Здравствуй Ангел сказка к сказке

Сказка к сказке

Здравствуй, Ангел

Рассветало. Небо прояснело. Настроение поднялось. Позавтракав, мы пошли к деду – хозяину, царю и профессору среднерусской погоды. Я нёс на плече ящик с янтарной влагой из Армении. Глухо стучали ботинки о брусчатку. Впереди нас вяло бежал, простывший от долгой непогоды ветерок, то и дело апатично чихающий невесть откуда взявшимся пожухлым тополиным листком. Резной фасад дома выплыл из-за паутины голых, тощих крон.

Тихо простонала калитка, звякнул где-то в доме колокольчик, крепкая рука напарника впилась мне в плечо – молча, откуда-то из-за угла, гремя несоразмерно тоненькой цепью, вышел с недобрым взглядом здоровый, грязно белый, размером с хороший комод, пёс, явно какой-то серьёзной породы. Невольно полуразвернувшись, мы внимательно следили за ним: чёрт знает что у него в голове, за этими карими глазами?
– Сидеть, Ошкуй. Сидеть. – Раздался сзади, у нас за спиной, глубокий, чистый – совсем не старческий голос. – Кого это принесла нелёгкая? – Как студеной водой из ушата, окатил нас вопрос.
– Будь здрав, Андрей Викторович. – Не растерялся дядя Коля. – Не серчай. Нелёгкая – меня принесла, а со мной …, это Митрий – племянник мой да с ним товарищ. С поклоном мы к тебе…
– И вам здравствовать...

Мы с напарником обернулись на слова хозяина, невольно скашивая глаза почти на затылок, чтобы не упустить из внимания намерения пса. Дед был прям и коренаст, роста среднего, густая коротко стриженая борода, отливала серебром, в ней пряталась легкая ироническая улыбка. Два плотных ряда голубых елей-бровей, ниже – широко посаженные глаза. Кого-то он напоминал? Да, что-то знакомое – из детства. Точно! Пожалуй, он походил на деда Мороза, находящегося на отдыхе – тонкий свитер на голое тело, поношенные джинсы, на ногах высокие со шнуровкой ботинки. Даже в паре метров от него, чувствовался жар горячего, точно распаренного, тела. Казалось, для него не существовало промозглости висевшей вокруг. Где-то подспудно, в подкорковом слое, шевельнулась даже не мысль, а готовое утверждение – это маленький спектакль, для нас, Дед нас ждал.

Пока нас представлял дядя Коля, мы обменялись с дедом рукопожатием: плотная, твёрдая ладонь легла мне в руку – вот тебе и дедок, такой дедок – согнёт дубок!
Но если есть Дед Мороз, то где же Снегурочка? Для полноты картины её явно не хватало. Пока я, наполовину впавши в детство, размышлял об этом, нас пригласили в дом.
Дощатый строганый пол, под ногами половичёк домотканый – такой я в музее видел, ткнулась в ногу и втянув голову отползла в сторону черепашка-полотёр – популярная лет пятнадцать назад модель. В доме было много занятного, вот, похоже, ламповый приемник, рассмотреть бы поближе, покопаться бы в нём – интересно рабочий или нет? На подоконнике устроился котёнок, тьфу ты – серебристый клубок, проткнутый вязальными спицами (привиделось же!). Череп – наверное, ящера – лежащий в углу и держащий в пасти на попа поставленный метр, а под стеклянным колпаком на круглом столе лежала крупная правильная жемчужина.
И всё равно, что-то ещё в этом доме было не так – в раскрытом настежь окне виделся яблоневый сад в цвету, чуть ощутимые движения воздуха доносили до нас запахи весны, чирикание и пение птиц. Мелькнула, прорезав точно ножницами воздух пара ласточек, сделала круг по комнате и вылетела назад. Ну, никак не ожидал встретить в этой деревне дом с расширением, последний писк дизайна – голографические модели живой природы с эффектом присутствия, ласточки как живые, показалось ещё немного и они задели бы крылом моё лицо. И тут в открытое окно впорхнул воробей, по хозяйски сел на стол и запрыгал около моей руки, норовя все время заглянуть мне в чашку. Когда он стащил из тарелки печенье, я понял – это не дом с расширением, это дом с настоящим весенним садом.

– Анастасия, ставь чайник, гости пришли, трое. – Распорядился куда-то в глубь дома Дед и тут же обратился к нам – Ну коль пришли…, да вы присаживайтесь, в ногах правды нет. Так откуда добры молодцы, к нам пожаловали, я не расслышал?
– Да мы и не говорили. – Подумал я, но не стал заострять на этом внимание. Жаль, что не успел получше осмотреться, как пришлось поддержать разговор. – Из города мы, но работа у нас, дома не сидим – дальнобойщики. С детства в космос манило, мечтал о звёздах, а погоны одевать не хотелось, вот и пошли после гимназии в «транспортное». И уж как шесть лет таскаем грузы по Системе – Луна, Марс, пояс астероидов, Ио, станции дальнего наблюдения на Плутоноидах. Возим всё – вплоть до жемчуга, если предложат. – Сказал я, рассматривая сквозь стекло жемчужину. – А через месяц у нас фрахт на сопровождение первой международной экспедиции к облаку Оорта. Пять научных кораблей и семь независимых перевозчиков в качестве шерпов. Да и просто побывать там – интересно! А тут…

Тут распахнулась дверь, в неё с подносом полным чашек и вазочек вошла в гостиную хрупкая, тоненькая девушка – почти девчонка, с выразительными – Ну точно, дедовскими! – глазами, в которых жили две смешливые нежно-зеленые искорки.
– Вот и Снегурочка! – пронеслось у меня в голове. – Нет, скорее Жемчужина.
– Маргарита – внучка, будущий астрофизик, приехала на каникулы. – Представил дед.
– ??? – пронеслось, наверное, не у одного меня в голове.
– Двое их, внучек-то. Обе здесь. – Отвечая на незаданный вопрос, сказал Дед, и продолжил, представляя уже нас. – Это Николай Иванович, наш деревенский. Примечательный, между прочим, человек. В молодости, будучи лейтенантом пограничной охраны, с двумя взводами, на сутки остановил колонну китайских танков, пока генералы грёб… – И, прервав на полуслове фразу, чему-то безнадежно махнув рукой, дальше пояснил. – Чудом выжил, вернее, выжили полтора бойца – он и пограничный пёс. Затем был в плену. После плена – на Амгуне, в фильтрационном лагере год. Конечно, потом разобрались – после допросов с пристрастием. Даже орден дали. А что такое орден без здоровья? Я Николая едва на ноги сумел поставить. Вот так, молодые люди.
– Не один я там был, и не за орден. И что это ты всё обо мне? – Смутившись, проговорил дядя Коля. (Нет, наверное, всё-таки теперь для меня он Николай Иванович – подумал я.) – Другое бы что рассказал? Я вот раньше у тебя жемчужину эту не видел – хороша!

– Ой, дедушка. Расскажи. Мне так нравится эта история. – Заговорила Рита.
Негромкий, приятный, мелодичный голос (в такой голос вслушиваешься даже в шуме вокзальной толпы) забирался куда-то внутрь меня своей задушевностью и плескался там как утренний свет теплого майского солнышка.

Засмотревшись и заслушавшись, я не заметил, как в комнате появилась вторая девушка. Первым её увидел напарник и тихонько ткнул меня в бок.
Очень похожая на сестру, взрослее, а может более напряженнее, с чуть округлым лицом и тёмными волосами. И как я узнал позже – Настя оказалась «та ещё язва» – больше чем, на мой взгляд, это уместно. Но, наверное, это – и сразило моего напарника. Как и сестра, с чистым лицом, изящные серьги и легко подведённые губы, вот и вся женская премудрость, но эта разумная простота била дальше, чем салонный макияж и полкило золота.

– Ну, так, как вы думаете, откуда он? – обратившись к нам с напарником, задал вопрос дед.
– Для Японии или Китая крупноват, весьма крупноват, Андрей Викторович... – Не желая ударить в грязь лицом, и стремясь показать свою эрудицию (а может, просто произвести впечатление), издалека начал я. – Наверное, Персидский залив или вест-Индия… Острова.
– Вовсе нет. Не удивляйтесь – Европа. Ну, а раз внучка просит, то слушайте:

Случилось это, когда я ещё учился в аспирантуре. Мне повезло, человечество стояло на заре управления климатом – теоретически проблема уже имела решение. Вместе со своим научным руководителем – профессором Успенским, я оказался приглашённым в международную исследовательскую группу. Нашей задачей стало составление глобальной земной матрицы погоды. Работы велись на стыке множества научных дисциплин, поэтому кого только не было в нашей экспедиции: геофизики, биологи, психологи, океанологи, математики и статистики, социологи, гляциологи, физики солнца, физики времени, разведчики всех приличных стран и просто стукачи. Океан и морские глубины, пустыни и ледники, горы, леса, джунгли, действующие вулканы, пирамиды, мегаполисы, крупные реки и озера – где мы только не побывали за три года.
Последним континентом в исследовании была Антарктида. Полевые работы успешно завершились. Предстояла кропотливая обработка данных. Все материалы были распределены между различными коллективами, и российская часть экспедиции возвращалась домой на научно-исследовательском корабле «Кронштадт». Корабль шёл ходко «ортодромией» – всем хотелось, как можно скорей попасть домой. Через две недели канули за горизонтом в океан южные созвездия. Но сил на радость оставалось мало – усталость от скитаний и давящей на сознание ответственности давали о себе знать. В Атлантике большую часть пути было бурно и мерзко – Мировой океан был перегрет, скорости воздушных масс всё возрастали, привычный климат катился к чёрту, локальные катастрофы грозились разрастись до библейских масштабов. Но, подходя к Европе, капитан решил всё же зайти в порт, чтобы пополнить истощившиеся запасы провизии. Стоянка растянулась на три дня. Нормальный отдых, это смена вида деятельности – мы взяли в прокате машину, что бы осмотреть окрестности.

– Утро, полоской солнечного света, едва пробило шторы, как мы встали. Воскресенье. Пустое, на встречных полосах, глянцевое в утренней росе шоссе и вереница машин, двигавшихся в сторону, на юг от города. Из-за гряды крутобоких холмов вынырнула деревушка. Пять-шесть десятков домов привольно раскинулись в центре серпистой гряды, на краешке голубой бухты. Облака остались позади, а здесь сияло солнце. Около деревушки красочно гигантскими разноцветными ромашками разрослись шатры. Пахло морем. Над всей это суетой, добавляя изрядную долю гама, носились морские чайки. Оказалось это ярмарка жемчуга.
Мы взяли с лотка рекламный проспект, в котором говорилось, что когда-то давно из далеких тропических стран укрываясь от бури, зашёл в спасительную бухту корабль, с ним на днище и приехали раковины-жемчужницы.
 Бухта была неглубокая, с многочисленными подводными скальными выходами (кекурами) и отмелями, к тому ж тёплая и солнечная, словно Господь Бог улыбнулся этому месту. Здесь были редки пасмурные дни, гряда высоких холмов надёжно укрывала залив от северного ветра. Вода была, конечно, холоднее, чем в тропиках, но чиста и богата пищей, и жемчужницы переболев – обжились, дали новое поколение, для которых это бухта стала родным домом. А жемчуг, благодаря годовым колебаниям температуры воды, приобрел редкое сияние и переливистость.
Правда, ещё при съезде с холма, в бухте были видны расчерченные квадраты садков с культивируемыми жемчужницами, и я долго думал, что история появления в ней жемчужниц более коротка и прозаична.
Как бы там ни было, жемчужницы здесь прижились.

Сувенирные лавочки, со всякой всячиной и обязательными жемчужными ожерельями. Тут же, буквально в нескольких шагах пекутся в песке каштаны, несколько жаровен светятся янтарными углями, по вашему выбору прямо тут же можно запечь понравившуюся вам рыбу, или получить с огня обжигающую раковину с кипящей в собственном соку устрицей.
В одной из таких лавочек я увидел большую розовую жемчужину, цена была сумасшедшая. Пришлось долго уламывать продавца. Но лавочник лишь согласился обменять её на древний, механический брегет. Я назвал её – Ангел.

Тут я невольно перевел взгляд на Риту.
– Да. Точно – Ангел! – Пронеслось у меня в голове.

Дед чему-то улыбнулся. Посмотрел на нас и продолжил:
– Но это не вся история жемчужины. Прошло много лет, в теплую лунную ночью, перед рождением моей второй внучки, мне не спалось. Взяв жемчужину я вышел на веранду. Под лунным светом она как-то особенно нежно переливалась и глядя на неё я на недолго задремал. Проснувшись, я услышал, как жемчужина рассказывала собравшимся вокруг светлячкам удивительную историю. Да-да. И камни умеют говорить с теми, кто хочет их слушать! Если не устали, я расскажу её?
И кто бы в этот момент сказал – что устал? Мы как один – утвердительно кивнули головами.

– Было это давно, парусники бороздили океаны, пароходы делали ещё первые шаги. Когда с жемчужиной случилась эта история:

Прибрежные камушки переворачивались, переваливались, стукаясь друг о дружку подталкиваемые прибоем, пытаясь найти покой, зарывались в придонный песок. Солнечным днём и лунной ночью вода в бухте была так прозрачна и чиста, что лёжа на дне, можно было спокойно рассматривать все царапины на округлом днище широкобокой шлюпки.
Безмятежные морские коньки играли с салочки между лентами-пальцами ламинарии, надоедая шумом и суетой задумчивой рыбе-игле. Угловатые звёзды сварливо толкались друг с другом, словно на дне для них было мало места. И где-то на грунте ворочалась – то, сливаясь с окружающей галькой, то, поднимая взвесь донного ила, обедавшая, камбала. Чёрные бычки щекотали своими губами пятки одинокого юного купальщика. Встревоженный мальчиком осьминожек, рванул с насиженного места и скрылся за чернильным облаком.
На небольшом скальном выходе расположилась колония устриц. Так получилось, что волей судьбы, ветра, морских течений, приливов и отливов первая раковина устроилась вдалеке от своей родни и сейчас жила в глухом углу бухты в маленьком, крохотном заливчике, на пёстрой отмели переходящей в узкий пляж под обрывистым берегом, сплошь заросшим колючим кустарником из акаций и дикой сливы. Шли дни, недели, годы, она выросла и дала большое потомство, новых устриц. Но главное – в ней уже давно зрела жемчужина, впитывая рассеянный свет звёзд, луны и мягкие лучи жёлто-зелёного солнца, наблюдая как голубые облака, кочуют где-то в светло-зелёном небе.

Так и жил этот маленький заливчик со своими обитателями: в тёплой полудрёме. Спокойно и неспешно, время ворочало и точило гальку, менялись поколения морских жителей в привычном вращении жизни. И лишь один загорелый как копчёная сёмга мальчишка, иногда заплывал сюда – на утлом ялике, и то последние годы всё реже и реже.
Сын рыбака, сам стал рыбаком – надолго уходя в море на старой рыбацкой шаланде, доставшемся ему от отца. Отца – сгоревшего дома на берегу от изнурительной пневмонии, заработанной после почти недельного штормования в открытом море. Холодный шторм, бушевавший четыре дня, порвал ему все паруса и лёгкие, но отец, не чаявший уже выжить, на оставшемся клочке парусины сумел воротиться домой. Как оказалось, лишь для того, что бы простится с женой и сыном, и оставить ему: много видевший кораблик, просолённые сети и крепкие руки – наученные непростому ремеслу рыбака. Мать была красивой и доброй женщиной, и, отбыв в трауре положенный год, снова вышла замуж. Это был помощник, артельщик отца, опытный рыбак, они вместе штормовали тогда в море. Мальчишка и раньше, с восьми лет каждое лето отправлялся с отцом море, а с двенадцати, уже вместе с отчимом, ходил заправским артельщиком.

Отчим, в общем-то, неплохой и справедливый человек, пил уже третий день, а в этом состоянии он был придирчив и невыносим. Хорошо хоть, что так пил он редко – лишь после того, как долго возвращался из моря с пустыми сетями. Мать третий год подряд была в положении, две маленькие дочери выдавали невообразимое количество шума, криков, мокрых пелёнок, соплей и слёз. Разросшуюся семью нужно было кормить, и это сильно давило в такие дни на отчима. Вот и сегодня в открытом море свирепствовал шторм и мальчишка, чтобы не слушать пьяный бред, снова взял шлюпку и по хорошей волне, и крепком ветре отправился в свой любимый заливчик.

Питеру должно было скоро исполниться шестнадцать лет, он уже вытянулся, но ещё не раздался как мужчина в кости, и стал больше похож на гибкого угря. Поставив лодку на якорь и развесив по бортам снасть, прыгнул в воду, он любил свободно поплавать под водой, подсматривая за её обитателями, собирать со дна разные разности или охотиться с копьём, это успокаивало... Вот и сейчас, ныряя и поднимаясь наверх, мальчишка чувствовал, что плохое настроение уходит, смывается солёной водой.

А на дне в это время, маленькая колония устриц, раскрыв пошире створки, слушала сказку старого ската про Алые паруса и большую любовь. Когда он закончил, много молоденьких устриц захотели увидеть это всё сами. Скат добродушно пообещал, сказав лишь то, что может взять их в путешествие только без раковин и, на доверии проредив колонию глупых моллюсков, уплыл.
Рассказы, истории, сказки, небылицы – как молодое вино бродили в жемчужине, вместе со светом волшебного фонаря по имени Солнце, висящего на непонятном, незнакомом небе… Где-то там наверху бороздили воду грозные корветы, летящие по волнам бригантины, быстрые бриги, могучие фрегаты, белоснежные яхты. Однако, больше всего её взволновала история, рассказанная скатом, про прекрасный двухмачтовый галиот с алыми парусами, юную Ассоль и капитана Грея.
– Ах…, – вздыхала она – лежу здесь всё время, а кругом в море так много чудес, и где-то есть непонятная суша, деревья, цветы, а вокруг совсем нет воды, и наверху загадочное море называемое Небом, в котором купаются облака, плавает рыба Луна, и живут красивые жемчужины Звёзды. И почему устрица осталась здесь? А как бы я хотела увидеть, что такое любовь.
Жемчужина затянулась дымкой, потом от отчаяния сверкнула, повернувшись в своей раковине, она уже подросла и устала слушать рассказы болтливых рыб, её хотелось покинуть раковину, чтобы увидеть мир.
Мальчик уже загарпунил на песчано-каменистом дне пару зазевавшихся камбал, самонадеянно положившихся на свою маскировку, и сейчас высматривал новую добычу. Поэтому не знаю, кому тут повезло больше – жемчужине или камбале, но этот приглушенный водой блеск заметил маленький купальщик. Занырнув поглубже, среди множества мелких устриц плотно прилепившихся к пёстрому скальному выступу, мальчишка увидел очень крупною, с суповую тарелку, раковину. Внутри, между приоткрытыми створками, в живой оправе под тончайшим слоем мантии, хорошо просматривался удивительно правильный шарик – розовая жемчужина. До дня лова жемчуга оставалось меньше месяца.

Выход в море оказался удачным, на пятый день артельщикам попался добрый косяк сардин, баркас от улова заметно огрузнел, подсев на волне, но ветер был милостив. В пятницу, поздним вечером, рыбаки вошли в порт городка. Утро ещё не продрало глаза, как весь улов раскупили торговцы – это была первая рыба после шторма. Артельщики повеселели. Поставив парус, отчим повёл кораблик в море, Питер остался на берегу, что бы получить с оптовика остаток.
Пока мальчишка прошёлся по причалу, рассматривая большие корабли, рынок закипел, зашумел, стал многолюдным. Оптовик ближе к полудню рассчитался с Питером, оставалось лишь пешком добраться до деревни. Идя к выходу с рынка, он подумал, что пора бы проверить жемчужину. Через неделю деревне предстоял праздник лова, и мальчишка хотел достать её, но совсем не для того чтобы продать…

Урожай, как и деревня, был невелик – пара другая сотен, иногда и того меньше – несколько десятков жемчужин в год. Собирали его по неписанному правилу с восхода солнца и до обеда, в один и тот же день – день первой жемчужины.

Суббота. На причале людно и шумно. Окрестные жители собрались на лов жемчуга. Отчим снова пришёл с рыбой из моря, на этот раз сразу в деревню. Сорочья слобода прихорошилась, в этот день рынок переезжал из города сюда. Бродячий цирк развлекал публику. Тоненькая коломбина, только что, как бабочка, порхавшая по канату, уже спустилась на землю и, зайдя за фургон, жадно, большими глотками пила из кринки молоко, жмурясь от удовольствия. Пахло праздником, морем, водорослями, свежей рыбой, устрицами и чуть горчило нагретой солнцем полынью. Бело-голубые жемчужины были украшением этого праздника...

Последним из ловцов свой улов показал мальчишка, две большие плетёные корзины устриц выгружены на причал. Вскрывая добытые раковины, он нашёл: сначала крупную – гран на девять, овальную жемчужину с белым боком, затем две среднего размера одинаковые как сестры-близнецы молочно-голубоватые горошины, после пять небольших чуть больше бисера капельки и только потом, со дна корзины, достал свою главную добычу. Она была необычна – розовая с молоком… казалось, нежная утренняя заря отдыхает на краешке серебристого облака. Окружавшие затаили дыхание. И когда жемчужина легла среди других, накопившийся за всё время её жизни свет замерцал в ней, что сразу стало видно – это принцесса среди прочих, ангел среди людей.
Рядом ходили покупатели и просто зеваки. Ближе всего к мальчику оказалась богатая, но скупая старушка в сопровождении юной и затурканной служанки (или бедной племянницы?). Как и девочка, она широко раскрыла глаза, но, повздыхав, поохав, приценилась только к мелким жемчужинам и, купив их, отошла.
Полный с тяжёлым придыханием и запахом дорогого табака, подошёл перекупщик, назвав сразу цену – кроненталер, потянулся к «принцессе» хозяйским движением, тогда мальчишка, накрыв жемчужину своей ладонью, сообщил: «Она не продаётся». Перекупщик, скривился, удивлённо вскинув бровь, понёс что-то про не стандарт и то, какое благодеяние он оказывает жителям деревни, занимаясь такими маленькими партиями, когда индийский и японский жемчуг, гораздо лучший этого, и тот второй год падает в цене из-за южноафриканских алмазов, наводнивших ювелирный рынок. Но, видя, что его речь не произвела никакого впечатления, сразу поднял в цену двойне, получив новый отказ, накинул ещё одну цену, услышав твёрдое – «нет», наверное, произвел какие-то расчёты в голове, и помрачнел. Купив у мальчика только двух близняшек, разочарованно отошёл в сторону.
Томно-жеманная дама, с яркими карминовыми губами и какими-то неживыми коричневыми глазами за голубой сеточкой вуалетки, почему-то постоянно ломавшая свои пальцы, предложила мальчику восемь испанских эскудо, когда тот отказал, наклонилась к нему и что-то жарко зашептала. Услышав отказ, выпрямилась, обернулась, нервно вскинула руками, коротко размахнулась и ударила его по лицу костяшками веера, так что верхняя губа запылала, рассеклась, и тоненькая струйка теплой крови потекла по подбородку, срываясь алыми каплями вниз. Мальчик ничего не сказал, потрогал пальцами разбитую губу и слизнув кровь, лишь чуть отвернув лицо в сторону моря. Дама истерично дёрнулась и, развернувшись, ушла с гордо поднятой головой.
На свободное место встал пожилой степенный господин с цепким взглядом, до этого немного издалека, вполоборота внимательно слушавший весь торг. Он по первому ответу понял, что купить эту жемчужину будет непростой задачей. Спросив для начала – сколько стоит овальная жемчужина, господин, перевёл разговор на «ангела в розовом». И не дожидаясь ответа, выложил перед мальчишкой четыре новеньких золотых дуката, что явно превышало любую цену жемчужины, которую мальчишка мог получить, даже если бы сам поехал в столицу. У мальчика бешено заколотилось сердце, для деревни это было целое состояние – на такую сумму можно поменять старушку шаланду на новенький иол.
– Молодому человеку, наверное, уже можно подумать о женитьбе. – Сказал господин. – И хорошее материальное обеспечение ему не помешает, а это справедливая цена за это чудо. Надеюсь, вы согласитесь его продать.
Получив всё тот же ответ, господин покачал головой и, не задавая больше вопросов, без торга купил большую овальную жемчужину, после также невозмутимо повернулся и ушёл.

Вскрытые раковины, Питер отдал деревенскому старосте, выручка от их продажи шла на обустройство деревни. Теперь жемчужина принадлежала мальчику на законных правах. Отдав тут же половину вырученных денег матери, мальчик ушёл.

Деревня притихла. Рынок уже закрылся, солнце стояло в зените и жители разошлись по домам, чтобы через четыре часа собраться за общим столом. А сейчас есть немного времени, чтобы побыть в уединении и отдыхе. Маргарита залезла на чердак – она и раньше часто забиралась сюда. Здесь, вперемешку с сохнущими травами и связками репчатого лука, было так странно и чудного. В детстве: среди этого удивительного беспорядочного порядка она любила играть. Больше всего Маргариту привлекало затянутое паутиной, всё в многочисленных трещинах, старое зеркало. Девочка иногда чистила его и, украшая себя, чем попадётся под-руку – цветами, обрывками старой материи, бусами из рябины и бисера, сухими разноцветными листьями, давала волю фантазии. Маргарита и сейчас села к зеркалу, чтобы немного успокоиться – стала расчёсывать волосы перламутровым гребешком. Она вспомнила, как Питер на праздник подарил ей – своей маленькой босоногой подружке свою первую жемчужину. Маленькую и неправильную барокко – напоминавшую крохотного белого кролика (этот кролик и сейчас жил у неё, на перламутровом гребешке в серебряной оправе). Но вот они выросли и, отучившись вместе четыре класса в школе, стали по деревенским понятиям взрослыми. Теперь она по утрам развозила молоко, и после вместе с матерью работала на семейной ферме. Времени на игры не осталось. Да и родители уже присматривали жениха. Ну а мальчишка? Мальчишка вытянулся, стал настоящим рыбаком, неделями, а иногда месяцами пропадая в море в поисках рыбы. Они стали видеться всё реже и реже, и уже не бегали запросто – друг к другу в гости.
Если раньше – перед праздником Маргарита всегда была оживлена, то сегодня всё было иначе – другая, незнакомая ранее грусть забралась ей в сердце. С утра она сходила на ферму, чтобы выпустить на пастбище коров. Компанию ей составил ветер. Он – то радостно играл юбкой как флагом, то мчался как гончая, время от времени запрыгивая на спину, так что составляло больших сил удержаться на ногах, то словно любимая девушка, подхватив кавалера под руку – шёл, прогуливаясь не спеша рядом. Когда ему надоедало изображать из себя кавалера, чуть обогнав на своих мягких лапах хозяина, он ластился как домашний кот, просительно заглядывая в лицо, а после опытным развратником закрадывался, чтоб пошарить, нежной рукой в лиф, а там – под лифом, горел пожар, прожигая грудь до самого сердца.
Неделю назад Маргарита возвращалась с городского рынка. По субботам она вместе с матерью торговала сыром, маслом и сметаной. Но сегодня мать задержалась по делам в городе, и девочка отправилась домой одна, точнее не совсем одна – на выходе с рынка она повстречала Питера, и старые приятели пошли вместе. Весело болтая, Маргарита и не заметила, как они оказались уже на вершине холма – подковой изгибалась гряда, упираясь, далеко выдвинувшимися, почти сомкнутыми рукавами, в море, на западе внизу остался город, спрятавшийся под красные черепичные крыши, на востоке внутри большой дуги лежала родная деревня. Остановившись, друзья смотрели, как маленькие лодочки черными черточками лежат на лазурном стекле залива, а вверху по небу неторопливо ползут редкие облака, и вдруг случилось что-то,… Маргарита не могла вспомнить, как они оказались лежащими среди больших одуванчиков, если бы только лежали – они целовались! Целовались так, что дрожало и горело всё тело! После уже молча спускались вниз, и уже подходя к деревне, мальчик сказал: «Жди. На праздник: буду просить твоей руки».

Но время бежит быстро, деревня пришла в движение и на лугу уже начал собираться народ. Вышла из дому и семья Питера.

– Здравствуй, Питер. С удачным ловом. Ты сегодня настоящий счастливчик! – Поздравляли мальчика встречавшиеся односельчане.
– Спасибо. И вам другой раз повезёт. – Отвечал мальчик.
Стучали об столы глиняные кружки, пенилось пиво. Как корабль без парусов, так и праздник – без музыки! Весело играл приглашённый оркестр. Праздник как корабль, поднявший паруса, набирал ход. Кто-то предложил поднять кружки за Счастливчика Питера, и предложение было поддержано радостным гулом и криками:
– Скажи что-нибудь Питер!
– Покажи Питер жемчужину!
– Ура, счастливчику!
Питер встал (впервые за общим столом просили его слова), достал чистый льняной платок и выложил жемчужину на него, чтобы желающие могли рассмотреть, и сказал:
 – Спасибо вам, за то, что захотели выслушать меня. И чтобы не нарушать традиции наших отцов перед Господом богом, я приношу хвалу нашему Королю и нашему Морю за эту прекрасную жемчужину. Но самая прекрасная Жемчужина, живёт на берегу в нашей деревне, и перед всеми вами, я в этот день называю имя своей невесты – Маргарита, и, прошу руки и благословления её родителей.
За столом на минуту установилась тишина – все смотрели на Маргариту и её родителей. Мать Маргариты, уже неделю как заметившая новое в своей дочери, удивилось несильно. Посовещавшись недолго с мужем и спросив саму виновницу, родители ответили согласием. Стол вскричал – Ура! – плеснулось пиво из сдвинутых кружек. Праздник приобрел свежие силы и новое очарование.
От помолвки до свадьбы было ещё далеко, но нравы в деревне были простые – с этого момента молодые могли вести себя как муж и жена. Музыка заиграла веселей. За столами никого не осталось, начались танцы.

Питер взял свою шлюпку, помог залезть в неё невесте, и, отшвартовавшись от причала, поставив парус, повёл уверенной рукой в знакомую с детства бухточку. Стояли тёплые как пуховое одеяло ночи. Зашуршал под килем песок, ялик уткнулся в берег. Две пары босых ног наступили на убегавшую волну, но она выскользнула из-под них и бросилась на обидчиков снова, но они уже бежали от неё всё дальше по берегу.
– Марго – ты прекрасна, лишь эта жемчужина под стать тебе. Возьми – это мой подарок тебе. – Проговорил мальчишка. – Любишь ли ты меня?
Девочка ответила – «Да», и ещё что-то – неслышное и, приподнявшись на цыпочки, достала губами солоноватые от моря губы мальчика. Ладонь зарылась в облако золотых волос. Платье сползло с её плеча. Венок державшийся уже на одном только затылке, поехал и упал на землю. С его пальцев хлынули дождём, заструились волосы, падая на обнажившиеся плечи. Скрипнул песок принимая тела…
Жемчужина, выскользнув из ладони, откатилась в немного сторону, где остановилась, решив никуда не спешить. Она так и лежала до утра, поглядывая – то бесстыдно на двух влюблённых, то на бормочущее спящее море. О чём она думала? Где-то далеко в открытом море засияла беззвучная гроза, огненные отблески плясали на горизонте, а здесь казалось – тишина раскрывает свои объятия.

Солнце уже забралось высоко, когда влюбленные проснулись. Юноша пошёл купаться, а Маргарита осталась сидеть на берегу, смотря на него, неизвестно зачем расчесывая и переплетая свои золотистые волосы. Питер, выкупавшись, выбрался из воды, поднял жемчужину и присел на корточки рядом, касаясь, девушки своими коленями.
– Помнишь, когда мы в детстве наткнулись на разъяренную гадюку с гнездом, мне пришлось убить её, а после ты отсасывала яд и плача тащила меня до дому, тогда я и решил что ты будешь моей женой. Месяц назад я нашёл здесь эту жемчужину и подумал – она будет похожа на наше счастье.
– Давай вернём её морю. – Сказала девушка. – Чтобы наше счастье не потерялось. И мы одни будем знать, где оно. Не продавать же счастье?! Мы вернём жемчужину морю, а море будет всегда возвращать тебя мне. Зачем мне она, если тебя не будет рядом со мною? Может быть, когда-нибудь мы сно…
Подхватив на руки юноша на руках занёс в воду свою Жемчужину.
Море отбивало свой ритм. Шлюпка из-за прилива свободно качалась на волне. Подняв якорь, на вёслах, Питер вывел её на середину заливчика. Море раздвинулось, пустив два тела в себя…

– Вот такую удивительную историю, и рассказала мне жемчужина. На следующий день родилась Маргарита, и я подарил молодым родителям эту жемчужину. А сейчас они сами собрались в экспедицию, и жемчужина вернулась на время ко мне. И улыбнувшись, закончил – Хотите – верьте, хотите – нет. – И выждав паузу, заключил. – Что-то я разговорился. Так понимаю молодые люди, не на чай с плюшками ко мне пришли. Надо бы узнать чего хотят?

– Андрей Викторович. – Начал напарник (пока я чуть-чуть потрясенный историей соображал – сколько живут моллюски и как быстро растёт жемчуг). – Мы вот…, это…, по лету…, и вам тоже немножко чуда принесли, солнце и виноград, дуб и время, и всё это… вот коньяк…
Тут я, вконец запутавшийся в своих вычислениях, опомнился, с удивлением глянул на Дмитрия, – Чего это он, вроде никогда раньше в карман за словом не лез? – и взял инициативу в свои руки.
– И то, правда. – Сказал я. – Не спроста мы у вас, Андрей Викторович. Слухами Земля и окружающий Космос полнится, что живёт на белом свете Дед – колдун и волшебник, и сказочные сокровища хранятся у него на чердаке, вот только про три желания я ничего не слышал, но у нас оно всего лишь одно – в лето мы хотим попасть, наше русское лето.
Дед сразу как-то переменился внешне, став больше походить на сказочного старичка-боровичка (видимо вошёл в роль), правильность речи, которая жила весь рассказ, снова уступила фольклору.

– Нет, нет. И не просите. У меня вона всего одно лето осталось, а как малые детишки понаедут? Как солнышка с речкой захотят? Цветов да букашек? А вот зимы – три, и осени с дюжину имеется, вот из них и выбирайте.
– Дедушка. Ну, ты чего? – Неожиданно поддержала меня Маргарита. Зелёные искорки сверкнули в её глазах. – А может и вправду, устроишь лето.
– Если только бабье. – Смягчился, но также остался непреклонен Дед.
– Андрей Викторович. Ну, дай нам хоть завалящую весну какую? – Где-то на уровне интуиции выпалил я.
– Весну, говорите? Что ж, весну, пожалуй, можно. Есть у меня Май, черёмуха в цвету – голову кружит, закачаешься.
– По рукам! Нам две недели хватит.

В конце второй недели, в последнее весеннее утро, на шелковистой изумрудной траве, на берегу местной речки прощался я с девушкой. Почти всю ночь мы проговорили об эволюции звёзд, глядя на распахнутое небо. Здесь на земле оно было другим – теплее, домашнее, и снова, как в детстве, казалось недостижимой сказкой. Я читал ей стихи – свои стихи! Пели соловьи. Букет, нет – огромная охапка сирени лежала у её босых ног. Накинув на тонкие девичьи плечи курточку, обняв, целовал и целовал её прохладные влажные губы. Тонкой полоской занимался рассвет. Где-то там, на другом берегу, бродил со своей возлюбленной напарник.
Завтра работа, пора готовиться в рейс. Так было уже много раз, но сегодня, от чего-то, мне немного не по себе. Не жизнь – а одни осколки.

Из Облака мы возвращались на перегонки. Остальные перевозчики поотстали и мы имели часов сорок преимущества. Заход на посадку был жёстким. На одном двигателе, с предельными нагрузками, мы плюхнулись на пирс. Раздался звон аварийной сигнализации. Система автоматического пожаротушения кричала, надрывалась внизу, в кабине припекло так, что пол казался раскалённой сковородой, а комбинезон чем-то вроде панировочных сухарей. Со всех сторон к кораблю кинулись пожарные команды, наконец, минут через десять, преисподняя отступила. Ещё через полчаса мы отдраили в ручном режиме люки. На борт, звеня подковами, вломилась толпа «технарей», «безопасность» и карантинная служба. Нас ощупали, обнюхали, отсканировали, обняли и отпустили. Напряжение отступило, радость нахлынула, переполнила, захлестнула нас. Чуть пьяные и счастливые, мы вышли на откидную палубу, холодный, немного влажный воздух обдувал лица. На открывающейся панораме – восходящее за высокими хребтами солнце, нежно розовым светом, вырисовывало каёмочку горизонт. Вдали сквозь прозрачный как слеза воздух виднелись полузасыпанные вулканическим материалом развалины экспедиционного лагеря североамериканцев — старейшего на марсианской земле. После последнего извержения (а тогда вся экспедиция погибла, вот ведь угораздило обосноваться у единственного активного вулкана на всём Марсе) центральный вулкан напоминал Фудзи. Солнце быстро выбиралось из-за просыпающихся вершин. Городок, населённый преимущественно выходцами из Японии, теперь вынырнул из ночной тени. Жёлто-песчаные дома в розовых от утренней зари крышах, утопали среди облаков цветущей сакуры. Ветер, очнувшись от спячки, размялся с легким шорохом, и – город поплыл. А на пристани толкалась, суетилась шумная, колоритная толпа зевак, преимущественно репортёры и колонисты. Ещё бы – мы были первым кораблём, пусть и грузовым, вернувшимся из облака Оорта! Мы стали известными людьми!
И всё-таки в этой радости был какой-то изъян, томление сердца. Неясная, не оформившаяся мысль не давала покоя. Память упрямо возвращала меня на Землю, год назад, в две короткие весенние недели, к девушке с зелёными глазами. Я повернулся к напарнику, пытаясь что-то сказать – чтоб избавиться от наваждения, и встретился с его взглядом…
А может и в самом деле жениться?!

Утреннее солнце нежилось на зелёной траве. Букет, нет – охапка сирени, колыхалась в моих руках.
– Здравствуй, Ангел…
– Здравствуй, Поэт…