Эволюция странных

ЭВОЛЮЦИЯ СТРАННЫХ…

1. СКИТАЛЕЦ

 - Чужак!!!… - резкий звук ворвался в сознание Гары, мирно дремавшего в одном из многочисленных укрытий Нового Дома. Ему повезло: сегодня вечером удалось найти укрытие, куда не залетал снег, было довольно тепло, и ветер почти не просачивался холодными струями так что задремав, можно было даже забыть о нем. Сборище было сыто сегодня, и никто не посягал на это уютное место.
Но вот тревожный и вместе с тем радостный, азартный шум поднялся над Новым Домом, нарушив благотворящий мир и спокойствие сытого вечера. «Чужак!!! Чужак!!!» летело со всех сторон. Из укрытий вылезали сонные обитатели и, не понимая еще толком грозит ли им действительная опасность или просто кого-то одолела скука, присоединялись к этому всеохватывающему нарастающему крику.

Гара неохотно покинул нагретое место и вышел на улицу. Двор Нового Дома был полон народа. Пожалуй, едва ли не все обитатели Сборища собрались здесь. Шум поднял Вур – подхалим и лизоблюд, дрянь существо. Гара молча, с неудовольствием, но с возрастающим интересом наблюдал происходящее. Вур петлял по двору, крича и неопределенно указывая куда-то в сторону основного склада. По периметру двора в беспорядке топтались остальные обитатели Сборища. Все они кто вяло и беззлобно, но в основном энергично вторили этому идиоту. Даже старый беззубый Рюпа выполз из своего шалаша и слабым, срывающимся на хриплый кашель голосом, изредка выкрикивал «Чужак!». В хитрых глазах Рюпы таилась обычная усмешка и голос его звучал как-то фальшиво. Но Рюпа почти всегда зубоскалил и на него никто никогда не обращал серьезного внимания.

Гара еще раз обвел взглядом собравшихся; на лицах большинства он увидел тревогу. Как знать, может быть действительно произошло нечто из ряда вон выходящее.
Во дворе показался Идущий Впереди Сборища деловитый и уверенный в себе Грум. Вур тут же метнулся к нему и стал виться рядом, возбужденно приплясывая, глаза его сверкали в темноте.
- Там Чужак, Грум! – срывающимся от возбуждения голосом проговорил Вур. Я видел его! Видел эту сволочь. Он прошел по нашему двору как хозяин! Сытая морда!
Он еще не далеко ушел…
 
Грум мгновенно помрачнел. Он хмуро смотрел в темноту, куда показывал Вур и молчал в замешательстве. Гара скривился, ему было неудобно за Грума. Хотелось крикнуть успокаивающе «Да ладно вам! Стоит ли? Пойдемте ка все спать» только для того, чтобы как-то прикрыть неловкость положения Впереди Идущего, тем более, что вероятность завершения инцидента после подобного призыва была высокой – Скитальцы часто горланили не по делу, и довольно легко успокаивались. Но сейчас Сборище настойчиво требовало от предводителя решительных действий, настаивая тревожащим «Чужак, чужак!», и Гара промолчал.
Грум осторожничал. Было видно, что он лихорадочно пытается оценить ситуацию, но мешкал.

- Где он? – глухо сказал Грум, вглядываясь в темноту – Я не вижу его!

Он тянул время, это было ясно. Но при этом всем своим видом старался показать, что готов решить эту проблему так, как и подобает, взяв на себя ответственность за принятое решение. Он хмурил брови, поводил плечами и выпячивал челюсть.
 «Показуха. Смех!»
- Он там, за складом! Похоже Покровитель с ним…

Гара с интересом посмотрел в сторону склада. Он видел Чужаков раньше всего только один раз, и то издалека. Он ничего не успел понять тогда, только отметил, что они были чисты и ухожены, и еще они показались ему какими-то наивными и слишком уж беззаботными. Как дети. Он не испытал к ним злобы тогда и уж тем более ненависти.
В этот момент из-за одного из громадных баков показался Чужак.
- Вот он!!! – во все горло завопил Вур.

Этот был не прост! Это было ясно с первого взгляда. Гара жадно вглядывался в Чужака. Тот был не очень крупным, но подтянутым и несомненно сильным. Он шел легкой, уверенной походкой, движения его были точны. Он охотился. Конечно, это естественно, где же еще искать Еду как не на складе? Вур потому и поднял такой шум, что увидел Чужака около склада. Легко перемещаясь от сооружения к сооружению, чужак тщательно обследовал каждое из них. Он охотился - это было очевидно, но вместе с тем делал он это как-то не так как Скитальцы. Невозможно было бы объяснить почему, но поведение его показалось Гаре странным. «Что это он ищет? Еду ли?» - промелькнула мысль.

Гара заворожено наблюдал за Чужаком. Тот не обращая на Скитальцев ни малейшего внимания и, как будто не слыша крика и угроз, уверенно и быстро обследовал территорию. Это дело полностью занимало его. Поиск чего-то или кого-то… Чего-то или кого-то… и не Еду… «А ведь ему плевать на склад» - вдруг снова мелькнуло в голове - На Еду ему плевать, не Еду ведь он ищет, но только что же тогда он черт возьми тут делает?» Мысль, что можно охотиться за чем-то кроме Еды, настойчиво пробивалась в сознание, интриговала, неясно, на уровне ощущений, порождала у молодого Скитальца смутные представления. Любопытство его разгоралось с каждой секундой.
- Чужак на нашей территории! Чужак! – галдело Сборище.
Никто однако не решался предпринимать ничего определенного. Равнодушие Чужака к Сборищу, сыплющему проклятиями, обескураживало всех. Грум, весь подавшись вперед, нервно переступил с ноги на ногу. Мускулы его были напряжены, взгляд, устремлен на Чужака… Он был сильно растерян.

Вокруг стоял жуткий гам! Вдруг, кто-то в запале выкрикнул «Бей его!» и Сборище качнулось вперед. Мимо Гары волной радостной злобы хлынули соплеменники. Гара неуверенно сделал несколько шагов следом. К нему подковылял Рюпа, бежавший последним. «Чужак! Кхе-кхе… Бей мерзавца!» - сипел хитрый старик Рюпа вслед бегущей толпе. Поравнявшись с Гарой, он остановился тяжело переводя дух, похохатывая. Гара с напряжением вглядывался во тьму, сердце его билось часто и тревожно. Он чувствовал, что сейчас ЧТО-ТО близко и что он может упустить это ЧТО-ТО, и он не знал что же ему предпринять.
 
Рюпа искоса глянул на Гару, в глазах его по-прежнему была усмешка. Гара раздосадовано дернул щекой. Ему было сейчас не до Рюпы и его язвительных замечаний. Рюпа без сомнения многое знал о жизни и Гара часто расспрашивал его, но был он старикашкой ехидным и малоприятным в общении. Сейчас было не время для рассуждений, нужно было действовать, что-то делать. Срочно. Гара стоял в нерешительности.
- Дурачье! – проскрипел Рюпа, – Чего им не спалось. Меня вот тоже согнали. Ну шастал какой-то ну и ладно. Что, в Катакомбах мало шастает всякого отребья. Не кидаться же на каждого.

Рюпа явно хотел поговорить, но Гара молчал. Опять все сначала: все дураки и Гара само собой тоже, один он – Рюпа умный, все знает и понимает. Надоело. Надоело спорить, ехидничать и язвить в ответ. К черту его. Облезлый валенок.
Впереди во тьме Сборище настигло Чужака, но близко никто не подходил. Следуя за ним по пятам, преследователи по-прежнему сыпали проклятьями и угрозами. Чужак по-прежнему был равнодушен к осаждающим его Скитальцам, как будто был глух и слеп. Словно заведенный механизм методично шел он своим одному ему известным курсом, петляя между сараями, баками, хранилищами. Скитальцы не унимались. Равнодушие Чужака к их крику все больше злило.

Внезапно из-за одного из баков показался Покровитель. Теперь стало понятно, почему Сборище нерешительно мнется в стороне. Покровитель и Чужак были явно вместе. Покровитель остановился, наблюдая за действиями Чужака также равнодушный к беснующимся вокруг Скитальцам, затем двинулся дальше.
- У-у! – промычал ехидно Рюпа, - я ж говорил, бесполезно. Чего кричать, трясти воздух?

Гара раздраженный его бормотанием ответил, чтобы хоть как-то возразить:
- Как же не кричать? Пожрут Чужаки всю Еду, чего тогда ты, Рюпа, жрать будешь?
Рюпа довольно фыркнул, и внушительно и смачно, как будто ждал этого вопроса сказал:
- Да не нужны ему наши объедки!

Внутри у Гары похолодело. В сердце же напротив вспыхнуло что-то обжигающе горячее. Рюпа смотрел не него и ухмылялся. Глаза его блестели. Он добился того эффекта, которого хотел.
Мальчишка отличался от остальных Скитальцев. Он был странным, не таким как все. Трудно себе представить более нелюдимого Скитальца. Он почти всегда оставался в стороне от проводимых обрядов, и практически никогда не принимал участия в традиционных развлечениях Сборища. И поэтому его не любили, хотя и не трогали.

Но Рюпе он нравился. Вернее не то чтобы нравился, просто скучающий старик нашел в этом юном Скитальце слушателя, объект не всегда охотно, но неизменно принимавший все его язвительное красноречие. Никто другой в Сборище не слушал Рюпу так, как этот наивный пацан. Рюпа с наслаждением высказывался на интересующие Гару темы, обильно приправляя ответы шутками, прибаутками и прочим словесным мусором. Гара всегда слушал серьезно, Рюпу это страшно забавляло. Его скрипучие словоизлияния редко помогали Гаре найти ответы, чаще путали, но иногда неожиданно цепляли вымученные размышлениями, наболевшие ощущениями неясной тревоги темы.
Как и сейчас.

Гара стоял пораженный. «Не нужны объедки». Эта была та самая мысль, что смутным колебанием коснулась его сознания, когда он наблюдал за Чужаком. А сейчас она прозвучала и словно бы осталась висеть в напряженном воздухе. Не нужны объедки… Да! Именно так он и почувствовал! Ему сразу показалось, что вовсе не Еда привела Чужака к их складу. Но только что?

Гара повернул голову и пристально посмотрел на Рюпу. Рюпа казался ему сейчас едва ли не мистическим, пришедшим неизвестно откуда мудрецом, долго и умело скрывавшим свою мудрость, притворявшись невежественным оборванцем. Глаза Рюпы не казались больше хитрыми, в этот нежданный миг откровения они горели добрым светом истины. Гара осторожно, словно боясь последующего ответа спросил:

- И что же… Что он тогда ищет?
- Откуда же мне знать, парень! Пойди спроси его, если хочешь. Хе-хе. Скажи, что так мол и так, дорогой туземец, почему у вас на шее кольцо и зачем вам, уважаемый, веревка за поясом и что вы многоуважаемый ищете в наших несчастных краях, да еще и Покровителя с собой притащили. Не бойся, спроси. Только не очень настаивай – мой тебе совет, а то схлопочешь по башке. Если трескать по башке –ум останется в горшке! Хе-хе-хе.

Наваждение прошло. Рюпа снова был ехидным оборванцем нисколько не похожим на мудрого старца.
Гара фыркнул.
-Ум в горшке… Сам придумал?
- Сам…
- Молодец, - Гара отвернулся.
 
Рюпа продолжал бормотать и хихикать за спиной, но Гара его больше не слушал. «А почему бы и нет - подумал он и сердце его снова застучало быстрее. - Ведь действительно по морде не дадут… Вот только Покровитель… Загадочное существо. Они были в целом всегда равнодушны к Скитальцам, но может поэтому их и опасались – никогда не знаешь чего ждать от равнодушного.

-…пнут тебе сапогом под зад – будешь долго кувыркаться. Зато весело! Порадуешь меня – старика. Хе. С такими оборванцами как мы с тобой долго не церемонятся. Даже спрашивать не станут: «Многоуважаемый, а не хотите ли сапогом под зад?! Хе-хе-хе» - Рюпа гнусаво хихикал. – Эти та вон не подходят. Боятся! Зад, он хоть и костлявый, а каждому дорог...
Гара уверенно зашагал вперед.
Чужак ушел далеко. Навстречу Гаре стали попадаться возвращающиеся обитатели Сборища, в основном женщины. Все были в приподнятом настроении и оживленно переговаривались:
- Размялись и будет!
- Хоть какое-то развлечение за весь день!
- Мужики – то вон разошлись! Герои такие растакие. Ровер то как старался заметили? Красавчик…
- А Чужачек-то ничего, девчонки, не дрогнул…
- Дак Покровитель с ним, зараза! Щас отлупили бы так, что костей не собрал бы…

Проходящие мимо косились на уверенно шагающего им навстречу Гару, но ничего не говорили. Только за спиной у себя он слышал неясное бормотание и короткие, но яркие взрывы смеха. Гара крепче сжал губы и сосредоточился на Чужаке. Ему казалось, что с каждым смешком он становился все смелее и увереннее ускорял шаги двигаясь к неясной своей цели.
Мужчины продолжали преследовать Чужака. Хотя и не так рьяно. Было видно, что многие уже потеряли к погоне интерес. Но были и такие, которые продолжали преследование с прежним энтузиазмом. Они видимо искренне верили, что прогнали Чужака и отстояли права Сборища на Новый Дом и его склады. Вур, весь взъерошенный, шел на значительном от Чужака расстоянии, время от времени громко выкрикивая: «Пошел к черту, морда слюнявая! Еще увижу тебя у нашего склада порву на части»! Ему вторил Ровер: «Я таких как ты на завтрак ем. Приходи, я научу тебя красивой жизни»!

«При чем тут красивая жизнь» - подумал Гара наращивая темп. Грум стоял молча, и с видом полководца, выигравшим баталию, оглядывал «поле боя». Он был доволен. Для него все сложилось как нельзя лучше: Чужака прогнали, склад в целости, ребята порезвились, драки не было, отвечать не за что. Все очень хорошо. Чужак не угрожал. Скорее всего ему было все равно, но выгоднее для всех считать, что Чужак был устрашен и позорно бежал. Он, Грум, выглядел в этом инциденте если не героем, то уж во всяком случае опытным руководителем, истинным Идущим Впереди Сборища.

Стоявшая рядом с ним Ромба, самодовольно потянувшись, сказала проходящему мимо Вуру:
- Как мы его, а?!
- Да пусть еще только покажется в наших краях! Встречу его где-нибудь в Катакомбах…синяками не отделается.

С этими словами Вур словно в последней вспышке гнева выскочил за угол, за которым скрылся Чужак в сопровождении Покровителя, как будто решил все же окончательно разобраться с Чужаком. Жаль вот только, тот убежал уже далеко. Ладно, черт с ним. Пусть поживет еще.

По одному, по двое обитатели Сборища возвращались в Новый Дом, громко переговариваясь и радостно смеясь. Гара незаметно для всех свернул за угол, и легко побежал вслед удаляющемуся Чужаку.

Он догнал Чужака довольно быстро и, стараясь ступать как можно тише, пошел следом. Чужак часто останавливался, припадал к земле, заглядывал в темные углы сооружений, быстро оглядывал подвалы, осматривал сараи, петляя меж ними – он явно искал что-то. ЧТО именно?

Гару охватило радостное возбуждение. Он чувствовал себя первооткрывателем, прикоснувшимся к мифической тайне неизведанного чужого мира и нащупавшим верный путь разгадки его сущности. Сначала он решил просто следить за Чужаком и дождаться результата его странной охоты. Ему вдруг захотелось быть причастным к этому неизвестному и непонятному действию. Он хотел идти плечом к плечу с Чужаком с азартом выслеживая неизвестную добычу и с ликованием и восторгом отдаться моменту разгадки, что бы там его не ждало в конце этой охоты. Но для этого нужно было знать хотя бы что-то о цели ночного преследования. «Может быть он охотится на Отщепенца – пронеслось в голове Гары и эта мысль привела его в восторг – Скитальцы никогда не охотились на Отщепенцев - диких выродков, потомков первых поселенцев, трусливых и злобных тварей, но в этом то была и главная прелесть! Почему Скитальцы никогда не охотились на Отщепенцев? Всегда считалось, что это безнадежная охота – слишком хитры и стремительны были эти недоростки, они легко уходили от преследования в узких щелях Катакомб. Но этот Чужак шел так уверенно, что Гара, с восторгом глядя на него, поверил бы и в его способность не только поймать Отщепенца, но и обезвредить или даже убить Покровителя! Сердце Гары застучало быстрее. Мысли одна безумнее другой сменялись с быстротою молнии. Чужак казался ему сейчас хозяином этого мира, почти полубогом!

Вдруг тот исчез из поля зрения Гары, нырнув в один из сараев. Покровитель тут же остановился, в ожидании. Гара машинально прошел вперед. Он почему то знал, что Чужак не задержится там надолго и скоро вернется на тропу. Сделав еще несколько шагов, он остановился. Сердце его бешено колотилось. «Сейчас… Сейчас он выйдет, увидит меня, и я спрошу! Просто спрошу! Я не буду отвлекать. Не захочет – пусть не говорит!».
       Из сарая также внезапно, как и исчез показался Чужак. Гара нерешительно сделал шаг навстречу, и взгляд Чужака упал на него…
 Его внимательные и холодные глаза едва скользнули по невзрачной фигуре Скитальца, как будто тот был неодушевленным предметом, и уж во всяком случае предметом, явно не представлявшим интереса в его исследовании. Гара замер. Слова, готовые сорваться с губ, застыли в горле. Внутри его как будто что-то начало сжиматься, делая его тело меньше и меньше. Собственный недавний порыв казался ему теперь нелепым, наивным азартом юнца, играющего во взрослую жизнь. Чувствуя унижение и неведомый до этого странный страх, Гара поспешно, отошел в сторону. Невозмутимо, не замедляя шагов, все той же мягкой походкой охотника Чужак прошел мимо.
 Гара услышал тихое бормотание. Чужак говорил сам с собой, произнося мысли вслух, так, как это может делать всецело поглощенный решением трудной задачи. «Так-так. Что у нас здесь. Ага! Вот и он! Нашел! Нашел я тебя, голубчик ты мой. Так. Вот здесь ты натоптал. След. Очень четкий, свежий след. Хорошо. Петляй, петляй, далеко не уйдешь. След Скитальца… При чем тут Скиталец. А черт! Вот и он сам. Фу ты! Ладно дальше что…»
Гара сглотнул и облизнул пересохшие губы. Глядя вслед удаляющемуся Чужаку, он слушал как утихает гулко бухающее сердце. Прошло еще немало времени с момента, когда Чужак, увлекая за собой безучастного Покровителя, скрылся во тьме надвигающейся ночи. Гара долго смотрел в ночную пустоту. На душе у него было горько. Нет, не равнодушием к персоне любознательного Скитальца и не пренебрежением к Сборищу задел Чужак сердце Гары. Он был не равнодушным, нет! Он был приобщенным к какому-то неведомому, недоступному для него - Гары Делу! Делу которое существовало в ином Мире и для иного Мира! Мира, который был рядом с Гарой, вокруг него, и в котором ему – Гаре не было места!
Да, он мог бы многое рассказать, если бы захотел. «Что ж ты не задал вопроса - безжалостно спросил Гара сам себя. – Как ты можешь интересоваться миром, которого боишься? Боюсь? Да, пожалуй боюсь, но только чего? Не Чужака же в самом деле и не Покровителя. Чужак, конечно, парень не промах. Крутой, сразу видно. Нашим вислобрюхим накостылял бы – глазом не моргнул! Хоть Роверу, хоть даже Груму, я уж не говору об этом дураке Вуре… А хоть бы и всем троим сразу! Да только не боюсь я драки. Без зубов остаться страшно, но это тоже не так просто сделать. Покровитель? Вот это мрачная дура! Безмолвный и тупой как истукан. Дури в нем немерено, это понятно всякому, да только неуклюжий больно, от него убежать, что шарик проглотить. Иногда орет невпопад, смешно даже! Тогда чего же я боюсь?»

Этот вопрос Гара задал себе впервые. Он как будто пришел извне, но Гара не удивился ему, он лишь значительно придержал ход своих рассуждений, чтобы как следует прочувствовать весомость этой совершенно новой для него мысли.
Глубоко вздохнув, Гара медленно повернулся и не спеша побрел по направлению к Новому Дому. Холод усиливался с наступлением ночи, и Гара вяло подумал, что конечно же его укромное место кто-нибудь занял, и что вернувшись придется искать что-нибудь более-менее подходящее для сна, но тут же отбросил мысли об этом. Ему не хотелось спать. Он был полон новыми впечатлениями.

Сборище… Мой Дом, моя семья, моя жизнь. Моя жизнь… А что есть моя жизнь? Вот приду сейчас Домой, лягу спать. Завтра встану, что? пойду искать Еду! Найду Еду – хорошо! Не найду, что? пойду к братьям –поделятся. Не поделятся, чтож пойду опять на склад – ждать когда прибудет новый контейнер. А принесет его какой-нибудь дылда-Покровитель. Принесет! Обязательно. Надо только дождаться. Склад штука хорошая! Неудобно сделанная конечно – вход слишком высоко над землей поднят. Вот Ощепенцы в них шастают легко, проныры гадкие – не иначе их предки и придумали склад. Жалкие выродки! Сейчас, когда Сборище засыпает, наверняка шныряют гадины по складу – подтягивают что плохо лежит. Не понятно только, как такой тщедушный народец мог придумать такое замечательное сооружение? И вот еще загадка поинтересней – вот скажите мне какая такая сила заставляет Покровителей периодически наполнять склад Едой? Безумцы. Как есть безумцы. Опасные, если подумать твари. А старый Рюпа рассказывал, что иногда они прямо на улице Еду оставляют. Идет по дороге куда-то, огромными ножищами переступает. Угрюмый, бормочет что-то. Вдруг увидит Скитальца и остановится как вкопанный, глазища свои круглые выкатит. Согнется в три погибели, будто животом ослаб, и все бормочет, бормочет… И тут же контейнер с Едой прям на дороге поставит, разогнется и…дальше ножищами бум-бум… Бррр! Как представлю… И смешно и жутко. Врет наверное, тухлая селедка. Сказка, детишек пугать.

Размышляя таким образом, Гара добрел до Нового Дома. Возбуждение от пережитого постепенно уступало место усталости. Окинув пустой двор кислым взглядом, Гара смачно и с удовольствием зевнул. Не особо рассчитывая на успех, он решил все же проверить свое укрытие. Ссутулившись и зябко подергивая плечами от холода он доковылял до укрытия, потоптался рядом со входом, с тоской глядя на громко и сладко дрыхнущее тело Вура, и пошел искать себе новое место для ночлега. Что ж, глупо было надеяться, уютное место, что не говори. Он шел, заглядывая в многочисленные укрытия и комнатки Нового Дома. Все теплые места были заняты. Отчаявшись найти что-либо подходящее среди мало-мальски обжитых мест, Гара попытался уйти вглубь Нового Дома – темные неизученные пока еще просторы Катакомб этого сектора. Почти ничего не видя перед собой, передвигаясь ощупью, он вдруг провалился в просторное и теплое помещение. Комната была большой и сухой, серые стены терялись во мраке. Гара ввалился в нее внезапно и облегченно вздохнул. «То что надо»! В этот момент тьма в углу судорожно дернулось и суетливо зашевелилась, что-то пискнуло, послышалось недовольное ворчание. «Вот черт, – подумал Гара смущенно, - Нашли место!». Но место, что не говори, было как раз подходящим. Гара выскочил из комнаты и, спотыкаясь в темном коридоре, быстро зашагал прочь. Выскочив на открытое пространство, он замедлил шаги. Усмехаясь своей неуклюжести, он медленно шагал по освещенной луной улице, глядя на то, как с каждым шагом с его ног слетали, опережая движение, горстки свежего пушистого снега.
«Все таки я какой-то не такой! Все Скитальцы изо дня в день заняты поиском пропитания, живут без особых забот в головах, любят друг друга… Да, жизнь наша не полна событиями и впечатлениями. Чаще всего мы сами придумываем себе проблемы, от скуки, раздуваем их, но ровно настолько, чтобы потом мы же могли их решить. Но что стоит нам попытка заглянуть в окружающий нас мир, понять наше место в нем. Каждый день я смотрю вокруг, и у меня появляются новые вопросы. И я не могу не ответить на них, не избавиться от них. Неизбавимость от них не оставляет мне шанса жить в Сборище также как остальные! Женщины сторонятся меня, смеются вслед. Мужчины не принимают меня в свои компании. У меня нет друзей, нет врагов. Мне не к чему стремиться, некого защищать, оберегать! Я никому не нужен! Даже сейчас я ищу себе ночлег, и уже ушел так далеко от Нового Дома. Завтра я не приду и никто даже не заметит, что меня нет, а если и заметят, никто не спросит обо мне, даже из любопытства. Только хитрый Рюпа, старая язва, скажет, зуброскаля: «А где ж наш естествоиспытатель? В Катакомбы ушел, правду искать? А может к Отщепенцам заглянул спросить от чего и как давно они так одичали. Так и лежит сейчас в каком-нибудь подвале с разодранной мордой, а то и с брюхом и задает себе сложный вопрос: а стоило ли вообще задавать вопросы Отщепенцам? Они ж говорить то не могут! Хе-хе.. Кхе-кхе-хе!» И уйти я не могу – я ведь ничего не знаю! Абсолютно! И в месте с тем я знаю… Чувствую наверное… Что мир этот - это не только Катакомбы и шныряющие по ним Сборища Скитальцев, занятых изо дня в день поиском Еды. Есть в нем нечто большее. Смысл какой-то, как я понимаю. Смысл, который важнее скуки, важнее Еды. Да и не то что важнее, он просто есть, а все остальное придумали мы сами. Скука! Вот причина всех глупостей. Когда Сборище сыто, что оно делает? Начинает дуреть. Начинает пинать пустую банку. А когда надоедает и это, начинают бить кого-то по зубам, не из злости, а так, ради развлечения. Начинают цепляться к проходящим мимо Чужакам, в общем искать «приключений». А меня вот скука заставляет задавать вопросы. Гонит меня через все Катакомбы вслед за Чужаком, а потом вот места, где переночевать не найти! Скука и Дурь! Дурь и Скука! И ничего впереди. Однако, что это? Чем не место для ночлега?».

Гара стоял перед комнатой. Одной стеной она примыкала к какому-то темному строению без окон и дверей, другая стена была одновременно крышей: от верха к основанию имея ровный наклон. Одним торцом комната также упиралась в некое строение. В четвертой стене был вход. Он был довольно узок, но комната судя по всему была уютной. Гара протиснулся в нее, отметив одновременно, что все стены в комнате были сделаны из дерева, а не из камня, а на полу практически не было снега, значит задувало его сюда немного. Если утеплить вход, здесь преспокойно и даже с большими удобствами можно было и перезимовать.
Он устроился поудобнее и закрыл глаза.


Холодный лунный свет разлился повсюду, разогнав ночную тьму, проявив несуразные нагромождения Катакомб, бросив на сине-белый снег ломаные тени зданий. Он стоял и спокойно ждал, вглядываясь в приближающиеся к нему две неясные фигуры, одна большая и неуклюжая, другая поменьше – кряжистая и ловкая. Он не видел с далекого расстояния, но знал, что это Чужак, пружинисто ступая по свежему снегу, выслеживает кого-то, или что-то, а с ним Покровитель, свирепое существо-телохранитель, грузно топающий на всю округу. «Зачем они их с собой берут, - мельком подумал Гара, от них шума как от толпы сумасшедших бегемотов. Никакого толку, они только выдают присутствие разведчика. Да еще и воняют как три помойки».
 Несуразная парочка приближалась, но еще не заметила Скитальца.
Вдруг от темной стены отделилось и начало заваливаться в сторону крадущихся нечто похожее на огромную деревянную балку. Она с глухим стуком ударила Покровителя прямо по голове. Тот немедленно осел и повалился в сугроб. Чужак прыгнул в сторону и принял боевую стойку. В следующую секунду к нему метнулись из темноты какие-то серые фигуры.
Точным и сильным ударом Чужак сшиб одного из нападавших, но остальные уже навалились на него. Дальше Гаре уже ничего не удалось разобрать – все смешалось в черную копошащуюся кучу теней. Пространство наполнилось рычанием, вскриками и натужным хрипом дерущихся. Не колеблясь больше не секунды, он бросился вперед.
Нападавшие повалили Чужака и, склонившись над ним, били кулаками. Тот защищал голову руками и пинался. Гара отпихнул одного, отшвырнул за шиворот другого. Кто-то поднял голову и он с размаху ударил кулаком прямо по перекошенной злобой морде. Злобная морда упал на землю и затих.
Кто-то налетел на него сзади, обхватил и прижал к туловищу руки. Гара неуклюже заворочался, пытаясь высвободиться. К нему подскочил еще один злодей и с размаху ударил кулаком в живот. Гара согнулся в поясе, расслабил ноги и повис на руках удерживающего его сзади. Тот немедленно разжал руки, а Гара ловко перекатившись через плечо, вскочил на ноги и, не дожидаясь, когда нападавшие опомнятся, кинулся на них и с ходу залепил ногой одному из них в живот. Тот отлетел в снег и, рыча от боли, закататься по земле. «Не боец, - удовлетворенно подумал Гара. Но на него уже набросился второй, и Гара ловко пригнувшись, красиво швырнул его через плечо. Тот грохнулся оземь и затих… Он со злобным рычанием бросился на Гару. Гара пригнулся, подставляя плечо, и обхватив ладонью затылок нападавшего, перебросил его через себя. Тот увлекаемый инерцией буквально перелетел через Скитальца и упал на землю… ПЕРЕЛЕТЕЛ! И грохнулся! И затих…
Чужак, между тем, справившийся со своим противником, подошел к Скитальцу. Его здорово помяли: на лице его была кровь, нижняя губа распухла, он прижимал одну руку к груди и тяжело дышал, едва заметно скособочившись.
- Спасибо… друг
- Что за отморозки, - презрительно процедил сквозь зубы Гара.
- Выследили меня в этом секторе. Накрыли. Местные. Примелькался я похоже тут. Новый агент здесь нужен.
Он замолчал и с интересом поглядел на Гару. Тот не поворачивая головы поморщился и небрежно проронил:
- Я в эти ваши чужакские игры не играю. Просто не люблю, когда толпа на одного… - Гара видел как из укрытий Катакомб начали неуверенно выходить Скитальцы его Сборища, явно видевшие все произошедшее. Они неуклюже и неуверенно переминались с ноги на ногу на почтительном расстоянии. ОНА тоже была среди них. Он подарил им всего один скучающий взгляд, повернулся, так и не взглянув на Чужака и зашагал прочь, бросив через плечо, - Так что бывай.
.
- Да нет, постой, парень, - окликнул его Чужак и заковылял следом. – Подожди, выслушай меня! Я же вижу, ты настоящий мужик, не горлопан какой-нибудь! Ты можешь сделать много хороших дел. Пожалуйста, не иди так быстро. Нога болит…Помоги мне, прошу тебя!
Гара остановился и Чужак догнал его.
- Спасибо. Как тебя зовут? Ладно, не говори пока, если не хочешь. Слушай, давай присядем и спокойно поговорим, хорошо? Вот хотя бы здесь, за углом. Лучше что бы нас никто не видел. – он бросил взгляд на толпу Скитальцев
- Ты это брось, парень, - произнес Гара угрожающе, - Что еще за интимности? Хочешь говорить - говори здесь. Никто не слышит. А боишься чего – так иди по добру…
- Хорошо-хорошо, - поспешил Чужак, - но давай хоть присядем, что-то мне колено как-то здорово ушибли, стоять тяжко.
Они уселись на поваленное дерево.
- Слушай, - начал Чужак, - я вижу парень ты норовистый, поэтому не буду морочить тебе голову, начну с главного. Вряд ли ты имеешь представление о порядках этого мира, о цене той беспечности, с которой живешь ты и… твой народ. Да, я знаю: проблем хватает. С едой проблемы, иногда с жильем – приходится кочевать, но ты же умный парень, наверняка видишь, что все не так плохо. Есть определенный порядок: Покровители снабжают вас едой и делают это, заметь, безвозмездно. Вы живете в относительном спокойствии, никто не посягает на вашу свободу. Делаете, по сути, что хотите, и чего греха таить, не жируете конечно, но в общем-то тунеядствуете. Но всему есть цена, поверь мне! Я-то вижу - тебя такая жизнь не устраивает. Ты особенный – это видно сразу. Ты создан для подвигов, в этом предназначение твое, поэтому я говорю сейчас с тобой.
Гара зевнул… Холодает что-то…
Ты создан для подвигов. Мир держится на таких как ты, и от силы, терпения и упорства таких как ты сегодня зависит рухнет или нет он завтра! Теперь слушай внимательно: во всем есть определенный порядок и регулируем его мы, те, кого вы называете Чужаками. Чужак – это в общем-то правильное имя. Мы изгои…- при этих словах Чужака Гара покосился и посмотрел на НЕЕ; она стояла так близко, что пожалуй могла даже услышать их. Да, совершенно определенно, она слышала каждое слово Чужака и сейчас смотрела на них с широко раскрытыми от удивления и страха глазами. ..
       Смотрела на НЕГО своими красивыми, испуганными и удивленными глазами. О как они красивы! И жестоки своей красотой! Нереальны своей красотой! Они колют в самое сердце, лишают покоя! Рюпа, старая тряпка, сказал про нее однажды: «Дура она!». Что бы понимал! Как-нибудь забуду-ка я про его почтенный возраст и тресну по шее хорошенько. До чего мерзкий старик! – Гара повернулся на другой бок и натянул на голову одеяло, - ладно, плевать на Рюпу. О чем я там? Чужак…Вот сидим мы на поваленном дереве…ОНА смотрит на меня… Девочка моя! Красавица… Холодом тянет…Завтра надо бы поискать доски, щели хоть заделать что ли… Я вроде бы видел… неподалеку тут… ничейные вроде … Хорошо бы еще и стену утеплить…Чем только? Может хату подыскать получше. Здесь их полно вокруг пустующих…Неохота. Здесь неплохо. Поддувает только – тряпок надо, барахла поискать… Надо пожалуй у Грума спросить… Он все же Вперед Ведущий – должен о нас заботиться… или вернее Идущий Впереди… А Вперед Ведущий даже лучше звучит…Идущий и Ведущий… ЕДУщий и Неведающий…Мммм… Поваленное дерево… Чужак…Что-то там такое сложное объясняет…Холодно, черт…
Чужак, Сборище, Скитальцы, Склады, горы мусора, грязь и что-то гадкое под ногами, Чужак, Покровители, Отщепенец… Отщепенец…

* * *
- Отщепенец, - кричали снаружи.
«О, Господи! Опять… - Гара застонал и перевернулся на другой бок. Было уже утро. Ужасно хотелось спать. – Дайте спать, уроды! – крикнул он со злостью, и понял, что заснуть он уже не сможет.
- Вот гадина! Держи его, не упусти! Попался. Сейчас шкуру спустим! Куда? Хватай его! Не уйдешь!
С улицы слышалась возня, прерывистое тяжелое сопение, азартные выкрики и злое, затравленное рычание.
«Так. Поймали Отщепенца. – подумал Гара – Интересно… И что? Что дальше».
Он подполз к выходу и выглянул наружу. Свет порезал глаза, Гара скривился и на мгновение зажмурился. Поморгав, он скучающе оглядел улицу. Шагах в тридцати от его убежища стояли трое Скитальцев из его Сборища, взяв в полукруг забившегося в угол Отщепенца, и орали на него.
Все как обычно – вчера грозились шкуру спустить с Чужака, сегодня прижали в углу Отщепенца. Втроем на одного… Кричать будут пока не охрипнут, потом устанут и разойдутся. И правильно, между прочим, сделают. Так думал Гара, разглядывая пленника. Отщепенец был явно тертым калачом. Лицо руки и плечи были покрытыми старыми и свежими шрамами, одно ухо было порвано так, что от него почти ничего не осталось. В руках, жилистых и мускулистых, он держал обнаженные серпы. Одна рука была отведена для удара. В хищных глазах дикаря светилась холодная ярость.
«С тремя ему, конечно, не справиться, но не повезет тому, кто рискнет подойти к нему еще хоть на шаг. Хорош, ничего не скажешь.»
Гара поднялся на ноги и неторопливо подошел к троице.
- Вы чего здесь…
На него покосились
- А ты что не видишь – огрызнулся один – Тварь поймали. Щас мы тебя… Паскуда, Отщепенец! Шкуру спустим!
Гара отвернулся и поморщился.
- Может пусть живет? Че он вам сделал-то! Отпустите заразу, руки не марайте. – сказал он с напускным пренебрежением.
Ругань прекратилась. Троица с презрением разглядывала пленника, сопя и весомо молча. Этого и следовало ожидать. Было в Сборище что-то вроде негласного устава – выручать товарищей из подобных затруднительных ситуаций, дабы они могли, не уронив достоинства, закончить бессмысленно начатую затею. Смешная, какая-то нелепая традиция, но, безусловно, полезная.

Трое стояли молча и угрожающе смотрели на Отщепенца. "Для веса! - мелькнуло в голове у Гары, - не могут же они вот так просто развернуться и уйти. Ширагатятся… Давайте, давайте, проваливайте! Чего стали?»
Он стоял, без всякой цели глядя в сторону и кривя в усмешке губы. Да, пожалуй подобную сцену можно было бы назвать смешной, если бы она уже порядком не осточертела. И он рассмеялся бы если бы ему не было так скучно.
"Все одно и тоже"
Наконец, геройская троица, посчитав видимо, что пауза выдержана достаточно для того чтобы отступление не выглядело таковым, а было больше похоже на милость победителями жизни побежденному, развернулась и неторопливо удалилась.
Гара все стоял в пол-оборота к Отщепенцу и с неприятным для самого себя любопытством краем глаза следил за ним. Тот оставался на месте.
«Почему он не убегает? – подумал Гара. – Неужели меня боится?!».

Скрывая любопытство, с деланным равнодушием он скользнул взглядом в сторону Отщепенца и вдруг уставился на него. Отщепенец, не обращая ни малейшего внимания на Скитальца, стоял у стены и приводил себя в порядок. Спокойно и даже как-то расслаблено. Он спрятал серпы, отряхнулся и как-то обыденно, даже равнодушно огляделся. Присутствие рядом Гары ничуть его не настораживало. Казалось даже, что он попросту не замечает Скитальца!
Затем блуждающий взгляд его, словно случайно, остановился на Гаре.
Гара вглядывался в его лицо, чужое и дикое, и при этом так отвратительно похожее на лицо Скитальца. Маленькая голова, мелкие черты лица и глаза… бездушные и отрешенные словно глаза безумца – они были черны как ночь. Первобытная необузданная яростная сила дремала в них, готовая в любую секунду проснуться, захватить, поглотить и не было в ней ни добра ни зла, только ярость берсерка, уничтожающего все на своем пути, не признающего ни врагов ни друзей, сокрушающего, перемалывающего кости, упивающегося пролитой кровью. Глядя в эти глаза Гаре хотелось завопить и бежать не разбирая дороги, скрыться, забиться в самый потаенный угол.
Справа что-то хрустнуло, и Отщепенец отвел глаза. Гара вздрогнул и очнулся. Некоторое время он смотрел на Отщепенца. Наваждение прошло. Перед ним снова было мерзкое, отвратительное существо, выродок, шелудивый бездомный бродяга, и Гаре стало неловко за свой страх. Но при этом возникло и поселилось где-то глубоко внутри неприятное чувство, что никогда уже не избавиться ему от пережитого потрясающего ужаса.

- Какая тварь! – в полголоса проговорил Гара. Отщепенец повернул голову и уставился на него. От этого движения, от этой первой реакции на него – Гару, кровь жаркой волной прокатилась по жилам. «Он понимает! – мелькнуло в голове, - Нет… не может быть! Это просто реакция на звук. Он же дик и безумен». Ему стало жутко. Он уже давно не ощущал себя хозяином положения. Ему казалось, что это не он изучает дикаря, а сам дикарь неожиданно проявил к нему интерес и теперь холодно рассматривает его. Надо было что-то делать. Здравый смысл настойчиво поворачивал его прочь, но гордость и стыд, который, он знал, неминуемо будет грызть его еще долгое время после этого, заставляли упрямо стоять на месте и глупо топтаться рядом с Отщепенцем без всякой цели. «И почему я не ушел вместе с этими тремя? Черт бы их побрал совсем!» Гара начинал злиться. Ему казалось, что Отщепенец смотрит на него с нескрываемой усмешкой. Он попытался непринужденно вскинуть голову и стал смотреть в сторону, как сделал бы это, если бы услышал оттуда какой-то звук или увидел что-то. Движение получилось неловким, но деваться было некуда – это действие пора было завершать. Досадуя на троих уродов, на себя, на Отщепенца, злясь и ругаясь про себя последними словами, он медленно повернулся и, непрестанно чувствуя на себе взгляд этих странных глаз, сделал неловкий шаг.
И в тот же миг он услышал голос.
- Странное вы племя! Несуразное какое-то, бестолковое. Сколько не встречал вашего брата – все сплошь болваны и тряпки. Злобные глупые твари. Сами не понятно зачем живете и другим мешаете.
Гара замер пораженный. Это было невероятно! Говорил Отщепенец! Говорил!!! И при этом не бубнил не улюлюкал как папуас, а излагал мысли внятно и последовательно, обращаясь к НЕМУ, Гаре! Гара медленно повернулся, и обалдело уставился на Отщепенца. Тот казалось не замечал его замешательства и продолжал говорить, неторопливо и как будто с удовольствием произнося слова. Голос у него был мягкий и даже красивый. В глазах не было и тени насмешки.
- Здоровые такие. Жрете много… А шума от вас сколько! Вечно орете… Ну почему вы все время орете? – в голосе при этих словах Отщепенца появилось поддельное, риторическое раздражение. Ему определенно нравилось говорить. Он картинно покачал головой.
«Какой уверенный тип!» - мелькнуло у Гары в голове.

- Т-ты… ты…как это? Как? Говоришь? - Гара успел подумать о том, какой это был глупый вопрос и быстро спросил, немного овладев собой. – Кто ты, жив… -слова, готовые сорваться с языка застряли в горле. Назвать теперь Отщепенца животным язык не повернулся, но Гаре от чего-то вдруг стало нестерпимо досадно, как бывает когда ваш оппонент, которого вы всегда считали недалеким и недостойным уважения, вдруг проявляет свои лучшие качества и приходится мириться с собственной ошибкой, испытывая от этого к нему еще больше неприязни.
- Кто? – повторил он в полной растерянности.
Повисла пауза. Гара почему-то не мог заставить себя вновь посмотреть в глаза Отщепенцу, но чувствовал, как тот изучает его.
- Кто я? Ты знаешь сам.
Снова пауза. Странная пауза. Странный разговор, нелепый какой-то.
Гара поднял глаза и взглянул на Отщепенца. Отщепенец сидел в расслабленной позе, прислонившись спиной к стене и наблюдал за Гарой. На губах его играла улыбка. Нижняя губа была очевидно надорвана в какой-то былой драке, и, растянувшись в улыбке, обнажала ряд сломанных зубов.
- Ну, ну! Правильно! Я – отщепенец! Мусор, отброс! Бездомный грязный ублюдок, загнанный, затравленный, погибающий, прозябающий в этом чужом мире! Чужой! Такой же как… ТЫ!
Гара молчал и смотрел на Отщепенца. Смысл произнесенных слов медленно доходил до сознания. Он медленно произнес:
-Такой же как… я… Ты - такой же как я. Я - такой же как … ты. Мусор…Ты хочешь сказать, что Я – Отщепенец? Хм…
Он подумал о том, что сейчас следовало бы разозлиться, но не ощущал в себе ни злобы, ни обиды. В голове вдруг стало пусто, как будто что-то неведомое и сильное освободило его от необходимости думать, размышлять, путаться в догадках, тревожиться… Все вокруг вдруг стало понятным. Он сам был прост как камень, прозрачен как лед, прям и туп как палка, безликий и лишний как ненужный хлам… Такой-же-Как-Он!
- Кто ты? – впервые за все это время спокойно сказал Гара и торопливо добавил, - Я хотел сказать: Как тебя зовут?
Отщепенец молчал, все также сидя без движения у стены, и продолжая разглядывать Гару и издевательски ухмыляться. Внезапно легким движением он оттолкнулся от стены и поднялся на ноги.
- Зачем тебе мое имя, Скиталец? Возможно завтра ты или я будем немым бездушным трупом. Кому нужны твои вопросы? Зачем они тебе? Живи как можешь…
Он с легкостью вскочил на ящик, прислоненный к стене Здания, перескочил на другой повыше и оказался на уровне отверстия в стене
- Я просто хочу знать! Скажи мне!
Отщепенец приостановился на мгновение, как будто раздумывая, затем не поворачиваясь буркнул беззлобно: «Чудило!» и в следующую секунду исчез, сверкнув грязными пятками в темном проеме.
А Гара остался стоять, и долгое еще время обалдело таращился на стену. Он прислушивался к своим ощущениям. Произошедшее ошеломило его, и как он ни старался, как ни взвинчивал себя, пытаясь раздразнить привитое с детства отвращение, он понял, что не чувствует ни злобы ни неприязни, а чувствует он какую-то странную, необъяснимую сейчас радость. Способность Отщепенца, этого шелудивого отброса, мыслить, и мыслить отнюдь не примитивно, и что еще более странно – говорить, было открытием для Гары. Шокирующим, жутковатым даже, но вместе с тем неожиданно приятным.
Он не совсем еще разобрался со своими чувствами, когда до слуха его донеслось азартное гиканье и смех, доносившиеся со двора – там очевидно начиналась какая-то игра, и Гара скорее рефлекторно, чем осознанно повернулся и пошел во двор, все еще думая о произошедшем.
«Вот тебе на! Вот тебе и здрасте… Они оказывается говорить умеют! Но это же…абсурд! Постой, постой… Надо разобраться. А что ты вообще знаешь о них? Он стал вспоминать все что слышал об Отщепенцах с детства: Отщепенцы - шелудивые бродяги, осколки какого-то деградировавшего племени. Дикие, опасные, смертельно опасные, но трусы – всегда предпочитают бегство драке.

Гара живо представил себе обжитое, комфортное место, уютные теплые жилища, склады наполнены едой, благополучие, и обитатели – низкорослые и ловкие, до отвращения похожие телосложением на скитальцев, ладные, уверенные в себе аскеты с холодными непроницаемыми лицами. Каждый занят своим делом, ни единого лишнего движения, никакой праздности, никто не валяется, нежась, на солнце, и даже дети не возились с привычным визгом, а сидели смирно, не мешая взрослым, и глаза у них были большие, черные и страшные… Вдруг в отдалении появляется какой-то неопределенный звук, и сначала никто ничего не понимает, но Гара уже знал, что это нападение. Еще секунда и он увидел нападающих, а еще мгновение спустя и обитатели увидели их. Это были Скитальцы. Лохматые, оборванные варвары, стремительной лавиной наполняющие двор. Обитатели селения пытались организовать оборону, засверкали острые серпы, но атака была столь стремительной, что обороняющиеся были сметены почти мгновенно. Те немногие, которые пытались сопротивляться, были убиты, большинство же бросились в рассыпную… Скитальцы догоняли бегущих и безжалостно расправлялись с ними, и не было пощады ни женщинам ни детям. Уйти удалось немногим… Поле боя было за Скитальцами. В Старом обжитом и комфортном Доме появились Новые хозяева.

Он подивился своей фантазии. «Хм… Как-то я все это перевернул. По-моему получается, что не они, а мы грязные животные. Как у них там все было ладно и правильно, никакой грязи и мусора, добротные строения, вдоволь Еды… может быть они даже и не кочевали с места на место, а жили там с незапамятных времен. А у нас все не так. Приходим на новое место, там грязь и развалины, живем сколько можем, сжираем все что можем, окончательно разваливаем и обгаживаем все вокруг и когда жить становится уже совсем невозможно, все бросаем и уходим на поиски другого места, которое тоже разрушаем и обгаживаем, и так далее… А они настоящие хозяева. И беда их только в том, что они все таки трусы.»
Тут он вспомнил, как Отщепенец стоял готовый к драке, обнажив серпы, один против троих Скитальцев, и не было в глазах его страха, а была только ледяная злоба и ненависть, а когда эти трое пропали и остался один только Гара, Отщепенец вообще не обращал на него никакого внимания и совершенно очевидно не испытывал ни малейшей тревоги по поводу его присутствия рядом.
«Нет, я бы не сказал, что он трус. Скорее даже наоборот. Как это странно все, нужно будет попытаться во всем разобраться». И он с удовольствием представил себе, как вечером, удобно расположившись для сна, укрывшись теплыми одеялами, он будет думать и разбираться в этом новой для себя загадке. Он очень любил вот так смаковать полученную информацию, размышляя, фантазируя, придумывая и сопоставляя придуманное с его обыденной жизнью и закоренелыми его представлениями о жизни, почерпнутыми из основанных на страхе перед непонятным и необъяснимым, а потому упрощенных и покрытых налетом нарочитой небрежности мироощущений многих поколений Скитальцев. Будучи наделенным богатым воображением, в своих размышлениях он отрывался от всего привычного и кем-то давно определенного, и фантазии приводили его к картинам мира, совершенно порой нереальным и даже, как ему самому казалось после, невозможным. Порой он удивлялся игре своей мысли, и ему становилось как-то странно неудобно перед самим собой и даже стыдно за ту нелепость, которую он насочинял. Иногда напротив, казалось, что он приблизился к истине настолько, что даже чувствует ее почти физически – знает правду, но все-таки не понимает, не может ухватить, и она ускользает… Но и в том и другом случае сладкая фантастика, схлынув, оставляла в итоге непонимание и неразрешенные, гложущие вопросы…

Но сейчас все это мигом вылетело у него из головы, потому что прямо на него мчался ошалелый мужик, прижимая к груди своей старый башмак. Глаза его азартно и весело горели, из открытого рта мощно вырывался воздух, волосы на лбу были мокрые от пота и слиплись, и от всего его тела валил в свежую прохладу зимнего утра тяжелый пар. Вдогонку ему неслись еще мужики, крича что-то бессвязное, гогоча, свистя и улюлюкая. А невдалеке сидели девчонки, хрустя сухариками, стреляли глазками, перешептывались, заливались веселым смехом и время от времени подбадривали игроков восторженным визгом. Гара охватил все это мгновенно. Все было очень хорошо. Он ощущал подъем. И вместе с тем возникло тоскливое чувство, что пропускает он сейчас что-то очень приятное.

Не раздумывая больше ни секунды, он резко вытянул руки к пробегающему мимо и с силой выдернул башмак на себя. Обесбашмашенный явно не ожидал такого внезапного выпада. По инерции он сделал несколько шагов и остановился, с досадой наблюдая за игрой. Про него уже забыли. Все кто только что гнался за ним, развернулись и с еще более возросшим гамом устремились за Гарой. А он уже мчался по двору, прижимая к груди вожделенный всеми башмак, уворачиваясь от тянущихся к нему рук, перепрыгивая через подставленные ноги, выскальзывая из цепких объятий. Он чувствовал себя сильным и ловким, легким и точным в движениях и даже кому-то нужным, потому что все сейчас смотрели на него и девчонки сейчас смотрели на него, и … ОНА тоже…

Но успех его был недолгим. Он не понял что произошло: только сейчас он победоносно пересекал двор, и вот уже кубарем катится по снегу, с размаху врезается в сугроб, и слышится со всех сторон смех, а на лице, во рту и на шее, на руках холодный снег, который быстро исчезая на горячей коже, оставляет вместо себя мокрое и все такое же холодное и неприятное.
Играть сразу расхотелось.

Он медленно перевернулся и сел. Постепенно остывая, Гара какое-то время наблюдал за игрой, посмотрел на девчонок… Все уже потеряли к нему интерес. Гаре стало скучно, и он отвернулся. Взгляд его бесцельно скользил по унылым пейзажам Катакомб. Все эти нагромождения строений казались нелепыми сейчас. Гаре представилось вдруг, будто они закрывают ему обзор, как будто они специально наставлены здесь чтобы помешать ему видеть НЕЧТО. «А что интересно там, где их нет?!» - пришла мысль. Гара привычно напряг воображение и попытался представить себе мир без Катакомб, пусть даже самый невероятный и фантастический и вдруг понял, что не может этого. Не получалось. «Наверное, настроения нет» - подумал он вяло. Тяжелое, серое зимнее небо навевало тоску, и он вспомнил летнее веселое солнце, которое заливает все вокруг добрым светом и согревает. «А ведь солнце есть и сейчас, не смотря на то, что я его не вижу в этот момент. Вот так, как эти мрачные тучи скрывают от меня его свет, так и эти дурацкие нагромождения скрывают нечто интересное, что мы никогда не видели, а потому и не стремились никогда увидеть и даже не задумывались раньше». Он вновь напряг воображение. Подул ветер и бросил ему в лицо щепотку сухого снега с крыши, уныло каркнула ворона…
«Ничего не выходит. Ну и ладно. Может и нет там ничего».

Справа от него кто-то закряхтел, закашлял, завозился, захрустел снег, затем послышалось скрипучее хихиканье. Гара тяжело вздохнул и набычился – рядом примостился Рюпа. Он не успел еще ничего произнести, но Гара почти физически ощущал ехидство, которое словно зловоние тянулось за стариком.
- Ну что, орел, не летается сегодня? – с наслаждением проговорил Рюпа и снова захихикал. Было понятно, что он только что придумал эту, как ему казалось, очень уместную остроту и был от нее в восторге.
«Шутник.» подумал Гара зло. Он чувствовал сильное раздражение.
-Да, да, да… - Гара покивал головой, - Что, Рюпа, придумал и озвучил очередную глупость? Теперь день прожит не зря?
- Конечно. Гляжу я как ты в небо уставился, так и забеспокоился. Думаю: «все, пацан окончательно съехал. Теперь летать захотел. Орел… Сейчас пойдет и сиганет с какой-нибудь крыши.
- Ну и что же ты решил в связи с этим сделать?
- Пришел сказать тебе одну мудрую вещь.- Рюпа замолчал. Гаре стало интересно.
- Ну? Говори свою мудрость. Давай, не томи.
- Ты не сможешь узнать другой мир, мир, который принадлежит птицам, лишь представив себя птицей.
Гара изумленно глядел на Рюпу. Рюпа был удивительно невежественный старик, но иногда он поражал Гару, удивительно точно угадывая его настроение и иногда даже мысли.
Рюпа был доволен произведенным эффектом. Он еще немного помолчал для внушительности и продолжил.
- Так что день действительно прожит не зря – я спас тебе жизнь. Помни об этом.
- Да-а… Рюпа, ты превзошел самого себя сегодня, - в голосе Гары звучал сарказм, но он был фальшивым, Гара действительно был немного поражен. Он разозлился.
- Вот скажи мне Рюпа, дружище! – он с силой хлопнул рукой старика по плечу Зачем ты есть, а? Чтобы есть?
Рюпа криво ухмыльнулся.
- Дурачок ты, мальчик! Ты еще не понимаешь, что все твои фантазии от относительной сытости и благополучия. Как только в этом мире тебе нечего станет есть, ты тут же в него и свалишься со своих поднебес. Ты забудешь про небо, звезды, солнце, и тебе будет впору хохотать над своими полетами, да только не весело будет. Не смешно будет, понимаешь? Время хохотать, а хотеться будет плакать. Вот так-то дружок.

Гара сидел молча и думал о сказанном этим странным неприятным стариком. Затем он спросил:
- Скажи, что ты знаешь об Отщепенцах?

Рюпа покосился на Гару, лицо его враз как-то осунулось, глаза сделались беспокойными, и Гаре почудилось вдруг, что мелькнул в них страх и еще что-то… какое-то недоверие.
Он долго сидел молча, глядя остановившимися, остекленевшими глазами прямо перед собой. Эта резкая смена настроения удивила Гару. Он никогда не знал Рюпу таким.

Старик молчал так долго, что Гара решил, что он вообще не будет отвечать, но Рюпа внезапно произнес странным голосом, от которого внутри у Гары похолодело:
- Бойся их… Это дикие существа, безумные... Трусы? Не-ет! Ни мало не трусы! Просто безумцы. Их поступки непредсказуемы. Он бежит от тебя не потому что боится, а просто потому, что в голове у него клин – никогда не угадаешь его реакцию. Увидишь хоть одного из них – не связывайся, уйди своей дорогой. Не выпендривайся, пацан, понял? Я знаю о чем говорю, парень. Не слушай их, – он небрежно махнул в сторону Нового Дома, - Все что они говорят – ложь, покрывало для собственного страха. Страх нельзя показывать. Только скрывая его, нам удается пока выживать, и занимать свою нишу. Отбрось страх или перестань его скрывать – исход один – смерть! Сомнут и не заметят. Вот так! Вот на чем основана наша жизнь – на страхе и сокрытии его! И ты погибнешь, если вовремя не поймешь этого. Другой мир – для других! Не для нас. Выкинь его из головы и научись жить здесь. Нет для тебя другого мира. Твой мир – мир страха смерти, за которой ничего. Прожить как можно дольше – вот все на самом деле, что действительно важно. А Отщепенец – отброс? Да, конечно! Но счастье наше, что живут они не сборищами, как мы. Они одиночки. Потому что слишком дики и безумны для любой даже самой простой организации. Если б у них хватило соображения сплотиться и хотя бы какое-то время терпеть друг друга… - Рюпа наклонился, голос его и без того тихий перешел на шепот, - они раздавили бы нас, как слепых щенков!
Он замолчал уставившись на Гару. Глаза его горели. Гара глядел на него с некоторой тревогой – старик был не на шутку взволнован.

Видимо Рюпа уловил это. Он отвернулся и сказал уже более спокойно:
- Но этого никогда не случится, потому что правда - есть правда. Деграданты они...
Гара выждал немного, и когда почувствовал, что Рюпа уже достаточно остыл, осторожно, но внятно произнес:
- А ты знаешь, что Отщепенцы умеют говорить?
Рюпа посмотрел на него с сомнением, брови его изогнулись дугой, в глазах заблестел привычный сарказм и язвительность.
- Говорить? Что за странная идея? Во истину, ты - великий сказочник. Вот силами таких как ты, фантазеров, и рождаются легенды. Но это не плохо. Без вас было бы скучно. Я рад, что у тебя такое богатое воображение. Ты частенько тешишь старика. Говорить… - он мотнул плешивой головой, - Хе. Что ж это также невероятно, как и летающий Скиталец, хе-хе-хе!
И он в восторге заржал, хлопая ладонью Гару по спине и плечам.
-Ну да, ну да… - пробормотал Гара задумчиво. – Ничего-то ты не знаешь, Рюпа! Сам ты дегадант!

Он порывисто поднялся, Рюпа обессилевший от хохота повалился на спину и заохал. Гара зашагал прочь. Он уже не чувствовал раздражения. Он вдруг понял, что больше не нуждается в советах старших и опытных Скитальцев, потому что знал гораздо больше каждого из них. Он знал, что ему было нужно теперь. Ему нужен был Отщепенец. Он улыбался.



2. ОТЩЕПЕНЕЦ

А-а… Это ты, - Отщепенец расслабился. Он неторопливо копался в пищевом контейнере, погрузив туда руки по локоть, - Зачем ты меня нашел? Продолжаешь множить глупость по свету? Прости, в этом я тебе не товарищ. Так что давай, проходи мимо.

Гара растерялся. Он представлял и планировал эту встречу, но такого поворота не ожидал.
- Я? Э-э-ммм… - он подобрался и произнес, желая ни словом ни жестом не проявить обиду, - Почему это глупость? У меня как раз есть вопросы… мм… вопросы, так сказать, такого … ммм плана – он почувствовал вдруг, что не помнит ничего из того, что его волновало, ни одного вопроса не всплывало в голове, он окончательно запутался, – В общем… гм… глупость… Почему глупость?
Отщепенец глядел на него очень внимательно, сощурив глаза, и молчал. Под этим чутким взглядом и томительным молчанием Гара окончательно сник. В месте с тем, он чувствовал нарастающую злобу. Да кто он такой, этот оборванец? Какого черта, он о себе воображает?
Отщепенец произнес:
- Потому что чтобы я тебе сейчас не сказал, ты будешь поражен. Сколько ерунды я не наплел бы – во все поверишь, и наворотишь сверх еще столько же… - Отщепенец не удержался и ухмыльнулся. – Я знаю. Чувствую, если хочешь. Не надо мне твоих вопросов. Считай, что этим я ответил на все из них. Все. Теперь иди.
Отщепенец повернулся и вновь принялся ковыряться в контейнере. Гара стоял как вкопанный, лихорадочно соображая.
- Я только… - начал он.
- Я скажу тебе одну умную вещь, которой ты не замечаешь, - оборванец вновь повернулся к нему. – У тебя своя голова на плечах. И сердце твое чувствует без чьей-либо помощи. Прислушайся к ним.

- А когда у меня получится их услышать? – выпалил Гара
- Тогда я тем более не буду тебе нужен.
- Но сейчас-то значит НУЖЕН! Так ведь получается? Ты сам так сказал!
- Не цепляйся к словам. У тебя безусловно талант к этому делу. Но это не тот случай, когда следует разводить демагогию. Демагогия нужна только ради демагогии, запомни. А я сейчас сказал тебе достаточно, чтобы ты смог меня понять…
- И я конечно же понял тебя, просто как мне убедить тебя… Понимаешь, я верю, м-м знаю, что это действительно тот случай, что я не случайно встретил тебя. Для чего-то ты должен был появиться в моей жизни. Мне даже кажется сейчас, что я… - Гара запнулся, понимая, как нелепо звучат его слова, нервно вздохнул и выпалил, - Что я уже давно искал тебя… зачем-то.
Отщепенец, ухмыляясь, смотрел на него исподлобья. В глазах блестел огонек интереса.
- Боже мой, какие слова, - пробормотал он, впрочем, без издевки, - Ладно малыш, говори свои вопросы. Что тебе от меня нужно? – он поудобнее уселся на край контейнера и слегка наклонился вперед, уперев руки в колени.
Гара подумал и сказал:
- Я вижу много чудес, которые другие не замечают…
- Чудес? Каких например? – небрежно перебил Отщепенец.
Гара помолчал, пристально глядя ему прямо в глаза.
- Например, говорящий Отщепенец… Это чудо!
Оборванец откинулся, разочарованно вздохнул и расслабился.
 - Это не чудо, это все твое невежество. А еще что?
Гара пожал плечами.
- Много…- промямлил он и замолчал.
Отщепенец подождал немного и сказал:
- Чудес не бывает. Все что ты видишь или слышишь нового и необычного – всего лишь то, чего ты не замечал раньше. Ты просто любопытен по своей природе. А может просто взрослеешь. Но ты так и не задал вопроса.
- Я хочу понять мир, который меня окружает. Понять его суть. Он дразнит меня своими чудесами… - Гара запнулся, - загадками… Сулит что-то необычное. Мне кажется, что рядом с моей жизнью протекает другая, рядом с моим миром – еще один, соседний… гораздо лучший, который заглядывает в мой, усмехается и даже дает взглянуть изредка на себя. А я бегу за ним с одной надеждой – узнать еще что-то новое, а не узнать - так хоть просто взглянуть, а потом … думать и мечтать. Я заглядываю в него, и моя жизнь становится полнее. И я хочу туда, потому что там хорошо, потому что там мое место! Так мне кажется. Но может быть я ошибаюсь. Может быть все это и правда существует лишь в моем воображении. Вот в чем я хотел бы разобраться.
- Ты неуверен в себе, - не то спросил, не то утвердил Отщепенец.
- Да… Наверное.
Отщепенец засмеялся:
- Даже этот твой ответ говорит о твоей неуверенности в себе. Я понял тебя. И я отвечу тебе. То, что ты… хм… чувствуешь – действительно есть. Есть другие миры рядом с тобой, вокруг тебя. Есть те, в которые тебе никогда не попасть просто потому что ты не сможешь себе их представить. А есть те, в которых ты вполне мог бы поселиться! И ты уже на пути к этому, поверь.
Лицо у Гары запылало, глаза заблестели, он чувствовал, как от слов Отщепенца перехватывает дыхание. Отщепенец замолчал, но Гара боялся сейчас произносить хоть что-либо. Ему казалось, что какие-то секунды отделяют его от осуществления мечты. Уже грезились ему удивительные краски и прекраснейшие пейзажи, невероятные приключения и битвы с неведомыми врагами, красивейшие женщины и великие подвиги - потрясающие миры, полные потрясающих ощущений!
Ощепенец молчал, с какой-то странной улыбкой глядя на Гару. И тот еле слышно прошептал:
- Но как?.. Как этого достичь?
- А разве ты не заметил? Что УЖЕ живешь совершенно в другом мире, нежели раньше? И довольно давно.
Гара смотрел на Отщепенца в растерянности и с непониманием.
- С того момента, когда осознал, что тебе нужен я, ты САМ ИЗМЕНИЛ МИР ВОКРУГ СЕБЯ. Если ты вспомнишь, каким он был до этого момента, ты поймешь меня. Ты - мечтатель, а значит творец! Теперь ты знаешь, что можешь не творить мир, но изменять его, делать таким, каким нужно тебе. Нужно только научиться слушать свои чувства и вовремя замечать это.

-Ты смеешься надо мной – неуверенно произнес Гара.
- Когда ты поймешь, чего же ты на самом деле хочешь… м-мм… так и быть, приходи. Я выслушаю тебя, если тебе этого так хочется. Хотя лучше прислушайся к моим словам: не надо тебе моих разъяснений. Почувствуй все сам! Вот оно – предназначение нашей встречи – услышать от меня эту самую фразу: ПОЧУВСТВУЙ ВСЕ САМ. Больше я тебе ни для чего не нужен. А теперь иди, больше мне нечего тебе сказать.


* * *
Сегодня идем на дело!
Вур был нагл, задирист и неприятен, как всегда.
- Разводить балбесов! Эй, Крыч! Иди сюда, Крыч! Ра-а-авняйсь!!! Соберись, тряпочка! Прекрати нюхать!

Крыч – прыщавый, сутулый юнец с тощим задом и длинными мосластыми ногами стоял в стороне, прильнув щекой к стене какого-то ветхого кирпичного здания и, прикрыв глаза от наслаждения, принюхивался к старому кирпичу.

Услышав свое имя, он вздрогнул, отпрянул от стены и секунду стоял неподвижно, тупо уставясь прямо перед собой. Затем он повернулся и неуклюже, не разгибая полностью костистых колен, побежал в сторону компании. Подбежав к Вуру, он остановился, еще больше ссутулился и, кривя рот не то в усмешке, не то в оскале, уставился своими почти бесцветными глазами, в которых ничего не выражалось, куда-то мимо всех. Нос его по обыкновению слегка шевелился, шумно втягивая воздух.
- Крыч!
Движение
- Мы с тобой тут самые крутые!
- Гы…
- Перестань нюхать и слушай меня!
Серия сложных движений носом и верхней губой.
- Мне нужен способный компаньон в сложном деле. Я выбрал тебя!
- Гы!
- Нужно показать всем этим сопливым, что настоящий мужик достанет и принесет добычу чего бы ему это не стоило, Крыч! Я верю в тебя, Крыч! Не разочаруй меня..
Крыч всхрапнул и переступил с ноги на ногу. Нос его взволнованно задергался.
- Вон там, - Вур сделал указующий жест в сторону улицы, - Ты видишь жестоких и страшных, но невероятно тупых существ. Сегодня они будут кормить нас с тобой, Крыч, что называется с ладошек! Только нас с тобой, парень! Потому что мы – лучшие! Вперед, Крыч! За мной! Поше-о-о-ол!!!
Они сорвались и побежали в сторону улицы, туда, где освещенные веселым солнцем грузно, вяло и бессмысленно бродили громоздкие серые и невыносимо скучные фигуры Покровителей.
 
Они прицепились к одной мрачной фигуре и последовали за ней. Вур, как всегда гарцуя и подпрыгивая, бежал впереди, то боком, то спиной вперед, заглядывая Мрачной Фигуре в глаза снизу вверх. На лице его застыл напряженный оскал, который очевидно предполагал в себе приятную добродушную улыбку. Крыч семенил позади Покровителя едва не наступая тому на пятки, по обыкновению своему к чему-то принюхиваясь. Было слышно, как Вур что-то заискивающе бормочет угрюмому Покровителю, изредка выкрикивая Крычу «Крыч, так ведь?!» или «Скажи ка, Крыч!», и как тот в ответ что-то мямлил.

Через какое-то время стало ясно, что с Мрачным у них ничего не выйдет. Он продолжал монотонно двигаться вперед, не обращая на предприимчивую парочку ни малейшего внимания. Вур отскочил в сторону и остановился с кислой миной на лице. Крыч некоторое время еще плелся следом и мямлил, но потом Вур заорал «Крыч, скотина, ко мне!». Тот мгновенно повернулся и побежал обратно.

«Клоуны», подумал Гара, и устроился поудобнее на сером от времени, но с виду еще довольно крепком ящике, который валялся у пролома в стене среди еще какого-то мусора помельче. Из пролома доносился запах тухлятины и еще чего-то неопределимого, какой-то сырости теплой и живой. Неприятный это был пролом, но возиться с ящиком, перетаскивая его куда-нибудь подальше, не хотелось. Гара огляделся, кое-кто из скитальцев тоже наблюдал за происходящим. Без особого интереса впрочем. Все это уже всем порядком надоело. В Сборище многие занимались «уловом», но этой парочке везло почему-то больше остальных. Удивительно при этом, что чем больше они кривлялись, чем глупее и развязнее себя вели, тем чаще получали добычу. Оказывалось, что мало было просто просить, нужно было просить, болтая чушь, нагружая просьбу свою нелепостями, пустыми обещаниями, плоскими похвалами, витиеватыми комплиментами и восторженными глупостями.. Гара так не умел. Он вообще не умел просить. Никак и никогда.
- А ты смог бы так? – раздался из темноты пролома голос.

Гара вздрогнул и покосился на пролом. Темнота вдруг слегка шевельнулась каким-то неуловимым блеском, и как будто бы стала гуще. Волна испуга прокатилась от сердца к пяткам, и Гара незаметно перевел дух. Из проема насмешливо поблескивли глаза Отщепенца. Гара еще раз осторожно вздохнул и повернул голову в сторону улицы. Когда сердцебиение замедлилось, он стараясь говорить небрежнее ответил:
- Вряд ли. Я не умею просить.
- И ты непременно считаешь это своим достоинством?, издевательски заметил выродок..
Гара посмотрел в темноту, там было неподвижно и плотно.
- Да, - с вызовом сказал он темноте, - Считаю. И что?
Темнота некоторое время оставалась по-прежнему неподвижной и насмешливой, затем снова блеснула, теперь куда-то в сторону.
- Я вижу, что ты часто сомневаешься в этом.
Гара смутился и Отщепенец поспешно продолжил:
- Но это ничего, ничего. Так и должно быть. Это нормально, правда. Ишь как окрысился! Брось. Как однако легко тебя задеть. Ничего такого я не сказал. Ничего нового. Все давным-давно известно. И лежит на поверхности. Так открыто лежит, что никого уже не трогает. Живем и не замечаем какими бываем разными. Привыкли. И наплевать. Действительно наплевать. Сейчас всем на все наплевать. И не надо об этом думать, анализировать, ломать голову, сокрушаться, горевать и делать выводы.
Все это можно просто наблюдать.
- Наплевав, - машинально сказал Гара.
Отщепенец посмотрел на него.
- Как угодно, - холодно произнес он и замолчал.

- Я – Шкипер, - неожиданно сказал Отщепенец, - Ты помнится спрашивал мое имя. Так вот я – Шкипер. Можешь называть меня так.
- Я – Гара, - проговорил Гара, - будем знакомы… Шкипер.
Какое-то время они смотрели на улицу.
Вур заглядывая в глаза, дергаясь и корча заискивающие рожи, что-то тихо бормотал очередному прохожему.
- Посмотри, - заговорил Шкипер, - подхалимство… даже нет… раболепие. И при этом где-то внутри всегда живет собственное мнение «за глаза». Сейчас оно притуплено и его почти не видно, но скоро оно разрастется до невероятных пределов будет громогласно изливаться разоблачениями. И все за глаза, за глаза… И все очень просто объясняется: с одной стороны надо питаться, а с другой при всем при этом еще желательно бы самоутвердиться. Балансирование между этими двумя желаниями порой порождает весьма увлекательные спектакли. Я пришел посмотреть именно на это представление, ты – на другое.
- И что?
- Да ничего… Ни мне, ни тебе это не нужно. Растрачиваем время на развлечения. Так уж мы устроены. Вот посмотри туда, - он указал в сторону деревьев, - Видишь сосны?
-Ну.
        - Высокие деревья, а веток не так уж много. Чем ниже к земле тем меньше.
- Ну? – повторил Гара нетерпеливо, - что дальше?
- Дальше грубая аналогия: чем меньше разбрасывать сил и энергии в стороны, тем выше можно подняться. Но вот насколько высоко? И главное зачем? Чтобы бросить ветки где-нибудь повыше? Да, если знать для чего это нужно – расти и ради чего нужно раскинуть ветви именно на этой высоте.
Но главное, что сколько бы ты ни думал об этом, сколько бы не старался, сколько бы не воображал себе, высота, на которой ты их раскинешь и твое ощущение этой высоты вряд ли будут совпадать. И тогда тем более нет никакого смысла ее прикидывать. Ведь при всем при этом и сравнивать то их никто не станет. А если кто и станет, будет ли кому-то еще до этого сравнения дело? Но вся сложность в том, что нельзя нормально жить не ощущая что растешь. Хоть как-то, хоть в чем-то. Не получается.
Он снова замолчал.
- Не получается, - медленно проговорил Гара тихо, будто самому себе, - Верно…

- Ведь кто определил, что ростом можно назвать только движение вверх? – продолжал говорить Шкипер, - Расти можно и в сторону, и это тоже нужно для мира, для гармонии его. Если все деревья станут невероятно высокими и без веток, не станет тени и будет как-то по-другому, не так как-то, может быть даже хуже. Вот и получается, что нужны мы этому миру такими какие есть. Даже наша ложь, наше притворство – это часть нас таких, какие мы есть.
Он снова замолчал. Гара задумчиво глядел на улицу. А ней тем временем разворачивалось очередное представление.
Очередная жертва «ловцов», еще издалека увидев мечущихся Скитальцев, пискляво заголосил:
-О! А-а-ооооо-и аа-оооо-ыыыы, а-оооо-ыыыы-ии! И-и уа а-оооооо-ии.
Вур мгновенно подскочил к нему, на ходу крикнув Крычу «ну все, Крыч, этот наш!», и по обыкновению забубнил. Но писклявый его определенно не понимал, да кажется и не слушал вовсе. Он остановился, и, глядя сверху вниз на суетящегося вокруг него Вура продолжал голосить на всю улицу:
-Ааооооооо-ииииии! Аооооооо-и! бр-бр-бр-бр…
Вуру этот крик явно мешал бубнить, и он тоже принялся кричать:
- Да ты меня послушай! Ты хороший парень, я хороший парень, так? Крыч вот тоже ничего, да Крыч? Слушай, хочешь, я тебе такое место покажу, тут недалеко… Классное место, обалдеешь, правда! Только тебе одному…
Дылда его не слушал. Неуклюже протягивая руки, он пытался видимо ущипнуть Вура. Вур уворачивался. Тут Крыч, набежавший на Покровителя справа неуклюже ткнулся лбом тому в столбоподобную ножищу, поскользнулся, судорожно задергал мосластыми ногами, пытаясь удержаться и грохнулся задом оземь. Вскочил, не глядя, дернулся в сторону и снова треснулся физиономией Покровителю прямо под мясистую коленку. Тот тут же повернулся к Крычу и завопил еще громче и пронзительнее:
- Е-ее-оооо оооо-иииии! Аа-ооооо-ыии! Уя-уя! Бр-бр-бр…
Крыч выпрямился перед ним, словно по стойке «смирно», но сразу как-то ссутулился, глядя снизу вверх на Покровителя, неуверенно осклабился и тихонько загыкал. Нос его вздрагивал.
-Балда…, - сказал Вур ни к кому не обращаясь.
Покровитель повернулся к нему.
- Я говорю: Крыч – балда, - сказал он повышая голос, - Не видит ни хрена, зараза. Он ничего… не ушиб тебя? А то я его щас сразу… Вообще он нормальный парень. Слушай, может дашь нам че-нибудь пожрать, а? Веришь – нет, с позавчерашнего дня ни крошки? Ну пожалуйста! Ну дай, а? Ну чего тебе стоит?
- А-а-ииии-а! Уау-ау-вау!!!
- Ну дай, пожалуйста! Ты мне сейчас поможешь, я для тебя потом что хочешь сделаю. Мы с Крычем… для тебя … все что хочешь. Правда! Вот все… Да Крыч? Ну скажи ты чего-нибудь, Крыч!
Крыч неуверенно затоптался и начал мычать и ухать.
- Э-э… Вот-вот… И Крыч что – то нам уже тоже сказал. Молодец!
- А-а-ы-ы!аа-ы! Оо-и!!!
- Да,да! Ты не смотри что он молчит все время. Он знаешь какой добрый. У него просто слов нет – одни чувства! К тебе чувства! К тебе конечно. Знаешь, он готов тебе всю твою одежду почистить! Готов, готов! Он на многое способен этот Крыч. Ну ты только посмотри на него! Сирота! Я об нем забочусь с малолетства его…
- Ты самый лучший в мире ДЫЛДА!!! – неожиданно завопил Крыч и судорожно затрясся, гыкая.
- Э-э-э… В смысле, - замямлил обомлевший Вур, - В смысле да! Ты правда самый-самый лучший… в мире… д-дылда…
- И-и, у-я! Уль-уль-Уя-я!
- Дылда… Балбес… Болван…
 - Уя-уя-уя!!!
- Кретин, обалдуй, сволочь!
- Бр-бр-бр…
- Дай пожрать…
- Ииий-я! Ааааа-оооо-иииииы!!!
- Придурок!!!! Жрать давай!!!

- Ну, и где здесь раболепие? – спросил Гара.
Он чувствовал облегчение, от того, что Шкипер ошибся.
Некоторое время Шкипер молчал, задумчиво глядя на Вура, Крыча и голосящего Покровителя, затем произнес тихо, словно самому себе:
-Мда… пожалуй ошибся... Это ненависть…
Гара скривил лицо, подумал и сказал с вызовом:
- Ненависть… при чем тут ненависть? Ненависть здесь совершенно не причем…
- Ненависть ко всем этим существам, - словно не слыша его продолжал Отщепенец А раболепие - лишь реакция на эту ненависть, – Как это не странно.
- Ненависть здесь не причем, - повторил Гара с неудовольствием, - Просто мы их всех презираем. Презираем за их тупость.
- Нет, друг мой, это не презрение. Это ненависть. Точно тебе говорю.
Гара в раздражении поднял глаза к небу и спросил:
- Ну хорошо. Почему ненависть? Как? В чем? Объясни.
- Я не знаю почему, - сказал Шкипер, помолчав, - Я только вижу откуда. Этот крикливый парень остро чувствует зависимость от СВОЕГО ПОКРОВИТЕЛЯ и ненавидит его за эту зависимость. Но интересно не это. Замечательно во всем этом то, что зависимость эта заключена не в возможности получения тех благ, которые он жаждет и в общем-то может получить, а в чем-то другом…
- Своего Покровителя… Скажешь тоже… Ерунда какая, - Гара отвернулся и добавил со всей возможной язвительностью, - Вы, уважаемый, больно много что-то накручиваете…

-Жрать давай! – орал Вур на Покровителя, держась от него на значительном расстоянии, - Жрать давай, сволочь! Ты самый тупой из всех, что я видел в своей долгой жизни! Урод!
- Уя-Уя! Бр-бр-бр…
Вур был вне себя. Он орал и плевался. Кругом покатывались со смеху.

-Видишь? - сказал Гара Шкиперу, - он его совсем не боится! Плевать он хотел на Своего Покровителя, если хочешь знать!

Отщепенец молча усмехается в своем проеме, Гара кожей ощущал эту насмешку. Он снова замолчал, чувствуя нарастающую внутри злобу. Сказать больше было нечего. Они молчали.
Писклявый ушел. Крыч тоже куда-то испарился. Вур стоял посреди улицы, бормоча проклятья. Веселящиеся Скитальцы осыпали его насмешками.
 По улице неторопливым размеренным шагом шел еще один Покровитель. Поравнявшись с Вуром он неожиданно остановился. Вур, зло глянул на него и, слегка отстранившись, громко выкрикнул «ну! а тебе чего?»
Покровитель какое-то время стоял молча и глядел на Вура, затем вдруг медленно вытянул в направлении Скитальца свою огромную руку. Вур вжал голову в плечи и примолк, даже не пытаясь увернуться. Гаре показалось даже, что на секунду он зажмурил глаза. Но Покровитель всего лишь положил гигантскую ладонь тому на голову и что-то тихо проговорил.
Было видно, что Вур здорово напуган. Но ничего угрожающего не происходило. Покровитель некоторое время постоял так над притихшим Вуром, а затем убрал ладонь с его головы и, не обращая более ни на кого внимания, двинулся прочь.
Далее произошло странное.
Вур кинулся за ним следом. Он шел за Покровителем след в след. Шел позади, тихо, смиренно. И было понятно почему-то, что нет ему сейчас ни до кого и не до чего дела, кроме этой громоздкой фигуры впереди. Ни до чьих разговоров, насмешек и мнений. Гара как зачарованный глядел на Вура и думал, что никогда он не видел его таким, и что вот сейчас, пожалуй, Вур уйдет, уйдет навсегда, уйдет хоть куда, хоть в омут за этим странным существом.
И чувствовалась во всем нем какое-то отчаяние и какая-то неопределенная надежда.
Когда оба скрылись за поворотом, Гара закрыл рот, сглотнул набежавшую слюну и энергично помотал головой, словно отгоняя наваждение. Он не верил в действительность всего произошедшего.
Он покосился на проем.
И почувствовал равнодушие. Гаре даже представилось, что Отщепенец вообще ничего этого не видел.
Это равнодушие раздражало.
- Ты что там блох вычесываешь? Эй, где ты там?
- Есть другой путь, - снова будто не слыша его сказал Шкипер, - Независимого сосуществования. Путь, которым я не прошел. Уже не прошел.
- Почему же не прошел? Что-то помешало?
- Не знаю… Он требует чего-то, в чем сложно разобраться. Я не разобрался…
- Чего же?
Отщепенец молчал. Он очевидно колебался. Затем тихо сказал:
- Любви.
Скиталец сморщил физиономию.
- Чего-чего? – прогнусил он
-Любви…
- Ой-ей… Опять понес…
- … вот может быть тебе удастся разобраться…
- Какой такой любви?
- … и изменить все вокруг себя, а может быть и нет. Подожди, помолчи минуту… дай договорить, раз спросил!
- Я снова не понимаю тебя…
- НЕ НАДО ПОНИМАТЬ…
Гара вздрогнул и наконец замолчал.

...Он глядел внутрь проема, в эту живую тьму, такую же жутковато бездушную, как черные бездонные глаза Отщепенца. Он глядел в это черное пятно перед собой и не мог уже отвести глаз. Оно надвигалось. Их сближение было неумолимо. Огромный МИР вокруг словно гигантское колесо плавно устремился вперед. Пройдя сквозь тело Скитальца, будто его не существовало, оно равнодушно подхватило что-то легкое невесомое и теперь неминуемо приближало его к черному бесконечно глубокому проему, который словно огромный глаз, глядел на него непознанным, неопределенным. Еще мгновение и он провалится в его тьму. И в миг, когда он соприкоснется с этой темнотой, он знал: черным станет все вокруг, Ничего не будет больше кроме черноты. И почему-то это хорошо...

- Не надо пытаться понимать, - повторил Отщепенец, и в проеме снова что-то блеснуло.

...Комом грязи, мокрой, липкой, тяжелой земли соскользнул он с колеса в раскатанную колею дороги…Судорожно вдохнул и потряс головой. В голове тонко звенело...

- Тебе не нравится слово. Мне тоже не очень. Но другого такого нет. Не в нем дело. Не пытайся понять: мысли - они плоские… почувствуй… Это важнее… Ты тратишь очень много времени и сил для того чтобы разобраться в окружающем тебя мире, но важнее и, как бы это сказать, полезнее что ли, эффективнее – разобраться в себе. Что же тебе на самом деле надо. А потом остается немногое – очень сильно захотеть того, что тебе действительно надо. И все. Все! Разобраться в себе, понимаешь? По настоящему разобраться. Отбросив всю эту показушную шелуху, все эти маски, личины, которые мы одеваем, ограждаясь от мира, скрывая свой страх перед ним, и которыми сами сладко обманываем себя же. Обманываем прежде всего в том, что будто бы хотим быть похожими на эти маски.

Нужно ли доказывать кому-то что ты сильнее его, если он не угрожает тебе физической расправой? Нужно ли доказывать кому-то, что ты умнее его, если он не мешает тебе ошибаться и самому исправлять свои ошибки? Нужно ли унижать, для того чтобы спровоцировать в себе ощущение, что ты выше? Фальшивое, ложное чувство!
Получается, что тот кто поступает так доказывает все это не тому на кого он воздействует, а себе.

А доказывать что-либо самому себе, убеждать себя в том, что ты на самом деле такой, а не такой, это уже признак безумия. Шиза, понимаешь.
И есть нечто, что мешает тебе разобраться. Мешает тебе захотеть. Мешает постоянно.
И знаешь где засело это нечто?
Из проема вдруг высунулась покрытая шрамами рука, ощутимо тюкнула Гару в темя костяшками пальцев и снова скрылась в темноте.
- Вот где-то здесь… Напридумывал себе… Знаешь сколько в мозге извилин? Много! И чем ты умнее становишься, тем их больше, а чем больше тем запутанней – голова то маленькая.

Шкипер заржал:
- Ну и шутки у тебя, буркнул Гара, набычившись, - дубинные какие-то…

- Эх ты, теленок! Смешной такой… И какого беса ты мне сдался, ой не пойму что-то!
Он молчал и пристально смотрел на Гару из темноты своими странными глазами с необычным сочетанием теплоты и недоверия во взгляде. И это было так непривычно, что Гара смутился. Рассердившись скиталец буркнул:
 - Может быть для того чтобы кому-то что-то доказать? Себе например…
Отщепенец еще долго молчал, затем тихо и странно сказал:
- Может быть потому, что я все еще иду тем путем…





* * *
- Пойми ты, нет никакой разницы между нами - всеми существами, населяющей эту планету, - Шкипер сидел на своих ящиках и расчесывал грязной пятерней волосы на голове, выгребая из густой шевелюры мелкие щепки, репьи и прочий мусор – специфический мусор подвалов – тонкие нити корней каких-то растений, ошметки плесени и мелкие комочки сырой, затхлой, не знающей солнца земли, - Все эти ярлыки: отщепенцы, скитальцы, покровители – выкинь все из головы. Нету их! Не-ту!!! Нет скитальцев, покровителей, отщепенцев. Все это придумано нами и существует только потому, что мы об этом думаем и помним об этих ярлыках и стереотипах.
- А что же есть?
Шкипер вздохнул и помотал головой
- Не знаю… не знаю что тебе сказать. Есть МИР, понимаешь? Мир – это все что есть. Мы есть. Мы - часть этого мира.
Он сорвал сухую соломинку, торчащую из снега и зябко склоняющуюся под легким ветерком, засунул ее в рот и с удовольствием начал пожевывать.
 - Наша жизнь невозможна без движения, поэтому мы выдумываем законы взаимодействия между собой в этом мире. Мы взаимодействуем друг с другом и поэтому живем как бы сами по себе. Отдельно от остального мира, каждый со своим интересом. Но если захотеть, можно почувствовать мир как одно целое, неделимое. И себя не как отдельное существо в этом мире, а как неотделимую часть его. Поэтому ты живешь как бы в нем, а на самом деле ты - это и есть ОН. Мир есть и все тут, он бессмертен и ты тоже вместе с ним.
-Чушь какая-то, - Гара напряженно хмурился, - сумбур, ерунда…
-Гляди-ка! – Отщепенец соскочил с ящиков, подошел к луже и вдруг с силой ударил ногой по ее спокойной глади. Брызги холодной воды полетели во все стороны. Гара с недоумением уставился на своего товарища; по рукам и ногам его тонкими струйками стекала вода. Он приподнял руки, намереваясь хорошенько встряхнуть их, проклятие уже готово было слететь с губ, но Шкипер вдруг весело вскрикнул «Нет! Подожди, не делай этого!». Он подскочил к Гаре, и, напряженно глядя на его мокрые руки, прошептал, указывая пальцем куда-то на ребро Гаровой ладони: «Смотри». Ничего не понимая, Гара наклонил голову, вглядываясь в свои руки.
Капля грязноватой воды, отяжелев, сорвалась и бесшумно упала на едва успокоившуюся, подрагивающую гладь лужи. Шкипер глядел на него торжествующе, но глаза его по прежнему смеялись.
-Ну? – нетерпеливо и недовольно проговорил Гара.
- Ты думаешь она вернулась? Не знаю. Не думаю, но пусть так! Пусть это она вернулась! Откуда? – он вдруг весело рассмеялся, - вернулась с грязной ладони Скитальца! Куда? Туда, где все такие как она, и где все вместе они – целый МИР! А что она принесла в свой мир нового? Что узнала она, побывав там, где непонятно и неуютно, там, где она была одна и ничего не понимала? А? Наверное кое что о грязных шкурах!
Шкипер снова захохотал и хлопнул Гару по плечу. Но уже в следующее мгновение он подскочил к металлическому ограждению, которое также окатило водой из лужи.
- А эта? Взгляни скорей на эту! – На рыжем от ржавчины металле быстро застывала вода. – Эта задержится здесь подольше и узнает кое-что о гнилом железе.
- А здесь?!.. – Отщепенец снова был около Скитальца, и уже держал перед его лицом руку с растопыренными пальцами, на пальцах тоже подрагивала вода. Он вдруг осторожно приблизил свое уродливое лицо к этой руке и все также осторожно слизнул одну из капель. – А эта, – совсем тихо, но отчетливо прошептал он,- на какое-то время станет шелудивым отщепенцем, грязным подонком и выродком, МНОЙ!
Несколько секунд Гара с тревогой всматривался в глаза этого странного существа. Он все ждал, что они вновь станут безумными и дикими, как в тот день их первой встречи, но глаза Шкипера по прежнему смеялись.
- А затем, она вместе со мной станет травой или деревом или облаком, потом дождем и снова лужей, ручьем, рекой, и так по кругу до тех пор пока не уйдет последняя капля воды с этой земли. Когда не останется ничего – ни нас, ни нашего мира.
- Мы – капли, – произнес Отщепенец неожиданно очень серьезно, - Мы капли одного целого, понимаешь, ВСЕ МЫ! Ты, я, другие такие как я и ты, Покровители…
-Ха!
- …ты сто раз, а может и больше был и отщепенцем и Покровителем и деревом и рекой и морем и еще много чем, чего ты никогда не видел вот ЭТИМИ, – он ткнул Гару пальцем между глаз, - своими глазами и потому сейчас даже представить себе не можешь.
- Круговорот воды! Что ты мелешь? Опять смеешься надо мной. По ушам ездишь. Тебе не надоела вся эта ерунда?
Шкипер стоял молча и как-то странно глядел на него.
- Да, - наконец произнес он, - Конечно. Я смеюсь над тобой. И ты тоже смейся. В жизни нет ничего полезнее веселого смеха.
Голос его стал скучным, в нем чувствовалась усталость. Отщепенец повертел головой, оглядывая местность, подошел к куче беспорядочно сваленных досок, выбрал место поудобнее и с кряхтеньем уселся на сухое потемневшее от времени дерево. Гара постоял немного, затем подошел и уселся рядом.
- Ну хорошо. А как тогда тебя понимать, когда ты говоришь: «изменить мир вокруг себя», если мир есть, он неделим, мы части его, так как будто он вообще статичен и неизменен не смотря на все потуги и взаимодействия нас – частей его.
- Почему же? Ты меняешься сам, меняешь свою жизнь, а поскольку ты часть мира, значит ты меняешь и его вместе со своей жизнью. Когда ты сильно хочешь изменить условия, они меняются. И это правильно – как ты можешь нести новую информацию, воспринимая окружающее тебя изо дня в день одинаково, смотреть на него под одним углом. Но сложность в том, что до этого изменения тоже надо «дорасти». Желание к изменению должно быть истинным. Поверь, можно легко захотеть того, чего ты на самом деле не хочешь. Парадоксально звучит, но лучше наверное не скажешь. Если ошибешься в своем желании – это в лучшем случае ни к чему не приведет. Я уже говорил: самое сложное - разобраться в себе.
Вдалеке показались сгорбленные фигуры Скитальцев, они уныло брели по улице. Один из них, ободранный, скрюченный как вопросительный знак, вдруг повернул голову и поглядел в сторону Гары и Шкипера. Глаза его тусклые не выражали ничего кроме скуки.
Гара едва заметно дернулся, отворачиваясь, и опустил глаза.
Шкипер хмыкнул и, глядя вслед удаляющимся унылым фигурам, тихо произнес, будто самому себе:
- Сложно…Очень сложно быть не таким как все. Далеко не каждый может вынести это. Новые знания, ощущения… Страшно. И страшны перемены в твоей собственной частной жизни, потому что веры часто оказывается недостаточно – всем нам нужны доказательства.
Он вдруг повернул к Гаре лицо и громко и весело сказал:
- А доказательств-то и нету!
И подмигнул насупившемуся Скитальцу. Потом отвернулся и тихо добавил:
- Потому что доказательство – это то, что обязательно имеет название. А то, что не названо, то не определено, а значит не существует… в нашем сознании…
Он замолчал. Взгляд его остановился. Гара посмотрел на него, подумал и сказал:
- В моем сознании порой рождается такая фантастика, что я не только назвать, представить не могу всего того, что… навыдумывал.
Шкипер улыбнулся.
- Это замечательно…
- Что?
- Твое воображение. Как знать, может быть все это и не фантазии вовсе.
- Хм, а что же? – с удовольствием спросил Гара.
 - Может память, а может воплощение твоих истинных желаний – основа для изменений. Волшебная основа, - он снова улыбнулся, - Ведь все меняется. В том числе и тобой. Просто ты не умеешь пользоваться этим волшебством, этой силой, пока не можешь.
- Меняется?
- Да, меняется. Ты - эгоист, поэтому не замечаешь. Тебе нужно все больше и больше. Хотя так оно и правильно, пожалуй… Все меняется. И меняется очень быстро. Следующее поколение будет гораздо умнее нас. ГОРАЗДО! И это нормально. Нам нельзя ревновать и сопротивляться этому – иначе нас сомнут и выкинут как ненужный черновик. Хотя мы можем уйти сами. Доживать как умеем, как привыкли. Но не надо ревновать мир и время к ним. Просто они его дети. Мы тоже его дети, но уже не интересные. Все мы – результат многих экспериментов, как удачных, так и неудачных. Но мы можем дать им многое. Опыт. Если конечно не будем дураками. А они дураками уже не будут. Они возьмут. Только не надо навязывать – они возьмут сами. И еще. В них надежда, что этот мир будет жить. Даже не так… что он просто будет…
- Нам бы свой век прожить суметь – все что отпущено. Что там дальше будет – какое нам до этого дело.
- Ошибаешься. Ты еще не понимаешь, но уже начинаешь что-то чувствовать. Хотя я не могу знать того, что нужно и суждено понять и почувствовать тебе. Но я теперь знаю про себя. Я наконец-то знаю про себя! Знаю даже зачем в моей жизни появился ты. Этот мир стремится к Гармонии и я, как часть его, тоже. И для меня настало время сделать на этом пути еще что-то. Мы - капли разбрызганные по вселенной с одной целью – нести информацию. Множество и множество раз суждено всем нам родиться, жить и умереть, для того чтобы через страдание, боль, разочарование, надежду, подлость и предательство, радость, удовольствие, голод, сытость, соблазны, через влюбленность, дружбу, взаимовыручку, бескорыстность, самопожертвование, жалость, через тягу уничтожения и жажду творчества научиться Любви. У нас просто нет другого выхода, нет ей никакой альтернативы. Понимаешь, нет! – Шкипер засмеялся, - и это хорошо, потому что все оказывается так просто! Удивительно просто…
Множество и множество раз предстоит нам прожить жизни для того чтобы в конце концов понять, что нет на земле Зла, а есть только невежество, сомнения и страх неизвестного. Бесчисленное число созданий, словно слепые, беспорядочно копошатся в этом мире, не понимая зачем они здесь, мучаясь и страдая, не чувствуя того, что главный смысл всего их существования – найти в себе самом крупицу того бесценного дара, который не назвать более точным словом чем любовь. А найдя в себе любовь – жить так чтобы ни при каких условиях не потерять, как бы жизнь не складывалась. И при этом совершенно не важно чем занят ты в этой своей жизни и чем занят твой ум.
Впрочем ум твой может занять одна не совсем удачная мысль: пытаться научить кого-то тому, что ты понял сам или еще более неудачная - попытаться донести до многих свои ощущения.
-Почему же?
- Видишь ли очень многие не готовы будут тебя понимать. Шкипер помолчал немного, думая о чем-то, затем продолжил :
- Эта планета знала достаточно тех, кто пытался м-м-м… скажем так, форсировать… «рост» окружающих, обращаясь к толпе… - он снова замолчал, словно подбирая слова, не подобрал и заключил, - в общем нельзя форсировать, не поймут, не почувствуют… Не знаю почему, может быть по тому, что не хватает энергии дать почувствовать многим сразу, но скорее всего потому что просто не готовы. Каждый должен пройти свое. И пусть каждый идет по своему… А ученики появятся сами, если в этом будет необходимость. Не нужно их искать. Они сами придут и сами спросят. Будут задавать глупые смешные и ненужные никому вопросы, морщить лоб и не спать по ночам, ломая голову над ненужными никому ответами. Такие вот как ты. – он хитро и весело глянул на Гару и тут же серьезно продолжил: - Но когда они придут, надо будет ответить. Нужно будет постараться ответить. Ответить обязательно. И не только ответить, но и сделать так, чтобы они могли почувствовать. Так почувствовать чтобы уже наверняка не потерять ту драгоценную крупицу дара, о которой я говорил. И вот здесь уже все зависит от учителя. Не найдет способа – не поможет… Надо дать почувствовать, понимаешь. Дать почву, чтобы смогли почувствовать. При этом надо понимать, что КАЖДЫЙ ПОЧУВСТВУЕТ СВОЕ И ПО-СВОЕМУ. Но обязательно найти способ. Вот ты думаешь, что я некий бродячий философ, мыслитель-отшельник и прочее…. Нет. Я не мыслитель, все что я говорю тебе, все слова, которые я ПРОИЗНОШУ ОБРАЩАЯСЬ К ТЕБЕ – это лишь попытка передать свои ощущения с целью вызвать в тебе некий резонанс каких-то твоих чувств. А словами передать чувства ведь не просто. Почти невозможно. Не столь важно ЧТО ИМЕННО я говорю тебе, а важно достаточно ли сильны эти слова для того чтобы ты смог хоть что-нибудь почувствовать. Вообще разговоры разговаривать – это наверное далеко не лучший способ, но я другого не знаю. К сожалению.
Возможно скоро я уйду. Из твоей жизни. Если это действительно произойдет, помни, что это нормально. Что так и должно быть, и еще… если случится так, что ты увидишь как я уйду вспомни обо всем, что я говорил тебе сейчас – это будет означать, что я прав. Это будет тебе единственным и неопровержимым доказательством моей правоты.
 
* * *
...В легком прохладном утреннем воздухе плыл чудесный запах хвои.
Он с наслаждением потянул в себя этот запах, чувствуя, как от вдыхаемого кислорода начинает кружиться голова, а затем блаженно одурманенный мозг в долю секунды словно потух, вспыхнул снова, и поплыл, уже неторопливо, куда-то в сторону, унося с собой всю грязь, озабоченность и беспокойство, что принес с собой в этот волшебный лес.
Он улыбнулся и открыл глаза.
Окружающие его деревья были тихи и спокойны. Стволы их были ровными, а величественные кроны уходили далеко в небо. Солнца не было видно, но вокруг было светло и благостно.
Почва под деревьями была покрыта ярко зеленой, невысокой травой. Трава эта, словно бы аккуратно подстриженная наводила на мысль, что это не лес, а парк. В пользу этого ощущения говорило также отсутствие бурелома и даже просто сухих веток вокруг. Однако не было вокруг на земле и натоптанных тропинок. По этой траве похоже вообще никто никогда не ходил.
Он присел и осторожно прикоснулся ладонью к земле. Земля дрожала. Дрожала мелкой и ровной дрожью – теперь он чувствовал это и ступнями ног и всем телом. Ему казалось даже, что он слышит какой-то звук, похожий отдаленно на гул работающего трансформатора. А может он просто вообразил этот звук – кто знает…
Он повернул голову и увидел ЕЕ. Колдунья стояла, не двигаясь, шагах в двадцати от него, опустив, словно в неком раздумье голову, сутулясь и слегка косолапя ступни. Его не удивила ее поза. Его в ней вообще ничего не удивляло…Никогда.
Где-то позади него послышались мягкие шаги и в поле зрения показался Друг Колдуньи. Друг, не спеша, подошел к ней, постоял немного рядом, также как она опустив голову, затем направился к ближайшему дереву и, не останавливаясь, внезапно резким движением запрыгнул на ствол, обхватил его руками и ногами и повис на нем, сразу став похожим на древесную болячку.
Колдунья подняла на Друга глаза и негромко засмеялась. Он очень любил ее смех… Друг продолжал висеть на стволе, глаза его были закрыты.
Он подошел к Колдунье. Постоял рядом, с улыбкой глядя на Друга. Забавно…
- Слушай, - бодро сказал он, поворачиваясь к Колдунье, - А почему земля дрожит?
- Это она с небом разговаривает. – мгновенно, будто ожидая этот вопрос, отозвалась Колдунья и повернула к нему свое лицо.
 Она смотрела ему прямо в глаза своими зелеными, красивыми глазами, в глубине которых вновь плясала бешеная, холодная и острая как битое стекло удаль. Ему всегда становилось не по себе, когда она так отвечала и смотрела… Друг продолжал безучастно липнуть к стволу и казалось спал.
- Вот его спроси. Он знает!
Друг приподнял голову, слегка повернул ее, улыбнулся, приоткрыл один глаз и ничего не сказал.
Она снова засмеялась, теперь уже громко и счастливо, и вдруг закружилась между деревьев, легко ступая по мягкой траве, словно скользя, раскинув в стороны руки и подняв лицо к небу. И деревья вокруг зашевелились, зашумели, закачали ветвями, словно аплодируя и радостно смеясь ее беззаботному счастью.
А он стоял и грустно и растерянно улыбался, глядя на нее. И думал о том, какая она красивая, совершенная, и тут же с тоской ощущал, что сам недостоин ее. Что в жизни ее он появился случайно, и ей он совершенно не нужен, не интересен и сейчас находится рядом с ней лишь только потому, что это ей не в тягость.
И в этот миг ему страстно захотелось быть таким, какой он был бы хоть немного, хоть капельку НУЖЕН ей, занимать хоть маленькую толику ее интереса. Он готов был стать таким, каким захотела бы его видеть ОНА.

А она вдруг оказалась возле него, и впившись в ему в глаза своим бешеным взглядом, мягко опустила белые ладони на его пылающие щеки, поднялась на цыпочки и поцеловала в губы.
Его ударило. Хотя нельзя было назвать это ударом, скорее неким сильным воздействием, словно его аккуратно, но жестко втоптали в землю по щиколотку. И тут же неприятная волна электричества понеслась от головы к ногам, словно вся кровь разом устремилась по жилам к затекшим от долгого пребывания в неудобной позе ногам. Вот она обожгла ступни и устремилась дальше, вглубь земли. Он чувствовал как она разливается в толще пород, разветвляясь, ища подходящие ходы, устремляясь все глубже и глубже. Но вот бег ее начал замедляться и вместе с ним начала утихать страшная боль.

Колдунья выскользнула из поля зрения, и он попытался проследить за ней взглядом, но не смог повернуться. Он вдруг почувствовал, что ему трудно двигаться, тело подчинялось с трудом. С изумлением он ощущал, как медленно цепенеют его ноги, туловище, руки. Глаза заволакивало какой-то серой мутью. Он попытался вскинуть руки, чтобы протереть глаза, но движения не получилось – руки лишь слегка приподнялись и застыли. Еще какое-то время он продолжал видеть и чувствовать. Затем глаз не стало. Не стало рук, ног, туловища, не стало чувств и ощущений.
Тело его стало вытягиваться вверх. Медленно, с трудом, не гибко. Ему даже казалось, что он слышит как хрустят, сопротивляясь, оцепеневшие мускулы.
А потом, кто-то долго говорил с ним. Вернее не с ним, а как будто бы сквозь него. Он не понимал и даже не пытался понять смысла произносимых слов. Он просто не хотел этого делать. Он сам был частью этих слов, этого смысла.
Все, что происходило с ним, можно было бы назвать сном. Время словно перестало существовать. Оно медленно, а может и быстро протекало, словно бы не касаясь его странного существования. Что-то происходило вокруг, что-то умирало, что-то рождалось, пылало страстями, холодило равнодушием – все это больше не волновало его.
Иногда приходила ОНА. В эти мгновения чувства словно бы возвращались к нему. Он не видел ее, но всегда безошибочно угадывал колыхание души той, которую так любил когда-то. Он хорошо помнил это колыхание.
Она приходила и говорила с ним. Он не слышал ее голоса, но чувствовал ее пульс, ее энергию, ее память и свою любовь. И тогда ему хотелось проснуться, почувствовать вновь свои руки и сделать то, что он не успел тогда, когда она поцеловала его – прижать к себе и, отвечая на поцелуй, отдать ей свою душу без остатка и крупицы себе так, как всегда мечтал.
Но она уходила, и он снова засыпал. И снова тянулись минуты, а может быть годы. И снова кто-то говорил, говорил, говорил, а он спал, спал, спал...

3. ЧУЖАК

Ему не было страшно. Он стоял посреди двора, ощущая всем телом беспощадный, режущий кожу холод. Холод обволакивал, повисал на плечах и коленях тугой неподвижной массой, мешая двигаться, силясь остановить любое движение, но Гаре казалось, что он не чувствует его.

Ему казалось сейчас, что сама Смерть спустилась на землю, в один миг усыпив слабую жизнь, и пытается теперь сделать тоже самое с теми кто еще сопротивлялся, проникая своими ледяными руками все глубже и глубже в тела, охлаждая и замедляя кровь в жилах. Но ему не было страшно… Хуже быть уже не могло.

Он стоял посреди двора Нового Дома и тупо смотрел в сторону улицы, не помня зачем он покинул свое убежище. Еще несколько дней назад он подумал бы, что вот так, замерев в нелепой позе, он представляет собой забавное зрелище, и обитатели Сборища уже давно бы начали ухмыляться и осыпать его ленивыми шутками. Он и сам быть может позабавился бы над олухом, вывалившимся из теплого укрытия и замершим на долгие минуты посреди двора, забыв куда и зачем он направился. Сейчас ему было все равно. И остальным обитателям было все равно. Он безразлично встретил чей-то взгляд воспаленных и отупевших от адского холода глаз, сверкнувших из ближайшего укрытия. Краем сознания он еще воспринимал, как притихшее Сборище громко дышит из щелей и разломов, как-то обреченно быстро вдыхая и выдыхая колючий неподвижный мертвый воздух открытыми ртами. Ему было все равно. Ему было плохо. Мороз стянул кожу на лице, и казалось она вот-вот начнет трескаться и лопаться.

Губы сами собой растянулись, обнажив стиснутые зубы, и Гара тяжело дышал ртом, не разжимая зубов. С каждым выдохом из него выходило тепло, превращаясь сначала в небольшое облачко сухого пара, а через миг исчезая бесследно. Гара вдруг почувствовал, что если он не начнет двигаться сейчас, скоро он будет просто не способен на это, замерзнув в пяти шагах от дома. Он повернул голову в сторону мелькнувших глаз, и с трудом двигая челюстями, прерывая слова, произнес в темноту:
- Где…Грум? К-куда пош-шшл?
Из темноты громко и прерывисто дышали. Долго никто не отвечал. Было ясно, что говорить не хотелось. Затем, видимо осознав, что лучше поскорее отделаться от промерзшего дурака ответили:
- Туда… вниз по улице… за четвертым строением… двор… Чужак там…
В темноте замолчали, и снова послышалось громкое дыхание. Больше объяснений не последовало, и Гара, осознав наконец, что сказано достаточно для того чтобы он мог разыскать Грума, повернулся и с трудом переставляя ноги двинулся в указанном направлении.

Снег сухо скрипел под ногами. Воздух вдруг начал слабо двигаться. Колючими струями он впивался в щеки, нос, глаза. Гара поворачивал голову то в одну то в другую сторону, стараясь скрыться от беспощадного, лютого, движущегося холода. Влага помимо его воли сочилась из глаз и застывала на ресницах. От брел по улице как заведенный автомат, не думая ни о чем, не замечая ничего вокруг.

Вскоре он почувствовал, что может двигаться быстрее. Молодое тело с готовностью откликнулось на движение. Гара немного приободрился и вдруг подумал о том, как давно он уже не ел досыта. Желудок тут же откликнулся на воспоминание о еде, громко заворчав.
Сборище голодало. Это было страшно. Гаре никогда еще не приходилось до этого испытывать НАСТОЯЩИЙ ГОЛОД. Еды стало меньше. Страшные морозы значительно уменьшали возможности по ее поиску. Все были озлоблены. То и дело возникали потасовки, не редко заканчивающиеся кровью. Глядя на это, Гара ощущал как сам начинает звереть. Чувствуя, как зубы его обнажаются в хищном оскале, ему хотелось бессвязно рычать, и бросаться на кого-нибудь, бить, душить, даже убивать быть может… Все вокруг в такие минуты казались врагами. Его прежние мысли, вопросы, суть мира и прочая чепуха казались теперь чем-то далеким, ненужным, глупым. Мгновение яростного всплеска, затмевающего ум, освобождало от необходимости думать, скручивая сознание и заливая его ярким, пьянящим первобытным сладким соком. В эти секунды отступали горечь лишения, слабость, чувство безысходности, а тело было полно сил, диких, необузданных…

Гара ускорил шаг. Он не знал, с какой целью Грум повел сегодня туда самых отчаянных и смелых, не знал, что именно собирались они предпринять, но ему казалось, что он прекрасно понимает какая сила гнала их в этот жуткий холод в глубь Катакомб, туда, где улицы чисты и красивы, где мало снега и много солнца, туда, где не место ободранным, грязным Скитальцам, в чужое место…

…Они прозвали его Певцом. Каждое утро, едва всходило солнце, он выходил на улицу и пел… Негромко, но восторженно, радуясь солнцу и жизни, не обращая внимания на страшный мороз и пронизывающий ветер. Гара никогда не видел его, но много раз слышал вечерами о нем рассказы. Речь рассказчиков была прерывиста, как будто рассказчику было трудно говорить. Голоса срывались, слова звучали то тихо, что вдруг внезапно взрывались до гневного крика, и вместе с этим криком вырывалась на волю бессильная, неудовлетворенная злоба. И тогда он вновь ощущал, как во вспышках ярости немеет сознание и устремляется к, не знавшему голода и холода, не испытавшему ледяных прикосновений Смерти упитанному гаду…

А он стоял на площади и пел. Белобрысый увалень с добродушным и наивным лицом, с которого не сходила жизнерадостная улыбка. Казалось, он улыбался всему окружающему миру, и Гара вдруг почувствовал, как он счастлив и что счастлив он отнюдь не потому, что сыт и тепло одет, а почему-то еще, чего Гара никак не мог уловить. Чужак был безобиден и беззащитен, как младенец.

Чуть поодаль, в стороне, укрываясь за большим сугробом, за Чужаком неотрывно следили Скитальцы. Гара, осторожно ступая, подошел к ним. На него не обратили внимания, и Гара, остановившись и не произнося ни слова, стал с интересом наблюдать за ними. Их осунувшиеся, изможденные лица не выражали больше самодовольства. Глаза, горящие диким полубезумным блеском, неотрывно следили за Чужаком. И Гара почувствовал, как сильно они изменились, вдруг понял, что не будет больше шума и пафосного крика, не будет больше комедий с эффектным выходом, что все это всерьез. Они пришли сюда убивать.
-Вы… что здесь? – проговорил он охрипшим голосом. Ему не ответили, и кто-то вдруг подался вперед. Гара медленно перевел взгляд на Певца. Сердце его застучало быстрее. «Сытый… Сытый гад, - пронеслось у него в голове, - с наивными глазами.»
- Сытый гад, - прошептал он, - Безобидный, бестолковый…
-Я разорву его! – послышался чей-то надрывный голос, и в тот же миг Скитальцы сорвались с места и, уже больше не скрываясь, устремились к Чужаку. Чуть помедлив, Гара последовал на ними.
 Они не кричали. Они бежали молча, и лишь иногда, не в силах сдерживаться более, из груди их вырывался сдавленный рык. Чужак медленно повернул к ним свое лицо, и Гара вновь увидел эти наивные, смеющиеся, ничего еще не успевшие понять глаза и растянутый в жизнерадостной улыбке рот. Глядя на это лицо, Гара замедлил бег и остановился.
Улыбка сползла с лица Чужака, и в глазах его успело скользнуть едва заметное удивление, когда, они настигли его. Бежавший впереди всех Грум ударил плечом Певцу в грудь. Оба упали и покатились по снегу. Чужак едва успел приподняться, как на него налетел Ровер и с силой, тщательно прицелившись, ударил его кулаком по лицу. Задыхаясь от волнения, Гара сделал еще несколько шагов вперед и вновь приостановился. Из груди его, рвались какие-то невнятные звуки, в голове навязчиво стучало: «Нет, нет, не надо! Остановитесь!». И он уже тихо произнес: «Нет…» и в следующий миг уже хотел что есть мочи закричать «Не надо!» броситься вперед и растолкать беснующихся Скитальцев, движимый желанием спасти это бестолковое и вместе с тем какое-то бесхитростно доброе существо никогда не знавшее и не испытавшее зла, счастливое в этом своем невежестве. Ему страстно захотелось уберечь его от этого знания, оградить от червя, который раз поселившись в душе, оставался в ней навсегда, разрастаясь в ней и поганя ее, но тут он снова увидел глаза Чужака и понял, что было уже поздно. В них медленно, как будто просыпаясь ото сна, нарождались страх и ненависть, и еще что-то темное и злое, что проявившись однажды навсегда ложится отпечатком на лицо, делает его усталым, тяжелым, обычным…

Следующим был Вур, который, обойдя осатаневшего Ровера с силой пнул Чужака в живот. Тот попытался неумело защититься, извернулся и, как-то совершенно смешно и неумело толкнув вставшего у него на пути Грума обеими руками в грудь, побежал. Вур схватил его за ногу, и Чужак снова растянулся на снегу. Он тут же вскочил и, повернувшись к Вуру, со страшным криком, в котором слышалось отчаяние, бросился на него. Окровавленное лицо его перекосилось, глаза дико и слепо блуждали. Вур поспешно отскочил в сторону, и Чужак внезапно вырвался из кольца. Мотая головой, он неуклюжими скачками побежал в сторону Гары. Скитальцы, не сдерживая больше криков, устремились за ним.
- Давай же! Бей его гадину! С-садани-и! Ну?!

Гара, с трудом соображая, поддаваясь какому-то странному необъяснимому чувству, вдруг тоже заорал и кинулся Чужаку наперерез. Чужак заметив приближающегося Гару, отшатнулся и вялым непривычным движением выкинул в его сторону руку. Гара, уже замахнувшийся для удара, невольно отвернул голову, на мгновение зажмурившись, и наугад ударил.

В следующий миг он почувствовал страшный удар в грудь. Отлетев в сторону, он врезался в сугроб и, несколько раз перекатившись, попытался немедленно встать. Ошеломленный случившимся, и еще ничего не понимая, он повернул голову туда, откуда продолжали доноситься звуки борьбы. Увиденное поразило его настолько, что он на миг замер, широко открыв глаза и с трудом веря во все происходящее с ним: прямо на него бежал Покровитель, держа в своих огромных лапах чудовищную дубину. Подбегая, он еще издали начал замахиваться, что-то громко вопя. Гара рванулся всем телом, и, стараясь не обращать внимания на резкую боль в груди, побежал. Позади он услышал свист воздуха, рассекаемого опускающейся дубиной и вдруг резкая боль пронзила его левую лодыжку. Вскрикнув, Гара споткнулся, упал, перекатился, вновь подскочил и, не оглядываясь, всхлипывая от невыносимой боли и прихрамывая, подгоняемый ужасом, побежал прочь.

В эту ночь Гара не мог заснуть. Зарывшись в кучу тряпья, пытаясь согреться, он свернулся калачиком в своем укрытии. Тело его, не прекращая, била мелкая дрожь. Грудь болела. Вероятно, было сломано ребро и может даже не одно. Дышать стало совсем невыносимо. Воздух вырывался из легких частыми, короткими толчками с неприятным сипением. Но не только боль и холод не давали Гаре покоя. Чувствуя, как рефлекторно напрягаются все мышцы, замирая от переживаемого ужаса, он снова и снова представлял в своем воображении со свистом рассекающую воздух смертоносную палку, удар которой предназначался ему, Гаре. Удар, за которым Смерть! И доли секунды, подаренные, безусловно высшими силами ради спасения жизни! Со стоном ворочаясь с боку на бок он не мог отделаться от навязчивой картины: страшное чудовище с огромной дубиной преследует его, настигает и замахивается для смертельного удара.
- Он вернется… ВЕРНЕТСЯ!!! Чтобы убить! Убить меня! Всех нас! Господи! Да надо же что-то делать! Бежать. Бежать пока не поздно. К черту все! Склады, Дом! Бежать. Скорее! Надо уводить отсюда всех.
Он вскочил на ноги и кинулся к выходу. В груди что-то сильно кольнуло, и боль быстрой волной проплыла по всему телу. Закружилась голова, в висках затукало. Стены убежища то надвигались, то удалялись. Гара судорожно вцепился в косяк двери. Глядя в проем выхода, Гара некоторое время смотрел, как тот ритмично пульсирует, затем с силой рванул косяк на себя и оказался снаружи.
Прихрамывая на одну ногу и инстинктивно прижимая руку к ноющей груди, он побежал к Новому Дому. Ему казалось, что все живое умерло в этом выстуженном мире. Из темных подворотен на него смотрели и ухмылялись вслед холодные призраки, кто-то настойчиво преследовал его от самого убежища, тяжело дыша за спиной. Он слышал недалеко впереди звуки обитателей Нового Дома и звук этот представлялся ему дьявольской пляской. Ему казалось, что сейчас он выскочит во двор и увидит нечто ужасное. Внутри у него все заныло и затряслось от этого тоскливого предчувствия, но преследуемый молчаливым кошмаром, он лишь ускорил шаг. Ему нужно было увидеть хоть какую-то жизнь.
Он выскочил во двор и остановился. Сборище лихорадило. Картина надвигающейся всеобщей беды предстала перед ним. Кругом мелькали чьи-то фигуры, отовсюду слышны были крики, чей-то тоскливый вой.
Рядом неожиданно раздался резкий, истошный визг:
- Нет! Я не хочу! Не хочу умирать!!! Помогите, Не оставляйте!
Грум! Гру-ум! Ты же знаешь… ты же знаешь, знаешь меня… сколько мы с тобой… вместе… Помоги. Господи! Да что же это?! Как же это!!!

Чувствуя, как внутри у него все зазвенело и мелко затряслось от этого отчаянного крика, Гара пошел на него, всхлипывая, и даже не пытаясь удержать рыдания.

Вур лежал на спине, и захлебываясь кровью, обильно шедшей из разбитых десен и носа, судорожно хватая одной рукой обступивших его Скитальцев, силился приподняться и причитал, произнося слова быстро и неразборчиво. Вторая рука его была неестественно вывернута. Все лицо его было заляпано кровью. На теле алели свежие раны. Его никто не утешал. Все были подавлены и испуганы.

Грум был тут же. Правый глаз не был виден под огромным вспухшим синяком, от которого тянулась тонкая дорожка запекшейся крови. Губы тоже были вспухшими и окровавленными. На плече была огромная ссадина. Единственным своим глазом он тупо глядел на корчащегося Вура и казалось ни о чем не думал.
- Грум! Грум! – взывал тяжело раненый Вур, - помоги, прошу тебя!
- Грум, нужно что-то делать! Он же сейчас погибнет! – кричал кто-то из темноты.
Гара не раздумывая поковылял к Впереди идущему.
- Грум! Нужно уходить. Они этого так не оставят! Грум, ты слышишь меня?! – крикнул Гара. Впереди идущий медленно повернул голову в его сторону. Взгляд его был отсутствующим и пустым. – Надо уходить! Уводить всех! Быстро! Они скоро вернутся!
Гара уже держал Грума за плечи и тряс его четко выговаривая слова. Голос его срывался на истерический крик.
Единственный глаз Грума вдруг сверкнул злобой.
- Пошел к черту!!! – заорал он, сильным движением сбрасывая руки Гары с плечей. – Щенок! Пошли вы все к черту!

Спотыкаясь, поминутно оскальзываясь и падая Гара, побрел куда-то уже без всякой цели. Вокруг нарастал хаос. Кто-то, пробегая мимо, больно ударил его в плечо и вновь резкая боль кольнула в груди, Гара задохнулся и присел. Сидя на коленях в снегу он слушал как внутри него что-то гулко сипит. Вдыхая воздух, он явственно ощущал запах крови. Вдруг что-то жидкое и теплое быстро выбежало из носа и в следующую секунду Гара увидел на белом снегу темное пятнышко крови, а за ним еще и еще. Зачерпнув пригоршню сухого рассыпающегося снега, он прижал его к носу. Собираясь подняться, Гара вскинул голову и… увидел Рюпу. Старик лежал между старыми ящиками, присыпанный каким-то мусором и стеклянными остановившимися глазами глядел прямо на Гару. Рот его был неестественно и как-то мучительно приоткрыт, и казалось, что мертвец зло ухмыляется, глядя на царившую вокруг суету. Гара с трудом поднялся и медленно побрел вдоль стены, стараясь не сталкиваться со снующими вокруг Скитальцами. Было странно, но он не чувствовал больше ни страха, ни ужаса. Ему все вдруг стало безразлично, равнодушно… Рюпа. Старый едкий Рюпа умер. Замерз наверное, бедолага. Дикая мысль внезапно родилась в голове: а ведь как хорошо было бы сейчас умереть. Вот так просто взять и уйти из жизни. А что? Зачем жить? Зачем бороться за жизнь? Зачем? Кому это нужно? Кому нужно это его бестолковое существование. Что несет оно в этот мир? Дополнительную суету? Суету, создаваемую этим телом, поддерживающую им и существующую только для него. Умрет тело – исчезнет и суета… И станет покой.

Он остановился и прислонился спиной к стене, наблюдая за Сборищем. Скитальцы были по-прежнему возбуждены, только теперь голоса их звучали приглушенно. Громко плакали только дети, а перепуганные родители энергично и сдавленно шикали на них. Во дворе угадывалось непрестанное движение, но тела мелькали какими-то бесформенными, согбенными тенями и все больше вдоль стен, где света было поменьше. Горько рассмеявшись Гара негромко произнес:
- Да!.. Ты прав. Беда только в том, что ты слишком слаб для такого «подвига»!

- Эй… Эй, ты… Гара! – от неожиданности он вздрогнул. Он мгноменно узнал этот волшебный голос самый красивый и мелодичный из всех, какие он когда-либо слышал. Это была Она, Лейла. Она стояла в тени проема между строениями и смотрела на него. А он смотрел на нее и не мог поверить в произошедшее: впервые пленительный звук ее голоса превратился в его имя. «Гара» - произнесла она. Впитывая его отголоски, которые еще звенели в ушах и резонировали безумно приятной теплой дрожью во всем теле, Гара забыл и о поврежденных ребрах, и о страшном смертоносном холоде, и о жестоких Покровителях, которые неминуемо вернутся…
- Иди сюда, - проговорила она, и он безропотно повиновался. Они вошли в небольшую темную комнату. Лунный свет проникал через окошечко под потолком и падал на одну из стен ярким белым пятном. Внутри никого кроме них не было. Лейла прошла через комнату, и луч лунного света скользнул по ней, на миг очертив ее фигуру. Пройдя еще немного вперед, она повернулась. Луч света теперь был теперь между ними, и Гара видел в темноте лишь темный силуэт ее тела и влажно поблескивающие глаза. Смутная радость и испуг, робкая ласка и недоверие смешались в нем. Мысли спутались – какие-то нелепые слова, обрывки фраз, несуразные междометия беспорядочно роились в голове; он ничего не понимал и даже не пытался понять и лишь жадно ловил глазами каждое движение ее. Иногда, когда она зябко поводила плечами или поправляла волосы, спадающие на глаза, в полосе света на мгновение появлялись и вновь исчезали во тьме ее руки, локоны волос, нос, гладкий подбородок. Она переступила с ноги на ногу, и Гара отчетливо увидел ее красивое округлое колено. Он стоял словно в оцепенении, не в силах пошевелиться и смотрел на нее. А она смотрела на него, и в глазах ее, пересиливая страх и тревогу, разгорался огонек горделивого торжества.
- Скажи, что случилось? Где вы были? И что вообще происходит? Почему они все в крови? – произнося вопрос за вопросом она уже начала горячиться, все больше и больше подаваясь вперед, пытливо глядя ему в глаза. Она вошла в полоску света, и Гара сквозь призрачную бледность лунного света, мгновенно обелившую ее лицо, различил горячий румянец на ее щеках. Теплое дыхание коснулось его лица. Чувствуя, как внутри него нечто, давно и яростно сдерживаемое, внезапно оторвалось и двинулось свободно и уже неконтролируемо, он с наслаждением вдохнул опьяняющий запах ее тела. Голова пошла кругом, дыхание перехватило, стало жарко и душно. Гара качнулся к ней и, обхватив руками ее тело, начал страстно осыпать поцелуями ее лицо, губы, шею.

Она не сопротивлялась, но и не отвечала на его грубоватую неумелую ласку. Затем легко отстранилась от него. Гара продолжал удерживать ее за руки чуть выше локтей. Чувствуя, как уходит момент сладостного самозабвения, и, желая во чтобы то ни стало вернуть его, он с силой потянул ее к себе. Ее руки тут же жестко уперлись ему в грудь, и Гара вскрикнув от боли, разжал пальцы и отступил. Не в силах удержаться, он попятился, прижав руки к больной груди, и, прислонившись спиной к стене, медленно опустился на пол.
Она постояла немного, затем подошла и села рядом.
- Очень больно? – спросила она тихо.
Гара помолчал, прежде чем ответить.
-Да. Очень.
- Что же ты не сказал… Прости. Я не знала. – Ее рука мягко легла ему на грудь. –Здесь?
Гара кивнул.
- Это вас… Кто так?.. Покровители?
Снова кивок.
Она долго молчала, задумчиво глядя в темноту. Ладонь ее медленно скользнула вдоль груди и легла ему на бицепс. Гара сидел не шевелясь.

- Они нас… могут …- голос ее надломился - могут убить?
При этих словах Гара зло усмехнулся .
- Могут! Если захотят.
- Но они же никогда не мешали… нам. И мы… Они склады наполняют – кормят нас по сути дела. Так всегда было. Глупо конечно, но так ведь было всегда! Так мир был устроен. Что изменилось?..
- Мы не мешали им. До сегодняшнего дня. – Гара повернул к ней лицо и спокойно повторил. – Не мешали! Понимаешь?
Лейла смотрела на него испуганно. Кажется она боялась понимать его слова. Она чувствовала только, что за ними кроется какой-то ужасный смысл, который может перевернуть ее жизнь, внести в жизнь ее постоянный страх и сомнения, и она не хотела понимать.
Гара отвернулся и тихо произнес:
- Надо уходить.
- Куда? – вскрикнула Лейла, и Гара вдруг заметил, что ее ладонь все еще покоится у него на плече.
А действительно, куда? Мысль о том, что нужно немедленно вставать, идти куда-то в жуткий холод, а перед этим не мешало бы хорошенько подумать о том, куда идти, в какую сторону, как далеко, и вообще, разве можно уйти одному без Сборища? Разве в одиночку можно прожить? Вздор! Он не Отщепенец. Как уговорить все Сборище он себе совершенно не представлял, ему хватило Грума. А может быть он вообще ошибается? И Шкипер ошибается. Конечно же! Наверняка. Сколько всяческой бесполезной чуши было сказано в последнее время этим странным существом. Сколько времени потрачено на эти разговоры о вечной жизни и всеобщей любви. Покровители все таки глупые дылды, живущие для того, чтобы наполнять склады Едой, да оберегать увальней-чужаков от суровостей жизни. А нам лишь бы жизнь прожить, день прожить… К дьяволу все это! Ведь как хорошо здесь, в этой уютной, теплой комнатушке, рядом с любимой девушкой! Ведь рука… Рука ее до сих пор на его плече!
 «Не хочу уходить! – подумал он. – Будь что будет. Все равно: что смерть от дубины, что от лютого холода! Не пойду никуда! Провались оно все пропадом! Вот только как сказать ей?»
- Не уходи, Гара. Мне страшно.
Он повернулся к ней и долго смотрел ей в глаза, чувствуя как дыхание перехватывает от наполнявшей его нежности, а сердце сжимается от необъяснимой тоски. Все окружающее вновь переставало для него существовать. Он думал сейчас только о ее руке, которая все так же мирно и естественно покоилась на его плече, и рука эта казалась ему сейчас самым прекрасным творением на свете. И хотел он только одного в эту минуту, и умолял себя только об одном – решиться коснуться этой руки. И не мог. Их ладони были рядом, и Гара уже неотрывно смотрел на свою руку так, как будто она была чужая, и он пытался силой мысли сдвинуть ее. Он передвинул ее немного ближе и снова остановился, чувствуя, как его покидают силы и, со злостью на себя думая, что больше не сможет собраться.
И вдруг ее рука плавно приподнялась и мягко опустилась на его ладонь. Гаре показалось, что в него ударило молнией. Его бросило в жар, в голове помутилось, сердце бешено заколотилось, пытаясь выскочить из груди. Он закрыл глаза и, боясь пошевелиться, слушал, как сквозь его руку быстро и неотвратимо заполняла его сердце и всю его душу, ОНА, не оставляя ему свободной ни единой клеточки.

Дальнейшее он помнил смутно. Он помнил, как снова потянулся к ней, и она поцеловала его в губы, и как от этого поцелуя зазвенело в ушах, а перед глазами все поплыло и завертелось. Помнил хищный рот с красными горячими губами, помнил как руки судорожно и ненасытно сжимали гладкое, мягкое, податливое. И момент, когда казалось жизнь и смерть, счастье и восторг, боль и блаженство слились воедино, и свой собственный крик и слезы, катящиеся из глаз безумца, не способного объяснить самому себе их причину.
Он очнулся, когда небо в небольшом окошечке под потолком уже стало серым. Некоторое время он не мог понять где он и что с ним произошло, и лишь какие-то картинки неясным бредом настойчиво и мучительно прорывались в сознание, словно сквозь упругую стену, и, внезапно прорвавшись, наполнили его душу восторгом, так, что на миг перехватило дыхание. Гара вспомнил все. Как будто еще сомневаясь и желая убедиться, что это был не сон, он повернул голову.

Она лежала рядом, повернувшись к нему спиной, и, казалось, спала. Гара долго лежал, глядя на нее и улыбаясь. Затем заворочался под теплыми одеялами и с кряхтеньем сел. Лейла тут же вскинула голову и резко повернулась к нему. Взгляд ее был холодным и строгим. Она как будто не понимала, что он делает здесь, в ее комнате, в ее постели. «Со сна может быть? Не проснулась еще, вот и не узнает» - Гара смотрел на нее нежно и робко, но в душе у него уже зашевелилась едким червячком тревога. В ней что-то переменилось. Наступало утро нового дня и все вчерашние страхи казались теперь нелепыми, ощущение ужаса прошло, все было как обычно. Глядя на нее, он ощущал в ней досаду за вчерашнюю ее слабость, но не хотел верить в это.
- Лейла, я… - он опустил голову и замолчал, мучительно подбирая слова.
Она громко вздохнула и сказала:
- Уходи. Мне некогда сейчас. Потом поговорим, ладно?
- Я просто… - выпалил Гара и снова замолчал. Она молча смотрела на него. Гара мучался.
- Иди…
-Нет! Подожди! Я хотел сказать…- пауза. – Хотел сказать… тебе… - он поднял глаза, - Сказать что… люблю… тебя…
Он смотрел на нее в упор и ждал, а она немного оглушенная его признанием, глядела на него с удивлением и интересом. Ей еще никто никогда не признавался в любви. Всеми силами пыталась она скрыть проступающее на лице самодовольство, но не удержалась и улыбнулась.
- Послушай. Ты хороший парень. Ты нравишься мне, – Она протянула руку, слегка прикасаясь, провела ладонью по его щеке и запустила пальцы в волосы у него на затылке. Рука ее была как деревянная. – Но… Я не могу так, понимаешь? Это слишком много… сейчас.
Он молча стоял, уже понимая и чувствуя все, но все еще не желая признаваться себе. Слишком свежо было в памяти воспоминание о случившемся минувшей ночью. Все что произошло, было «по-настоящему», она не играла с ним, и это он тоже чувствовал.
- Послушай, ты просто не понимаешь, не знаешь…еще! Ты моя! Должна быть моей! Все что было вчера – это и есть… Я же помню! Я все помню! Ты…любишь меня, только еще не понимаешь этого!
Произнося это, он обхватил ее руками за талию и привлек к себе. Но руки ее, вопреки ожиданиям, не сомкнулись у него на шее, а сжались в кулачки и уперлись ему в плечи. А он, будто не желая замечать этого, продолжал с каким-то отчаяньем притягивать ее к себе. Ему казалось в эту минуту, что если он выпустит ее, то потеряет уже навсегда. Она, так же как и вчера ночью, не сопротивлялась, но была безжизненной, холодной. И в тот миг, когда Гара уже предвкушал прикосновение ее губ, она неожиданно отвернула голову и настойчиво, хотя и не очень энергично, начала высвобождаться из его объятий.
- Не надо – тихо произнесла она. – Не сейчас. – она наконец высвободилась. –Уходи. Слышишь?
Ее голос окреп, в глазах появилась сталь, и Гара почувствовал, как внутри у него что-то как будто обмерло, окаменело. Он знал, что сделал что-то не так, какую-то ошибку и чувствовал, что ее уже не исправить. Медленно, словно в каком-то дурмане, он собрался и вышел.
Гара медленно брел по двору, ничего не замечая вокруг. Все казалось лишенным смысла, пустым, надоедливым. Ему было все безразлично. Машинально переставляя ноги, он продолжал идти вперед. Глаза его были устремлены вниз, но он ничего не видел и не понимал.
Вдруг внезапный резкий вскрик пробился в его сознание.
Гара встрепенулся. Оказывается впереди уже давно что-то шумело. Но разбудил его именно этот крик - страшный крик погибающего, успевшего осознать свой последний миг. От него хотелось завыть, на глазах проступали слезы. Еще несколько секунд он впитывал отголоски этого крика, уже отчетливо различая впереди злой шум и возню, а затем, все еще плохо соображая, побежал, уже зная, что скоро увидит нечто ужасное.
Завернув за угол, Гара налетел на кого-то, оба поскользнулись и покатились кубарем в снег. Сбитый Гарой чертыхался и барахтался под ним, а Гара, не обращая на него внимания, вскочил и рванулся вперед, к группе Скитальцев, толпившихся впереди плотной галдящей кучей. Он бежал прямо на них, готовясь расталкивать вставших на пути, но толпа внезапно расступилась и как-то поредела, а Гара увидел перед собой распростертое на белом снегу окровавленное истерзанное тело.

Его было трудно узнать, но Гара знал, что это Шкипер. Глаза Отщепенца были открыты, рот оскален. Боль и ужас выражало это страшное застывшее лицо. Руки еще сжимали смертоносные серпы. Его тело было жестоко избито и изорвано, и было видно, что над мертвым глумились: ноги Отщепенца были раскинуты в стороны, живот и пах были разорваны, на снегу были видны внутренности.
Гара стоял над ним, не желая верить своим глазам, затем всхлипнул и опустился на колени. «Вот и все, - ясно пронеслось в голове, - Вот и не осталось больше ничего в моей жизни. Теперь я один в этом огромном дурацком мире». Ему вдруг стало безумно жаль себя, хотелось по-детски расплакаться, но глаза были сухими. Он больше не смотрел на Отщепенца. Обхватив руками голову, он медленно раскачивался взад и вперед, из горла его доносились неясные звуки.
- Вы только посмотрите на этого урода! – раздался громкий голос откуда-то сверху. Гара вздрогнул от неожиданности. – Он хнычет над кучей помоев!
Кто-то вдруг схватил его сзади за волосы и с силой надавил, пригнув его голову к окровавленному трупу.
- Что, жалко! – закричали в ухо. – Отщепенца жалко? Вот по этому дерьму скучаешь?! Я скажу тебе, сволочь! Ты сам Отщепенец, понял! Посмотрите на него, Братья! Это же Отщепенец! Деградант чертов! Он всегда путался под ногами со всякими дурными идеями! Чей ты выродок, ублюдок?! Отвечай!!!
Гара, вцепившись обеими руками в ладонь, продолжавшую безжалостно дергать его за волосы лишь стонал, пытаясь, освободиться. Сильная боль заполнила все, глаза заливали слезы. Только она одна существовала сейчас и мучила его. Когда боль стала невыносимой, он, не помня себя, заорал, и резко сдернул руку своего мучителя. Чувствуя внезапный прилив сил, Гара вскочил на ноги, как распрямившаяся пружина и пошел на обидчика, сжав кулаки, скрежеща зубами и рыча, как раненный зверь, с каждым шагом чувствуя, как нарастает в нем упоительная ярость. Противник попятился, но Гара уже налетел на него, нанося беспорядочные удары. Он чувствовал, как его кулаки сталкиваются с чем-то твердым, что-то мокро хрустело и хлюпало под ними. Противник упал. Гара склонился над ним и потянулся руками к открытому горлу.
Вдруг что-то невероятно тяжелое навалилось на него сзади и придавило к земле так, что он не мог пошевелиться. Затем что-то обвилось вокруг пояса, вновь кто-то схватил его сзади за волосы, и в следующую секунду неведомая сила ужасающе легко оторвала его от земли, протащила немного по воздуху и отпустила. Гара успел понять, что с ошеломляющей скоростью летит на какую-то черную стену. Он зажмурился, и, предчувствуя страшный удар, попытался вывернуться так, чтобы не удариться больной грудью. Удар был сильный, хотя Гара почему-то угодил во что-то мягкое. Послышался вскрик. Сверху на Гару тотчас грузно упало еще что-то пронзительно визжащее, и только тогда Гара понял, что находится в какой-то жуткой темной комнате, наполненной беспорядочно шевелящимися, кричащими и стонущими Скитальцами. Быстро стало душно. Рядом с ним кто-то, отчаянно брыкаясь и дико, бестолково подвывая, пытался встать на ноги. Он наступил Гаре на руку, споткнулся и, вскрикнув, упал тому прямо на грудь. Сверху навалился еще кто-то, и Гара почувствовал, что сейчас его просто раздавят. Он начал бешено расталкивать окружающих, пытаясь выбраться наверх. Чья-то нога угодила ему прямо в лицо, но Гара даже не заметил этого. Он сам наступал на чьи-то руки, животы, головы, мучительно выталкивая себя из копошащейся кучи.

Выбравшись наверх, Гара пополз по извивающемуся ковру тел в ту сторону, откуда шел свет. В проеме огромных ворот чудовищной коробки белел кусочек двора Нового Дома, а посередине проема, загораживая выход, стоял, глядя прямо на него, Гару, Покровитель, холодно и не мигая.
Сердце сковал ледяной ужас.
- Вот оно! – мелькнуло в голове. – Началось.
В следующий миг ворота начали закрываться. В порыве отчаяния и ужаса от мысли остаться в этой душной тесноте, Гара рванулся к быстро исчезающей полоске света.
По комнате пронесся страшный не то крик, не то стон, и живая волна колыхнулась к закрывающемуся выходу, но было уже поздно: раздался страшный скрип и ворота с грохотом захлопнулись. Десятки кулаков в наступившей темноте бешено заколотили по ним, пальцы жалко скреблись, забираясь в щели. Кто-то отчаянно ругался, слышались стоны и причитания, страшные проклятия, а кто-то, позабыв себя, с надрывом орал.
Потом раздался страшный рев откуда-то снизу, гигантская коробка дернулась и затряслась.
 
Их болтало из стороны в сторону, бросало на стены, вокруг что-то страшно скрипело и скрежетало так, что становилось тошно. Гаре казалось, что еще немного и он просто умрет или сойдет с ума. Вдруг снизу что-то ударило так, что он подскочил высоко вверх, а в следующий миг свалился на пол, больно ударившись головой о что-то твердое
Наступила тишина.

Очнулся он от боли. Кто-то тащил его по земле, схватив за ноги. Открыв глаза, Гара увидел массивную, широкую как стена спину Покровителя. Обхватив своей чудовищной лапой обе лодыжки Гары, он не торопливо шел по какому-то странному коридору. Коридор был прямой и невероятно длинный, освещенный тусклым светом.
По обе стороны коридора тянулись комнаты, стены которых были сделаны из прочных прутьев. И в каждой из них были Скитальцы. Все они кричали и вопили, и почему-то все они сейчас глядели на него.
Сквозь плотный неразборчивый шум Гара вдруг отчетливо разобрал : «Беги, придурок! Беги пока не поздно!». Он почему-то сразу сообразил, что это к нему обращаются. Гара задергался, пытаясь освободиться. В ответ на это чудовище, равнодушно волочившее его по камням, так стиснуло его лодыжки, что Гара закричал, дернулся еще сильнее и начал бешено вырываться. Покровитель повернулся к нему всем телом, открыл пасть, и оглушительно гаркнул. Затем он протянул к Гаре свою руку, похожую на корявый ствол какого-то дерева, обхватил ладонью горло и оторвал от земли. Пытаться разжать эту чудовищную лапищу и освободиться было равносильно борьбе с бетонным телеграфным столбом. В отчаянии Гара попытался его укусить, но не смог дотянуться. Задыхаясь, он бешено мотал головой, дергался и брыкался. Покровитель подтащил его к ближайшей комнате и ударил Гару головой о железный прут. Перед глазами ярко вспыхнуло, в ушах зашумело непрерывно и тонко. Гара затих и обмяк. Он слышал тяжелые шаги и низкие гортанные голоса Покровителей, затем что-то отвратительно заскрипело, и он, в который раз за сегодняшний день, под действием ужасающей силы совершил короткий и неграциозный полет, завершившийся ударом о каменную стену и вновь опустившимся мраком.

Первое, что увидел Гара, когда пришел в себя и мучительно разлепил веки, была огромная патлатая голова какого-то незнакомого юнца с живыми, любопытными глазами на гладком лице. Волосы его были перепутаны и в некоторых местах топорщились. Голова эта удивительным образом держалась на тонкой мальчишеской шее, от чего казалась особенно круглой и неестественно большой. Но самое удивительное на этой голове были уши. Они были большие, круглые и сильно оттопыренные. Верхние края ушей были странным образом загнуты к низу, отчего создавалось впечатление, что они провисали под некоей тяжестью. Уши просвечивали на свет, и Гара видел внутри них тонкие прожилки сосудов.
Заметив, что Гара открыл глаза, ушастый радостно вскрикнул, широко улыбнулся и мотнул головой. Гаре показалось, что при этом движении уши его слегка колыхнулись.
- Ощнулся!– воскликнул Вислоухий, шепелявя, и радостно загоготал. – Гы-гы-гы! А мы уж подумали щто ты копыты отбросил!
Гара с кряхтеньем приподнялся и сел, прислонившись спиной к прохладной стене. В голове его больно застучало, он замер и скривился.
- Нишего, нишего, - прошамкал ушастый, - это шкоро пройдет. Нам тут всем досталось порядошно.
В одном из углов, каком-то особенно темном и подозрительном, что-то задвигалось, зашуршало, послышалось невнятное бормотание и вдруг выскочил оттуда и налетел на Гару какой-то плешивый, грязный старикашка.
- Ты мозгами скрипеть умеешь? – гаркнул он и тут же как-то странно энергично задвигал бровями. Глаза его строго поблескивали, кожа на плешивой макушке задвигалась. – Я …мозгами… скриплю – произнес он с натугой, не прекращая шевелить бровями. Он стоял в неудобной напряженной позе, не переставая кривляться, и как будто ожидая чего-то. Ничего больше не происходило, Гара в недоумении смотрел на него, старик начал попискивать с натуги. Затем видимо в крайнем раздражении, он страшно завопил, подскочил к стене и, как показалось Гаре, довольно ощутимо дважды треснулся в нее головой. Затем он снова подскочил к Гаре, и, глядя на него налитыми бешеными глазами, плюясь, прокричал истерическим, срывающимся на визг голосом: «Не мешай мне, понял! Урод!!!». И ускакал в свой угол. Гара, слегка обалделый, смотрел ему вслед. С полминуты из угла не доносилось ни звука. Затем возобновилось невнятное бормотание, скребущие звуки и действительно какое-то странное поскрипывание.
  - Он шумашедшый! Шпятил дедун. Гы-гы. Говорит, что очень долго прожил с Покровителей. Так долго, что даже начал понимать их язык! – Ушастый принялся гукать и булькать, давясь от смеха. – Гы-гы-гы. Представляешь? Говорит.. Гы! Говорит, слышь, что слышал однажды, как один другому сказал: «Чтобы в этой жизни чего-то добиться, нужно как следует поскрипеть мозгами». Ххр-р-рю-х-х-х – Он не выдержал и громко хрюкнув затрясся в беззвучном хохоте. На глазах его выступили слезы. – «Ты представляешь? Га-га-га!!! Скрипеть! Вот он… Ге-ге!.. вот он и дрыгается теперь как паралитик… Пытается… скрипеть!.. А получается только ушами шевелить! Га-га-га-га!!! - Парень снова зашелся хохотом. Гара молча смотрел на его колыхающиеся уши.

-А тебя за щто сюда пошадили? - Спросил ушастый, отсмеявшись, - Я вот по шнегу бегал, натоптал, гы-гы! Шнег такой щиштый, пушиштый, здоровский был! Мы ш Хлюмбиком бегали! Потом прибежали эти… - Ушастый помрачнел, голос его зазвучал приглушенно. - Они Хлюмбику по ноге как дали… Больно. Кришал сильно. Потом навалились. Хлюмбик вырывался. Били его… Бедный Хлюмбик. – юнец ссутулился и затосковал. Помолчав какое-то время, он вдруг поднял голову и протяжно позвал: «Хлю-у-умби-ик!». Никто не отозвался.
- Вот видишь, нет его. Зашибли наверное. – ушастый хлюпнул носом, провел под ним пальцем и снова замолчал. На глазах его снова появились слезы. Гара смотрел на него и улыбался. А внутри у него уже медленно закипала злоба.
Вислоухий вдруг как-то внезапно подпрыгнул на месте, странно передернув в прыжке плечами и повернулся к Гаре. Лицо его вновь сияло.
-Гы! Ну? – сказал он, - а ты…
-Что я? – спросил Гара тихо.
-Ну, ты… эта…
–А что я?! – повторил Гара громче. -Я сюда из – за одного дурака попал. Нашего Вперед Смотрящего. Смотрящего, да нихрена не видящего! Нихрена-Не-Видящего-В-Дерьмо-Всех-Тащущего!
Гара заметил, что вокруг стало тихо. Все слушали его. Даже Скрипун перестал шуршать и скрестись в своем углу. Он знал, что говорит сейчас что-то неубедительное и глупое, но ему было все равно.
- И звали его Грум! – почти крикнул Гара в напряженную, безликую, но живую и очень сейчас внимательную тишину.
Тишина молчала недолго.
- Что это за мразь там стонет? – донеслось откуда-то из другой клетки, и Гара зло усмехнулся.
- А-а, значит я не ошибся, значит ты тоже здесь, Грум-дуралей. Ведь я тебе говорил: надо уходить! А ты не слушал! Из-за тебя мы здесь. Из-за тебя и твоих лизоблюдов, прилипал горластых, прохвостов-боевиков-охотничков, блохастых уродов!
- А, это ты, - услышал он славленый голос Грума, - Это ты, отщепенец, дерьмо! Давно уже нужно было тебя прибить щенка. Ну теперь все…все…
- Ага, точно, все. В этом ты прав, - горячась, Гара сорвался на крик, - Теперь уж наверняка ВСЕ! Ха! Прав ты, прав, как всегда прав, вождь. Вот только я никак не пойму, объясни мне, вождь, зачем же все-таки вы на этого недоумка напали? Пел он себе на радость, вам-то что с того? Что вам его радость, его счастье? Вам оно не понятно? Значит надо забрать, растоптать, раздавить?
- Заткнись…
- Черт бы вас побрал! Сами вы недоумки, идиоты! Зачем вы Шкипера убили?! Что он вам сделал? Вся ваша свора и пальца не стоит на его хромой ноге! А вы убили… Сволочи! Сволочи!!! Твари вы… - Гара, рыдая, колотил кулаками в каменный пол. Затем, выбившись из сил, всхлипывая, повалился на бок.
Вокруг снова воцарилась тишина.

- Тронулся…
- Да оставь ты его! Все мы тут смертники. Чего сейчас уж плюхи-то делить! Поздно!
- Ну, нет! Я б напоследок сломал кому-нибудь шею! Все равно всем нам кранты, хоть развлекуха какая…
- Да-а… Видать здорово парня этот Грум достал. Эй Грум! Где ты есть? Че ж ты пацана-то так обидел?
- А пошли вы все!
- Я тебе пойду! Ты кому это сказал, сволочь? А в зубы не хочешь?
- Да ладно вам орать! Глядите лучше - Чужака ведут! Вот скотина, а!
- Братва! А ну как его щас к нам в клетку посадят! Во забава-то будет…
- Ха! Давай его сюда! Ну, ты! Недоносок! Иди, иди сюда! Я тебя быстро порву, долго мучить не буду…
- А я тебя, тварь, буду долго душить. Так что подольше поживешь! Выбирай что лучше…
- Гляди, ребята! Мимо ведь ведут! Мимо!
- Он с ними за одно! Выслужился, подонок!
- Нам на смерть помогал идти!
- Убью суку…

Гара приподнял голову и посмотрел в коридор. Там меж рядами клеток, ни на кого не глядя, шел Чужак. Тот самый! Тот, которого преследовало Сборище в один из первых дней поселения в Новом Доме. Он шел своей пружинистой походкой охотника так, что казалось он вообще не видит и не слышит всю эту кричащую, воющую толпу обезумевших смертников. Будто все это где-то далеко от него. Так далеко, что не интересно даже рассматривать и прислушиваться.
Гара поднялся и подошел к клетке. Он жадно вглядывался в лицо Чужака, чувствуя, что хочет заговорить с ним. Надо заговорить! Сделать то, что он не осмелился сделать тогда. Но что?! Что он хотел спросить тогда? Невозможно вспомнить. Он с отчаянием глядел на Чужака, почти физически ощущая, как приближается та секунда, после которой будет уже поздно, и когда Чужак поравнялся с ним, он вдруг неожиданно для самого себя выпалил:
- Что ты искал тогда?
Вокруг орали и бесновались Скитальцы, но Чужак услышал его. Не мог не услышать. Взгляд его на секунду задержался на лице Гары. Равнодушный взгляд каких-то, как показалось изможденному Скитальцу, пустых глаз, и скользнул дальше по рядам наполненных клеток. Если он и видел Гару и слышал его нелепый вопрос, то вряд ли придал этому какое-либо значение, а еще через секунду он наверняка уже забыл о нем.
- Скажи мне! – повышая голос сказал Гара
- Скажи мне, сволочь! Стой! Повернись, когда с тобой разговаривают! – заорал он в спину удаляющемуся Чужаку, - Сволочь! Гад! Подонок!
В бессилии он упал на пол. И больше уже ничего не ощущал. Он видел, как над ним склонилась уродливая фигура Покровителя, как чудовищная лапа сгребла его в охапку и поволокла куда-то, а рядом волокли еще кого-то. Вокруг продолжали кричать, брыкаться, кто-то в отчаянии надрывно плакал…
«Ну вот и все, - подумал он и закрыл глаза, - Конец…»


ЗАВЕРШЕНИЕ

Тело было бесформенной расслабленной грудой. Он не чувствовал ни рук не ног. Слышал звук – что-то живое и видимо большое скребло и бухало тяжелым неподалеку. Звуки эти проникали глубоко в голову и мешали. Где-то впереди головы должны быть глаза. Надо открыть и посмотреть на это чудовище. Непременно надо это сделать. Хотя совершенно точно, что ничего приятного он там не увидит.
- Гляди, глазами лупает! – сказал голос гулко, словно говоривший засунул голову в ведро.

Ведро-о… Старое, ржавое, дырявое ведро. На голове. Или это голова как ведро. Фу, черт!
- Глаза-то кроткие, безобидные, как у ягненка, – сказал другой голос писклявый и тонкий.
- Ничего, дружище, потерпи. Все пройдет. – пробубнил первый.

Кошмар! Выглядело все это еще хуже, чем можно было бы представить. Лучше закрыть глаза.
-Ч-что в-вы дел-лаете… со мной?
- О, Огоо! Чего-то булькает! – громыхнуло из ведра и заржало.
- Общается! – сказал писклявый и запищал.
Закрыть глаза! Бесформенную груду тела уже давно будто бы что-то подталкивало откуда-то снизу. Все сильнее и сильнее. И словно бы по все увеличивающей обороты спирали тащило куда-то вверх.
- Оставьте меня… Так и будете над душой торчать? Дайте помереть спокойно…- он заплакал.
Тишина
- Плачет…
- Ничего. Перетерпит. Хреново ему сейчас, но все пройдет. Все пройдет…
Пройдет…
Все пройдет…
Все- круг. Кружит… Кружится. Вращается. Возвращается…

(«Ух ты, мать! Во парень будет! Богатырь!» «Ну-ка тихо! Не сглазь. По дереву постучи» «Ничего, ничего! Эх, бабские штучки! Будет мужик! Будет! Сынок. Сын!»)

-Ну вот. Ты прошел этот круг. Все ли ты понял?
- Да…
- Что-ж… Тогда пойдем. Тебе здесь больше нечего делать. Пойдем, пойдем. Пора…
- Нет! Я хочу посмотреть еще! Я еще не все видел.
- Тебе ТАМ нечего делать. Не время… Не твое сейчас время!
- Нет, пусти! Пусти! Не хочу обратно! Не надо!

(« Иш пинается!» «Тесно ему! Не волю просится! На волюшку! Богатырь!»)

- ХВАТИТ! Пойдем…
- Не надо…

Удар!
 Стон…
Звон…
«Мы капли!».
Дикие смеющиеся глаза…
«Мы капли! Как-кап-кап! Падай! Ну! ПАДАЙ ЖЕ!»
Смех…
Земля дрожит… Говорит…

Удар…
Стон…
Крик…
 «Не надо! Пожалуйста, НЕ НАДО!!!»
 Кап-кап-кап…


Гара с трудом разомкнул веки. Прямо перед ним вырисовывался ровный прямоугольник неяркого света и на фоне его какие-то темные размытые овальные силуэты. Пол под ним неровно подрагивал, в ушах звенел какой-то непрекращающийся мучительный звук. Изредка что-то демонически всхрапывало и надрывно ревело, и тогда пол содрогался, а воздух наполнялся каким-то едким душным смрадом, от которого слезились глаза и неудержимо накатывал кашель. Голова кружилась. Он закрыл глаза, и сейчас же все завертелось, поплыло, закружилось, а в животе что-то судорожно сжалось.

Он немедленно открыл глаза. Стало немного легче.

Вдруг Гара уловил какое-то движение там, откуда был свет. Он напряг зрение и вдруг понял, что прямоугольник света – это окно в стене, а овальные силуэты – тени находящихся за стеной Покровителей.
Он смотрел на них без всякого страха. Их присутствие ничего не значило для него. В голове было удивительно ясно и спокойно.
« Живой… Я - живой… Странно. Почему это я живой? Почему они не убили меня. Я их так ненавижу. Я бы их убил. Всех. Всех кого встречал бы, убивал. Нет больше на этой земле близких мне существ. Кого бы я мог не ненавидеть… Был один. И не стало. Он шел своим путем… Каким это путем он шел? Сейчас вспомню… А! Путем Любви! Смешно. Если бы не разбитые в кровь, рассохшиеся губы, я бы хохотал сейчас. Наивный, добрый Шкипер. Нет Любви. Никакой….Нигде в этом мире. Разве можно любить того, кто медленно и равнодушно бьет и уничтожает тебя. Ты просил меня вспомнить в момент твоей смерти все то, что ты говорил мне. Я помню все. И я понял все, что ты пытался сказать мне о твоем предназначении. Прости меня, друг мой, но ты ошибался. Не я, а ты навыдумывал себе. Нет в этом мире любви. Нету. И смерть твоя –доказательство этому. Но я рад, что ты не успел понять этого. Они не дали тебе успеть понять это. Мне так жаль тебя, ведь ты заблуждался, мой несчастный друг, и жизнь и смерть твои напрасны, потому что нет во мне больше ни капли любви. Было, и нет больше. Все то доброе и светлое, что ты оставил, у меня забрали и теперь у меня ничего не осталось. Ничего не осталось. Никаких желаний»

В последний раз тряхнуло и шум стих. Послышался хруст снега, заскрежетали, заскрипели, залязгали, раскрываясь, громадные ворота, яркий свет порезал глаза. Гара зажмурился и застонал. Сил чтобы поднять ладони к лицу уже не осталось.

Трубный рев оглушил его: «А ну, с-с-ки, па-ашли-и!!!» и еще что-то. Вокруг зашевелилась, застонала закряхтела, пробираясь к выходу вялая масса полумертвых Скитальцев. Гара не видел их, но хорошо представлял себе. Он сам, со стоном перекатившись на живот, изо всех сил заработал локтями, пробираясь к выходу.
«Па-а-ашли! Па-ашли!!! – гудело всюду, - Сучьи дети!»
Гара слушал этот громоподобный рев и понимал, что издает его ужасная грязная, вонючая тварь – Хозяин Мира, и у него успела мелькнуть и погаснуть удивительная мысль, что он ПОНИМАЕТ!!! А может быть только думает, что понимает, потому как что еще он может так орать.

Он все ждал, что его вот-вот схватят за шиворот, за руки или за ноги и привычно потащат, но тут пол внезапно ушел под ногами и он полетел вниз.
Упав на утоптанный снег, Гара тут же, не раскрывая глаз, пополз вперед. Он ткнулся лицом во что-то твердое и тотчас же что-то с силой ударило его в бок, а сверху, прямо ему на ноги упало что-то мягкое и тяжелое, вяло трепещущееся, должно быть чье-то тело.

Гара нетерпеливо высвободил ноги и пополз дальше, упорно толкая непослушное тело подальше от кошмара, терзающего воя, визга и пронизывающей все нутро какой-то беспредметной гадости, какой-то гнусности и грязи, подлости и боли, пропитавшей казалось все вокруг. Ему казалось, что он тащит на себе весь этот мрачный груз, будто некий бестелесный черный враг не дает ему сейчас подняться и убежать, что тягучие темные смердящие нити тянут его обратно в ту грязную вопящую кучу за спиной. Преодолевая их липкое сопротивление, локтями, коленями, скрюченными, закоченевшими пальцами, тянул он свое избитое, полумертвое тело дальше и дальше до тех пор пока не почувствовал, что звуки стали не столь пронзительны, а вокруг стало спокойно и мирно.

И тогда он вытянулся на земле и затих. Гара не чувствовал холода, но почему-то знал, что тот медленно и неотвратимо крадется по его коже со всех сторон, забирается внутрь, все глубже и глубже, вытесняя живое тепло, и что когда его щупальца соединятся где-то посередине туловища, он, Гара, умрет. Заснет навсегда.
И это было совсем не страшно. И даже не больно. Боли не станет! Оказалось, что в жизни ее гораздо больше чем при смерти. Не станет разочарования, не будет мучительных вопросов и столь же мучительных, ничего не объясняющих ответов. Зато впереди будет что-то интересное, можно даже предположить, что там, впереди все ответы на все вопросы и просто пришло время их получить выстрадавшему свое счастье недотепе и дурачку, не в то время и не в том месте появившемуся на свет. Как маленькая капелька воды, случайно выплеснутая из лужи, возвращался он оттуда, где все сложно и непонятно, агрессивно и неуютно, где все чужое, туда, где все просто и понятно, где не бьют и не кусают, не хватают и не топчут, туда где все добры к нему, где его ждут.
Там его уже ждет Шкипер.

Но вот кто-то внутри него заставляет жить, говорит, что не время, не дает заснуть, заставляет бояться смерти. Кричит оттуда, изнутри «Нет! Нет! Я не хочу умирать!». Суетится «вставай, делай что-нибудь – замерзнешь, пропадешь, шевелись, надо шевелиться…»
Надо шевелиться, двигаться, иначе замерзнешь…
Гара с трудом разлепил тяжелые веки. Рядом с ним стояли двое Покровителей: один рослый, другой поменьше… Почти вдвое меньше. Они стояли и молча смотрели на него. Тот, что поменьше вдруг склонился над Гарой, протянул к нему свою руку, и Гара зажмурился, ожидая удара, но ладонь всего лишь мягко легла ему на лоб и легко прошлась по голове.
- Пожалуйста… - прошептал полумертвый Скиталец, - будьте добры…

* * *

- Мам, он не будет! Я обещаю тебе!
Мальчик глядел на мать прямо и спокойно. Немного помолчав, он добавил:
- Я знаю его уже давно. Я давно его ждал. И вот сейчас он пришел ко мне и я… я… не могу так поступить с ним! Это…предательство!
Впервые он просил ее без тени каприза. Она смотрела на него и думала о том, что вот ее бесшабашный и непоседливый сын впервые за свои неполные восемь лет берет на себя ответственность. И какую! Не за себя, а за неразумное существо. И почему-то ей сейчас очень хотелось верить ему, а может быть ей просто не хотелось прерывать это непривычное и новое для нее ощущение. Она вдруг поняла, что уже сдалась. Сдалась вопреки своему разуму и жизненному опыту. Впервые в своей жизни, она доверилась убеждению своего юного сына, и чувства, которые она при этом испытывала, были необычны ей и приятны.
Она неотрывно глядела в глаза сыну и молчала, а он глядел на нее и ждал.
- Хорошо, - наконец мягко произнесла она, - но только ты должен спросить у папы.
Глаза его скользнули в сторону.
Она понимала. Его отец, ее муж, был человеком добрым, но очень строгим, и сына воспитывал жестко. Он никогда не проявлял к сыну открытой ласки, хотя и очень любил его – она это хорошо знала. Представления же сына о любви к нему до сего момента ассоциировались лишь с отпущенными в его адрес похвалами и подаренными ему сладостями. Проявления же его собственной любви к ближнему до этого времени ограничивалось поглаживанием объекта любви по голове с одновременным убежденным замечанием «хоро-о-оший». До этого времени… Сейчас что-то изменилось. Она отчетливо ощущала эту перемену.
Она опустилась на колени, пытаясь вновь поймать его взгляд, и сжав ладонями его плечи тихо, но с напором проговорила:
- Расскажи ему все то, что рассказал мне. Будь также убедителен. Отстаивай свое мнение, не бойся! Даже перед тем, кто сильнее тебя.
Мальчик хмуро глядел в глаза матери.
- Давай, - ласково сказала мать и поцеловала его в лоб, и снова, - не бойся. Иди!
Он повернулся и вышел во двор.
Едва он показался на крыльце, как к нему кинулся пес, оскальзываясь, нерешительно затопал по ступеням – на крыльцо взрослые его не пускали – и ласково ткнулся влажным, фыркающим носом в подставленную мальчиком ладонь.
Мальчик задумчиво глядел на него некоторое время, потом присел рядом, и не прикасаясь больше, посмотрел псу прямо в глаза.
Пес глядел на него, тоже не проявляя больше ласки, и не было в глазах его подхалимства, а была в них душа, открытая и чистая. Была радость от встречи, подавляемая, потому что молодой хозяин был сейчас так серьезен и явно расстроен чем-то, тревога и немой вопрос «что случилось?», и еще виднелась едва уловимая тень перенесенных страданий, которыми он никого не собирался обременять ни сейчас и никогда вообще.
- Друг… - произнес мальчик, улыбнулся и положил ладонь псу на лоб..
Пес радостно взвизгнул и завертелся на месте, громыхая костистыми лапами по деревянному полу крыльца. Мальчик весело засмеялся теребя ему уши, оттягивая пушистые щеки, почесывая шею и спину. Забывшись от счастья и восторга, пес залаял, и мальчик, вспомнив, что на крыльце собаке быть запрещено, сбежал по ступеням, помчался через двор и с криком прыгнул в сугроб свежего пушистого снега. Пес с радостным лаем тоже прыгнул в снег.
Какое-то время, они носились по двору, барахтались в сугробах, разрушая аккуратно сложенные отцом пирамидки снега, боролись, кричали, лаяли и рычали друг на друга. Затем утомившись, мальчик сел прямо в сугроб. Мокрые волосы его выбивались из-под шапки и от них шел пар, лицо покрылось пятнами румянца, руки, на которые он забыл надеть варежки, были мокрыми и красными. Мальчик поднес озябшие ладони ко рту и подышал на них. Пес сидел рядом, морда у него была вся сплошь засыпана снегом, и он лапой неуклюже пытался его сбросить.

Мальчик глядел на него и улыбался, затем в глазах его вновь появилась тоска. Некоторое время он сидел, неподвижно, глядя прямо пред собой, затем решительно поднялся и пошел под навес. Там он взял свою лопату для уборки снега и направился за угол дома, туда, где он знал, отец расчищал сейчас снег.
Отец глянул на него с одобрением и сказал:
- Решил помочь? Давай, сын, давай! Гляди-ка, сколько снега сегодня навалило. Работы тут не мало, как раз на двоих мужиков. Таких как мы с тобой, - и озорно подмигнул сыну.
Отец был в хорошем расположении духа, и мальчик слегка приободрился. Он вдруг почувствовал, что все непременно получится, все будет «по его». Он весело навалился на лопату и бодро погнал снег к ближайшему сугробу.
Когда двор был расчищен, они убрали лопаты под навес и присели на ступени крыльца. К ним тихо подошел пес и присел в некотором отдалении, ближе к мальчику. Отец покосился на собаку, достал сигарету и закурил.
- Пап… - проговорил мальчик и замолчал.
- Что? - отозвался отец через некоторое время.
Мальчик продолжал молчать и отец взглянул на него.
- Ты кажется хотел меня о чем-то спросить, сын? – сказал он спокойно, - Спрашивай. Не бойся задавать вопросы.
 Мальчик повернулся к нему, щеки его горели.
- Пап, пожалуйста, - начал он от волнения сбиваясь и проглатывая слова, - давай не будем… сажать Тимофея на цепь!
И тут же торопливо, словно стараясь опередить возражения отца, добавил:
- Он будет вести себя хорошо, я ручаюсь за него!
Отец при этих словах слегка нахмурил брови. На сына он не смотрел.
- Ты за него ручаешься? – медленно и спокойно произнес он, - Что это означает, ты подумал? Это животное, сын. Понимаешь? Неразумное и непредсказуемое. Как ты можешь ручаться за него? Что он не истопчет маме грядки с цветами? Не передавит соседских кур, не кинется на людей, пришедших к нам в гости? Как ты можешь ручаться за все это, сынок?
- Потому что…
Мальчик не договорил, вдруг решительно поднялся, подошел в собаке и опустился перед ней на колени. Пес тут же встал и слегка повиливая хвостом, потянулся к нему мордой.
- Потому что я скажу ему, и он не будет этого делать! Тима! Запомни, нельзя топтать мамины грядки, и никакие другие тоже, нельзя трогать кур и кошек, и кусать людей без команды! Ты понял меня!? Пес, снова завиляв хвостом, лизнул щеку мальчика.
- Не будешь?! – спросил мальчик, повышая голос, - и собака снова лизнула его лицо.
- Он не будет! – сказал мальчик, повернувшись к отцу.
Отец наблюдавший эту сцену, едва заметно улыбаясь, раздавил окурок, грузно поднялся, подошел к собаке и остановился перед ней, глядя на нее сверху вниз. Он больше не улыбался.
Пес слегка пригнул голову и, не глядя на отца, ждал, не двигаясь с места. Мужчина вдруг резким движением выкинул руку вперед и остановил ее движение в нескольких сантиметрах от головы собаки. Пес сделал рефлекторное движение головой в сторону и на долю секунды зажмурился, но с места не сдвинулся и не проронил ни звука.
- Хм. Упрямый стервец, - тихо, словно самому себе проговорил отец, - с характером. Это хорошо. Хорошо…
 Мальчик подошел к нему вплотную и глядя прямо в глаза, произнес.
- Он мой друг, папа! Настоящий, понимаешь? Разве можно сажать друзей на цепь? Как же он сможет жить на цепи? А как я смогу жить, когда он будет на цепи? Я буду бегать и играть, а он? Он ничего не увидит и не испытает из того, что увижу и почувствую я. Зачем же тогда вообще жить? Зачем же я его тогда привел в наш дом? Чтобы посадить в тюрьму? За что? Я в его глазах вижу, что он меня никогда не предаст. И я тоже не могу его предать, понимаешь?
Отец молчал. Затем произнес:
- Понимаешь, сынок, это предназначение всех собак – сидеть на цепи и охранять дом. ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ их жизни! Они созданы для этого. Не для того чтобы с ними бегать и играть, а для того чтобы охранять хозяев от злых людей, а дом от грабителей…
- Как сможет собака охранять дом от грабителей, если она будет на цепи?
Слова эти слетели с губ мальчика так легко и уверенно, смысл и безупречная логика этого замечания были так неестественны для восьмилетнего человека, что отцу на мгновение показалось, что произнес их не его малолетний сын, а кто-то другой, сильный и решительный, знающий и многоопытный, почти нереальный. Он был так неожиданно для себя поражен простотой и безупречностью истины, прозвучавшей в этой фразе, что долго не мог собраться с мыслями и молчал, с изумлением глядя на сына.
Он посмотрел на пса и, чувствуя неловкость, сказал негромко и примирительно:
-Друг?
Несколько секунд мальчик молчал, а потом твердо произнес:
- Брат!

Что неприятно кольнуло в сердце у взрослого, сильного, вынесшего множество ударов, но не знавшего поражений, мужчины. Его сын не мог помнить и знать о том, что почти семь лет назад успел родиться и прожить несколько секунд на этой земле его младший брат. Маленький Олег – у него уже до рождения было имя. И конечно же его восьмилетний сын, если бы знал и помнил об этом, никогда не сказал бы этих слов отцу, вскрывших давно уже кое-как залатанные раны на сердце. Сын не знал.
Возможно, впервые в жизни отец растерялся. Это было видно. А сын, вот маленький поганец, не давал ему опомниться.
- Тимофей! – громко скомандовал он, - Ко мне!
Пес, не колеблясь ни секунды, подошел к мальчику и сел рядом, едва касаясь макушкой подставленной руки. Так они и стояли, вытянувшись в струнку перед суровым мужчиной, который впервые в жизни ощутил, что повержен. Повержен своим сыном так легко и практически без сопротивления, но он не испытывал досады и раздражения. Поражение это оказалось неожиданно приятным. А если подумать, то и не поражение это было вовсе.

Не в силах сдержаться, он рассмеялся. И сразу стало легче.
- Ну хорошо, – медленно произнес он, - Но имейте в виду, ребята, до первого случая!

Никаких вторых предупреждений. Если этот лопоухий хоть раз провинится – сломает что-нибудь в нашем дворе, вытопчет маме грядку или еще что-либо – свобода передвижения его будет ограничена цепью. Пусть потом не обижается. Ты меня понял, балбес? – он присел перед псом на корточки, - Нагадишь – вся радость жизни пойдет мимо тебя, будешь смотреть на мир притянутый к будке цепью. Так что будь осторожней, не делай глупостей.
Голос отца был тверд, но мальчик чувствовал в нем едва заметную, непривычную чувству, ласку. Наверное, пес тоже чувствовал ее. Как казалось мальчику, он старательно прислушивался к непонятным ему звукам человеческого голоса, но при этом все понимал, потому что на протяжении всего этого обращения он смотрел на отца чистыми преданными глазами, сидя смирно, и лишь едва заметное нетерпеливое подрагивание тела, выдавали в нем радость от ощущения оказанного доверия и нетерпение поскорее его оправдать.



Март 2008г.