Небо

Я стала похожа на развалину. Погасший и какой-то растерянный взгляд, заметный на последних фото, взгляд в пространство. Внешне меняюсь так же, как и внутренне, только мало кому это заметно, а если и заметно кому-то, то жутко их раздражает. Как будто я обязана быть вечно весёлой, общительной, резвой, смеяться и шутить… Эта обязанность, которую на меня возложили те, кто живёт вокруг меня, давит как камень. Я чувствую себя не вправе испытывать плохое настроение, но всё равно его испытываю, и М. обвиняет в этом меня, а я виню в этом себя. Тяжело. Тяжело. Тяжело.
Помощи нет. Я не имею права её просить, чтобы не быть никому должной. Я привыкла получая, отдавать – а это снова обязанность. Да и кто мне будет помогать добровольно, когда всем привычно видеть во мне просто человека, который справляется со всем, с чем его сталкивает судьба и который предпочитает в одиночестве преодолевать свои трудности.
Равнодушие внутри, как будто я лампочка, которая долго светила вполсилы, потом вспыхнула – и погасла, внутри вакуум, стенки тонкого стекла запотели сажей, черным-черно, и света, даже извне, уже нет. А своего и подавно.
Так холодно, что хочется сжаться в комок, закрыть глаза и просто лежать, ощущая, как пульсирует давление невыплаканных слёз в моём раскалывающемся черепе, или смотреть, как двоится мир от набегающей на глаза горючей влаги. Просто лежать, смотреть, чувствовать, вне времени и пространства.
Не хочется говорить, как-то превращать свои ощущения в слова, высказанные голосом – внутри молчание и голос не нужен, хочется быть немой всю жизнь. Иногда кажется, что чёрной блестящей волной закипает вокруг меня моё одиночество, которое поднимается, пульсирует, шуршит, словно жёсткая глянцевая ткань, в особые моменты, когда я чувствую, что совсем никому не нужна и, - это сложно описать, это просто такое чувство, похожее на подступающее безумие. Потом проходит, отступая, как при отливе, оставляя за собой пустоту.

Чёрное ледяное небо, яркие звёзды высоко, под самым куполом. Майк не отрываясь смотрел туда, где днём виднелся горизонт, в душе его смутно шевелились образы, кото-рые он никак не мог уловить, но они завораживали его, словно сон, ставший явью. Соседи по купе спали, однако его сон обошёл стороной. Он просто не мог спать, когда такое небо заглядывает в широкое вагонное окно и, словно живое, насмешливо наблюдает за теми, кто лежит, будто мёртвый, с закрытыми глазами.
Он уезжал оттуда, где осталось его сердце. Оно лежало в маленькой деревянной шкатулке, стоящей на прикроватной тумбочке, рядом с местом, где спала невысокая темноволосая женщина с взглядом таким же пустым и непостижимым, как это небо.

Я люблю тебя. Я знаю, что звучит это пошло, но только эти три коротких слова – всё, что приходит мне на ум, когда я вспоминаю твой запах, шёлк твоих волос на своих ладонях. Я люблю тебя тем сильнее, чем явнее вижу пустоту в твоих глазах. Ты не можешь быть со мной. Поэтому я уезжаю.
Ты не любишь меня. Я вижу, что ты несчастлива. Может быть, если я буду далеко, ты найдёшь своё счастье – вот почему я уезжаю.
Белые руки, как будто никогда не видевшиесолнца, тонкий профиль на выщербленной стене, даже в них живёт твоя грусть. Когда ты разучилась улыбаться? Я не помню. Когда в последний раз я слышал твой смех? Я не помню.
Я не знаю, чем тебе можно помочь, как сделать тебя счастливой? Поэтому я уезжаю.

Ну вот. Теперь я одна. Состояние, для которого я была рождена, но тогда почему мне так тяжело? Впрочем, для меня это вполне привычно.

Утро. Мария открыла окно, впуская в комнату свежий ветер. Он легко всколыхнул занавески, поцеловал листочки комнатных растений, взбил пылинки в широкой полосе дневного света и вырвался в окно, снова на волю. Мария свесилась из окна, наблюдая за тем, как он растворяется в ветвях деревьев. Внизу звонко и весело лаяла собака, кто-то снова и снова заводил свой автомобиль, скрипели старые ржавые качели, в доме напротив громко ругались соседи, внизу, в квартире на первом этаже, плакал младенец. Но Марии не было дела до всех этих будничных звуков. Она смотрела туда, где только что исчез, раздвинув зелёные листочки, весенний тёплый сквознячок, прошуршав между ветвями и перестав наконец существовать.
Она легко взобралась на подоконник, взглянула вниз с могучим, захватывающим чувством освобождения, поднимающимся из самых глубин её больной души – раскинула руки. Словно большая белая птица. Как прекрасно…

Майк вдруг встрепенулся. По коже побежали мурашки и взгляд невольно устремился вверх, откуда донёсся долгим эхом крик диких птиц, летевших домой с зимовья. Ему пришлось сделать козырёк из собственной ладони, чтобы защитить глаза от слепящего солнца, вечного, беспечного признака весны. Но птиц он так и не разглядел.
"Что ж, - подумал он, - весна – хороший повод начать новую жизнь."