suicid 2ч

РЫБНЫЕ МЕСТА

Незрячие обречены
Брести своей дорогой мглистой.
Мир увлечён самоубийством
Как угасанием волны.
(Кэнсин)

Мы сидели втроем на свежей могиле Модеста и молчали. Мы – это Иона, я и тезка мой Валентин. Что-то трогательное было в сцене прощания с умершим товарищем, какая-то молчаливая клятва вроде герценско-огаревской на Воробьевых горах. На следующий день я уезжал куда подальше от родных мест, поэтому прощание было не только с Модестом, но и с друзьями юности. Нас связывала не просто дружба, а какой-то казуальный план, если можно так сказать; в пиковые моменты жизни мы случайно сходились вместе, а потом опять разъезжались. Ну, с кого бы начать… Да вот хоть с Ионы.

1
Даже после самого сильного перепоя Иона никогда не опохмелялся, а шел себе в сарай и включал деревообрабатывающий станок. Не то чтобы ему нравилась столярная работа, просто шум распиливаемых досок, дрожь дерева в руках да грохот машины отвлекали от всякой боли.
А попадется под пилу сучок – и взвоет механизм дурным, вытягивающим душу голосом, заскребется металл о неподатливую плоть дерева, страх в голову вступит – и о похмелье забудешь временно. Помянет Иона в сердцах мать Христофора Колумба разными русскими оборотами, и на душе значительно полегчает. В противоположность Ионе Модест Петрович похмелялся всегда. Похмелялся истово и долго, как сильно пьющий русский мужик, хотя и считал себя Модест Петрович интеллигентом. Не в том толстовском смысле интеллигентом, коий никому зла не причиняет, а в самом всамделишном смысле. Т.е. человеком, зарабатывающим на хлеб насущный умственным трудом. Труд его был невелик, ибо подвизался он последнее время на ниве образования, а еще вернее, воспитания – он занимал должность классного руководителя в колледже какой-то промышленности. Кроме классного руководства он вел еще группу атлетизма в подвале того же колледжа, на сем умственный труд его и заканчивался. С другой стороны, Модест Петрович был, несомненно, умным человеком. Учился года три в медицинском институте, пока не выгнали, литературу любил истово и в живописи неплохо разбирался. А с наступлением новых перестроечных лет повадился ходить в церковь, дабы раскаяться в прошлой беспутной жизни: в разбое, учиненном по молодости, за который, впрочем, он отмотал уже положенный по закону срок. Религиозное увлечение своего друга неверующий Иона не одобрял. Но, видя, что характер Модеста Петровича улучшается – и пить тот бросил, только коноплей потихоньку балуется – Иона и сам задумался о силе духовного убеждения. Задумался и Библию прочитал всю, а Евангелие от Луки аж два раза. Но тут как раз оказия вышла с ГКЧП, после свержения которого Модест Петрович на радостях опять напился, да и помер. Плюнул тогда Иона на Библию, так как не видел справедливости в делах вокруг творящихся, а только сплошное воровство и мор. И жил себе дальше, в редкостные дни поминая друга своего и распиливая похмелье на следующие после попоек дни…

В день, когда ничего не предвещало событий, пришел к Ионе друг его Валентин. Был Валентин худ, даже поджар, что твоя гончая, был Валентин горбонос и отважен, а главное, был Валентин беден и желал от бедности своей избавиться. В отличие от Ионы, который жил бобылем, Валентин имел жену и двух дочек, и еще комнатную собачку, то есть про дом его сказать можно было «полная чаша». А можно было сказать и «скудная чаша», так как доходы валентиновы в перестроечные годы резко упали. Да это у всех так было, и удивительного в том ничего нет. Но все переживали состояние временной нищеты, наматывая соплю на кулак, а Валентин мириться с подобным никак не мог. Сидели Валентин с Ионой в летней кухне около натопленной печки, пили чифирь и разговоры разговаривали.
- Нет, ты мне скажи, - требовал Валентин, - почему какая-то мразь живет, как у Христа за пазухой, а я должен загибаться?
Иона к таким разговорам относился снисходительно и поддерживал их вяло.
- Вот в моем кооперативе, - продолжал Валентин, - есть один черт из Москвы; он ни хрена не делает, только ездит от дилера к шефу и от шефа к дилеру. Так вот, он своей бабе купил шубу норковую, серьги с жемчугом, кольцо за полтыщи и...даже и перечислять не хочется. Нет, ты скажи мне, за какие это заслуги? Почему я, как проклятый, пашу и пашу, а деньги мои в общак идут? «Чтоб дело развивалось»! А он, понимаешь, гребет из общака и в ус не дует. Вопросы были явно риторическими, как пишут в культурных романах. Так что Иона промолчал. Но сия прелюдия для чего-то предназначалась, не напрасно тут Валентин душу-то оголял перед приятелем, не напрасно. Вот и всегдашняя пауза наступила, которая неизменно наступает перед большим разговором. Пауза такая, как оттепель в природе, - хорошо вроде, тепло тебе, ручьи всякие журчат, а башкой понимаешь, что мороз – он еще вдарит, да такой, что лучше б и не было этой глупой оттепели. И вдарил мороз «от Валентина».
- Ты Куков знаешь? – спросил Валентин.
- Да так, - осторожно ответил Иона, - поверхностно знаю.
Куки был ребята серьезные, сиделые, и слава о них по всему городу ходила, ясно, что недобрая слава. Иона же столкнулся с близнецами-бандитами в раннем детстве, когда еще молод был и неопытен. Избили тогда пацаны Иону с другом его, крепко избили за то, что зашли они в чужой район без разрешения. Делу тому лет двадцать с хвостиком минуло, потому и сказал Иона – «поверхностно».
- Так вот, - продолжал Валентин, - эти Куки на шее у одного делавара сидят. Делавар кооператив держит, деньги крутит, а эти козлы просекли «рыбное место», пристроились к нему и сосут, и хорошо сосут. Отвадить – сечешь? – тогда нам КамАЗ дадут сразу и бабок полные карманы. Что скажешь?
Иона понял, что оттепель прошла и настало время серьезного разговора.
- В каком смысле отвадить?
- В прямом – морды набить, а не поможет – и завалить их нахер. Как ты, подпишешься?
- Завалить – это криминал, - уклончиво сказал Иона.
- Может, и не нужно будет валить, - чуть осадил Валентин. – Да там, в кооперативе, только Вовка Кук бесится, а братан его в тени сидит, козни плетет. Вовку-то мы завалим, я с ним после армии на танцах дрался.
Где-то за три улицы от летней кухни завыла мерзнущая собака. Иона подумал, что в таком маленьком городе, где они жили, где каждый друг друга либо лупил на танцах, либо угощал на свадьбе, либо еще как-то соприкасался, завалить без последствий не удастся. Боязни особой не было, так как зарабатывал Иона время от времени контрактной службой в горячих точках. Но был простой расклад не в их с Валентином пользу. И вслух только сказал Иона:
- Когда в кооператив идти?
- Завтра, - буркнул Валентин и допил почти остывший чифирчик. – С утра выходи к серпу-и-молоту на площади. За нами приедут.
Ночь Иона провел плохо – не спалось. Отказаться от предложения как-то стыдно было, связываться с криминальными авторитетами – страшно. «Но, если дело выгорит, хоть своих подниму», - подумал он, подразумевая под «своими» бывшую супругу Лельку с дитем. Засыпая, подумал еще, что слаб он внутренне, раз дитем такое дело оправдывает. Сильный мужик в любом случае хоть заработка ради хоть издали понюхал бы пороху – может, и повезет еще?
…И приснился Ионе кит – не кит, а громадная такая рыбина размером с военный аэростат. Сидели на этой рыбине Куки и сидел Модест с Ионой. Рыба-аэростат переваливалась с боку на бок и тряслась, так что удержаться на ней было очень сложно. Потом вдруг рыба взбрыкнула по-кобылячьи, и Куки посыпались вниз, а Иона чуть не полетел следом, но Модест схватил его невежливо за волосы и удержал. Куки летели вниз и махали конечностями так смешно, что Иона во сне захохотал и проснулся от хохота. Давно он уже не смеялся так искренне, может, даже с детства. Он вдруг уверился сразу, что все их с Валентином мероприятие обойдется, в смысле жертв, никого не придется валить, а если и настучат по морде, то самую малость и не ногами. Он Модесту верил живому всегда, так почему бы и мертвому не верить?
***
В кооперативе, куда их привезли, уже вовсю бушевал Кук со своей бандой. Банда была небольшая: сам Кук да какой-то здоровенный детина с наколками. Да какой-то убогий хромой мужичок, ковыляющий неподалеку от куковского «Жигуля». Иона стал прикидывать, как бы лучше схватиться с тем, в наколках, потому что отводил Валентину главную роль. Кооператив был какой-то задрипанный, хотя и двухэтажный, на второй этаж вела лестница со двора через большой деревянный балкон. Иона поднялся по лестнице и сел на балконе ожидать развития событий. Кук был мужчина хоть куда – широкоплечий, рослый, с красной характерной мордой много повидавшего в жизни человека. К тому же он нисколько не сдерживал свой темперамент, или, говоря литературным языком, пребывал в ярости. Оказывается, кто-то позвонил ему ночью и предупредил, что жить ему осталось всего ничего, а так как телефон у него был с определителем, Кук сразу просек, что звонок из Москвы.
- Кто?! Кто под меня копает? Ты, сука?! – орал он на бледного делавара, не ожидавшего такого развития событий.
Кук метался по сцене, напоминая Отелло в последнем акте, а роль Дездемоны играл десяток…э-э…так и тянет назвать их – «клерков», испуганно жмущихся к стенам. Да какие там, в начале девяностых, могли быть клерки? Так, шелупонь пузатая. Директор кооператива, он же делавар, сидел за столом внешне спокойный, но, как упоминалось выше, бледный. В момент, вероятно, выбранный Куком для кульминации, Отелло подскочил к директору и отвесил последнему звонкую оплеуху. Делавар откинулся и слегка позеленел лицом, совершенно вжившись в роль Дездемоны. Но последняя сцена удушения не состоялась, поскольку Кук вдруг увидел за спиной Дездемоны знакомого ему Валентина.
- Валентин? А ты какого х… здесь?
- Наниматься пришел, - хладнокровно ответствовал Валентин.
- Наниматься! И кем же?
- Камазистом, - уже не так хладнокровно сказал Валентин.
- Камазистом! Вы слышали? – обратился Кук к детине в наколках. – Валентин – камазист?! Да ты акселератор от баранки отличишь, чувак? Кати отсюда, куда глаза глядят.
И, обращаясь к делавару, высказал ему свое недовольство:
- Ты, падла, нарочно людей набираешь, чтоб общак разбросать в случае дележки. Я ж врубился в твой сучий план! Козел ты драный!
Подскочив к застекленной двери на балкон, Кук глянул на сидящего там
Иону и заорал ему через дверь:
- А ты – кто?!
Иона открыл было рот, но Валентин опередил его:
- Это мой друг – коммерсант.
Кук посмотрел на рваные кроссовки коммерсанта и решил заняться им плотнее. Он открыл балконную дверь, клубы морозного пара повалили в комнату, дверь однако за ним закрыть никто не решился.
- Так ты, значит, хочешь в мой кооператив устроиться? – грозно спросил Кук, возвышаясь над Ионой, яко Голиаф над еврейским мальчиком.
- Да я уже не хочу, - буркнул Иона. Он боялся упустить момент, когда Кук замахнется для удара; надо было опередить его, двинуть головой в живот, да желательно так, чтоб Кук слетел с лестницы, а там уж вытащить нунчаки и – дальше по ходу действия. Но Кук почему-то не ударил, а развернулся и кинулся вниз по лестнице к «Жигуленку», где дефилировал маленький инвалид. На балкон вышли делавар с Валентином и плотно закрыли за собой дверь.
- Хреново дело, - сказал мудрый Валентин, - у того хромого, что внизу, ствол. Кук его специально за собой возит, чтоб самому не сидеть, случись мокруха.
Зеленый делавар свистящим шепотом пролепетал:
- Я не виноват, это жена ему позвонила, дура, думала испугать.
- Как же! Его испугаешь, - сказал Валентин. – Ну, ладно, мы под стволом голые сейчас, надо сматываться. Созвонимся потом.
И Валентин с Ионой тоже спустились с балкона вслед за
Куком, однако тот прыгнул к Валентину, желая, видимо, выплеснуть злость хорошей зуботычиной. Момент был критический – сзади переваливался с ноги на ногу детина в наколках, у «Жигуля» ухмылялся хромой со стволом под полою, а на балконе зрителями выстроились все клерки. Не миновать бы Валентину с Ионой взбучки, но на их счастье в конторе зазвонил телефон, и делавар елейным голосом позвал Кука:
- Володя, тут тебя к телефону.
Он даже вынес на балкон телефон, дабы Кук мог разговаривать, не теряя друзей из виду.
- Пошли, - сказал Иона, тонко прочувствовавший ситуацию.
Валентин дернул усом и последовал за Ионой.
***
На следующий день Валентин, сидя в кухне у Ионы, развивал свои планы дальше.
- В открытую нам бессмысленно тягаться с ними – все-таки у них связи, оружие… А вот если мы их подловим на даче… - Валентин отхлебнул из кружки и продолжил, - тут им и кранты. Взрывчатку сделать – пара пустяков: взять селитры на химзаводе, добавить сахарной пудры – и готово, только рассчитать пропорции. Валить сразу всех надо. И Куков, и еще одного черта, он с Куками близко связан.
- Кто такой? – насторожился Иона, боявшийся, что под раздачу попадет кто-то из его знакомых.
- Да следак один, его из ментовки выгнали – вот он с ними и курит. Опасен тем, что может на нас милицию вывести в случае чего. Стуканет втихаря.
Среди знакомых Ионы следаков не было.
- Я как делавару нашему сказал, что взорвать Куков собираюсь, так он прям побледнел, - засмеялся Валентин.
- У меня один приятель есть, может, гранату продаст, - сказал Иона, смутно припоминая, где живет сейчас этот самый приятель.
- О! С гранатой мы – боги, - обрадовался Валентин.- Тачку бы еще, а то плохо безлошадному ходить. Ладно, об этом с делаваром переговорим. Может, он свою уступит? У него крута-ая!

Однако ожидания Валентина не оправдались В тот же вечер на тайной встрече с делаваром все планы его были разрушены. Потерпевший разумно счел, что связываться с такими отморозками – дело похуже, чем с Куками будет, поэтому раздал друзьям по десятке за труды и, хлопнув дверью той самой крутой иномарки, укатил.
- Не понял, - сказал Валентин, так и стоявший с десяткой в руке, - вот так лоханулись!
Иона же сразу все понял, сунул десятку в карман и сказал только:
- Жаль, на полтинник можно было раскрутить.
- Да что мне тот полтинник! – переживал Валентин. – КамАЗ накрылся…

Вспоминая потом ту историю, Иона подозревал, что они действительно могли выиграть в жизненной лотерее. Время было легкое, странное было время. Передел собственности мог осчастливить любого, только не зевай. Оружия еще не было, даже инвалид со старым стволом представлял из себя силу. Позже, когда вышел фильм «Брат», Иона поразился меткости образов – да, да, все именно так и было. Только в Питере денег не в пример нашему городку больше крутилось. Правда, в силу обычной русской неповоротливости, ни Валентин, ни Иона и в Питере не смогли бы раскрутиться. От подобных мыслей Ионе становилось скучно, он шел на пилораму и заводил свой станок. «А-а-а-а—а-а-а-аурррррррррврврвр!» - кричало дерево под пилой. «Ах, ты, мать-то вашу едрит да нахрен п…ладошкой», - ласково подпевал Иона. Ведь человеку бывает плохо не только с похмелья.

2
А потом пришла зима, хреновое время. Скука смертная. И холодно. Неизвестно даже, что хуже – скука или холод?
Скука, правда, длилась не очень долго.
«Кук! Я! А стрепет где?..»
Иона, придремавший было на диване, так и подскочил. А радио изгалялось: «Кукала Кука: Кук, галочьи станы во лбук. Кук его Гук!» Шла передача о поэзии серебряного века с его футуризмом. Иона даже рукой махнул – напрасные переживания! Однако вечером приперся как всегда обиженный Валентин и опять позвал на дело. На сей раз его что называется «обули» в собственном кооперативе. Он-де вложил деньги, а там вместо навара шиш, а виноват все тот же москвич, который бабе перстни золотые дарит. Главной проблемой на сей раз было найти москвича, ибо Валентин сморозил глупость, спугнув должника – Валентин пришел к москвичу с обтатуированным по всему телу парнем и поставил проштрафившемуся делавару «счетчик», после чего того и след простыл. Как оказалось, этот крутой мэн в татуировках даже не сидел ни разу, так что пришлось Ионе с Валентином снова расхлебывать кашу вдвоем. Дело страшно затянулось. Иона целыми днями ходил по злачным местам, кого-то выслеживал, пугал, показывал патроны от автомата начальнику кооператива, перехватывал на вокзале скользкого москвича…Но все было напрасно, в кооперативе твердо решили присвоить валентиновы деньги. И тогда приятели через месяцок мучений перехватили грузовик, везущий в кооператив водку, и сгрузили товар в надежном месте. Этот шаг сразу раскрутил колесо событий. Скользкий москвич пожаловался местной братве, та перехватила Валентина и поставила под ствол стартового пистолета – другого оружия, вероятно, не было. Валентин вел себя нагло и ссылался на ростовского авторитета, который-де его прикрывает. Шпана отпустила Валентина и назначила ему стрелку вместе с «авторитетом», роль которого досталась автору этих строк, необдуманно приехавшему из Ростова в эти веселые дни отдохнуть на родине.
- Куков-то там хоть нет? – хмуро спросил Иона пред выездом на стрелку.
- Не-е, куковята только. Есть один крутяк, откинулся недавно с зоны, Хасаном звать. Остальные – блатата местная, - успокоил друзей Валентин.
Я понимал, что дело – швах, пацана с «понятиями» мне сыграть не удастся. Выйдя во двор, я упражнялся в стрельбе из подводного ружья. Стрела летела криво, хотя и сильно. Еще были нунчаки текстолитовые. Иона скорбно гадал на Библии, надеясь, что хоть она обнадежит. «Сын человеческий будет избит и оплеван…» - прочел он вслух. И в это же время на улице завыла собака. Перебор страшного всегда настраивал меня на юмористический лад. Я отнял у Ионы Библию и зашвырнул ее, укоризненно сказав:
- Ну, избит – ладно, а зачем оплевывать-то?
Но все же на стрелку оделись победнее. Я натянул детскую спортивную шапочку ручной работы и училищное куцее пальтецо, во внутренний карман которого скорее для собственного успокоения, чем для дела, засунул граненые нунчаки.
- Все ж втроем лучше, чем вдвоем, - сказал Валентин и ошибся.
Когда подъехала противная сторона на трех легковушках, и в гараж Валентина начали заходить один за другим серьезно настроенные ребята, я понял, что разницы между числами 2 и 3 почти нет. Хасан оказался веселым лохматым парнем в распахнутом полушубке. Он сразу же сцепился с Валентином, как бы продолжая давно начатый спор. На Валентина же количество прибывших не произвело сильного впечатления. Вероятно, всю эту шпану он знал с детства и не раз бил морду кое-кому из них. Сзади всех стоял высокий москвич с непроницаемым, побитым оспой лицом. Я пристально всмотрелся в это непроницаемое лицо, и оно дрогнуло. Стало ясно, что хуже всего придется москвичу, попавшему меж двух огней. За детальным физиономическим осмотром я как-то упустил начало разговора, обратив внимание на оппонентов только тогда, когда какой-то разбитной парень, опустившись на колено, чертил веточкой по полу гаража. Это были финансовые расклады их спора.
- Тридцать тысяч, - негромко произнес я сумму заранее оговоренного с Валентином варианта, который устраивал нас.
- О! Да ну! Кто это вычислял? – загудела толпа.
- Двадцать пять! И то будет много, - сказал подошедший к Ионе Хасан.
- Я планку не снижаю, - сказал я почти равнодушно, так как мне вдруг стало спокойно, как в первые секунды после захвата штанги. Я уже год как бросил спорт, но все еще мыслил теми категориями.
- Но это грубо! – закричал Хасан, наступая на меня.- Согласись, что это грубо!
Он вплотную подошел ко мне и я уже хотел сделать шаг назад, инстинктивно избегая захвата, но вспомнил, что в армии чечены такое движение воспринимали как слабость и наваливались всей толпой. Я остался каменно стоять на месте, только сказал, как бы уступая:
- Ну, тогда мы возьмем водкой.
Хасан уловил кажущуюся уступку и ухватился за нее, давая, видимо, понять москвичу, что он, Хасан, добился приемлемого результата. После этого Валентин снизил цену своих трудов до двадцати пяти тысяч и пяти ящиков водки. Хасан опять заспорил с ним, заспорил яростно, так что я невольно потянулся к нунчакам во внутреннем кармане. Кто-то из мальчиков уловил это движение и тоже сделал нечто угрожающее, и на секунду-другую установилась такая жуткая тишина. Стало слышно, как голодный грач ходит по крыше гаража и долбит что-то. Но тут я опомнился, опустил руку, нагнулся, подобрал с полу бечик от «Примы» и закурил. Никому мое поведение не показалось странным. Обстановка как-то разрядилась. Валентин с Хасаном долго еще торговались, в разговоре почему-то всплыл сломанный телевизор Валентина, который тоже был включен в бартер наряду с водкой. Наконец они пришли к консенсусу. Хасан мигнул москвичу, и тот ушел к машине за деньгами. Никогда еще я не видел столько дензнаков сразу. Целый целлофановый пакет. На эти бабки можно было купить приличный домик. Хасан, видимо, тоже нервничал. Он картинно высыпал деньги на пол гаража, и они разлетелись к стенам, шевелимые сквозняком. Все отодвинулись к стенам и глядели на это озеро. Хасан сделал последнюю попытку раскусить меня.
- Где-то я тебя видел, парень, - сказал он, вглядываясь в мое лицо.
После небольшой паузы Иона, молча простоявший на заднем плане, буркнул:
- Может, у Модеста?
- А? – Хасан, конечно, не мог не знать Модеста. – Да, наверное.
Он сразу обмяк и успокоился, потому что у Модеста он меня видеть не мог – Модест таких гавриков, каким лет пять назад был Хасан, к себе близко не подпускал…

Вернувшись домой вдвоем с Ионой, мы упали на диван и пролежали в полудреме до вечера, восстанавливая нервы.
- Знаешь, с Валентином что-то неладно,- сказал я Ионе, заметив, что он не спит. – Какой-то надлом кризисный.
- Скажешь тоже! Он нас двоих здоровей.
- Нет, я свежим глазом вижу, что Валентин не тот. Как бы не заболел.
- Разве что нервным стал, - подумав, частично согласился со мной Иона.
- А все болезни от нервов. Все человечество когда-нибудь нервно покончит с собой.
- Атомную войну организует, что ли?
- Войну? Нет, война – это рациональное очищение пространства от избытка протоплазмы. Как бешеный бег леммингов в океан. Я о конце света говорю. Все религии ждут его. И тем самым приближают. Иначе говоря, человечество – это потенциальный самоубийца.
- Не знаю, - зевнул Иона. – Я о самоубийстве не помышляю.
- Ты – только малая клеточка огромного организма. И даже не клеточка мозга. А мозг как раз и планирует покончить с собой. Как Серега…
Серега, о котором я упомянул, был сослуживцем Ионы в Чечне. Как-то их выкинули с парашютами над местом скопления боевиков – только Иона по какой-то причине остался в самолете и вернулся на базу. Чеченцы уже знали о десанте и ждали его. Постреляли половину еще в воздухе, остальных перебили на земле. Серега спасся один – он рванул километров сорок без остановки по горам. А когда вернулся домой, то сильно запил и, в конце концов, повесился.
- Хм… В этом что-то есть, - согласился Иона. – Человечество обиделось на богов, как Серега на наших продажных генералов, и готовится свести счеты с жизнью.
- Ага. Шею передавит, мозг - в отключку, а мы будем потихоньку разлагаться, клетки тела то бишь…
На другой день мы расстались – я уехал в Ростов к своим проблемам, Иона нашел для себя новые.

3
Развлекаться было негде. И развлекаться можно было везде. Редко выпивавший Иона имел стойкий иммунитет на всякого рода друзей и товарищей, готовых угостить или угоститься по более-менее важному поводу. Однако его твердая жизненная позиция давала неожиданные сбои с совершенно незнакомыми людьми. В один из пустынных дней февраля Иона забрел в район, носивший туманное название Пески. Так это место фигурировало на картах разных учреждений. В просторечье же местность, изобилующая женскими общежитиями, имела более вульгарное название – Писки. Сей поучительный для лингвистов пример словообразования показывает, сколь изощрен русский канцелярский ум, облагораживающий наш бедный на романтику язык.
Итак, Иона попал в общежитие педагогического колледжа, где и застрял на полтора дня и одну ночь. В общежитии педколледжа жили в основном беженцы из когда-то братских республик. Беженка, с которой Иону на короткое время свела судьба, пила меньше, чем пьют растерявшиеся от ударов судьбы люди. Зато сексуально отрывалась до предела и обслужила изрядно налакавшегося Иону по полной программе. Приятно пораженный таким гостеприимством, Иона не мог отказаться от очередной подливаемой ему в стакан дозы и поэтому никак не мог очухаться. К обеду следующего дня он инстинктивно понял, что надо «делать ноги» и вышел, как в тумане, в коридор. Коридор был темен и длинен. Где-то вдали блестело светлое пятно. Справа и слева, задевая Иону, сновали женщины с кастрюлями и прочими кухонными принадлежностями. Ионе казалось, что идет он по коридору целую вечность, почти всю жизнь. Но светлое пятно притягивало, и он шел, осторожно неся свою хрустальную голову. Наконец он вышел к большому окну, за которым открывался славный вид на глухую стену химзавода. Что делать дальше, Иона не знал, его мотнуло, он привалился к двери справа. Дверь поддалась – Иона ввалился в комнатушку шкатульных размеров, густо увешанную коврами. Даже на полу был не замызганный палас, а настоящий ковер с восточным орнаментом. Иона уперся носом в орнамент, желая встать, но вставать не хотелось. Кто-то заботливо приподнял его многотонную башку и подложил подушечку. Наступило забытье.
Говоря словами классика, «странное готовилось ему пробуждение». Иона открыл глаза и увидел прежде всего женскую фигуру в восточном халате, которая, стоя на коленях, отбивала поклоны. Иона не помнил, при каких обстоятельствах он попал в данную ситуацию. Первой его мыслью было – плен в одной из горячих точек. Он боялся пошевелиться. А женщина все молилась и молилась, прикладывая ладони к лицу, кланяясь затем головой до земли. Неожиданно Иона почувствовал сексуальное влечение – явный признак надвигающегося похмелья. Он вспомнил, что намедни играл в карты с кучей девушек на штрафную дозу или на раздевание. Вероятно, у этой особы не осталось ничего из одежды, кроме халата, а пить она не сильна, вот ей и предложили таким оригинальным образом отработать проигрыш. Мужика б заставили кричать петухом из-под стола… Иона вздохнул – женская фигура в халате замерла. Потом женщина обернулась. Лицо ее было красивым и молодым, хотя восточные черты не позволяли определить возраст поточнее. Чуть раскосые глаза глядели внимательно, как на иконах, нос правильный, губы полные, но в меру.
- Проснулись? – спросила она, поднимаясь с колен.
Иона прохрипел что-то нечленораздельное и тоже встал. Он обернулся, ища глазами выход, однако женщина, подставив стул, усадила гостя.
- Вы меня так напугали, - сказала она, вкладывая в слова еле уловимую среднеазиатскую интонацию. – Я тут почти никого не знаю, а вы упали прямо ничком.
 Иона еще раз хрипло хмыкнул, давая понять, что произошедшее недоразумение надо воспринимать весело и легко.
- Может, вы пить хотите? – спросила женщина.
- Рассолу б, - вырвалось у Ионы сконфуженно.
Но к его удивлению хлопнула дверца холодильника, и перед ним, как в сказке, возникла пиала с помидорным рассолом. Иона одним махом выпил его. Пожар внутри слегка притих. Иона еще раз огляделся. Среди довольно скромной обстановки, примечательной лишь коврами, выделялся книжный шкаф, забитый литературой. Полки шкафа прогибались, а книги лежали еще и сверху аккуратными стопами до потолка.
- Я работала учительницей, - сказала женщина, поймав Ионин взгляд. – Только книги из Душанбе и вывезла.
- Я был в Душанбе! – обрадовался Иона хоть маломальскому соприкосновению. – В 92-м году.
- Да, то было время хорошее, - вздохнула женщина.- А что вы там делали?
- Служил, - коротко ответил Иона. – Меня, кстати, Иона зовут.
- Иона Иванович? – улыбнувшись, спросила женщина. – Мне так нравятся традиционные русские имена. А меня – Маргарита. Моя мама русская была. А отец – араб.
- А-а, - протянул Иона; отец-араб как-то примирял с недавно виденной молитвой и всем, что сообщила женщина о себе.- А где они? – спросил и тут же прикусил язык, боясь, что поинтересовался недозволенным.
- Мама умерла. Папа уехал во Францию… Хотите еще рассолу?
- Давай, - сказал Иона, не принимая обращения на вы.

Встреча с Ритой не имела для Ионы видимых последствий, но мысль его непременно зацикливалась на той увешанной коврами комнатке. Почему-то особенно трогала мусульманская молитва. Возможно, поэтому новый шаг Валентина был воспринят Ионой в негативном свете. В один из не предвещавших ничего экстраординарного дней пришел Валентин в одежде РНЕ-шника: черная униформа со стилизованными эмблемами свастики. Впечатление от высокой спортивной фигуры в мундире было сильным. Но вступать в ряды защитников нации Иона наотрез отказался. Хотя Валентин в самых патриотичных тонах пел об огненном очищении и светлом будущем.
- Ладно, - примирительно сказал Валентин напоследок.- Не хочешь – не вступай. Приходи на площадь Ленина завтра, посмотришь на наш митинг.
- Вам разрешили выступить на площади? – не поверил своим ушам Иона.
- Нет, конечно, - усмехнулся Валентин, - мы соберемся на соседней улице, а потом пусть попробуют нас остановить.
- Драка будет! – предсказал Иона.
- Вряд ли, - усомнился Валентин,- мы ж безоружные. Хотя, конечно, сила!
Иона пообещал прийти на площадь Ленина и сдержал обещание. К его удивлению на площади вовсю бушевал митинг. Подойдя поближе, Иона увидел сборище пенсионеров; националистов, как ни всматривался он в толпу, не было видно. Воинственные бабушки с плакатами «Ельцын отдай пенсию» прорывались к белому дому, а четкие шеренги ОМОНа оттесняли их. Из окон верхних этажей на толпу беззастенчиво смотрели чиновники. События на площади приобретали все более угрожающий характер. Старики размахивали транспарантами и флагами, менты крутили в руках дубинки. Какой-то современный поп Гапон подскочил к шеренге работников правопорядка и дважды хлопнул по каскам небольшим, но, очевидно, жестким плакатиком. Звук разнесся по всей площади. Ионе даже показалось, что Ильич на постаменте повернул чугунную голову в сторону намечающегося скандала. Шеренга милиции дрогнула и пошла на толпу! Пенсионеры, давя друг друга, бросились прочь. Менты догоняли их и лупили резиновыми палками, стараясь, впрочем, попадать не по головам, а сбоку и пониже спины, возможно, установка такая была. Толпа взвыла. Женский голос, перекрывая прочий шум, возопил: «Сынки! Да что же вы делаете, сынки?!» Толпа откатилась к противоположному от белого дома тротуару. Тут произошло непредвиденное. Слева от ареала развивающихся событий нарастал четкий и решительный стук сапог по асфальту. Длинная ровная колонна одетых во все черное парней приближалась к свалке. Старики и менты остановились, повернув изумленные лица к приближающимся. Через несколько секунд командир омоновцев, оценив ситуацию, скомандовал отход. Люди в пятнистой форме отхлынули к памятнику вождя, а люди в черной форме встали на проезжей части, разделяя избитых пенсионеров и милицию. В наступившей тишине особенно резко и грозно прозвучал усиленный мегафоном голос РНЕ-шника.
- Приготовиться к бою!
В чем заключались эти приготовления, Иона не понял, но слова упали веско и заставили всех оцепенеть. Через полминуты опомнился молодой майор, руководивший ОМОНом. Он выбежал вперед, выхватил пистолет и крикнул, обращаясь к РНЕ-шникам:
- Разойдитесь! Мы будем стрелять!
Ответ последовал незамедлительный:
- Вы хотите стрелять в наших матерей, вы хотите стрелять в ветеранов Отечественной! Стреляйте, суки!
Майор растерялся. Все перевернулось с ног на голову – неофашисты защищали пенсионеров-коммунистов.
- Да вы что, нерусские? – закричал вдруг майор плачущим, совершенно не командным голосом. – Я же прошу вас разойтись. Вы русский язык понимаете?!
- Мы русские патриоты! – загремел в ответ мегафон.- Мы безоружны! Но мы голыми руками защитим наших стариков!..Два шага вперед шагом…марш!
Стройная шеренга РНЕ-шников, печатая каждый шаг, придвинулась к ментам. Майор завизжал:
- Одумайтесь, буду стрелять! Вы нерусские, что ли?
- Два шага вперед шагом…марш! – прогремел мегафон, и черная шеренга придвинулась к ОМОНу еще на два шага.
Иона почувствовал, как электрические импульсы пробежали по позвоночнику. Майор два раза выстрелил в воздух, и вновь наступила страшная тишина. Какая-то баба вдруг заголосила:
- Деточки, не надо, вы ж поубиваете друг друга!
Майор с белым, как полотно, лицом, направил пистолет перед собой. Но опять грянул мегафон, и не было растерянности в его словах:
- Сегодня вы можете расстрелять нашу сотню! Но завтра на наше место встанут тысячи русских парней! Бойтесь их гнева!
Майор совсем потерялся и только изредка выкрикивал:
- Да вы что, не русские?!
Противостояние длилось четверть часа, в течении которых мегафон клеймил ментов и угрожал расправой власть предержащим. Шторы на окнах белого дома плотно задергивались, через черный ход отдельными группами разбегались напуганные чиновники. Наконец, говоривший в мегафон РНЕ-шник решил, что дело сделано и хрипло скомандовал:
- Напра-во! Шагом…марш!
Так же стройно и гордо печатая шаг, черная колонна удалилась. За нею потянулись напуганные пенсионеры. ОМОН никого не преследовал.
4
Как ни странно, Валентин ничуть не гордился этим выступлением, а наоборот – был напуган и мрачен.
- Ну его к ядреней фене, - говорил он спустя пару дней Ионе.- Я совсем не собираюсь под пулями гибнуть.
- Ты ж героем революции станешь! – ехидно возражал ему Иона.
- К ядреней фене! – повторил Валентин. – Я думал, мы черных будем мочить, а они вон что выдумали.
Вопрос с «черными» был болезненным, последнее время в городе происходили странные дела: какие-то кавказцы гуляли в ресторанах, какие-то чеченцы кого-то «подрезали». Слухи и страхи катились, словно снежный ком.
- Черных вам слабо мочить, - сказал Иона, - у них стволы не будут молчать.
- А стволы у них есть, - уныло согласился Валентин.
Однако оба ошиблись. Главный РНЕ-шник, довольно невзрачный на вид человек, организовал ночную вылазку «геноссе» на чеченскую блат-хату. Иона при сем не присутствовал, но от Валентина узнал подробности.
- Вперед бабу пустили, чтоб они не заподозрили чего. То-олько дверь открылась – и мы с колами туда! Колы сделали здоровые, по полтора метра. Вваливаем – и без разговора месить! Кро-ови! Если б ты видел, все стены в крови. Они как раз что-то отмечали – все там легли. И бабы русские, потаскухи сраные, - всех замесили. Одна успела выскочить в дверь, а у нас на стреме Инка Соболиха стояла – та-акой удар! Мы ж тренируемся в спортзале. И та стерва назад влетела. Я ее за волосы, да об стенку рожей; все стены в крови. Иона, ты бы видел – все-все стены! Не знаю, скольких мы там насмерть замочили? Что-то будет.
Но ничего не было. Милиция разбиралась, но как-то тихо и неуверенно. А кавказцев с той поры стало не слышно. Редко какой затешется в толпу торгующих на рынке с апельсинами-бананами.
Иона после того Валентинова рассказа наведался в общежитие к Рите. Безотчетный страх за нее погнал его в ту ковровую комнатуху – страх, а совсем не желание как-то провести время. Рита была в том же восточном халатике, что и прошлый раз. Иона вел бессмысленные разговоры, не решаясь перейти к главному, а Рита понимала, что он хочет перейти к главному, но была уверена, что главное для Ионы – постель. И она расстелила постель вечером и выключила свет. Иона чуть не растерялся, хотя все шло к этому, а ведь он был уже не мальчик, а, можно сказать, зрелый муж. А когда совершилось неизбежное соитие, Рита обняла его сзади – так получилось – обняла и запела что-то восточное, но Иона не удивился. Вообще после увиденной молитвы он ничему старался не удивляться. Рита закончила петь и сказала, что это древняя арабская песня, которой ее, Риту, научила бабушка из Ирака.
- Я долго жила там, целых два года! – похвасталась Рита.
- А молиться тебя тоже бабушка научила? – спросил Иона, поколебавшись. Он не знал, можно ли вести такие разговоры в постели.
- Нет, это папа, - ответила Рита.
И совершенно просто, словно делала рядом с ним намаз каждый день, она перешагнула через Иону, надела свой халатик, расстелила коврик и начала отбивать поклоны. Иона почувствовал себя третьим лишним. Но молитва была не очень долгой. Рита забралась под одеяло, немного полежав, молча сказала:
- Я нормальная, ты не подумай ничего… Просто молитва – как наркотик. Ты не поймешь.
- Отчего же? – возразил Иона. – У меня друг татарин был, так он после Афгана так же молился пять раз в день.
- Я иногда и десять раз молюсь, - призналась Рита.
- Но ты серьезно веришь в Аллаха? – спросил Иона, тут же пожалев о сорвавшихся с языка словах.
- Бога, - ответила Рита, - это по-арабски «Аллах», а по-русски – Бог. Он один, только называют по-разному.
Иона не стал уточнять детали. Утром, уходя, он все же сказал с порога:
- Ты это…в халате своем восточном не ходи по улицам, у нас не любят нерусских…
И, увидев, как округлились ее глаза, а лицо исказилось, трусливо повернулся к Рите спиной и вышел.
На другой день пришел Валентин с предложением покопаться на бывшем военном аэродроме.
- Там ребята раскопали ящики с патронами, с войны еще. А одному черту золотое кольцо попалось, - объяснил Валентин неожиданное желание стать археологом.
Они копали целый день, нашли несколько ржавых касок и жетонов, но ни золотых зубов в черепах, ни, тем более, колец, не попалось. Тем не менее Валентин был полон идей – он решил наладить контакт с настоящими черными копачами.
- Это дело перспективное, - убеждал он Иону, - пока границы открытые, надо Украину прочесать. Там «гансы» богатые, небитые еще лежат, а у нас что? – детвора, старики – последний фюрерский набор.
Иона отказался участвовать в таком долгосрочном мероприятии, потому что вдруг почувствовал, что ему сильно хочется к Рите. Он ввалился к ней пропыленный, с немытыми руками, с идиотской улыбкой на морде. Рита встретила Иону холодно, чаем напоила, но приглашать в постель не собиралась. На вопрос «что случилось» ответила:
- Зря ты вчера сказал, что вы нерусских не любите.
- Какая ж ты нерусская? – удивился Иона. – С виду только.
- И с виду тоже, - ответила Рита.
- Та-ак. Понятно, - сказал Иона.
Но ничего понятно не было. Бросать Риту не хотелось, и слов никаких не было, чтоб заболтать опасную тему. Он ушел несолоно хлебавши и не появлялся в злополучном общежитии три дня. Затем появился, но опять напрасно. Не был еще три дня. Пошел на четвертый. Рита вспыхнула секундной радостью – это не укрылось от внимательного взгляда Ионы – однако тут же замкнулась в себе. Иона все три дня, которые он провел без Риты, подбирал нужные слова, теперь он вытаскивал их из памяти, словно ржавые гвозди из досок. Неубедительно звучали его речи, криво. Рита слушала его речи, наклонив пушистую голову, слушала, а думала о чем-то о своем. Потом вдруг она подняла глаза и неожиданно спросила:
- А ты смог бы уехать со мной?
- Куда? – удивился Иона.
- В Ирак, - как само собой разумеющееся, сказала она.
- А что я там буду делать? – Иона даже хмыкнул.
- То же, что и здесь, - ответила Рита.- Язык выучишь. А вера – вера там и христианская есть.
- Да что мне вера? – возразил Иона.- Я в принципе и обрезание согласен сделать.
И глупо хихикнул. Рита опять замкнулась и стала глядеть в окно. Неожиданно Иону захлестнул гнев. Не на Риту, не на себя, а гнев вообще, на всю жизнь такую ненужную, такую подлую, гадкую и жесткую. Он встал, на ватных ногах пошел к двери.
- Я не приду больше, - сказал он отрывисто.
Рита вдруг сорвалась с места и кинулась в ноги Ионе. С ней случилась истерика, она обнимала его за ноги, целовала его грязные ботинки, но говорила не по-русски, так что Иона не мог понять, что там прорывается у нее сквозь рыдания. Почему-то его совсем не удивил Ритин поступок; неделя, проведенная в одиночестве, до крайности обострила его собственные чувства. Он сел на пол рядом с Ритой, обнял ее…
- Дурочка, - сказал Иона, - я люблю тебя.
- Давай уедем, - жалобно сказала она.
- Зачем? – недоумевал Иона.
- Не знаю, не знаю, - плакала Рита. – Я чую, что случится что-то плохое, я сердцем чую.
На эти слова Иона не нашелся, что возразить. Он переночевал эту ночь у Риты, не пытаясь даже намекнуть о сексе. Рита спала плохо, два раза сползала с кровати, чтобы помолиться своему мусульманскому богу, а Иона притворялся спящим, глядя сквозь прищуренные веки на тонкую женскую фигурку, отбивавшую поклоны. Утром солнце словно разогнало страхи, им стало веселее. Вдвоем они пошли из общежития на рынок, но по дороге забыли, куда идут, а вспомнили только к обеду, когда сидели на лавке в парке. Они пошли на рынок, где купили большую дыню у небритого чурбана, показавшегося Ионе невероятно симпатичным.
- Это Ахмед, - сказала Рита, отойдя от прилавка. – У него трое дочерей и больная жена.
Потом лицо Риты омрачилось, что не осталось незамеченным.
- Что ты сейчас подумала? – требовательно спросил Иона.
- Его два раза уже избивали, - сообщила Рита, помолчав. – Один раз так сильно, что он месяц не вставал.
Иона скрипнул зубами, хотя Ахмеда было совсем не жалко; так уж сложилась жизнь: на Кавказе убивали иванов, а здесь избивали ахмедов. А если придирчиво сравнивать, то понятно, что ахмедам сильно повезло в отличие от иванов. Но Иона ничего такого не сказал, чтоб не обидеть любимую. Они провели вместе два дня, пока у Ионы не кончились деньги.
- Поехали ко мне, - предложил он, но Рита отрицательно покачала головой.
- Я не смогу там молиться.
Иона опять ничего не понял, но настаивать не стал. Он уехал один; дома ничего не изменилось, если не считать ощенившейся собаки. Весь день Иона топором рубил алюминиевые лестницы и провода. После обеда повез цветмет в пункт приема, но тот оказался закрытым. Иона хотел было попросить денег у престарелого отца, хотя считал для себя зазорным таскать из его пенсии, но тут появился торжествующий Валентин и выложил на стол пачку новых тысячных купюр и тщательно отполированный немецкий шмайсер. Дела у него шли совсем хорошо. И он, как всегда, строил грандиозные планы.
- Вот в Воронеже покопаюсь, там ребята такое находят! Прикинь, больше полугода в городе бои шли, а на карте даже отмечено, где кто стоял. Надо только с жителями договориться, чтоб у них в огородах порыть. Ну, ты поедешь?
- Не-е, - уклончиво протянул Иона, не желая говорить про Риту. – Ты вот что, займи мне.
- Сколько? – спросил Валентин.
- Столько, - показал пальцами Иона желаемую толщину пачки.
Валентин поймал его за руку, померил расстояние, потом положил деньги между пальцами. Денег не хватило. Тогда Валентин положил вместо денег шмайсер и торжественно сказал:
- Завещаю тебе меч, а все, что нужно, ты добудешь с его помощью!
Посмеялись, побазарили. Валентин ушел, оставив половину денег и зачем-то шмайсер. Иона положил на всякий случай оружие во внутренний карман куртки, деньги рассовал по брючным карманам. Теперь можно было ехать к Рите.
Подходя к общежитию, он каким-то чувством определил, что случилось что-то неладное. Он завернул за угол и увидел толпу бритых наголо молодых людей, которые месили ногами кого-то прямо у подъезда. Жильцы сидели и стояли тут же рядом, мужики курили, женщины только ахали. Но никто громко не протестовал. Иона тоже хотел незаметно пройти мимо, но вдруг увидел в окне Ритино бледное лицо – она глядела широко распахнутыми глазами вниз, на бойню. Матюкнувшись про себя, Иона вытащил оружие и повернулся к бритоголовым. Шмайсер стрелял громко, эхо отдавалось раза по три от стен. Это впечатляло. Бритоголовые поотскакивали с искаженными лицами, потом вдруг один узнал стрелявшего.
- Это ж Иона! Ты че, чурок защищать начал?!. Да не бойтесь, он по своим не будет.
- Постреляю, как собак, - грозно сказал Иона и доказательно пальнул под ноги знакомому.
Тот взвизгнул:
- Ты че, сука, продался?!
Иона молча направил ствол в лоб хаму. «А сколько в обойме патронов?» - пришла вдруг ему в голову трезвая мысль. Бритоголовые рассосались, как вода в песке. Мужики-жильцы так же невозмутимо курили, зато женщины подняли и увели избитого чурбана, в котором Иона с трудом узнал Ахмеда.
В эту ночь Риту била сильная дрожь, она то валерьянку глотала, то молилась…

Иона гладил ее, успокаивал, а в глубине души таил обиду: вот ведь, он, как герой киношный, банду разогнал, а никакой награды даже в виде восхищения не получил. Однако к утру Рита вдруг ударилась в секс, да такой затяжной, что Иона только диву давался. Они провели в постели несколько часов, встали только к обеду. Иона чувствовал, что происходит что-то не то. Он еще не знал, что это их последняя ночь, однако душа холодела, как от знания.
- Пойдем на рынок? – полувопросительно предложил он.
Она отрицательно покачала головой:
- Я боюсь.
- Со мною!
- С тобой еще больше. Боюсь, что ты меня защищать начнешь и пристрелишь кого-то.
- Ну, хочешь, я сам схожу?
- Сходи, - согласилась Рита.
Он пошел, купил всякой всячины, а когда вернулся, дверь в ее комнату оказалась закрытой.
- Ты оставь меня на пару дней, - сказала Рита через дверь, отвечая на его стук.
- Ну, что ты придумала, зачем через дверь? Давай нормально поговорим, - убеждал Иона, однако Рита была непреклонна.
В коридоре собирались любопытные. Иона бросил сумку с продуктами у дверей и решительно вышел на улицу с намерением никогда больше тут не появляться. Решимость его таяла по мере удаления от Риты, находились какие-то умные убедительные слова, способные исправить ситуацию, какие-то правильные решения. Тем не менее Иона послушно выдержал два дня перед тем, как вновь отправиться к Рите. Сдал за эти два дня алюминий, похлопотал насчет работы у знакомого коммерсанта, подправил забор и еще кое-что по мелочи.
Он приехал в общежитие, полный радужных планов, но вдруг увидел милицейский УАЗик у входа. Сердце его упало. Стало страшно. Приближаться не хотелось. Издали Иона заметил ту самую подругу, с которой провел первую ночь в общаге, и помахал ей рукой. Она подошла к нему с озабоченно-таинственным выражением на лице.
- Что там проверяют? – спросил Иона.
- А, эти? – сказала подруга, которая, казалось, не придавала большого значения ментовским проверкам.- Эти расследуют – у нас вчера двух бомжей убили, да Бог с ними.
- То есть как убили, за что?
- А они пришли и собаку хотели украсть. Только девчонка шум подняла. Мужики наши пьяные были. Вот и перестарались…Да ты про это не думай. Смотри, что тебе Рита передала.
И женщина протянула листок с аккуратно написанными буковками. Иона тупо уставился в лист, не в силах осознать прочитанного. Рита писала, что уезжает, просила не искать ее. А в конце была глупая подпись: «Любящая тебя арабка».
- Она что, уехала? – не поверил Иона.
- Сразу, как ты ушел, договорилась с шофером Стасом. И мужикам выпивку поставила, чтоб загрузили ее вещи. Может, она до сих пор на вокзале? – сама сомневаясь в собственных словах, сказала бывшая подруга. – Контейнеры ведь долго заказывают.
Иона повернулся и бегом ринулся к маршрутке, едущей на вокзал. Но все было напрасно. Рита уехала, навсегда. Страшная пустота образовалась внутри, как будто вынули все потроха из кожаной оболочки. Нога за ногу, пошел Иона к себе домой. А у дома его ждала толпа старых знакомых с бритыми головами. Иону схватили за руки, обшарили, вытащили шмайсер без патронов. Здоровенный парень ударил с левой, замелькали звездочки в глазах, и очнулся Иона сидящим на земле. «Вот и старость пришла!» - подумалось вдруг ему, тридцатипятилетнему, поскольку никто не мог раньше Иону завалить даже в неравной драке – устойчив был когда-то Иона до невероятности. А толпа позубоскалила над бедной его головой, да и отправилась восвояси. Ведь он не был «чуркой», хотя слегка и насолил им намедни. Иона встал с земли, аккуратно отряхнулся спереди, а сзади штанина так и осталась грязной.
Во дворе он набрал ведро воды, чтобы утопить ненужных щенков. Слепые кутята перестали пищать, как только попали в воду. Они молча тянули черные мордочки вверх, вовсю работая лапами. Один сопротивлялся особенно долго, то погружаясь в воду с головой, то снова выныривая. «Прямо как Модест», - подумал Иона. А вслух сказал:
- Дурачо-ок! Ты ж не знаешь, какая гадкая штука, эта жизнь. Умирай уж побыстрее.
И рукой утопил последнего щенка. Потом прошел к пилораме, покопался в пакетнике, включил…Завизжало, забилось в его руках дерево, громко жалуясь на Иону тому, кто, как говорят знающие, стережет нас. До поры, до времени

5
Моя последняя встреча с Ионой прошла в таких привычно непривычных условиях, что я уделю ей немного места, несмотря на то, что собирался сначала вообще не касаться собственной персоны.
Я поездом возвращался из Ростова в свой городок. Умер мой дед, оставив дом с приусадебным, вот и пришлось вступать в права собственника. Едва вагон остановился, как к выходящим пассажирам ринулась толпа перронных торговцев с медом, мороженым, газетами, копченой рыбой…
- Откуда рыба-то? – спросила проводница. – Что, из Таганрога, небось, возите?
- Зачем из Таганрога? – возразил мужской, чуть хрипловатый голос. – Места у нас тут рыбные, здесь и ловим, и коптим.
Я обернулся на обладателя смутно знакомого голоса чисто рефлексивно, потому что внутренне переживал героическую минуту высадки главного героя в своем лице и повторял про себя строки классика: «Воротиться сюда через двадцать лет, отыскать в песке босиком свой след…» Каково же было мое удивление, когда нос к носу столкнулся с давним своим корешком Ионой! Иона был удивлен не меньше:
- Валька?! Черт, живой Валентин!
- Не дождетесь, - ответил я традиционно-насмешливо.
- А знаешь, тезка твой – умер…
- Да ну, как?
- Пошли, в кафешке посидим.
Иона отдал вешалки с рыбными копчениями другому торгашу, и мы двинулись к знаменитой привокзальной стекляшке. Взяли для приличия по бутылке пива, но не оно занимало нас. Иона выплескивал все накопившиеся за долгое мое отсутствие новости.
 О Валентине рассказал следующее. После удачно возвращенных, казалось бы, совсем уже потерянных Валентином, денег, местная шантрапа положила глаз на Валентиновы «богатства». Формально требовали вернуть телевизор, который бартером неким загадочным образом дополнил ящики со злополучной водкой, отданные гоп-компании. То ли Валентину было жаль телевизора, то ли он понимал, что покажи слабину – и откусят с пальцем руку по локоть, но факт – телека наш друг не отдавал. С полгода звучали угрозы с обеих сторон, бряцало оружие, откопанное в бывших фронтовых местах, и все такое. Наконец, стороны успокоились до поры, до времени. Прошло еще года три, из зоны «откинулся» некий «правильный» чел с амбициями, который узнал обо всем и решил поговорить с Валентином «по понятиям». Как развивался разговор, никто не знает, но в процессе его Валентин рассвирепел настолько, что простым мордобоем дело не ограничилось. Повторяя подвиг Раскольникова, Валя зарубил правильного пацана подвернувшимся под руку топором. Был суд, крутились деньги и связи, адвокат настаивал на невменяемости… Короче, Вале дали пять лет условно, что можно было бы считать победой. Однако дальнейшие беды превзошли все прошлые. Нервный срыв свалил здорового и сильного мужика в постель. Доктора не могли понять причины, да что доктора? В два месяца Валентин «сгорел», превратившись в бухенвальдский скелет, и тихо умер…
Мы с Ионой помолчали, потягивая пиво. Смерть друзей, в отличие от близких детей и женщин, воспринималась спокойно. Вспомнилось, как однажды Валентин, указав на лежащий у забора труп собаки, сказал: «Вот так и мы когда-нибудь ляжем, на хрен никому не нужные». И хоть никто из четверки друзей даже не думал изначально заниматься рисковым бандитским ремеслом, мы знали, что шансов встретить обеспеченную старость у нас мало. Вот только сам способ ухода, который выбрал мой тезка, был необычен. Кто бы мог подумать, что у брутального РНЕ-шника такая тонкая психическая организация! Говорят, наиболее склонны к суициду те, кто родился весной. Валентин родился в апреле. Иона – в марте. Модест в декабре, так ведь Модеста пьянка доконала. Тут совсем не к месту вспомнилось – пиво, что ли, подействовало – что мушкетеров тоже было четверо, сами собой стали выстраиваться аналогии: Модест – Атос, Валентин – Портос, Иона…
- А знаешь, я ведь завтра уезжаю, опоздай ты на денек – и не встретились бы, - сказал Иона.
- Куда же теперь?
- Во Францию, - огорошил меня Иона второй раз на день.
- Что ты там забыл?
- Рита зовет.
Из дальнейших объяснений я понял, что Рита – это тот самый бульдозер, который иногда трансформируется в тело хрупкой беззащитной женщины. На моем пути попадались и такие, но я узнавал их больше по гороскопам: как увижу соединение Солнца с Плутоном или избыток объектов в Скорпионе – самое то! Иона же умудрился втюриться в это пробивное и безжалостное существо. Я так и называю подобную связь – «фатальное втюривание», ибо на любовь оно мало похоже, а разорвать отношения, выстроенные чуть ли не на мистике, чрезвычайно сложно. Иона вроде бы подстраховался перед отъездом, сделав запрос в иностранный легион – и получив положительный ответ.
- Неужто и французский выучил? – удивился я.
В отвел мой друг что-то картаво залялякал… Но было не смешно. Я вдруг ясно осознал, что последний живой друг едет на погибель. В Ираке ли, куда пошлет легионеров Франция, еще ли где? Глупо было отговаривать его. Еще глупее представились мне мои жизненные представления, те установки, которые я сделал после излечения от суицидных наклонностей. Философия недеяния – мудрое восточное учение, пришедшее не из трактатов и книг, а путем горького опыта. Мне представлялось, что весь мир вокруг успокоился, как Тихий океан пред Магелланом. Но, оказывается, тишина эта – только глаз тайфуна, ограниченный участок, вкруг которого бешено разворачиваются события и тонут близкие мне люди.
- Тебя упекут в Ирак, - сказал я безразлично и дальше развивать тему не стал.
- Думаешь, уже не увидимся, - понял все Иона.
- Думаю, нет.
- Ну, что ж… «так лучше, чем от водки и от простуд».
Лучше ли?
На следующий день он уехал, мы больше никогда не встретились. Я, несмотря на «философию недеяния», сумел очень быстро совершить много новых глупостей. Женился на многодетной матери, став соответственно многодетным отцом. Научился в дреме водить поезда и спьяну дефектоскопировать рельсы. Совершил инцест со своей моложавой тетей. Развелся. Узнал, что у меня в Ростове есть сын, который, впрочем, после нашей встречи затерялся где-то в жизни, как я сам по отношению к своему отцу. И еще много разного. Из всего прожитого я вынес только одну мысль: если ты не замечаешь тех невидимых границ, которые установило общество, то тебе не поможет никакая философия – будешь с краю тайфуна, что, конечно, болезненнее, чем в центре.
Однако Иона еще вернулся в наш городок, вернулся, когда меня уже вынесло оттуда очередной волной. О том, что он делал и как жил, мне рассказала женщина, едва не спасшая его. Может, я чуть добавил своего вымысла в ее рассказ, что только делает его правдивее…
6
Совершенно неожиданно Ионе повезло с работой. Так бывает: не приложив никаких усилий для достижения цели, ты попадаешь в струю. Давнишний друг, помнящий Иону еще по спортивной секции, порекомендовал своего приятеля в солидную фирму, где сам работал охранником. Шеф той конторы, в которую Иону провели по блестящим ярко освещенным коридорам, сидел в громадном крутящемся кресле; да и сам был мордоворот еще тот. Презрительно очерченный рот и пустые глаза-васильки шефа говорили безо всяких слов, что Иона ему не понравился. Проформы ради шеф спросил, где Иона провел последние годы.
- В иностранном легионе, Французская Гвиана, - сказал Иона чистейшую правду. Шеф задумался. Перед ним стоял невзрачный, изрядно потрепанный жизнью человек, которому следовало без колебаний указать на дверь, но Французская Гвиана разворачивала мысли в ином направлении, воскрешая в памяти такие имена, как Шварценнегер, Че Гевара, Тарзан…Поколебавшись, шеф решил повременить с отказом.
- Проверим. Подойдешь – останешься, - пообещал он басом нанимаемому. То, что ты стреляешь хорошо, еще ничего не значит.
Последние слова Иона не понял. В иностранном легионе он не стрелял, потому что работал там поваром. Вероятно, до шефа дошли какие-то слухи о подвигах Ионы в те благословенные молодые годы, когда черные археологи были вооружены лучше бандюганов.
- Мы, брат, все равно, что заложники, - объяснил Ионе позже приятель. – Шеф любит накачанных да крутых, а стрелков боится: вдруг конкуренты перекупят, да своя ж охрана и замочит, как Индиру Ганди.
Так неожиданный экскурс в историю объединил в Ионином восприятии великую дочь индийского народа и толстого кабана в кресле. Про себя Иона называл шефа не иначе, как Индира. Ионе сразу выдали аванс и ознакомили с работой. С шести утра он должен был с другим охранником пройти по периметру офиса, подняться по лестнице через все этажи на крышу, осматривая все по дороге, обнаружив что-то подозрительное, тут же звякнуть сидящему внизу начальнику охраны. Тот должен был действовать в зависимости от обстановки. В особо опасных случаях даже выдавали оружие. В восемь часов Иона являлся к нему с докладом, все, мол, нормально. Потом часов до десяти крутился на виду. В десять был завтрак, сразу же после завтрака – тренировка в спортзале. Видимо, в целях экономии после завтрака – никто из «бойцов» не рискнул бы плотно покушать перед рукопашным боем. С двенадцати часов Иона был свободен до того момента, когда мог понадобиться для сопровождения какого-нибудь зама Индиры. Но замы обходились обычно без него, так что Иона проводил время до следующих шести часов утра, что называется, «на мобиле». Зато дома. Такой распорядок очень устраивал его. Если б не спортзал, то работу можно было бы назвать удачной. Но спортзал портил всю картину. Индира держал в охране представителей самых разных и необычных единоборств. Каждый остро чувствовал конкуренцию и старался выделиться. Многие были едва ли не вдвое моложе Ионы, так что поначалу приходилось туго. Не спасало ни знание приемов, ни попытки уклониться от спарринга, работая с мешком в углу спортзала. За два часа занятий растренированный Иона уставал так, что дома валился без задних ног и едва отходил к утру. Он уже было совсем решил уходить из фирмы, как вдруг все неожиданно и просто изменилось.
В спортзале Иону донимал один тощий, но очень настырный парень, знаток айкидо. Не было дня, чтоб Иону не мяли, не крутили замысловатыми японскими приемами и финтами. Иона считал, что нужно перетерпеть. Не встречая сопротивления, худощавый дылда усиливал натиск и заканчивал спарринг совершенно неприличными с «джентльменской точки зрения» поступками. Начальник охраны предупреждал обоих, чтоб не валяли дурака, не переходили грань дозволенного.
- Да я-то не валяю дурака, - буркнул Иона, - в основном дурак меня валяет.
- А ты по ковру хлопай, когда больно! – хохотнул знаток айкидо.- Я же не чувствую сопротивления.
- Если почувствуешь, будет поздно, - предупредил Иона зарвавшегося пацана, но тот только презрительно хмыкнул. И тут же, отойдя, провел прием, после которого не то что по ковру хлопнуть, но и шевельнуться было непросто. Иона лежал носом в пол с неестественно заломленной рукой и чувствовал, как закипает ярость. Он знал свою болезнь и очень боялся таких состояний, а они возникали – за всю Ионину жизнь возникали раза три. Необузданное бешенство, полная нечувствительность к боли и потеря памяти о произошедшем – после таких вот вспышек ярости – вот что это было за состояние. Иона не без оснований опасался, что при ближайшем рассмотрении у него обнаружат какой-нибудь неизлечимый психоз, да и упекут до конца жизни в желтый дом со всеми его прелестями. Но парень сверху все заламывал и заламывал кисть, ярость все поднималась и поднималась комом к горлу. Скосив глаза, Иона увидел довольное лицо начальника охраны, невольно одобрявшего издевательство. И – все, тормоза отказали. Издав звериный вой, Иона с хрустом сломал кисть своей руки, боль слабым эхом отозвалась в мозгу, но все было уже не важно. Последнее, что он запомнил – треск раскусываемых зубами мышц противника и вкус его крови на губах. Их разрывали, словно корни могучего дерева, всем спортзалом, а разорвав, растерялись, потому что не знали, как подступиться к бьющемуся, словно в эпилептическом припадке, мастеру айкидо: рваная рана на шее, свернутая напрочь челюсть да черная густая лужа крови на татами. Иона лежал рядом, совершенно обессиленный своей бешеной вспышкой.
Начальник охраны, доложивший шефу о происшествии, настаивал на увольнении Ионы:
- Ясно, не все у парня дома, таких близко нельзя подпускать!
Однако Индира имел другое мнение:
- Французский легион! Эт тебе не хрен собачий…
Так вот Иона попал в привилегированное положение. На искалеченную кисть наложили гипс, а самого его посадили в комнатку на последнем девятом этаже офиса. Наблюдать за стоящим напротив зданием. В комнатке было громадное окно, видеокамеры, монитор и еще какая-то аппаратура. Теперь рабочий день Ионы растянулся на 12 часов. Зато практически ничего не надо было делать. На экране в окошечках можно было видеть все, что происходит по периметру дома и в коридорах, но особое значение почему-то придавалось дому напротив. Двое вполне интеллигентных ребят – сменщики Ионы – охотно вводили его в курс дела и даже пытались калякать по-французски, на что Иона отвечал классическими фразами: «тест па», «алягер ком алягер». И этого хватало для взаимопонимания. Говорить особенно было не о чем. Первые дни Иона просто сидел, сонно уставившись в экран с неизменным видом пятиэтажки напротив. Отвлекаться не запрещалось, надо было лишь просматривать позже видеозапись. Ребята-сменщики научили прокручивать кассеты с максимально возможной скоростью – что-либо в обстановке за окном все равно не изменялось. Изредка за пятиэтажку заходили какие-то алкаши, чтоб раздавить традиционную поллитру. Да порою в окнах напротив задергивали или открывали шторы. В некоторых особенно сомнительных случаях кассету с записью несли в компьютерный блок, где тонкая девушка с прической «под мальчика» делала увеличенные фотографии, на которых тоже ничего криминального не было. У девушки были резкие мальчишеские движения и красивое имя Карина. Однако Иона после всех жизненных перипетий избегал женщин и общался с Кариной лишь в случае самой крайней необходимости. И такая крайняя необходимость возникла практически из ничего. Может, даже не необходимость, а простое человеческое любопытство, неистребимое никакими передрягами, подтолкнуло Иону обратиться к девчонке. Как-то, просматривая очередную серию обрыдшей пятиэтажки, Иона нажал не ту кнопку – и вместо ускоренно прокрутки получилась замедленная. Иона досадливо ткнул клавишу «Стоп». Глянув на экран, он увидел на остановившемся кадре нечто необъяснимое. Это было похоже на рыбу, прозрачную рыбу, быстро уходящую в глубину. Длинное обтекаемое тело и подобие плавников, похожих на цифру 8 – все это стремилось к земле под углом градусов в 45. Иона нажал клавишу медленно прокрутки, рыба мигнула через монитор и скрылась в не просматриваемом камерой месте. Иона прокручивал кассету еще и еще раз; тело странной рыбы появлялось только в двух кадрах. Острый нос и острая, слегка раздвоенная задняя часть, длинная и почти прозрачная – вот и все, большего о заинтересовавшем его предмете Иона ничего не мог сказать. Пришлось идти к Карине. Она удивленно вскинула на него свои громадные, немного выпуклые глаза. «Сама, как рыба», - подумал Иона. Но все же Карина мало чем напоминала злополучную Риту.
Девушка сделала требуемое быстро и качественно. На двух увеличенных фотографиях компьютерная графика сделала непонятный предмет почти инопланетным.
- А что это? – невольно забыв о взаимной неприязни, спросила Карина.
Иона глянул на девчушку прищуренным глазом и отрезал:
- Закрытая информация.
Первая мысль, которая сразу же приходила в голову при взгляде на фотографию – НЛО. Не тарелочка, не кастрюлька но объект. На всякий случай Иона не стал делиться находкой со сменщиками. Он набрал уфологической литературы и погрузился в чтение. На следующий раз он дежурил в ночь. Часов в 9 вечера пришла Карина. Чертыхнувшись, Иона прикрыл книгу про зеленых человечков газетой, но было уже поздно.
- Это они?! – спросила Карина шепотом.
Маленькая и худенькая, она совсем походила на девочку, так что Иона не очень комплексовал.
- Кто – «они»? – буркнул он.
- Инопланетяне, - так же полушепотом пояснила Карина.
- Нет, - уверенно сказал Иона.
- А кто?
- Разберемся, - сказал Иона, но уже не так уверенно. – Только, чур, молчок, поняла? Никому ни слова!
- Никому, - как эхо, отозвалась Карина.
Почему-то обоим стало неловко, будто они только что торжественно в чем-то поклялись.
Девушка одернула бесформенный свитер, поправила волосы и тихо сказала:
- Ну, я пошла.
И удалилась. Иона усмехнулся. Ему совсем не хотелось показывать свою рыбу кому бы то ни было, но если уж кто-то должен знать, то пусть будет смешная девчонка из компьютерного блока. Лирическое настроение не покидало
Иону всю ночь и весь следующий день, и он по опыту знал, что такое состояние – предвестник депрессии. Депрессия навалилась внезапно ближе к ночи. Он лежал, глядя в темноту всю ночь. А к восьми пошел на работу. «Если бы не рыба, мог бы и не пойти, - подумал Иона, - мне хочется еще раз увидеть рыбу». От прочтения уфологических книг остался неприятный осадок. Пришельцы с холодной кровью и могучим разумом меньше всего подходили к тому, что Иона рассмотрел в двух кадрах видеосъемки. Но с другой стороны, хорошо, что рыба не была пришельцем, хорошо, что ее никогда никто не видел и не упоминал в сенсационных репортажах. И не строил разных научных теорий относительно ее существования. Рыба была совершенно независимым объектом, о котором знал лишь Иона да еще та свиристелка из компьютерного блока. Но она не в счет.
Весь день Иона просматривал видеокассеты в замедленном темпе. Рыбы не было. Депрессия усилилась, что не мог не заметить ночной сменщик.
- Да рука разболелась, - объяснил Иона ему свое хмурое состояние.
И задумался. Рука действительно сильно донимала его болями, но только до того времени, когда началась депрессия. Когда стали проявляться рецидивы депрессивного психоза, боль из запястья куда-то ушла. Казалось, мозг переключился на преодоление более существенной болячки.
И все же Иона нашел в себе силы пойти в тот день к начальнику охраны и подкинуть ему идею об установке еще одной телекамеры.
- Видишь, там, вдалеке, башня завода? – показал Иона на огромную трубу, возвышающуюся над всем районом.- Наша аппаратура ее не берет, а вот снайперу оттуда все, как на ладони, видно.
Время было снайперное, и хоть провинция не в пример Москве была поспокойнее, бандитский беспредел представлял для бандитского же бизнеса серьезную опасность.
- С полукилометра видно? – усомнился начальник.
- А на какое расстояние бьет оптическая хреновина в биатлоне? – спросил Иона и удалился, заронив в мысли начальника зерно сомнения.
Когда он пришел на следующую смену, то увидел, что на кронштейне за окном уже стоит камера наружного наблюдения. И даже не стоит, а поворачивается и наклоняется для большего обзора наблюдаемой территории. И прибор ночного видения, как положено. «Сработало!» - подумал Иона. Конечно, никакая башня ему сто лет не нужна была. Эту фишку он провернул в надежде еще раз отыскать прозрачную рыбу. И еще одно… Он набрал номер телефона Карины:
- Подойди, посоветоваться надо.
Она зашла так быстро, будто бегом преодолела участок пути до комнатки наблюдения.
- Слушай, Карин, ты можешь запрограммировать компьютер, чтоб он сам отслеживал эту…вещь, которую ты увеличивала? Понимаешь, я не успею просмотреть всю пленку, даже если сутками сидеть буду.
- Не зна-аю, - протянула Карина, не разбиравшаяся, видимо, во всех тонкостях компьютерного дела, - может, попросить Палыча?
Палыч был еще тот компьютерщик! Седой, волосатый, с торчащими лохмами, он мог какую угодно программу составить. Но Иона сразу пресек эту попытку:
- Не, никаких палычей не надо подключать. Я ж сказал тебе – «тайна». Кроме нас двоих никто не должен знать о рыбе.
- О птице, - поправила Карина, у которой были свои анималистические пристрастия.
- Сама ты птица, - хмуро обронил Иона, отвернувшись.
У Карины было одно достоинство – она ничем не походила на прошлые Ионины любови, поэтому Иона терпел ее присутствие.
«Пожалуй, чего доброго, влюблюсь!» - насмешливо подумал Иона, еще раз искоса глянув на девчушку. Та резко рванула с места и выскочила за дверь, действительно напомнив Ионе забытую сценку из детства, связанную с птицами. На следующей встрече Карина предложила свои услуги по просмотру пленок.
- Вы же не успеваете, - убеждала она Иону, невольно переходя на «вы».
Иона, поколебавшись, согласился. Результат удивил его, на следующий день Карина отдала три кассеты по полтора часа каждая.
- Ты что, на самом деле все просмотрела? В медленном темпе?
- Да. А что? У меня бессонница, я все равно часов до трех ночи сижу без дела. Стихи там пишу…- и осеклась, выдав свою, как видимо, тайну.


Иона только покачал головой, его занимала рыба, а не девичьи страсти. Так продолжалось довольно долго, пока Карина не прибегла к хитрой уловке, подключив-таки мудрого Палыча, но про рыбу-птицу ничего не сказала, выбрав для остановки ленты другие объекты. Палыч наладил программу просмотра, и Карина, пользуясь его методой, прогнала через компьютер все залежавшиеся пленки. Рыбы не было. Эта сравнительная неудача совсем выбила Иону из колеи. Он занял у знакомого травки, чтоб отключиться от обманувшего его в очередной раз мира. Забил косячок. Трава была доморощенной, слабой. Иона с досадой подумал, что растянуть дозу на несколько раз, как он планировал в начале, не удастся. Было грустно, но светло…и только лишь. Немного поколебавшись, он забил весь остаток в одну гигантскую козью ножку и выкурил. Теперь взяло – он почувствовал раздвоение; два человека управляли его мыслями и чувствами, не споря друг с другом, что даже радовало. Тот, что руководствовался чувствами, неожиданно для Ионы потребовал встретиться с Кариной. А второй ехидно констатировал: «Принцип замещения, прямо по классическому Фрейду. Ты хотел стать монахом и молиться на свою рыбу. Рыба-то далеко, а вот Каринка рядом. Сейчас как раз с работы пойдет». «Звони, звони!» - убеждал второй – чувствительный. Иона вздохнул и снял трубку телефона. Карина, видимо, удивилась, поэтому молчала немного дольше обычного.
- Ладно, - сказала она наконец. – Встречай.
Иона встретил ее за квартал от их конторы. Она была в смешной шапочке котелком и аляповатом, но дорогом зимнем пальто. Снег тихонько припушил ее плечи, и это отметил сентиментальный Иона. Было красиво. Они молча дошли до дома Карины, молча поднялись на лифте. Тут Иона спохватился, - ведь его никто не приглашал в гости. Карина поняла его замешательство по-своему:
- Папа совсем не против гостей, заходи.
Иона зашел. Папа действительно был не против, даже наоборот. Спустя десять минут Иона обнаружил, что сидит на кухне с рюмкой водки в руке. Водки было немного, но хлебосольный папа быстро захмелел, и они нашли общий язык, дружно ругая правительство и олигархов. Иона прислушался к голосам в себе. Ехидный фрейдист совсем потух после третьей рюмки, чувствительный же наглел все больше. Когда бутылка была опорожнена, Иона внял внутреннему голосу и пошел в комнату Карины. Она только слегка охнула, но дала стащить с себя тот бесформенный свитер, джинсы и все остальное. И начался долгий, как день без хлеба, секс… Водка и травка сделали свое черное дело – Иона никак не мог кончить, да в общем-то, и не хотел.
- Ты когда родилась – спросил Иона, обнимая худенькое тельце.
- В 7…-м, - сказала она.
Он стал про себя подсчитывать, сколько же ей лет. Выходило восемнадцать. «Плохо дело», - подумал Иона, оделся и вышел в ванную. «Педофил, бля», - бормотал он сквозь зубы, поливая голову холодной водой из гибкого душа. Когда он вернулся назад в комнату, Карина оказалась сидящей в углу совершенно одетая и совершенно потерянная. Она сидела нахохлившись, как птичка, с обиженно-детским выражением на лице. Иона захлестнуло долго сдерживаемое чувство полужалости-полулюбви, и даже не столько к Карине, сколько к себе, несчастному. Ну, конечно, и к этой девочке, исподлобья глядящей на него из своего угла. «А, семь бед – один ответ!» - подумал Иона и по-хозяйски стал снова раздевать свое маленькое сокровище.

7
А потом потянулись томительные серые дни, изредка украшенные ночными дежурствами, которые Иона проводил на пару с Кариной. Они мало разговаривали. Но из коротких реплик Иона выяснил, что у девочки был парень, с которым пришлось расстаться. Иона, разменявший пятый десяток, не обманывался насчет своей сексуальной привлекательности. «Просто ей нужен кто-то вместо того, бывшего», - думал он, целуя ее маленькую грудь. А она все еще стеснялась и натягивала свой бесформенный свитер сразу после окончания любовных ласк. Но оставалось еще лицо, которое не закрыть. Иона целовал ее пухлый дрожащий рот с легким пушком над верхней губой, она опять стеснялась и прятала губы в отвороты свитера, и оставалось только глядеть в ее темные глазища, влажные и добрые, как у кроткого пони. Но все время молчать они, конечно, не могли. Раз Иона попросил почитать ему стихи, не очень рассчитывая на эффект – о чем может писать девочка, как не о любви, преимущественно несчастной, и тому подобному? Однако услышал другое.
«На волнах этой жизни,
Неловкий пловец,
Я плыву к сладкой тризне,
Я вижу конец
В ослепительном свете».
- Это танка, - пояснила Карина, - японская форма поэзии.
- Интересно… А что-нибудь русское есть?
- Пожалуйста, - улыбнулась Карина.
« В желтом доме за рекой
Снежной королевой
Предназначен всем покой,
Правым, средним, левым…
В желтом доме тишь да слад,
В желтом доме сучьем
Заарканят, как осла,
Лишь бы вышел случай.
В желтом доме желтый снег,
Смертная истома,
Совершить нельзя побег
Из дурного дома…»
- Желтый дом – это наша контора? – спросил Иона, вспомнив, что здание действительно обложено желтым кирпичом.
- Ну, не так буквально… Там дальше молитва идет с просьбой помочь сбежать куда-нибудь.
- Хорошие стихи, очень хорошие, - похвалил Иона, и, хотя ничегошеньки не понял, предположил, - может, над тобой кто-то посмеялся? Бывший ухажер?
- Да, он смеялся и унижал меня, - с вызовом сказала Карина и вскочила.
Слезы брызнули из глаз маленького пони, она постояла, отвернувшись, и выскочила из комнаты, как всегда, по-мальчишески резко. Иона только развел руками – у каждого свои комплексы, свои скелеты в шкафу. Нам не дано предугадать, как слово «нафиг» отзовется. «Нет, все же прекраснее рыбы нет ничего», - с неожиданным переходом закончил он свою мысль. Рыба покорила его тем, что ни разу не была упомянута ни в уфологических вымыслах, ни в церковных догматах, ни в каких-либо летописях и легендах. Свободная и неуловимая, она с запредельной скоростью плавала в голубой атмосфере, и жизнь ее была чарующе-загадочной, как добрый, занятный, но прочно забытый сон. Впрочем, убеждение в абсолютной новизне рыбы было разрушено самым беспардонным образом. Карина покопалась в Интернете и вытащила целую кучу фактов о подобных объектах. Спустя несколько дней Иона брезгливо перелистывал выдержки о «рыбных случаях», собранных в большую красную папку.
Публикация в Summit. «Астроном, наблюдающий луну в двухдюймовый ахроматический телескоп, дающий увеличение 44, увидел длинный черный объект, проплывающий с востока на запад. При этом прохождение заняло три-четыре секунды. Возможно, объект был птицей. Впрочем, порхающее движение объекта не наблюдалось».
 4 сентября 1851 года в 5:30 вечера преподобный У. Рид видел, как множество самосветящихся тел пересекло поле зрения его телескопа; одни медленно, другие быстро».
Журнал ЛА НЬЮ СКАЙНТИФИК сообщал, что господин Леверье послал в академию три письма от свидетелей длинного светящегося тела, заостренного на обоих концах, которое видели в небе.
Лондонская Times сообщает, что редактор получил большое количество писем об этом феномене. Один корреспондент описывает его, как четко определенный и формой похожий на рыбу, странный и вызывающий тревогу.
Другой корреспондент описывает его, как в высшей степени величественную светящуюся массу, формой напоминающую торпеду.
Из всего многообразия информации Иона выбрал только одну заметку. «12 августа 1883 года в обсерватории Сакатэкакс в Мексике, находящейся на высоте 2500 метров над уровнем моря, видели большое количество небольших светящихся тел, пересекающих солнечный диск. Одно из них было сфотографировано. Тут же прилагалась фотография, на которой было изображено длинное тело, окруженное мерцанием движущихся крыльев или летательных плоскостей» Журнал «Ла Астрономия», 1885 год, стр. 349.
Итак, Робинзон увидел след Пятницы. Иона не был первооткрывателем своей рыбы. С чувством, что его сильно обманули, он вернул папку Карине со словами:
- Ну, понятно. Дальше можно не копаться в видеокассетах.
- Почему? – изумилась та.
- Потому что данный феномен наблюдается на протяжении двух, а то и более веков, а значит, не представляет никакой угрозы для жизни нашего драгоценного шефа.
- Если тебе противно работать со мной, я больше не буду надоедать, - пролепетала маленькая Карина сдавленным голосом.
Весьма удивленный, Иона пошел на попятную:
- Мне приятно работать с тобой, Риночка… Просто я хотел сказать, что мы прикладываем слишком много усилий для достижения ничего не значащего результата.
Они немного помолчали. Иона - дивясь поворотам женской логики, а Карина – переваривая последнюю фразу с помощью все той же женской логики.
Приближалась весна. Февральский снег еще не потемнел, а солнце светило, словно пушкинские строки о дне чудесном.

8
Рыба была совсем близко. Протяни руку – дотронешься. А почему бы и нет? Иона дотронулся и ощутил легкое покалывание в пальцах, как от электрического тока. Может, рыбе это понравилось – она придвинулась ближе, так что рука Ионы вошла в ее тело, как в воду. Потом дальше, по локоть, потом до плеча. Теперь вся рука Ионы была в рыбе. Он осмелел и совсем придвинулся к ней, погрузился, словно в ванну. Внутри было прохладно. Иона огляделся. Они летели высоко над землей, потому что линия горизонта была совсем круглой. А небо уже темнело фиолетовым цветом. Хотя солнце еще не ушло, видимо, скорость была приличной, хотя и не ощущалась из-за отсутствия ветра. Странное удовлетворение, переходящее в тихий восторг, овладело Ионой. Его мысли непроизвольно обратились к тому, в кого он никогда не верил, но много слышал о нем. Сами собой начали складываться слова молитвы. «Господи Всемогущий, Ты все видишь, смотри, где я сейчас по воле Твоей. Да пребудет благодать Твоя на мне, и если попрошу Тебя о чем-то противу замыслов Твоих, не прогневайся. Дай, Боже, остаться с рыбой и в рыбе, как в сей час. И во веки веков, аминь». И некоторое время он был в рыбе и с рыбой, но сколько, не мог сказать, потому что время как бы остановилось. Однако все меркло, меркло и тяжелело.
Он очнулся и долго глядел на лампу, на потолок. Слушал, как гудит и потрескивает дроссель лампы. Потом скосил глаза и увидел белые-пребелые простыни и такие же белые-пребелые стены. Память вернулась быстро: он возвращался с работы, навстречу шли двое, удар, вспышка, еще два удара, потом – забытье. «Я в больнице», - понял Иона. Осознание нынешнего положения не обрадовало, а огорчило. Кто? Скорее всего тот, что занимался айкидо. Может быть, кто-то другой – какая разница? Грудь сильно болела. Видимо ножом. Закрыл глаза и провалился в сон.
Следующее пробуждение было не так приятно. Иона открыл глаза и увидел…Риту. Он опять закрыл глаза. Опять открыл. Рита не исчезла. Она деловито раскладывала какие-то тарелочки и кружки и, кажется, готовилась кормить Иону с ложечки. Иона, стиснув зубы, принял положение полулежа. В палате кроме него и Риты находился еще один больной – небритый парень весь в армейских наколках. Он лежал слева от Ионы, слегка повернув к нему голову.
- Что там у тебя? – спросил Иона и подивился, как трудно дались ему эти слова – видимо, его обкололи обезболивающим.
- Вот, - Рита разложила по тарелкам паштет, рыбу, еще какие-то кушанья.
- Не хочу, - отказался Иона. – Пить что есть?
- Да,- кротко сказала Рита. – Чай, как ты любишь.
 В маленьком термосе был настоящий чифирь, густой и черный. Иона глотнул горячей жидкости, но вкуса не почувствовал. «Обкололи, коновалы», - подумал он снова. Парень слева жадно смотрел на кружку в руках Ионы. Когда Иона выпил больше половины, парень протянул руку. Иона отдал ему кружку – Рита недовольно прищурилась. «Стерва»,- подумал Иона, но сказать это вслух сил уже не было.
Рита приходила каждый день, но они почти не разговаривали. У Ионы было два проникающих ножевых ранения, в грудь и в живот, но, как ни странно, кроме ребер ничего существенного не повреждено. Он быстро шел на поправку. Парень слева тоже л ечился после ножевых разборок, но был тяжелым больным. К нему никто не приходил, поэтому он с завистью смотрел на Иону с Ритой, изображавших семейную пару.
- Счастливый ты, - вырвалось раз у него после очередного прихода и ухода Риты.
Иона хотел возразить, но передумал.
- Может, и счастливый, - уклончиво ответил он.
В конце концов, если все не так, пусть окружающие думают, что у него все ОК. Американский стиль жизни не дает внутреннего счастья, но зато внешне все выглядит идеально. И живут же! Впрочем, при чем тут Америка? Мы ведем речь о Франции.
- Ты что, насовсем в Россию? – спросил Иона у Риты в очередной ее приход.
- Не знаю, - уклонилась она от прямого ответа. – Мне надо с тобой поговорить на важную тему.
- Говори.
- Не сейчас. Вот выйдешь из больнички…
- Так за чем же дело? Принеси мне одежду, новую – та, видимо, в крови.
- А ключ?
- Там кодовый замок. 43069
- Записать надо.
- Разве не запомнишь? Ты же психолог! 4 – это квартира, 30 – мужик с головой и гениталиями. 69…
- Ладно, - сухо сказала Рита. – Про 69 не надо, запомню.
Она принесла одежду на следующий день. Иона осторожно вышел из больничного покоя. Вроде, все нормально. Неспешно прогуливаясь, они шли с Ритой по залитому солнцем базару. «Как шесть лет назад», - подумал Иона. Только настроение не то. В тихом скверике присели на скамейку.
- У меня для тебя сюрприз, - сказала Рита.
- Да не люблю я сюрпризов, - вяло отмахнулся Иона.
- Придется полюбить, - настойчиво сказала Рита.- У меня есть ребенок.
Она достала из сумки фотокарточку пухлого малыша с голубыми глазами.
- Ну, и сколько ему? – угрюмо поинтересовался Иона.
Рита назвала дату рождения. Иона, не стесняясь, стал загибать пальцы, подсчитывая срок. Выходило восемь месяцев.
- Он что – семимесячный?
Она побоялась соврать под его пристальным взором и ответила уклончиво:
- Он родился чуть раньше срока.
- Понятно, - буркнул Иона.
Помолчали.
- Во Францию я не поеду, - сказал он.
Но сам же почувствовал, что дал слабину. Надо было послать Риту с ее восьмимесячным ребенком к чертям собачьим и возвращаться к прежней жизни с рыбой и Кариной. Теперь даже его шеф Индира казался приличным человеком.
- Что же мне делать? – вздохнула Рита, у которой был свой план будущей жизни.
- Помолись своему Аллаху, - зло сказал Иона, вставая.
Они вышли из парка и пошли, как два скованных узника, домой к Ионе.
В тот же вечер Иона напился в дрыбодан, в одиночку, в отключку. С утра хмель еще бродил в его голове, когда он открыл глаза и увидел свою французскую пассию.
- Бонжур, мадам, - осклабился он.
Рита демонстративно отвернулась.
- Подргруга! – сильно грассируя, обратился к ней Иона. – Горгрит нутргро, поргра в бистргро, глотнуть ситргро. Сейчас ргрыгну – подставь ведргро…
Рита завелась и сходу выложила все, что думает об Ионе и вообще о русских пьяницах и просто русских. Товорила она как прежде, штампами. Это было уже скучно, но зато теперь не раздражало. Можно было, совсем не слушая, думать о своем, что он и сделал. Его мучила мысль – почему в больницу ни разу не пришла Карина? Иона рассеянно набрал номер телефона охраны в конторе. Дежуривший хлопчик с украинским прононсом сказал, что «начальныка нэма»
- А, це ты, Иона? – узнал его голос парень.- А казалы, шо тэбэ уже в живых нэма.
- Жив я! – встревожился Иона.- Я уже из больницы вышел.
- Тю! Брэшуть, значить, довго будэшь жить.
Перспектива «довго жить» Иону совсем не обрадовала. Надо было позвонить в компьютерный блок, но Рита мешала. Она распалялась и почему-то перешла на французский.
- Да я забыл уже ваш ****ский язык, - с досадой сказал Иона.
- Как забыл? – вылупилась Рита.
- Так. Он мне без надобности.
Она не поверила, но замолчала. Выгнать ее не поворачивался язык, а выгнать надо было. К тому же она сумела зародить в нем смутные сомнения насчет отцовства. А черт его знает, вдруг и правда его родной ребенок? От этой мысленной сентенции он перешел к более общим размышлениям о том, почему дети рождаются или семи- или девятимесячными, а вот восьмимесячных, как он слышал, не бывает.
- А где ж ребенок? – осенило его.
- С няней в Орлеане, - сбавив тон, ответила Рита.
- А, это из Орлеана твой толстый, как его, Пьер…Жак…
- Поль тут ни при чем, - скрипуче возразила Рита.
- Ясен хрен, ни при чем, - хмыкнул Иона, - дите-то голубоглазое, а он, понимаешь, ляпис-лазоревоокий.
- Цвет глаз у детей может меняться со временем, - упорно стояла на своем Рита, но темноглазого Иону это не трогало.
Он молча проследовал к зеркалу, побрился, привел себя в порядок.
- Куда? – деревянно спросила Рита.
- На работу, - отмахнулся Иона.
- Это я сообщила, что ты умер, - сказала Рита, желая как можно сильнее разозлить его; но такой реакции не ожидала!
- Стерва! – взревел Иона и влепил ей пощечину тыльной стороной ладони.
Он повернулся, чтоб выйти, но гнев душил его. Он представил, что пережила Карина за эти семь – восемь дней и, вернувшись от порога, замахнулся на Риту. Она сжалась и присела на корточки. Ударить сверху вниз не хватало духа, это было все равно, что пристрелить ребенка. А Рита вдруг стащила с него трико с бельем и взяла в рот то, что было под плавками. И от неожиданности Иона замер, мгновенно забыв, куда он собирался идти. Французский минет продолжался с полминуты, потом Иона взял ее за волосы и, освободившись, влепил две полновесные пощечины. Рита приняла их так покорно, словно они входили в процедуру сексуальной игры. И снова прижалась к его паху. Иону всегда поражали ее неожиданные поступки: от самого первого бегства из общаги до Орлеанских выкрутасов. Но на сей раз Рита превзошла саму себя. Положение было дурацким, а со стороны, возможно, и смешным. Иона не знал, что делать: вырваться, убежать, с оттопыренным членом на улицу? Почему-то было стыдно. А мириться с ней тоже нельзя… Иона повторил свой трюк с пощечиной, но Рита перенесла побои стоически, стаскивая с партнера штаны все ниже. Каким-то образом она и сама успела наполовину раздеться. Совершенно ошеломленный Иона овладел ею. Хотя в данном случае надо было говорить «она овладела им».
Они лежали на ковре, обессиленные ругней, дракой и сексом. Лежали долго, пока не наступил вечер. Потом Рита встала и, как ни в чем ни бывало, спросила:
- Хочешь чаю?
Почти что против собственной воли Иона кивнул в знак согласия. Они выпили весь чай, что был в чайнике, после чего улеглись спать. Как в старые добрые времена, Рита легла с краю и, уткнувшись Ионе в плечо, сопела. Было так тихо, что они слышали, как тикают наручные часы, лежащие на тумбочке.
Утром Рита порылась в бумагах Ионы, вытащила паспорт, еще что-то, положила в свою сумочку. Он флегматично наблюдал за тем, как она хозяйничает.
- Я сделаю тебе загранпаспорт. Тот ведь просрочен? – полуутвердительно поинтересовалась она.
Иона не ответил. На пороге она, оглянувшись, добила его:
- Малыш твой, не сомневайся. Хочешь знать, как я назвала его? Модестом.
Она исчезла за дверью – стерва, психолог, мусульманка, француженка, королева его дурацкой судьбы. Теперь она могла без особой опаски, что Иона предпримет что-то противу ее планов, уехать на пару дней в Москву.
Иона полчаса крутился около здания, где раньше работал, но войти так и не решился. Было стыдно, а потом – будущее совершенно терялось в тумане. Он бы не поручился ни за один последующий за сегодняшним день. В конце концов ноги сами привели его в стекляшку-забегаловку у базара. Он давно здесь не был, поэтому приятно удивился, увидев современный интерьер, бар и даже телевизор под потолком. Взял большой бокал пива Baker и отошел в угол. Посетителей было мало, однако вошедший следом за Ионой старикан подсел к нему. Они вдвоем молча отхлебывали пиво; старик был таинственен, как агент 007. Когда они выпили по полбокала, причина выражения загадочности у сидящего напротив выяснилась: хитро подмигнув, дед извлек из кармана бутылку с прозрачной жидкостью и долил, сначала себе в пиво, а затем – Ионе. Иона усмехнулся - интерьер фирменный, а привычки старые. Он отхлебнул свой коктейль да едва не закашлялся! Крепкий самогон напрочь перебил вкус пива. Дед хитро улыбался. Стараясь не ударить в грязь лицом, Иона допил, затем отошел к стойке и взял еще по литру пива: себе и напарнику. Они становились все более симпатичными друг другу. Внезапно Иона начал рассказывать собутыльнику о последних днях, выложил все без прикрас о странном поступке Риты, не забыл про Францию, куда она хотела увезти его.
- Молодо-зелено, - откликнулся старик, - надо было зажать ей нос – спокойно б ушел.
Сей совет старого, повидавшего жизнь, человека, восхитил Иону своей простотой и эффективностью. Однако вслух он возразил:
- Отец, ты не знаешь французских женщин!
Дед, подумав, согласился:
- Эт конешна, у их шарм! С ними надо тоньше действовать.
Иона подумал, что как раз шарма в Рите не ощущается ни на мизинец. После знакомства с Кариной Рита казалась ему обезличенной, ну, разве что сексуальной, как всякая половозрелая самка. Они вышли из кабака, поддерживая друг друга, как два горячо любящих брата или как отец с сыном. Разболтавшийся старикан поведал Ионе свою тайну. Оказывается, он слепил на приусадебном участке бюст Саманты Смит, но недоработал с лицом, поэтому соседка решила, что монумент посвящен ей. Как выйти из затруднительной ситуации, старик не знал, потому что не хотел оставлять идею увековечивания американской девочки, но и соседку огорчать тоже не хотел.
- А почему Саманту? – спросил Иона.- Можно было б… Чибурданидзе Майю…
- Ты хрен с пальцем не сравнивай. На што мне грузин прославлять? Нахлебники, бля.
Иона, сам не понявший, откуда выплыла грузинская шахматистка – не в связи с шашечками проезжающего мимо такси? – не стал спорить. Возможно, старый черт всю жизнь скрывал в себе комплекс Гумберта, а теперь перед кончиной прорабатывает его.
- Запевай! – скомандовал дед.
Иона стал вспоминать старые песни, почему-то в голову пришла совсем старинная, с гражданской еще войны:
- Шел отряд по берегу, шел издалека, шел под красным знаменем командир полка…
Дед с воодушевлением подхватил. « Мы сыны батрацкие, мы за новый мир, Щорс идет под знаменем – красный командир», - с песней они промаршировали до перекрестка, тут каждый повернул в свою сторону.
- Не ссы, - сказал старик на прощание, - прорвемся. Били и французов когда-то!
- Прорвемся, - повторил Иона, поворачивая к дому.
Дома он включил телевизор и долго пялился в экран, силясь понять, что же там выговаривает дикторша? Потом до него стал доходить смысл сообщения. « Ходят слухи о том, что Франция собирается ужесточить визовые отношения с Россией. Слухи появились по вине прессы, которая на днях распространила ошибочную информацию о якобы ужесточении посольством Франции правил выдачи туристских виз. Наши консульские эксперты отмечают, что именно в конце прошлого года заметно увеличилось число случаев, когда российские турагентства при оформлении на визу предоставляли недостоверные документы для визирования клиентов, в частности, не подтвержденные или же безосновательно аннулированные бронирования в отелях. Многие их владельцы во Франции понесли прямые убытки. Именно по этой причине еще месяц назад мы объявили: с 1 февраля все турагенства, действующие на территории России должны представлять в консульство подтверждение о бронировании гостиниц. Оно должно исходить от их корреспондента во Франции. Эта мера предосторожности позволяет удостовериться в реальности предоставленных гарантий. Мы же действуем в соответствии с правилами шенгенского соглашения, которые остаются неизменными и обязательными для всех входящих в него стран».
Цену таким заверениям Иона знал еще из прошлой жизни. Если уж вещают, что слухи о препонах с визой недостоверны, значит, точно – задерживают. Интересно, как-то выкрутится хитромудрая Рита?
9
Хитромудрая Рита выкрутилась легко. Она приехала через три дня с въездными визами…в Ирак.
- Оттуда легче во Францию попасть, я узнавала, - объяснила она свой поступок.
Против своей воли Иона еще раз восхитился той цепкостью, с которой Рита держала его.
Рейс в Багдад был «гуманитарным», так что они с Ритой были единственными пассажирами в толпе медиков, грузчиков и ФСБ-шников, летевших в иракскую столицу. Разговоры шли в основном о политике. Будет ли новая война, долго ли продержится Хусейн, есть ли у него ядерное оружие?
Багдад встретил их дождем, что было большой редкостью для здешних мест. Риту с Ионой встречали. Смуглый горбоносый араб перекинулся с Ритой парой фраз, глянул на Иону, но ничего ему не сказал, видимо, не знал русского. Они сели в потертую советскую «копейку», жалко притулившуюся к компании «мерсов» и «шевроле». Ехали долго. Наконец, на самой окраине города араб затормозил. Дом, против всяких ожиданий, был приличный: в два этажа с чугунной решеткой вокруг. Они прошли через большие комнаты, миновали внутренний дворик, опять вошли в дом, в комнату поменьше. Здесь араб поставил чемоданы на пол, обернулся к Ионе и жестом показал – располагайтесь. Иона не заставил себя долго ждать. Быстро скинув ботинки, завалился на широкую, покрытую голубым покрывалом постель. Теперь от него ничего не зависело. Едва закрыв глаза, он провалился в глубокий сон.
Проснулся он от воя воздушной тревоги. Где-то вдали два раза громыхнуло. Поняв, что началась война, Иона от души расхохотался. Как теперь Рита будет договариваться с Бушем о перемирии? Рита была подавлена. Прошло несколько дней, телевидение передавало победные реляции иракцев, но выехать из города не было никакой возможности. От скуки Рита с Ионой резались в карты, потом надоело и это. По просьбе Риты араб (как выяснилось, дальний родственник Риты) принес гашиш. Иона накурился вволю. Рита предложила сыграть в карты «на интерес». Иона, обычно выигрывавший у нее, охотно согласился.
- На что играем? – спросил он, тасуя колоду.
- На акт.
- На что? – не понял Иона.
- На палку, - цинично сказала Рита.
Сыграли. Иона проиграл раз, второй – и бросил карты.
- А что тогда мне будет, если выиграю?
- Отыграешься, - хладнокровно промолвила Рита.
Иона не стал отыгрываться и этой же ночью отработал проигрыш, представив, что лежит с Кариной. Ему надоело подвешенное состояние, хотелось чего-то простого и прочного.
Как-то вечером Иона спер из Ритиной сумочки мобильник и набрал номер Карины. Трубку «подняли» сразу. Иона молчал.
- Это вы, Иона? – спросила Карина, и опять долгая пауза.
У него сперло дыхание и застучало сердце.
- Иона, я нашла еще одну древнюю историю про нашу рыбу, - сказала вдруг Карина, - очень древнюю, скифскую еще. Когда персидский царь Дарий вторгся в Скифию…Иона, вы слышите меня?
Иона выключил мобильник. Постоял. Спрятал мобильник во внутренний карман. Рита обнаружила пропажу нескоро. Порылась, поискала, но не сказала ничего.

10
Наконец, американцы взяли Багдад. По улицам бегали мародеры с автоматами, грабили банки, богатые дома. Появилась возможность выехать из Ирака. Старая «копейка» отчалила от временного приюта двух странных постояльцев. Ей, «копейке», на роду было написано проделать не менее опасный и хитросплетенный путь, чем у Ионы. Через пять часов дороги выстрел американского танка прекратил существование ВАЗовской машины, горбоносого араба, французской подданной русско-иракского происхождения и… Нет, Иона выполз из горящего автомобиля, чтобы продолжить наше повествование. Без денег, без знания языка, без какой-либо ориентировки, слегка искалеченный, потерявший малейшее понятие, что делать дальше и зачем жить. Хромая, он уходил в болота междуречья, на север. Зачем? Да надо было куда-то идти. Он держал в уме одно обстоятельство – Россия на севере. Еще в его уме почему-то возникала картина допроса из боливийского периода жизни. Они захватили лагерь повстанцев, перебили мужчин и долго насиловали единственную оставшуюся в живых женщину. Вероятно, она действительно ничего не могла сообщить сержанту Джорджу, но надо было проработать до конца все варианты, а заодно и расслабиться. Джордж построил их всех, 12 человек, и они по очереди насиловали эту еще не старую индианку. И после каждого акта Джордж спрашивал по-испански, наклоняясь к женщине. И та только мотала головой в знак отрицания. Потом все насытились, и Джордж решил отрезать ей уши – он коллекционировал уши убитых, а на сей раз хотел отрезать у живого человека. Индианка заорала таким звериным воплем, что даже Джордж опешил, да так и встал в нерешительности с ножом и одним отрезанным ухом в руке. Индианка выла и хрипела перед смертью. Иона поднял карабин и тремя выстрелами покончил с ней, чем вызвал гнев сержанта. Больше его не брали на операции, пристроив в базовом лагере к кухне…
Еще Иона сильно жалел, что Рита погибла так нелепо, хотя это может показаться и странным. Вместе с тем абсурд поворота судьбы, забросившей его в южную полудикую страну, требовал хоть какого-то объяснения. Хоть логического, хоть мистического. Последнее все более привлекало его, потому что никакой логики в ныне создавшемся положении он не усматривал. Преодолевая плавни, болота, протоки и острова, он, точно в сомнамбулическом состоянии, твердил себе: «На север, на север…» Солнце вставало и садилось, ветер дул и затихал, Иона шел и останавливался, и снова шел, минуя патрульные посты, деревеньки, пустыни. Он оброс, износился, загорел. Он стал похож на нищего дервиша, что иногда еще встречаются в странах Ближнего и Среднего Востока. Порой жалостливая мусульманская рука бросала ему кусок лепешки. Вот кончился собственно Ирак и пошел Курдистан, вооруженный до зубов партизанский край, нищий, как российские колхозы. Здесь на подаяние рассчитывать нечего. Иона тащился по раскаленной дороге из последних сил. Солнце лупило изо всей силы своих южных лучей по его дурной голове. Он совсем перестал думать, полагаясь на звериное чутье, на инстинкт. Как-то очередная ночь застала его у подножья горы, куда он свернул с проторенной дороги, повинуясь все тому же инстинкту. Утром Иона проснулся рано от холода. Осмотревшись, он почему-то не стал возвращаться к дороге, а полез в гору. Он был на вершине, когда солнце только-только оторвало пузо от горизонта. Пред ним лежало, как видно, древнее поселение. Руины стен, зданий и рядом с ними – подобие городка или поселка с неизменной мечетью на площади. Иона долго глядел вниз. Странное чувство узнавания давно забытого овладело им. Он спустился вниз и спросил у первого попавшегося прохожего, путаясь в русском и английском языках:
Что за город? Village? What call or a name…название?
Встречный мусульманин оказался понятлив. Протянув руку к старым развалинам, он чуть ли не с гордостью выговорил:
- Ninevia!
Словно звериный вопль индианки коснулся ушей Ионы.
11
И было слово Господне к Ионе вторично:
встань, иди в Ниневию, город великий, и проповедуй в ней, что Я повелел тебе.
И встал Иона и пошел в Ниневию, по слову Господню; Ниневия же была город великий у Бога, на три дня ходьбы.
И начал Иона ходить по городу, сколько можно пройти в один день, и проповедывал, говоря: еще сорок дней и Ниневия будет разрушена!
И поверили Ниневитяне Богу, и объявили пост, и оделись во вретища, от большого из них до малого. Это слово дошло до царя Ниневии, и он встал с престола своего, и снял с себя царское облачение свое, и оделся во вретище, и сел на пепле,
и повелел провозгласить и сказать в Ниневии от имени царя и вельмож его: "чтобы ни люди, ни скот, ни волы, ни овцы ничего не ели, не ходили на пастбище и воды не пили,
и чтобы покрыты были вретищем люди и скот и крепко вопияли к Богу, и чтобы каждый обратился от злого пути своего и от насилия рук своих.
Кто знает, может быть, еще Бог умилосердится и отвратит от нас пылающий гнев Свой, и мы не погибнем".
И увидел Бог дела их, что они обратились от злого пути своего, и пожалел Бог о бедствии, о котором сказал, что наведет на них, и не навел.
12
 Нищий дервиш ходит по Ираку, стращая всех Божьей карой и негодуя на медлительность Господню. Долго, по сей день проповедует на смеси русского, английского и французского, и будет ходить до тех пор, пока чья-то природная небрезгливость позволит приблизиться к грязному оборванцу. Пока чья-то рука не вытащит из внутреннего кармана его лохмотьев мобильный телефон. Пока не нажмет на кнопку повторного вызова последнего абонента. И последний абонент напомнит ему про рыбу, и тогда…Иона вспомнит, где он должен жить и, может быть, даже проповедовать.
21.08.08. 19:26


Рецензии
Виталя, рад что ты иногда сюда заходишь. Стихи. ведь все больше деградируют, не находишь? Перебирайся сюда. И птиц своих неси. Пусть здесь несутся.
Что до произведения - безусловно, гениально (продолжаю читать).
С уважением и улыбкой,

Дон Боррзини   20.12.2008 17:13     Заявить о нарушении
Я-то захожу, а ты закрылся на замок и попугая научил одной фразе: "Никого нет дома!"))))))))))

Виталий Ключанский   20.12.2008 18:11   Заявить о нарушении
Гм, ты хочешь, чтобы он матом ругался, что ли?

Дон Боррзини   27.12.2008 08:15   Заявить о нарушении
Женщине рыба снится к беременности. А мужчине, не знаю. Понравилось. Не люблю я сны про рыб. Три раза снились.

Надежда Лихашва   30.10.2010 04:47   Заявить о нарушении