День рожденья

       Д Е Н Ь Р О Ж Д Е Н И Я.
...Юлька отбросила ручку и с тоской огляделась вокруг.Домашние задания не решались и не писались – в такой вот обстановке. И она еще раз обвела взглядом комнату. Замызганные шторы обрамляли окно с треснутым стеклом, на котором азбукой Морзе расписались постоянно обитавшие здесь мухи. Мебель – это громкое слово явно не подходило расшатанному шкафу, трельяжу без бокового зеркала, расшатанной до треска кровати и столу с ободранной полировкой. За которым и сидела сейчас Юлька.
В спальне – не лучше. А о кухне и говорить-то неловко. Гора немытой посуды в мойке, стол в разноцветных пятнах и тяжелый запах сивухи пополам с табачным перегаром. А ведь раньше...
Еще три года назад, когда они вселялись в эту двухкомнатную квартиру на шестом этаже, вся многоэтажка , казалось, светилась лишь от счастья новоселов, звенела от сдвигаемых бокалов с шампанским и заливалась вместе с малышней звонким смехом. Отцу, машинисту высотного крана, за его ударный труд предоставили право выбора квартиры. И он выбрал именно шестой этаж.
- Высотнику положено всегда быть на высоте!
И все были счастливы через край. До того самого дня, когда внезапно шквальный порыв ветра не качнул кран чуть дальше положенной отметки...
После похорон отца мать как-то отрешилась от людей, и жила потихоньку замкнутой жизнью.Она по-прежнему ходила на работу в трамвайное депо, подвозила к школе восьмилетнюю Юлю... Но делалА это машинально, накатанно, механически. И ( беда не ходит одна) в один из воскресных дней задавила пьяного мужика, пытавшегося перебежать через рельсы прямо перед ее тронувшимся трамваем.
 Суд признал ее виновной частично, и на всякий случай выделил три года колонии общего режима. Условно. Тогда-то и произошел срыв...
Однажды вечером, когда Юлька только-только собралась уснуть, пришла мать с работы. И, как обычно, поцеловала ее на ночь. А Юльку вдруг шатнуло в сторону от ненавистного запаха. Напомнившего ей звуки отчаянной матерщины, заплеванный и загаженный окурками бетонный пол одной из забегаловок, куда они однажды с отцом забрели в поисках сигарет. Это был запах водки – она возненавидела его на всю оставшуюся жизнь. А теперь пахнУло водкой от матери, и Юлька растерялась. В ее понятии водка и мать стояли на таких противоположных позициях, что между ними и границ-то ненадобно было ставить. А тут вдруг... От растерянности она тихо заплакала. Молча, без всхлипов и причитаний. Мелкие бусинки слез часто-часто закапали из ее широко распахнутых в немом изумлении глаз.
Мать какие-то мгновения непонимающе вглядывалась в ее лицо. Затем схватила в охапку, повалилась вместе с Юлей на кровать и забилась в истерике, отчаянными рыданиями выгоняя из себя и боль от внезапной потери мужа, и несчастную долю матери-одиночки, и все остальное , проклятое Богом и людьми...
За пять прошедших после того вечера лет Юлька привыкла и к клятвенным обещаниям матери, и к ненавистному запаху на кухне, куда мать время от времени приводила «гостей» со своей новой работы в котельной . Из депо ей предложили уйти « по собственному». Привыкла и к грязному полу, грязной посуде и замызганным занавескам на окнах.
А сегодня, в канун своего тринадцатилетия, вдруг ей захотелось по-настоящему навести
Порядок в квартире и в чистоте серьезно и окончательно поговорить с мамой о дальнейшей жизни.
- Не бросит пить – поступлю на курсы и уйду в общежитие, хотя и очень жаль маму. Но я ее уговорю, смогу уговорить – не такая ведь она и пропащая!
От этой мысли Юлька повеселела и для начала настежь распахнула кухонные окна, хоть для этого пришлось изрядно потрудиться. В комнату ворвался свежий ветерок с запахом цветущих деревьев, и она окончательно поверила, что уговорит маму бросить пить. И они заживут, как прежде.
... В замке скрежетнул ключ, в прихожей что-то с грохотом упало, затем щелкнул выключатель и донесся голос матери, едва выговаривающей слова:
- Эдик, золотце мое, проходи на кухню.
И тут же в дверном проеме нарисовалась живописная пара. Мать в несвежем помятом платье, с растрепанными волосами и размазанной от губ на щеку помадой. И небритая личность мужского пола в потертом костюме, с пакетом, из которого торчали горлышки бутылок и хвост копченой ставриды.
- Доченька, а вот и мы,- глупо хихикнула, сказав это, мать.- Познакомься, это дядя Эдик. Мы с ним сегодня расписались в ЗАГСе.
Юлька взглянула на расквасившего в пьяной ухмылке губы пришельца. Обида и боль за погибшего отца вдруг ледяной лапой стиснули сердце и вылились потоком слез.
- Мама, что же ты делаешь? У меня ведь завтра день рождения, если ты еще не забыла! Папка всегда подарок под мою подушку прятал. А что положишь ты наутро? Пробки от этих вот бутылок?
- Эт-т-та мы легко...эт-та мы щас сообразим,- просипел Эдик, продолжая ухмыляться и шаря рукой в кармане. Наконец, выудил пару слипшихся и помятых шоколадных конфет в табачных крошках, дунул на них, шаркнул ими о свои штаны и протянул Юльке.
- Вот, держи подарок, ДОЧЕНЬКА.
Эти слова словно плетью, хлестнули Юльку по щекам, плечам, душе...
- Животные, да ради чего живете вы и вам подобные?!- в отчаяньи простонала она
Прочь, прочь от этих дергающихся марионеток! И от ненавистного запаха сивухи, вытеснившего с кухни аромат цветущих акаций... и свободы!
Она рывком вскочила на подоконник распахнутого настежь окна, качнулась вперед – навстречу свежему ветру и... вцепилась пальцами в створки, услыхав за спиной отчаянно-жалобный стон матери:
- Юленька-а-а-а!!!
Обернулась назад, вглядываясь в полутьму загаженной квартиры, в пьяные кривляющиеся физиономии...
- Снова туда – в неопределенность существования? Ну, уж нет!
И, разжав пальцы, взмахнула руками. Как крыльями – в полете...