображенская зааплодировала: «Да вы, месье Шарль, сочинитель? Откуда вы знаете про кирпичное бордосское, вы угадали мои мысли? Но обещаю, больше не буду думать о постороннем, я — само внимание. Продолжайте же!»

«Таинственное убийство в отеле Дюпона!» - кричал продавец. Клод Моне купил свежий номер, в котором сообщалось: «Рано утром в Сент-Адресс совершено убийство. Вчера вечером коммерсант Андре Моне, прибывший с семьей на отдых, покинул отель, чтобы искупнуться перед сном. В 6.00 помощник пекаря наткнулся на тело месье Моне. Он лежал на пляже, у самой кромки воды с проломленным черепом. Месье Моне был раздет, рядом с телом найдены его вещи, аккуратно сложенные. В брюках обнаружен кошелек с пятьюстами франков. Убийство совершено не с целью ограбления». Газета указывала, что дело поручено лучшему сыщику Франции, комиссару Легре, которому уже направлена срочная телеграмма. В это время знаменитый комиссар полиции, герой мальчишек всей Франции, находился в Гавре, в трех километрах от Сент-Адресс.

Тем временем путешественники добрались до маленького аула. Из сакли вышла женщина, обратившаяся с просьбой к месье Шарлю посмотреть ее сына. Мария Павловна осталась на улице. Она разглядывала пирамидальные тополя, расположенные в долине, рощу и фруктовые деревья. Это была казачья станица. Совсем другая цивилизация, почти европейская, но такая далекая от той, о которой рассказывает сейчас Шарль. Преображенская отошла от обрыва, направившись к ручью. Стала перед ним на колени и протянула руку, чтобы зачерпнуть воды и напиться. Из-под самой руки выскользнула серебристая змея, извиваясь, поплыла через ручей. Мария Павловна восприняла этот знак, как предупреждение: нельзя расслабляться! Опасность всегда рядом.

Шарль появился, неся головку сыра, завернутую в тряпицу. Он получил вознаграждение за оказанную помощь. В ауле живет мальчик, у которого с детства дефект стопы: большой палец на ноге не вырос, а остался искривленным, маленьким уродцем. Видимо, в раннем возрасте был поврежден сустав. Преображенская сказала, что в России такую болезнь называют английской или рахитом. Ребенку нужно полноценное разнообразное питание. Видимо, дефицит мясной пищи и хлеба сказывается и на здоровье горцев. Месье Шарль скинул ботинок и показал свою левую ногу: она была изуродована. Оказывается, Шарля в детстве подвергли пыточной машине ортопедического заведения, сломав ему большой палец. Преображенская неприятно поежилась от такого совпадения. Она осведомилась: «Зато вас избавили от прохождения воинской службы, не так ли? Вы ведь не участвовали в первой мировой?» Француз не ответил, но очень странно посмотрел на спутницу, отчего ей захотелось немедленно вернуться в свое нынешнее обиталище — кунацкую. Отдохнуть, набраться сил для осуществления миссии, ради которой она приехала сюда.

Но месье Шарль и не думал так просто расстаться со своей новой визави. Медленно возвращаясь, он продолжал рассказ, полный мистики. Ночь наступала стремительно. Месье Шарль предложил переночевать в горах, но Преображенская упрямо тянула его вниз, к казачьей станице. По расчетам альпинистки она была намного ближе, чем то ингушское селение, которое приютило ее. Марии Петровне уже и не хотелось слушать продолжение выдуманной истории, очень похожей на французский детектив, но Шарль с нарастающим упорством все говорил и говорил.

Он расхваливал сыщика, который мог разгадать любое преступление. Имя его было на устах всей Франции, истории раскрытых преступлений не сходили с первых полос газет.

Ночь в горах сама по себе страшна, а тем более, если она проходит в компании с незнакомым человеком. Об этом думала Преображенская, спускаясь по каменистому склону. Шарль же вдруг заявил, что месье Легре никому не говорил правды: он совсем не обладал теми фантастическими особенностями, которые ему приписывали. Он на самом деле был от природы медлителен, педантичен, терпелив и чрезвычайно работоспособен. Когда его отправляли на расследование, он запирался от всех, уходя с головой в обозначенную зону убийства. Если труп находился в доме, Легре вынюхивал каждый сантиметр пола, мебели, рассматривал с предельной тщательностью каждую вещь. Ни одна пуговица, затерявшаяся на полу, ни одна оторванная нитка или волосок не проходили мимо его внимания. И терпение вознаграждалось: сыщик обнаруживал улики, ведущие к раскрытию преступления. Легре скрывал от начальства особенности своего характера, ему хотелось, чтобы все верили в его сверхъестественные способности. Он отправлял начальству рапорты, в которых не останавливался на подробностях своего метода.

Постепенно привычка приукрашивать вошла в норму, вместо пяти часов, потраченных на расследование, сыщик заявлял, что на разгадку преступления потребовалось всего пять минут. Победные рапорты требовали все более усердной работы. Обилие поручений изматывало сыщика, но он не отказывался ни от одного, и почти все дела доводил до раскрытия. Он спал по два-три часа в сутки, работая на износ. Преображенская остановилась: страшная догадка пронзила ее. Вот почему Шарль заговорил о сумасшествии! Но она не посмела перебить. Не видя спутника, она слышала лишь голос, становящийся по мере наступления темноты все более зловещим. Дальше идти было нельзя, они уже давно присели под какой-то расщелиной. Взволнованный рассказ француза не давал возможности приготовиться к ночлегу.

Да-да, мадам поняла верно: здоровье Легре пошатнулось. Ночами он просыпался несколько раз, его преследовали кошмары. Ему снился один и тот же сон многие годы: как он, сыщик, сам совершает преступление! К врачу полицейский не мог обратиться, это было бы концом карьеры. Когда комиссар прибыл в Сент-Адресс, некоторое время он находился в замешательстве. Исследовав кошелек убитого, он рассмотрел все его вещи, не обнаружив ни одной зацепки. Как уже было сказано, у месье Моне была репутация банального провинциала, не наживающего врагов по причине своей тупости и серости, того сорта заурядности, мимо которой возникает желание проскочить как можно быстрее. Коммерсант не разбогател, сводил концы с концами, живя сегодняшним днем и довольствуясь самым необходимым, как все буржуа средней руки. Мадам Моне ждала супруга в холле отеля до трех часов, периодически клюя носом. Консьержка ее видела и подтвердила, что мадам отправилась к себе ровно в три. Смерть месье Моне произошла в полшестого, поэтому мадам Моне была вычеркнута из списка подозреваемых. Сыщика не мог не заинтересовать и знаменитый однофамилец Клод Моне, который, по свидетельству близких, всю ночь находился в мастерской. Не найдя улик поблизости от места нахождения трупа, Легре стал изучать зону в радиусе пятнадцати метров. Он, как крот, рыл носом каждую пядь земли, то есть прибрежного песка. Когда наступила ночь, он не покинул пляж, а, вооружившись фонарем, исследовал берег. И вот — ура! — найдено то, ради чего он ползал на животе по мокрому песку. Сыщик смотрел на улику остолбеневшим взглядом, по лицу прошла тень. Мария Павловна инстинктивно взяла Шарля за руку. Она была влажной от пота.
…Комиссар блуждал всю ночь по вымершему курорту, а утром он появился в полицейском участке. «Месье!» - произнес он звонким голосом, полным гордости за себя, - «Я раскрыл это преступление. Вот перед вами гипсовый отпечаток ноги, оставленной на песке. Этот след принадлежит убийце, мужчине, подкравшемуся к своей жертве. Он был без обуви, в одних носках. Прошу особенно обратить внимание на то, что на отпечатке отчетливо видна деформированная стопа. Это и есть моя улика: у убийцы был искривлен большой палец на левой ноге! У меня нет сомнения, что я нашел отпечаток ноги человека, убившего Андре Моне».

Когда они вернулись в ингушский аул — месье Шарль рано утром проводил Марию Павловну до селения — путешественники не разговаривали между собой. Француз выглядел уставшим, Преображенская приняла серьезный вид: она готовилась к новому восхождению на Казбек. Альпинистка договорилась с горцами о доставке провианта. Ее знакомые пообещали направить погонщиков с ишаками на место стоянки экспедиции по пути к высокогорной метеорологической станции. Преображенская познакомилась с устройством маленьких примитивных мельничек, которые горцы устанавливают на берегу горного потока. Мария Павловна тепло простилась с французом, который сразу же, доставив спутницу в целости и сохранности, ушел в горы. Она и не вспоминала об этом чудаковатом старике. Лишь в поезде задумалась: а был ли он французом? С какой целью придумал эту странную историю про убийство и зачем затеял разговор про сумасшествие? Хотел ли он так развлечь ее или сообщить иносказательно какие-то факты? Сколько ни восстанавливала в памяти ночной разговор, Преображенская так и не нашла особого смысла в нем.

В редакции она зачем-то передала историю француза главному редактору и машинистке. Пожилой журналист старательно вырисовывал ее портрет и, казалось, совсем не слушал. Оля была потрясена. Она восприняла детектив, пересказанный незнакомцем, за чистую монету. Оля не читала ни Агаты Кристи, ни Конана Дойля, а тем более Жоржа Сименона, ее неискушенное воображение было покорено услышанной историей. «Кто же убил этого Андре Моне?» - допытывалась комсомолка. Мария Павловна сказала, что и сама не поняла. Возможно, это сделал сам месье Шарль.

Кажется, той ночью в Москве, находясь в странном возбуждении, Преображенская сказала что-то лишнее. Она сообщила сотрудникам редакции об одном психическом заболевании, которым страдают сомнамбулы. Эти люди не так безобидны, как принято считать. Ночью они теряют власть над собой и способны на агрессию. Особенно это проявляется в ночи лунного затмения, пусть даже частичного. Комиссара Легре признали сумасшедшим. Он разулся перед начальством, обнародовав изуродованную ногу, абсолютно совпавшую с гипсовым отпечатком. Легре с гордостью признал себя преступником, рапортуя о выполненном задании. Врачи определили редкий случай сомнамбулизма, когда человек во сне не отдает себе отчета и способен на что угодно. Преображенская вдруг вспомнила продолжение разговора в горах…
«Посадили ли его в тюрьму?» - спросила Мария Павловна. «Да, но только частично. Адвокаты Легре смогли доказать, что он опасен только ночью, поэтому днем его выпускали. Впрочем, никто не знает, где сейчас знаменитый сыщик. Наверное, он вошел в историю сыска или в литературу», - улыбнулся месье Шарль…