Ворота в храм

       Он остановил свой навороченный джип на площадке перед воротами. Ворота представляли из себя большущую арку, сложенную из камня по обе стороны от которой разбегались, как гигантские брови, толстенные стены. Наверху арки высился чугунный крест, позеленевший от времени, чуть скошенный книзу, словно жест руки, приглашающей к себе. Сама арка и стены были покрыты листовым железом, окрашенным в блекло фисташковый цвет.
       Он – это молодой человек лет тридцати семи. Звали его Егор Середин. Он приезжал сюда уже не в первый раз, но за ворота так и не заходил. Постоит, покурит, посмотрит, как рабочие вместе с послушниками и монахами работают над восстановлением монастырских построек, и уезжает прочь. А сегодня решил сделать то, к чему давно себя готовил: войти в ворота и сходить в храм, стоящий в центре монастыря.
       Переодевшись в мятый, невзрачного вида легкий плащ и такую же мятую кепку-бейсболку, он неторопливо взял с заднего сиденья потрепанный вещевой мешок, вскинул его на плечо и, щелкнув электронной автоблокировкой, зашагал к воротам. Войдя во двор монастыря, молодой человек увидел хаотично разбросанные по окружности стены каменные постройки, многие из которых были разрушены до основания фундаментов. Густая трава да заросли сирени и дикого шиповника прикрывали их наготу. Лишь два заново отстроенных двухэтажных зданьица, сложенных из красного кирпича под серой оцинкованной крышей, видно, кухня и братская для монахов, напоминали о былом величии монастыря. От ворот чуть вправо протянулась мощеная из камня довольно широкая дорожка, ведущая в храм. Он высился на пригорке среди аккуратно скошенной зелени как огромный белый голубь, севший отдохнуть от дальнего перелета.
       Егор окинул взором все пространство монастыря и лишний раз убедился, что прав, остановив свой выбор на нем. В будний день, в полуденное время в храме никого не было. Утренняя служба прошла, вечерняя еще не начиналась. Пара лампадок едва теплились да догорающая свеча, поставленная кем-то, освещали темное пространство церкви.
       Егор вошел, снял кепку, и, привыкая к полумраку, направился к алтарю. Остановившись около амвона, с которого батюшки читают свои молитвы, он поднял глаза и тут же немигающие лики святых с Иисусом Христом в центре просветили его своими взглядами, словно рентгеном. Егор даже вздрогнул. Он опустил глаза, увидел под ногами большие, отшлифованные веками и сотнями тысяч ног, каменные плиты, и вдруг вспомнил свою набожную бабушку Таню. Вот они в далеком детстве стоят с ней в сельской церквушке и баба Таня вместе с другими старушками в черных платках молятся и молятся Богу. Батюшка что-то гнусавит, стоя над толстой книгой. Из всего Егорка мог лишь разобрать: «Помолимся, Господу помолимся». При этих словах бабушка Таня легонько рукой нажимала Егорке на вихрастый затылок, заставляя его кланяться. Но Егорка упрямо смотрел перед собой, думая об одном: как бы скорее вырваться из этого удушливого, пахнущего приторным запахом ладана помещения на свободу. Туда, где весело чирикают птицы, а воздух свеж и прозрачен.
       Сколько же с тех пор минуло лет? Без малого тридцать. Время, в которое ему пришлось жить, простым не назовешь. Сперва был пионером, хулиганистым, но советским школьником, как все. Потом началась непонятная смута. Все правильное и казавшееся незыблемым стало рушиться. Вместе с домами, людьми, порядками и, главное, устоями жизни. Перед подростками во всем ужасе встал выбор: или ты, или тебя! Егорка выбрал первое. Теперь на его плечи давили его темное, такое же тяжелое, как вся жизнь в стране, прошлое. И оно все тяжелело и тяжелело с каждым днем.
       А совсем недавно ему начал сниться один и тот же сон. Словно, он на каком-то весеннем празднике, плывет на белом-белом пароходе с красивой женщиной, друзьями. Они веселятся, пьют шампанское, едят экзотические фрукты и танцуют на палубе. И вдруг он видит, что пароход стал плыть по красной воде. Она такая же красная, как кровь, густая и тягучая. Пароход пытается переплыть эту широкую красную реку, но все никак не может. Его все сносит и сносит куда-то вниз по течению. На берегу Егор видит каких-то людей, одетых в смешные, как у клоунов, костюмы, но они не смеются, а горестно стоят и смотрят, как пароход не может причалить к их берегу.
       Каждый раз Егор просыпался в липком поту, и потом долго не мог заснуть. Он гнал от себя этот сон, но с невероятным постоянством он все повторялся и повторялся. Как-то по пьянке Егор проговорился о своем сне приятелю по бизнесу. Тот не раздумывая ответил:
       - Красная река, как и красные мальчики, всегда обозначают загубленные души. Сходи в церковь, поставь свечечку, покайся – и пройдет.
       Тогда Егор не очень-то поверил приятелю. Но слова о загубленных душах как-то задели его. Нет, он не был сентиментальным человеком. Скорее наоборот. Сделав три ходки в зону и пройдя тюремное чистилище при жизни, Егор получил почетное звание «вора в законе» и погоняло «Стальной» за твердость характера и стальные нервы. Для него ничего не стоило убрать соперника или явного врага. Делал он это без малейшего колебания. Если бы кто-то захотел когда-нибудь описать картину его преступлений, он написал бы длинную книгу, не на один десяток страниц, а методы, которыми он расправлялся с врагом леденили бы душу писавшего. Но судьба была благосклонна к Егору. Он остался жить. Красная река не засосала его, но он так и не прибился к берегу. Разбой, захваты, воровство, мошенничество в крупных размерах и трупы, трупы явных и скрытых врагов устилали его путь в «честный» бизнес.
       И вот, достигнув того, что ему хотелось больше всего – богатства, славы и влиятельности, Егор Трофимович Середин, по кличке «Стальной» чувствовал себя неуютно. Жить в золотом, доверху забитом дорогим барахлом, доме, похожем на замок, с круглосуточной охраной у ворот, не пожелаешь никому.
       У него росли две любимые дочери – Варя и Таня, названные в честь рано умерших матери и бабушки. Мать умерла от печали за судьбу единственного сына, когда он во второй раз попал в зону. Не выдержали нервы, слегла, поболела пару месяцев и тихо отошла. На сельском кладбище в глухой деревне стоит теперь из белого мрамора монумент в честь его матери, удивляя редких посетителей в Троицын день.
       Неспокойно на душе Егора Трофимовича, с тех пор, как стал сниться этот страшный сон про красную реку. А в каждом последующем сне ему стало казаться, что на берегу стоят и машут ему руками не просто какие-то мифические люди, а те, которых он когда-то физически устранил. И тоска завладела им. Нет, он нисколько не жалел о содеянном, и тех людей, которым укоротил жизнь. Вопрос стоял только так: они или ты. И он пока побеждал. Его не мучила совесть. Если бы не этот навязчивый сон и страх за жизнь и будущее любимых дочурок, Стальной не стал бы искать выхода из создавшегося тупика.
       Девочек он, конечно, отправит в Европу, лучше в Англию. Сам, если захочет, легализуется еще больше, станет депутатом, городским или областным. Почет и уважение формальные он обеспечит. Но как быть с тем сном? Он не знал ответа. И тогда он вспомнил про тот давнишний разговор с приятелем по бизнесу: облегчить душу в церкви. Егор решил найти свою дорогу к храму.
       И вот он здесь. Стоит под взором сына Бога и его пророков. И ничего. Они грозно и укоризненно посмотрели на него, но промолчали. Не разразился ни гром на ясном небе, не разверзлась земля под его ногами. Нет, он все так же стоит в пустом храме. «Может святые знают, зачем я пришел, и ждут своего часа», - подумал Егор Трифонович. – «Ну что ж, я готов принести жертвоприношение».
       Егор достал туго набитый мешок и поставил его за узкой папертью так, чтобы батюшка во время молитвы заметил. И опять Бог и его свита промолчали. «Значит одобрили». Впервые в жизни Стальной слегка согнул голову, как бы поклонившись иконостасу со всеми святыми во главе с Иисусом Христом, и неловко перекрестился.
       - Ну, все, мне пора…
       Круто развернувшись Егор вышел из храма. Яркий солнечный свет ударил ему в глаза. Он зажмурился, привыкая к светилу. Постояв еще минуту он той же каменной дорожкой направился к выходу. На пути ему попались монахи в черных сутанах, несколько рабочих. Они молчаливо с лопатами и ломиками шли на стройку очередного объекта. Там же валялись доски, старый мусор, мешки с цементом, высилась бетономешалка.
       «Да, если все привести в порядок, красота здесь будет неземная», - подумалось Егору, когда он шагал по двору монастыря. – «Теперь, надеюсь, работы пойдут веселее». Он даже внутренне улыбнулся сам себе. «Посмотрим. Слаб человек, могут и разворовать. Сколько ни давай, все мало».
       С такими мыслями Егор подошел к машине. Скинул с себя маскировочную одежду, кинул ее на заднее сиденье, завел мотор и включил кондиционер в салоне. «Ну вот и все». С чувством исполненного долга Егор плавно двинул в направлении города.
       Через год монастырь было не узнать. Над воротами высилась уже колокольня с медным шпилем и новыми колоколами, блестевшими золотом на солнышке. Почти все постройки восстали из руин, как в сказке. Сверкали тусклым железом крыши и белизной обновленной штукатурки стены строения. Кругом царил порядок и умиротворенность. Остались лишь небольшие развалины, видимо, хозяйственные постройки, до которых еще не дошли руки. Траву на территории подстригли, подравняли, а пространство от ворот до храма засадили кустами роз. Даже монахи как-то преобразились. Лица их просветлели, одежда стала чище. И уже на площадке у ворот стояли многочисленные автобусы с затемненными стеклами, привезшие гостей из Северной столицы. Были и другире машины.
       Народ потянулся в монастырь со всей страны. И было за что. Мало, что здесь Святой Варлам когда-то молитвы читал, а как вознесся монастырь своими постройками и намоленным храмом! Прямо на глазах восстал из пепла и небытия. «Диво дивное!», - дивится народ.
       Только монахи между собой все шепчутся о каком-то мешке, якобы полном денег, который нашел отец Агафон год назад когда пришел вечером на службу:
       - Стоит, говорит, рюкзак около амвона. Думал, не взрывчатка ли? Время-то лихое. Поднял – тяжелый, но что-то там мягкое на ощупь. Открыл – а там деньги в пачках, и записка сверху: «Дарую на восстановление». Ни подписи, ничего больше. Когда пересчитали – ровно миллион, если в доллары перевести. Вот так-то. Дошла молитва отца Агафона до Бога, наставил Господь кого-то, вот он и принес деньги-то, - судачили между собой монахи.
       А еще через год пришел в монастырь немолодой человек, лет около сорока. После беседы с отцом Агафоном был зачислен в монахи без обычного обряда послушничества. Хорошим был монахом, работящим, шел на самые трудные и тяжелые работы, и все молился, молился. Придет после работы, станет на колени, и всю ночь может простоять кладя поклоны. Как звали в миру этого монаха никто не знал, братии он был представлен как Варлам. Монахи шушукались: «Не иначе как на замену Святому Варламу пришел».
       Но случилось несчастье. Как-то рано поутру пошел сторож открывать входные ворота, к утренней молитве народ запустить, и увидел повесившегося на арке человека. Подошел и узнал в нем монаха Варлама. «Грех-то какой!» Сторож бегом к отцу Агафону. Тот без промедления велел труп монаха снять и принести в свои покои. Сторож, еще крепкий мужик из местных, испугался, но задание выполнил. Через полчаса труп монаха лежал у входа в покои отца Агафона. Тот перекрестил его, прикрыл веки и прочитал заупокойную молитву. Сторожу строго настрого наказал не говорить никому о случившемся.
       - Иначе Бог тебя покарает, - пристрастил он перепуганного мужика. – Молчи, и все.
       Утром братия узнала, что монах Варлам умер от непосильного труда. Сердце не выдержало. Все приняли это за правду, сомнений ни у кого не возникло: так как Варлам никто не работал, как каторжник.
       Похоронили монаха с почестями на монастырском кладбище рядом со стенами храма, где лежали многие выдающиеся деятели монастыря и его покровители. Отпели, отплакали Варлама, и монастырская жизнь снова вошла в свое привычное русло.
       На сороковой день отец Агафон поехал в город. Позвонил в хорошо охраняемый дом в центре города. Вышел мужчина в униформе с автоматом на плече. Батюшка что-то сказал ему тихо, тот кивнул головой и исчез за тяжелыми воротами. Через какое-то время вышла молодая миловидная женщина. Отец Агафон поздоровался и передал ей пакет.
       - Что там? – удивилась женщина, увидев батюшку в сутане с пакетом.
       - Вещи вашего мужа. Там и письмо от него.
       Женщина недоверчиво взяла пакет.
       - А где он?
       - Он умер.
       Женщина вскрикнула, и слезы появились на ее глазах.
       - Я его больше года ждала, ждала, - запричитала она. – Детей за границу отослал, документы на меня все оформил, попрощался. Сказал, что уезжает в длительную командировку. Когда вернется – не знает. И все, с тех пор ни звука от него, - плакала женщина. – Расскажите, как это случилось?
       Женщина с тревогой и болью посмотрела в глаза святого человека.
       - Монахом стал ваш муж, и умер в трудах праведных. Сердце, видать, не выдержало. Сегодня сороковой день от кончины. Сходи, дочь моя, в церковь, помолись за его упокой. Легче станет, - наставлял женщину батюшка Агафон.
       - А где же он похоронен? Где могилка его? – все еще не веря услышанному, спросила женщина все так же пристально смотря в лицо батюшки.
       - А у нас и похоронен, в монастыре. Там и могилка его. Приходи, дочь моя, проведать. Вот адресок, - и батюшка протянул женщине листок бумажки.
       - Приду, обязательно приду, - с плачем проговорила женщина, схватив листок бумаги. – Спасибо вам, святой отец!
       И она не удерживая больше рыданий вместе с пакетом скрылась за черной дверью своего особняка. Гулкое эхо закрывшейся двери еще долго гудело в ушах батюшки Агафона.
       - Только ворота храма для всех открыты, - проговорил он, направляясь к своей машине.