Три открытия

Открытие первое.

Суббота.

       Я сидел на берегу речки, крепко сжимая в руках одностволку ИЖ-17, прислушиваясь хлопкам далеких выстрелов. Шум стрельбы нарастал, приближаясь ко мне слева, преследуя летящих над рекой уток. Я внимательно следил за утками. Они подлетали ко мне все ближе и ближе - вот уже даже клювы можно рассмотреть – я вскинул ружье, но кряквы вдруг отвернули и прошли стороной. Я снова сел на траву, вытер о штаны мокрые ладони и стал ждать, пытаясь смотреть одно-временно на воду и в небо, в надежде увидеть пролетающих прямо надо мной уток или выплыв-шую из камышей лысуху. Дичь не заставила себя долго ждать. Метрах в десяти от меня из при-брежных камышей осторожно выглянула молодая лысуха. Чувствуя, как колотится сердце, я поднял ружье, прицелился и… щелк! Торопливо взвел курок и снова вместо выстрела услышал металлический щелчок. Лысуха заметила меня и юркнула в камыши, а мое ружье снова издало только характерное щелк. Какая досада - из-за осечки упустить верную добычу! Я раскрыл ружью и с удивлением посмотрел на пробитый ударником почти насквозь капсюль. Это была не осечка, это я просто забыл перезарядиться!
Вот так начиналось мое первое открытие на утку. Не смотря на то, что всю прошлую осень и зиму я охотился с отцом на куропаток и зайцев, я все же допускал такие досадные промахи, свойственные, вероятно всем начинающим охотникам. В тот раз я не только поехал на мое первое от-крытие, но и вообще впервые стрелял водоплавающую дичь, не считая нескольких добытых в прошлом году лысух.
На место прибыли часа в два дня. Наша бригада расположилась на краю посадки, неподалеку от целого каскада ставков. После сбора дров, последовало приготовление традиционной ухи и «по-правление» глаз, что являлось необходимым условием успешной стрельбы, а стрелять было по-чем.
Должен сказать, что в последующее несколько лет я ни разу не видел столько дичи на открытии охоты. В тот раз, когда мы еще только подъезжали водоему, мне казалось, что на воде нет сво-бодного места от такого огромного скопления лысух и уток. Мое воображение уже рисовало мне горы набитой дичи, однако, на практике все оказалось немного по-другому. Утки упорно не хо-тели пролетать надо мной. Каждый раз, когда канонада приближалась ко мне, я вскидывал ружье, но лишь разочаровано видел, как птица проходит стороной или падает, сбитая более удачливым охотником.
Один старый охотник из нашей бригады, назовем его Петрович, устроился правее меня, на повороте реки. Мне было хорошо видно, что утка, которая облетала меня стороной, потом неизменно «заходила» на него. Он стрелял и стрелял, но почему-то все время мимо. Даже тогда, когда утки пролетали очень низко над ним. В конце - концов, расстреляв изрядное количество патронов, он хорошенько приложился к горлышку извлеченной из-за пазухи бутылки, завернулся в брезенто-вый плащ и улегся спать прямо на берегу. Как потом оказалось, он так волновался перед открытием, что пришлось выпить некоторое количество «успокоительного». Но, видимо, с «успокоением» он слегка перестарался и забыл засыпать в патроны дробь. Так что, отчаянно матерясь, об-стреливал уток пыжами и клялся, что почти каждый выстрел попал в цель и если бы в патронах была дробь, ни одна утка не улетела бы!
Слева снова захлопали выстрелы, а летящий по небу чирок, демонстрируя высший пилотаж, уворачивалась от дроби. Я увидел, как охотник, занимавший позицию метрах в тридцати слева от меня, прицелился и выстрелил, а в следующее мгновение хлопнул и мой выстрел, после которого чирок кувыркнулся в воздухе и упал на траву. Сосед не успел преломить стволы, а я уже крепко сжимал в руке чирка, который, к слову сказать, упал в нескольких метрах от моего соседа.
- Я ведь стрелял последним, – затараторил я взволнованно, - он, ведь упал после моего вы-стрела?
 охотник улыбнулся и кивнул.
 - значит, он мой? – охотник снова кинул и я, не веря в свое счастье, побежал обратно.
Честно говоря, я сомневаюсь, что попал тогда в этого чирка, хотя кто знает?
Скоро мне надоело сидеть на одном месте, тем более, что утка редко пролетала надо мной. Я ре-шил перебраться на то место, где спал Петрович. Пройдя немного дальше него, я устроился у просвета в камышах. Тут мне было хорошо видно, что делалось на воде и как раз надо мной пролегал маршрут, по которому периодически пролетали утки.
Тут со мной случился, так сказать, небольшой конфуз. Дело было вот в чем. Пока я стоял и ждал уток мне, да простят читатели такие подробности, до смерти приспичило по нужде. Я повесил ружье на плечо и отвернулся к камышам. Тут слышу – выстрелы близко. Оглянулся через плечо, а прямо на меня летит здоровенный такой селезень. Я срываю с плеча ружье, тщательно выцеливаю и стреляю. Естественно мимо, ибо ни о каком упреждении в то время я и не думал. Селезень, как ни в чем небывало полетел дальше, а я только с досадой посмотрел ему вслед. В это время из камышей у противоположного берега (а речка довольно узкая) на лодке выплывают два мужичка и, хохоча, спрашивают: « из какого ствола стрелял?». Я им вполне серьезно говорю, что у меня одностволка. А они ржут, так что грести не могут и на меня пальцами показывают. Тут и до меня дошло, в чем причина их веселья. Смутившись, я пробормотал себе под нос что-то вроде адреса, по которому им надо плыть, и застегнул штаны. Вот такой вот конфуз.
Стало смеркаться. У меня в патронташе оставалось всего два патрона, а из добычи был только чирок. Вдруг по воде пробежала небольшая тень. Я поднял и увидел, что почти у меня над голо-вой пролетает крыжень. Я быстро вскинул ружье и выстрелил почти вертикально вверх. Утка кувыркнулась и упала в воду. Как я обрадовался! Но, оказалось, что рано. Сбитая птица была только ранена. Немного потрепыхавшись, утка медленно поплыла в камыши напротив.
- добивай скорее! – крикнул мне охотник, стоявший чуть в стороне, но в этих самых камышах.
Я перезарядился и стал целиться.
- прям под него цель, в линию воды!
Я выстрелил, но снова промахнулся.
- еще раз давай! – кричал мне все тот же охотник.
- Патроны кончились.
- Что ж, закон охоты знаешь? – спросил он.
- Какой?
- Кто добивает – того и дичь. – Он добил подранка и забрал его себе.

Вот так я познакомился с одним из самых хитрых охотников в нашей бригаде Рубаном. Мне бы-ло ужасно досадно. Я возвращался в лагерь и думал, что Рубан поступил со мной несправедливо. Честно говоря, я до сих пор немного, в самой глубине души, держу на него обиду, хотя прошло уже лет десять. Справедливости ради стоит заметить, что много позже он внес свою лепту в мое обучение меткой стрельбе.
По пути я встретил отца. Он подстрелил пару - тройку лысух и одного крыжака, которого теперь искал в густой высокой траве. К этому времени уже почти стемнело, а фонариков у нас не было, так что крыжака мы не так и не нашли.
Посреди полянки жарко горел большой костер. Вокруг за импровизированным столом сидели вернувшиеся с берега охотники, весело обменивались впечатлениями, шутили, смеялись, вспоминая забавные случаи, происходившие на охоте.
В большом ведре, которое стояло рядом с костром дымилась горячая похлебка из рыбы и первой дичи. Я набрал себе в миску с аппетитом поел. Невозможно передать вкус этого блюда. Только охотник сможет понять, о чем я говорю.
Бригадир Юрий Палыч сидел под кустом и что делал со своей добычей. Когда я подошел ближе, он объяснил мне, что для того, что бы дичь не испортилась, ее нужно выпотрошить, а тушку на-бить травой.
- Конечно, крапивой лучше всего, она хорошо «консервирует», но и осока сгодится. – Говорил он.

Вняв его советам, я обработал своего чирка и отцовских лысух, сложил их под машиной и, вы-тащив из рюкзака бутылку красного сухого вина «Механджийское», устроился возле костра. Тесть Рубана, Владимир Афанасиевич, которого все называли просто «дед» или «дедушка» играл на баяне. А сам Олег Сергеевич Рубан азартно травил очередную байку о том, сколько кабанов он завалил одним выстрелом. При этом речь его настолько искусно перемежалась матом, что ес-ли бы слова светились в воздухе, то получился бы замысловатый узор, который даже не снился самым искусным вышивальщицам. Конечно же, попутно выпивалось такое количество водки, которое может выпить только наш человек, предки которого еще в Куликовской битве принимали участие.
       Вообще, за несколько лет общения с охотниками, у меня сложилось впечатление, что некоторые представители охотничьей братии выезжают на природу исключительно для того, что бы на-питься водки до чертиков и вволю поматериться. Вот только если пьют они прямо-таки профессионально, то матерятся в большинстве своем очень неумело. Мат в их исполнении – это нр что ионе, как поток грязной бессвязной ругани. Такие люди похожи на вырвавшихся из-под роди-тельской опеки школьников, которые пытаются казаться взрослыми и очень крутыми. Лично у меня такое поведение вызывает лишь снисходительную улыбку. Другое дело Рубан. Он использует матерный язык очень умело и всегда к месту.
Я прихлебывал вино и смотрел в костер, в середине которого горело, переливаясь черно-красно-оранжевым светом большое акациевое полено. Зрелище это столь завораживающее, что я не мог и не хотел отвести от него взгляд.
Мой непроизвольный транс нарушил пожарник Олег - коллега Рубана. Он тоже впервые был на открытии.
- я вот лыску ободрал. – Показал он мне тушку. – А что если ее на костре изжарить?
- Давай, - согласился я, - только вертел надо из ветки вырезать.
- Та на фига тебе вертел?! – гаркнул прямо над ухом Олег Сергеевич.
– фигли тут жарить! – он схватил тушку и швырнул ее в самую середину костра. – Щас на углях нормально изжарить-ся и «аус вайс»!
«Аус вайс» – это любимая присказка Рубана, особенно, когда он выпьет. В переводе с немецкого это означает «ваши документы».
Не прошло и пяти минут, как Олег Сергеевич выхватил птицу из огня, объявив, что она уже го-това. На все наши возражения он отвечал, что все нормально, под водочку пойдет! Однако, отку-сив кусок сырого птичьего мяса, он сплюнул на траву и бросил лысуху обратно. В конце концов, несчастная тушка была доведена до полготовности и покрыта хрустящей корочкой. Вина в моей бутылке оставалось уде меньше половины. Я рвал зубами полусырое мясо, не замечая капающей крови, и представлял себя персонажем произведений Роберта Говарда - если не сами Конаном Киммерийцем, то веселым наемным солдатом – джентльменом удачи.
Когда вино было выпито, а костер почти полностью прогорел, стихло веселье охотников, сменившись могучим храпом и пьяным бормотанием во сне, я кое-как добрался до своего спального мешка, с трудом стянул сапоги и завалился спать. Свое ружье (разряженное конечно), что бы не лежало на сырой земле, я то же запихнул в спальник. Однако сразу уснуть мне не удалось - сы-рое птичье мясо оказалось несовместимым с моим желудком и мне пришлось совершить недол-гую прогулку. Вернувшись, я бросил полный восхищения взгляд на мерцавшие в ночном небе звезды и мгновенно уснул.


Воскресенье.


       Что меня всегда поражало в Рубане – это то, что, сколько бы он ни выпил вечером, все равно поднимется на зорьку. Вот и в тот раз, я еще только протирал глаза, силясь понять, что сейчас – ночь или уже очень раннее утро, а Олег Сергеевич, пропустив сто граммов для поправки здоровья, направился в сторону водоема, быстро растворившись в предрассветных сумерках. Поеживаясь и зевая, я выбрался из спальника, натянул сапоги и тоже пошел к ставку. Серело, когда я устроился на берегу, умудрившись сесть на куст какой-то колючей травы. Поерзав немного на нем, я попытался пересесть, но спросонья никак не мог переместиться на достаточное расстояние и, раз за разом, снова садился на тот же самый куст. В конце концов, я прекратил бесплодные попытки устроиться поудобнее и, положив голову на колени, задремал.
       Заряженное ружье лежало у меня на коленях. Услышав приближающиеся выстрелы, я поднимал голову, что бы высмотреть на утреннем небе силуэт летящей утки. Хлопал мой выстрел, рас-катываясь по поверхности воды, утки летели дальше, а я снова погружался в сладкую полудрему.
       Наконец утренний туман, стелившийся по воде, растаял, солнце стало пригревать и я вернулся в наш лагерь. Возвращались с зорьки другие охотники, а те, кто на зорьку не ходил тяжело вы-ползали из спальников и машин. Они зевали, почесывались, а вид имели весьма хмурый по причине тяжкого похмелья. Неугомонный Рубан, вернувшись с зорьки с двумя крыжнями, уже сидел за импровизированным столом и травил очередную байку о том, как он однажды пулей подстре-лил утку, при этом половина утки упала, а другая половина продолжала лететь дальше. Попутно наш доморощенный Мюнхгаузен успевал опохмелять каждого вновь прибывшего к столу.
       Через некоторое время похмельный синдром ослабил свой хватку и, проспавшие зорьку охотники, среди которых был и мой отец, потянулись к воде.
       Юрий Палыч тщательно прицелился в плавающую под противоположным берегом лысуху и выстрелил. Я заметил, как откатился под действием отдачи сцепленный с затвором ствол его МЦ-21, а на траву упала стреляная гильза. Лысуха взмахнула в последний раз крылом и замерла, покачиваясь на воде.
- а доставать как? – с просил я.
- А вы сейчас пойдете туда – Юрий Палыч махнул рукой вдоль водоема, дойдете до «аппендицита". Там всегда лысуха, крыжни сидят в такое время, а обратно пойдете по тому берегу. Подберете лысуху и оставите себе.
       Наше с отцом продвижение к указанному «аппендициту» проходило без особых приключений. Характерный для наших широт пейзаж: справа подсолнухи, слева плавни. Из камышей с раз-дражающей частотой вылетали «свечой» чирки - трескунки и, с характерным «треском» скры-вались из виду прежде, чем я успевал вскинуть ружье. Мое решение идти по плавням не принес-ло желаемого результат. Чирки продолжали невозбранно улетать, а я лишь набрал в сапоги во-ды.
Наконец мы вышли к намеченной цели. Посреди круглого, метров пятьдесят в поперечнике, «аппендицита» беззаботно «паслась» огромная стая лысух, которые для конспирации смешались с домашними гусями. Гуси завидев нас и опознав нас как охотников организованной толпой покинули акваторию и пошлепали по направлению к стоящему невдалеке сараю. Сидящий на берегу рыбачек, закрепил в глинистом грунте удочку и с хитрой улыбкой залег за ближайшим холмиком. Пока «сцена» подготавливалась к спектаклю, мы с отцом заняли свои позиции: он стал на берегу, возле холмика, за которым ждал развязки рыбачек, а я зашел с воды, так как сапоги все равно уже хлюпали и в этом отношении терять мне было нечего.
       Первые выстрелы прогремели с берега. Отец «положил» одну лысуху, а остальные птицы побежали по воде прямо на меня, угрожая сбить меня с ног и растоптать. Вот тут уж я повеселил-ся! Стреляные гильзы сыпались в оду нескончаемым потоком, я перезаряжался и стрелял не целясь. К тому моменту, как мимо меня пробежала последняя птица, ствол раскалился, а боезапас был израсходован почти на две трети. Итог: две лысухи. Одна отца, а другая - моя. Когда над водой рассеялся густой пороховой дым и перестало греметь эхо выстрелов, я собрал добычу, и мы пошли в обратный путь, но по противоположному берегу. Подобрав лысуху, подстреленную бригадиром, мы благополучно вернулись в лагерь, как раз к тому моменту, как Рубан заканчивал свой исключительно правдивый рассказ о том, как он ловил зайцев шапкой.
       Ровно год спустя я снова приехал «открываться» с тем же коллективом на тоже место, но это уже другая история.

       
Открытие второе.

       Бригадир нашей охотбригады Юрий Палыч громко ругался с каким-то очень пузатым, но судя по всему очень важным и непременно самым главным ( в своих собственных глазах) военным – не то полковником, не то подполковником, короче почти генералом. Почти генерал бил себя кулаками в грудь и щедро брызгал слюной, убеждая Юрий Палыча в том, что наш коллектив должен немедленно покинуть это место и угодия вообще. По его словам, мы приехали на ИХ МЕСТО.
       Рядом с большим военным начальником уныло перетаптывался с ноги на ногу парнишка – сол-дат срочной службы. Видно решили бравые вояки от трудов ратных отдохнуть и уток пострелять. А чтоб охотиться было комфортнее, прихватили с собой полевую кухню, повара и чуть не взвод солдат в качестве прислуги. Ну там, ружье «барину» зарядить, рюмочку поднести, за уткой убитой сплавать. А ночью беречь сон будущих генералов, отгоняя от них назойливых комаров.
       Так уж вышло, что вся эта братия остановилась аккурат в той самой посадочке, в которой в прошлом году праздновала открытие охоты вся наша бригада. И костер воеводы развели на том самом месте, где ровно год назад, под чутким руководством единственного и неповторимого Олега Рубана жарилась на открытом огне, а точнее непосредственно в нем, в самой серединке, свежедобытая и свежееободранная лысуха. Та самая, которая, ровно через пять минут после на-чала жарки была съедена и даже, кажется вместе с костями. Ее подрумяненное, ароматное, но почему-то все еще кровившее мясо обильно запивалось водкой (а в моем случае красным вином).
       То есть приехали генералы на НАШЕ место, только раньше нас. Хотя, если честно и здраво рассудить, то это такое же НАШЕ место, как и ИХНЕЕ. Место это ВСЕХНЕЕ, как и угодия, то есть для всех. Как в детском мультфильме поется «карусель, карусель – кто успел, то и сел». Или немного не так там поется? Не помню, но суть та же. Видимо Юрий Палыч был тоже такого мнения и сказал свое последнее в этом споре слово, разом расставив все точки над «и».
 - Положено стоять друг от друга на расстоянии тридцати метров, значит так и станем! Берег длинный всем места хватит! – сказал, как отрезал, развернулся и ушел распаковывать вещи.
       Мне вообще нравилось, как Юрий Палыч легко мог находить решение спорных вопросов. Од-нажды, на открытии на зайца у него возник спор с одним охотником из серии «чей заяц». Охотник истово доказывал, что заяц упал именно после его выстрела. Бригадир молча отошел в сторону, быстро и сноровисто содрал с зайца шкуру. Заяц был бит с левого боку, то есть со стоны Юрий Палыча, а с правого боку (оппонент бригадира стрелял именно с той стороны) входных отверстий от дроби не было вообще. То есть абсолютно.
       Одно из наставлений Юрий Палыча, которое он давал молодым охотникам на открытии на зайца, мне запомнилось особенно:
       - дичь, она видит х..во! - с жаром объяснял он стрелку «на номере», который выпустил зайца
– видишь, что заяц на тебя идет – прижмись к дереву и не шевелись! Он тогда тебе прямо под ноги прибежит и… - а дальше перечислялись возможные действия зайца, вплоть до вступление с охотником в половую связь.
 Впрочем, я отвлекся.
       Итак, разбили мы лагерь не очень далеко от прошлогоднего места. Хоть не в тени деревьев, но около очень живописной скирды соломы, испещренной мышиными норами. Я был откоман-дирован к реке за водой для традиционной ухи. Рыбу для ухи, как всегда привез с собой Рубан. Он ее и чистил, весело рассказывая очередную, несомненно абсолютно правдивую историю.
       Костер разгорался, стол накрывался и в воздухе стояла атмосфера праздника. Праздника, кото-рого нет на календарях, но который ежегодно отмечают во всех уголках нашей необъятной роди-ны сотни тысяч молодых и не очень, самых разных мужиков, дедов и совсем зеленых еще пацанов, вроде меня, все те, кто раз и навсегда по самые уши трескался в рыжую озорную девку по имени Охота. И пусть до хрипоты, до полной потери голоса, до кровавой рвоты дерут глотки псевдоученые «защитники» животных, всевозможные «зеленые», «гринписовцы» и прочие бездельники, доказывая что охота аморальна, что это пережиток прошлого и тому подобную ерунду, я говорю – охота была, есть и будет! Не вытравить эту страсть из наших душ, каленым железом не выжечь. Особенно из души славянской. Самой загадочной из всех душ. Еще Тургенев писал:
       « Вообще, охота свойственна русскому человеку: дайте мужику ружье, хоть веревками связан-ное, да горсточку пороху, и пойдет он бродить, в одних лаптишках, по болотам да по лесам с ут-ра до вечера. И не думай те, чтобы он стрелял из него одних уток: с этим же ружьем пойдет он караулить медведя «на овсах», вобьет в дуло не пулю, а самодельный, кой-как сколоченный жеребий – и убьет медведя; а не убьет, так даст медведю себя поцарапать, отлежится, полуживой дотащится до дому и, кола выздоровеет, опять пойдет на того же медведя с тем же ружьем».
       Словно в подтверждение этих строк, которые я вспомнил тогда, заедая горячей пахнувшей дымом костра ухой, пятьдесят граммов водки «за праздник», кто-то рассказывал историю об охотнике, на которого неожиданно вышел кабан. Кабан был ранен и в слепой ярости кинулся рвать стрелка и рвал его до тех пор, пока подоспевшие товарищи не добили зверя. А раненный, отлежавшись в больнице и поставив побольше свечей в церкви за то, что жив остался, с новым азартом охотился в следующем году на кабана.
       Вот так, с байками и былинами, с горячей ухой и холодной водкой скоротали мы время и на-ступил долгожданный «час ИКС».
       По сигналу красной ракеты над водой началась яростная пальба. Стреляли залпами и беспоря-дочно, одиночными, дуплетами и даже очередями. По уткам, лысухам, чиркам и просто в небо, ради приличия делая вид, что стреляли прицельно. Да, чуть не забыл! А из лагеря военных никто так и не вышел на берег ни к сигналу ракеты, ни позже.
 Как я сам отстрелялся, не помню. Но, наверное, не очень, раз не запомнилось. А как стемнело, собрались все возле большого костра праздник души охотничьей праздновать. Главное блюдо – похлебка из первой добытой в новом сезоне дичи. Ничего вкуснее на свете нет этой похлебки! Но есть ее надо раз в году и непременно в день открытия, а иначе теряется особый неповторимый ее вкус. И что же за праздничное застолье без обильных возлияний?! Уж сколько тостов было поднято за удачу и вспомнить нельзя, но видимо по этому все охотники (или почти все) люди исключительного везения в любых делах.
       Отзвучали тосты и песни, доелась похлебка и уставшие, но очень веселые охотники повали-лись спать. Кто в машине устроился, а кто на свежем воздухе в стогу сена, а иные (не будем показывать пальцами на Рубана) и вовсе у костра.
       Его, кстати, прямо патологически тянет к огню. Недаром ведь, пожарным работает! Редко какое открытие обходится без того, что бы Олег Рубан не обжегся, а когда-то, говорят, он вообще загорелся, уснув у костра, но это отдельная история.
       Обрушилась на наш бивак открытый летняя ночь. Правда, наш бивак вовсе не тих, не такой, как у Лермонтова в известной поэме, нет. Наш бивак звучал на всю широкую украинскую степь разноголосым храпом. Храп был художественный: с присвистом, причмокиванием, бормотани-ем, вдобавок густо замешанный на перегаре. Последний фактор могло бы обеспечить надежную защиту от комаров, если бы наши комары, в процессе эволюции, не приобрели бы стойкий иммунитет к самому сильному водочно-пиво-луково-чесночному перегару. Пострадали разве что сверчки, которые не могли перекричать спящих охотников.
       У многих людей, не бывавших на охоте, а особенно у женщин, может сложиться впечатление, что охота – это сплошная пьянка и дуракаваляние. «Зачем переться куда-то, тратить деньги, время и силы? – скажут они – лучше бы с семьей побыли, ковер выбили, например, бездельники! Водку можно и дома пить!» Что ж, в некоторых случаях так и есть. Однако лично я в охоте на-хожу для себя совершенно иной смысл. Для меня охота – это, прежде всего, общение с природой, способ оторваться от городской повседневной суеты, погрузится в другой мир.
       Вот взять хотя бы звезды. Вроде везде одинаковые, что в городе, что в поле. А в городе часто мы на них смотрим? Всегда ли можно рассмотреть звездное небо сквозь пелену смога и пыли больших городов? А тут, всего лишь в нескольких десятках километров от города в небе можно увидеть настоящие алмазные россыпи. Как будто все звезды, которые были над городами, спаса-ясь от смога, прилетели сюда, на чистое небо.
       А еще охота это хорошее средство от стрессов. Припекло, скажем, тебя жизнью, наболело в душе, злость и обида невысказанная на начальство накопилась. Тогда выйдешь в чисто поле, поставишь ноги покрепче, наберешь воздуха полную грудь - и как заорешь! Да погромче, подоль-ше, до хрипоты, до потери голоса! Сразу полегче становится. А еще можно фотографию началь-ника на пень прикрепить и лупить по ней пока стволы до красна не раскаляться! А потом подой-дешь, плюнешь на то, что от фотки останется и рифленой подошвой в землю сырую поглубже впечатаешь! И так сразу на душе полегчает, что кажется, будто крылья за спиной выросли. Не верите? Спросите любого психолога или психотерапевта – чистая правда! А алкоголь лишь помогает снять психологические «барьеры», раскрепостить сознание, так сказать.
       И конечно же, на охоте, предоставляется хорошая возможность узнать кто есть кто. На охоте, в условиях приближенных к экстремальным, человек рано или поздно показывает свое истинное лицо. Одни начинают «крысятничать» и хитрить при дележке дичи, другие готовы протянуть руку помощи в любой ситуации и тому подобное, в зависимости от конкретных условий. У нас в коллективе тогда получилось так.
       Поехал с нами один гражданин, имя которого я забыл, а если честно, то и вовсе не знал. Для удобства буду звать его Иван Иванович. Иван Иванович имел вислые казацкие усы и внушаю-щий уважение круглый живот. Возможно, что последнее обстоятельство и сыграло роль в Жизни Ивана Ивановича, когда он покупал автомобиль, потому что кроме как в «Волгу» такой атрибут зажиточного украинского мужика ( именно таких рисуют в мультфильмах) не влезал. Но не об этом речь. Наш казак был «в доску своим» парнем: громко пел, от души веселился, водочку ку-шал охотно и без меры. Потом долго клялся всем в верности и дружбе до гробовой доски, по-братски обнимался и даже, подарил кому-то добытую на вечерней зорьке утку. И, в конце – концов утомившись после насыщенного эмоционального дня, уснул у костра широко раскинув руки и со счастливой улыбкой на лице.
       Знаете, есть в сутках такой момент, когда ночь уже заканчивается, но еще темно и до утра еще далековато? Это момент самого крепкого сладкого сна. В этот момент и разбудил меня тихо и заботливо наш бригадир. Вставай мол, на зорьку пора. Будить и вставать надо тихо, что бы не нарушать покой тех, кто решил на зорьку не вставать. Зевая и поеживаясь, я выбрался из спального мешка, вытащил оттуда ружье (разряженное естественно) – его я туда положил, что бы за-щитить от сырости, - и стал рыться в рюкзаке, выуживая патронташ.
       Мерцали на небе звезды, готовясь погаснуть, растворившись в заре. Тихо кругом, даже лягушки молчали и сверчки притомились, наверное, и то же уснули. Только слышно было бормотание собирающихся охотников. Благодать! И в этот самый миг, бессовестно разрушая предрассветное волшебство, взорвался отборнейшим матом наш непроспавшийся полупьяный казак.
       Долго и обстоятельно он материл всех нас вместе взятых и каждого по отдельности, рассказывал, в какие отношения он вступал с охотой и клялся больше с нами не ехать! И все из-за того, что у него пропала… вся дичь! Да еще и патронов в придачу он найти не мог. Его вопли разно-сились по степи до тех пор, пока кто-то не сообразил подсунуть ему под нос бутылку водки. Выпив без малого пол-литра, Иван Иванович не только успокоился и забылся сном, но еще и изба-вил себя от опасности быть битым в морду теми, кому его слова пришлись, во-первых, не по душе, во-вторых, не по похмельной голове и, в-третьих, теми, кто просто очень хотел спать.
       Надо заметить, что у Юрия Палыча тоже мистическим образом исчезло около десятка патронов. Была выдвинута версия, что патроны и дичь могли упереть подкравшиеся ночью солдатики из соседнего лагеря. Не найдя этой версии подтверждений, Юрий Палыч философски пожал пле-чами, мол не корова пропала, бригадир собрался идти встречать зарю. Вдруг его за рукав дернул сын:
 - смотри, лиса! - рукой он показывал в сторону скирды соломы. В темноте и вправду блеснули два глаза.
 Лязгнул затвор бригадировского МЦ и тут «лиса» заговорила человеческим голо-сом:
 - Вашу мать! Уже и нужду справить нельзя! Юра, ты ж, блин, уже не первый десяток лет охотишься! - из темноты на свет фонарика вышел охотник, имени которого я тоже не помню, да и не знал я его, если честно.
       Охотник был немного близорук и потому носил очки. Они-то и по-казались блеснувшими в темноте «лисьими» глазами. Посмеялись, пошутили, но и поучительную историю то же рассказали.
       Поохала как-то компания охотников кабана стрелять. Долго они ходили, долго искали кабана. А когда добыли зверя, то на радостях напились сами до свинского состояния. И ладно, если бы домой поехали, так нет. Захотелось одному из них покуражиться, товарища напугать. Стал он, значит на четвереньки, и в кукурузе спрятался с краешку. А года товарищ мимо проходил, «шутник» громко захрюкал и так, на четвереньках стоя, из кукурузы и выбежал. А товарищ с пьяных глаз и перепугу, увидев что-то большое, серое («шутник» в фуфайке был и шапке ушанке) решил, что на него и вправду кабан выскочил. Вот и «зарядил» в «кабана» жаканом. Да так удачно, что пуля в одно плечо войдя, из другого вышла. То есть прошила «шутника» насквозь. Стоит ли говорить, что в больницу уже везти было некого? Так что, коллеги делайте выводы.
       Пока рассказывалась эта поучительная история, мы пришли на берег водоема и заняли свои места. Я стоял под небольшим камышовым островком. Глубина там была небольшая, да и забро-ды позволяли мне занять эту позицию.
       Простояв пару часов без единого выстрела (утка совсем не летала) я собрался, было уходить, но вдруг увидел, как справа от меня встает из-за горизонта солнце. Кто-то скажет: «подумаешь, невидаль – солнце вылезло!» а я тогда спрошу: «а часто ли Вам доводилось наблюдать восход, да еще не из окна квартиры, а вот так, «вживую»?» Это потрясающая красота! Говорят, что можно бесконечно смотреть на три вещи: как течет вода, как горит огонь и как работает другой человек. Но в то утро я узнал, что можно бесконечно, не отводя глаз смотреть, как встает солнце. В такой момент действительно понимаешь, что земля вертится. Хотя, может, это действительно, солнце катится с востока на запад? Нет, словами это не передать… И вдруг, на фоне этого чуда, в небе показались два летящих силуэта. Знаете, я когда-то видел летящие низко реактивные истребители. Так вот, это было очень похоже, только без воя и грохота!
       Мой выстрел был хорош! Я сбил ведущего. На большой скорости сбитая птица с громким плеском, ломая молодые камыши, рухнула метрах в двадцати позади меня. Я поспешил подобрать добычу и не поверил своим глазам: вторая птица возвращалась! Видно «ведомый» решил проверить, что случилось с лидером и вернулся. Я снова не сплоховал и в моей сумке лежало две сби-тых за утро утки. Правда, меня немного смущало то, что окраска у них была преимущественно серая, а клювы не плоские, но я все равно был горд собой. А у костра, куда вскоре вернулся, мне с улыбкой объяснили, что сбил я двух нырков, которые в еду мало пригодны, так сильно воняют рыбой и тиной. Это меня не сильно огорчило. Ведь на охоте добыча не главное. И пусть дома я скормил нырков собаке, выстрелы и восход навсегда остались в моей душе!
       
       Открытие третье.

 Суббота.

       Едва только показались вдалеке камыши, а едущие в машине охотники до рези в глазах всматривались вперед. Иные, открыв окна, высовывались наружу и, глотая дорожную пыль, старались рассмотреть много ли дичи на воде. Однако, когда охотники добрались до воды, их ждало разочарование: на водной глади мерно покачивалась одинокая чайка. Увидев охотников, чайка встрепенулась и улетела.
       По берегам водоема тут и там поднимались дымки от костров, обозначая стоянки других охотничьих бригад. Вновь прибывшие заняли свое место под солнцем, разложили костер и даже по-ставили вариться традиционную уху, но было как-то не весело. И даже когда уха сварилась и было выпито достаточно водки (хотя все знают, что водки никогда не бывает достаточно) все равно было невесело. И все потому, что к восемнадцати часам над водоемом так и не пролетело ни то, что ни одной утки, а вообще никого. Но ведь не зря на берег водоема приперлось столько охот-ников! Ко времени «икс» все они расположились у кромки воды, усиленно притворясь кустиками, кочками или, на худой конец, рыбаками. Был среди охотников и я. Я тоже занял удобное местечко и стал ждать. Время шло, гудели назойливо комары, а дичи все не было. Наконец, поч-ти на средину пруда выплыла не весть как оказавшаяся тут лысуха. Примерно с десятого выстре-ла я ее «положил». А доставать пришлось вплавь, вот. Кроме меня в тот вечер выстрелил еще ка-кой-то дурак на другом берегу по летящим лебедям. За что был вознагражден отборным матом и, кажется, еще крепкой плюхой. А может, это просто вода плеснула?
       Как бы там ни было, а пришлось нам возвращаться к костру еще засветло. И тут снова отли-чился Иван Иваныч. Ну, тот самый, что в прошлом году учинил дебош по поводу пропавших па-тронов и дичи. Так вот в этом году Иван Иваныч потерял не патроны и, уж тем более не дичь, а ключи от собственной машины. И, конечно же, как и в прошлый раз, наш герой уже успел изряд-но «принять на грудь». Его «Волгу» открыли быстро – сотрудник отца привез нас на своей машине, тоже «Волге». А вот ключи искали долго. В процессе поиска Иван Иваныч крыл матом всех и каждого в отдельности и был совсем на грани «отоваривания» по лицу, так как неосмот-рительно отозвался в нехороших выражениях о работниках милиции. А так как мой отец и его друг-сотрудник Валерий были именно из общества «Динамо» то ситуация накалилась чрезвычайно! От неминуемой расправы нашего героя спасли отец и сын «доценты». То есть Валерий Александрович и Андрей Шайканы. Они предложили нам переехать с ними в какое-то другое село, где жил их хороший знакомый то ли фермер, то ли председатель совхоза, точно не помню. А что нам собираться? Да только подпоясаться! Попрощавшись с честной кампанией и выпив «на коня», мы взяли в свой экипаж еще одного охотника и последовали в ночь (к тому времени уже стемнело) за машиной «доцентов».
       За окнами «Волги» клубилась пыль, ревел мотор и надрывалась магнитола. Плюс ко всему три здоровых мужика драли глотки не то, подпевая, не то, перекрикивая музыку. А я в это время, приняв максимально комфортное положение, спал здоровым сном, просыпаясь лишь тогда, когда машина подпрыгивала на очередном ухабе и я ударялся головой о дверцу.
Долго ли коротко ли, а выехали мы, наконец, на трассу и благополучно добрались до дома председателя. Потолков с ним не много, Шайканы велели нам ехать за ними. И вот совсем уж глухой ночью, когда спят даже сверчки, добралась наша компания на новое место. Кроме длиннющего деревянного грубо сколоченного стола удалось разглядеть только тлеющий костер, над которым был подвешен чан литров на пятьдесят. В чане оказалась похлебка с двумя утками, сваренными целиком, но без перьев. А на столе стояли три запотевших трехлитровки с водкой.
Мне впрочем, до этого не было никакого дела, так как я уснул лишь только забравшись в спальник.

Воскресенье.


       Утро на открытии иногда приносит не только похмелье, но и сюрпризы. В числе сюрпризов был небольшой ставок, оказавшийся в двадцати метрах от нашей новой стоянки и большая стая уток, круживших над ним с явным намерением сесть на воду. Похватав ружья, мы ринулись занимать удобные для стрельбы позиции. При этом все старались действовать как можно незаметнее и добирались до воды короткими перебежками, а то и вовсе ползком. И вот, уток от воды отделяло всего, каких ни будь пара метров, когда десяток ружей хищно потянулись стволами к целям, когда легли пальцы на спусковые крючки… с противоположного берега раздался одинокий выстрел – это сдали нервы у одного молодого охотника их местных! И ведь даже не попал! Утки мгновенно взмыли вверх и, уронив несколько какашек, унеслись прочь. Стоит ли передавать всю бурю эмоций, пронесшуюся тогда над ставочком, все многообразие и величие русского языка ( а некоторые слова я вообще слышал впервые) ? Да и возможно ли это? Ругайся, не ругайся, а утку не вернешь! И что оставалось делать? Правильно: подождать немного, покормить комаров, а потом допить все, что осталось со вчера и поехать домой. На этом можно было бы и закончить мой рассказ о трех открытия в селе с труднопроизносимым названием, если бы не еще одно приключение в то воскресенье.
       Так уж получилось, что в процессе прощания наши экипажи переформировались, и я с отцом оказались в одной машине с Шайканами. А «доценты» решили проверить по дороге еще одно маленькое, совсем крошечное болотце. И не зря. Болотце то находилось на старом выпасе. Имело оно овальную форму и было длиной всего метров десять, а в поперечнике и того меньше. Глубина была большая: местами вода доходила… до щиколотки. В общем, не болото, а так, лужа, окруженная с трех сторон камышом. И вот на этой луже сидело десятка два жирнющих, отборнейших крякв! Сидели они и нагло крякали!
       Я не аккуратно хлопнул дверцей машины и все это птичье воинство с шумом – гамом взвилось под облака. Досадно, но, как оказалось, не смертельно. Решено было подождать несколько часов, так как Валерий Александрович убеждал нас, что утки обязательно вернуться. Ну, спе-шить нам не куда, вот и стали ждать. Устроили мы себе в камышах «засидки», а точнее лежки. Нарубили ножами камышей, сплели их так, что бы вроде матов получилось и расположились на примерно равном друг от друга расстоянии. Сектора обстрела у каждого получились совсем кро-хотные, но такие сложности никого не испугали. И вообще, по сравнению с комарами, любые неудобства казались сущим пустяком. А комаров было много. Очень много. Просто неисчислимо! Эти твари пытались облепить открытые участки кожи сплошным ковром, но, благодаря реппеленту, все же не садились. Как вспомню – так вздрогну! Я столько комаров не видел до той поры никогда. Но, как уже было сказано, реппелент нас защищал, а солнышко и духота постепенно сморили всех нас на сон.
       Не знаю, сколько я проспал, а проснулся от хлопанья множества крыльев. В вырубленный просвет я увидел перед собой несколько уток и жахнул не целясь. Секундой позже, слева ль меня выстрелил Андрей, отцы молчали, а мы даже не успели перезарядиться, как утки снова улетели. Проснувшись от нашей стрельбы, отцы вышли посмотреть на результат и, ничего не увидели. То есть они увидели воду, плавающие по ней пыжи и снующих в небе стрижей. А вот убитых уток не было. Мы с Андрюхой добросовестно промазали!
       Впрочем, «пустыми» мы все же не уехали: Андрей настрелял на той луже несколько куликов, а я подбил пару горлиц возле села.
       Вот такими были три самых первых моих открытия «по перу».