я леплю из пластилина?

Посвящается
красивой художнице
по имени Анна


…Сундуков сполз с дивана на пол и пристроился у моих ног. Как верный пёс положил свой небритый подбородок мне на колено и придурковатым взглядом цуцика уставился на меня снизу вверх. Должно быть, устал бедненький - уже минут десять я безостановочно, как из пулемёта, отчитывала его:

–– ... несешься, как будто бы за тобой гонятся! Ну вот что ты разлегся? Распоясался окончательно. Неужели ты не понимаешь, что так нельзя, что понты на дороге это слишком...слишком дорогое удовольствие? Если тебе жить надоело, так иди, скинься нафик, какого ты мою жизнь ни в грош не ставишь, ещё чью-то..

Только что этот Шумахер привез меня из аэропорта. По дороге, на бешеной скорости, на одном из перекрестков, едва не столкнулись лоб в лоб с джипером, раза в два превышающим по размеру мазду Сундукова. Чудом удалось избежать столкновения: разминулись в каких-то считанных миллиметрах друг от друга. Наверное, я в один миг поседела от ужаса и чуть не напрудила прямо под себя.

Его спортивный стиль вождения и раньше еле переносила, но как-то мирилась, а в этот раз меня всю колотило, как в припадке: мы реально могли погибнуть или покалечиться. До дома-то доехала словно немая, пребывая в шоке, но как только обессилевшая упала в родное безопасное кресло, меня внезапно прорвало, сорвалась как с цепи. И как заведенная кукла всё повторяла и повторяла по третьему кругу одно и то же, что он дегенерат каких ещё поискать, что когда-нибудь навернется сам и безвинных покалечит. Наконец, я заметно стала сбавлять обороты, в нескончаемой бурной тираде стали пробиваться паузы и в одну из них Сундуков неожиданно вставил, не моргая:

–– Давай я тебя завалю а? Почпокаемся..
–– Чтооо? - от неслыханной наглости я выпучила глаза, судорожно и со свистом, хватая ртом воздух, захрипела, как задыхающаяся рыба.
–– Ты такая сексуальная, когда злишься, - спокойно продолжал Сундуков, щекой поглаживая мою коленку, - помнишь, как ты хотела... меня? Помнишь?
–– Слушай, ты совсем что ли… что ли… того? – костяшками пальцев яростно стучала по деревянной боковине кресла, наглядно показывая, что он и есть настоящий сундук, то есть дундук, –– Ну ты наглеееец, у меня просто.. это же надо..

–– Ты все забыла, да? - не унимался Сундуков, с укоризной прищурив пронзительно синие глаза в обрамлении мохнатых ресниц, - а ты ведь тогда влюбилась в меня, как кошка. А ещё зрелая тетенька называешься, хы. Втрескалась в школьника по самые уши...ээ.
–– Не выдумывай!
–– Любила, любила, я знаю. Ты же хотела меня, ну скажи? Столько раз я мог подмять тебя! Миллионы раз. Скажи, почему я этого не сделал а? Ты же ведь взрослая и могла обставить всё так, как тебе хотелось!
–– Это ты в меня втюрился, да так, что я испугалась! За тебя…
–– Ага..Ну давай переворачивай все наизнанку. Ты ж это умеешь. Это ты тогда сама попалась. Что я, не знаю? Щас-то что отпираться? Скажи!

Ну и, к чему, интересно, этот разговор? Зачем? Помнишь, не помнишь. После тех доисторических событий я ни один раз влюблялась и развлюблялась. Уж кто-кто, а Сундуков, был в курсе всех моих похождений. Между тем, отрицать значило убедить, что так оно и было на самом деле и я согласилась, ровно наполовину:

–– Дурачок, я и сейчас тебя люблю. Как друга, как родного.... Все, давай уже, дуй домой! Нет никакого желания устраивать вечер воспоминаний. Устала я. И, пожалуйста, я тебя умоляю, будь осторожнее, не лихач, не выделывайся за рулем.
–– А помнишь, ты говорила – вот было бы тебе, ну мне то есть, хотя бы двадцать два? А мне уже двадцать три. С половиной.
–– А мне? Ты случайно не знаешь сколько мне?
–– Какая разница, если ты выглядишь на двадцать восемь, ну на тридцать..
–– Сундуков, послушай, ни в разнице дело, я тобой дорожу как родным мне человечком, понимаешь? Ты мне как.. как.. Пойми, я люблю тебя так, как если бы была тебе родной матерью. Намотай себе это на ус. Вон они у тебя как буйно разрослись. И больше не начинай этих разговоров.

В голосе проскальзывала неубедительность и я чувствовала, что пора бы сменить тему, а вместе с темой и позу не мешало бы сменить. Я попыталась встать с кресла и завершить спонтанно начавшийся спор про кто кого и сколько раз хотел.., но Сундуков снова озабоченно завздыхал:
–– Ну-ну, матерью. Знаешь, я почему-то очень жалею, что тогда так и не тра... так и не переспал с то...
Мне удалось наконец-то встать и отпихнуть Сундукова.
–– Слушай, не выводи меня из себя. Второй раз за вечер – это уж слишком!
 
Все ещё сидя на полу, тот хитро улыбался и, дурачась, нес какую-то ахинею:
–– А я все равно тебя хочу, все равно хочу… даже когда мы просто по телефону треплемся - у меня всегда встает на твой голос. И сейчас… хочешь, проверь …
–– Перестанешь ты или нет? Детский сад. Сколько тебе говоришь? Двадцать три? Что-то не верится. Серьезно, я устала, будь другом - иди домой а?

Уже в дверях, я примирительно потрепала Сундукова по ежику кучерявых, обесцвеченных солнцем, волос:
–– Правда, что-то недомогается, прости, что даже чаю не предлагаю. Одно желание – принять душ и завалиться спать.
–– Как съездила-то? - теперь уже по-взрослому, деловито, спросил Сундуков, вращая на пальце брелок с ключами.
–– Да нормально.
–– Как твой Вольдемарус? Живой, не пристрелили ещё буратинку?
–– Я тебя умоляю, кому он нужен.
Непроизвольно вздохнула, припоминая свою хамскую выходку и такую же, если не хуже, в ответ реакцию Бурмистрова. Наш затяжной роман пару месяцев назад дал трещину, но мы всё ещё по инерции раз от раза цеплялись друг за друга, как утопающие, за обломки, потерпевшей крушение, шлюпки. Выдумали эту поездку в Мексику, которая окончательно расставила все точки над и.

–– Разве что, я сама в одно место пальнула бы ему с удовольствием. Всё, больше никуда с ним не поеду, ни в какие заморские страны. Он меня послал, причем очень далеко, так далеко откуда не возвращаются..
–– Да неужели, - Сундуков разулыбался и легонько погладил меня по носу,- ты только не убивайся особо-то. Этот коротышка недоделанный ваще рядом с тобой не стоял.
–– Угу.

Закрывая за Сундуковым дверь, уже без нравоучительных интонаций, на правах названной родной матери, попросила пообещать, чтобы не гонял как ненормальный. Потом долго стояла у окна, вглядываясь на, подсвеченный фонарями, двор, ждала, когда он сделает свою фирменную отмашку рукой, мигнет габаритными сигналами на прощание. Это был наш давнишний негласный уговор: вроде как, если кого-то провожают взглядом до последнего момента, то с ним ничего не случится, и он обязательно вернется. Так и Сундуков, всякий раз провожая меня в аэропорту, смотрел мне вслед до тех пор, пока я не исчезала за дверьми накопителя.

.. горячие струи приятно впивались в тело. Замерев, как каменное изваяние, я стояла под душем и почему-то думала совсем не о Бурмистрове, на которого дулась весь перелет над океаном. А о Сундукове и его дурацких шутках, о том, как он запросто избежал моего разноса, как психологически верно переключил внимание с себя на меня. Эх, дурёха, что ж ты так разволновалась, давай-давай, дыши глубже. Научила на свою голову! Не, ну каков хитрец! Шустрый, как электровеник, если не шустрее. Что-то такое вроде этого он уже не раз проделывал со мной, но я всё никак не могла привыкнуть к его выходкам, удивляясь его находчивости.

Как-то меня здорово прокатили, в том смысле, что обманули с билетами, я потеряла время, деньги и главное, медным тазом накрылась долгожданная поездка. Я тогда расстроилась до безобразия, все никак не могла утихнуть, всё орала на менеджера, от которой по сути мало что зависело. Где-то внутри я прекрасно это понимала, но замкнуло основательно: посылала и посылала проклятья в адрес агентства, угрожала, обещая устроить несладкую жизнь. Да, господи, ну кому не знакомо состояние - пальцы веером, сопли пузырем? А Сундуков ни с того, ни с сего вдруг встрял:
–– Алён, а ты любишь молоко?
–– Что? Какое молоко? – и ровно как выпала в осадок из свирепствующего состояния.
–– Обычное коровье.. три с половиной процента жирности.
–– Не люблю..
Ещё чертыхнулась потом, обозвала зачем-то его чурбаном бесчувственным и… успокоилась.
Смешно. А ведь он совсем не чурбан, то есть абсолютно.

II

…за всю мою немаленькую жизнь особым передрягам места не было. Ещё студенткой вышла замуж за мужчину прилично старше себя, и за которым все -nадцать лет была как за каменной стеной. Муж много и плодотворно работал, часто выезжал в служебные командировки за пределы страны. В семью приезжал ненадолго, и потом снова отчаливал. Меня, да и мужа тоже, такое положение вещей устраивало. Более чем. Меньше ругани, ссор, выяснений отношений. Больше свободы. Личной. Может быть, именно по этой причине наш брак не распался. За годы беспроблемной семейной жизни настрогали двух снегурочек, на что соседи и родственники открыто и по-доброму хихикали: типа, спали врозь, а дети были.

Во времена, когда страну буквально рвали на куски, мужа неожиданно повысили в должности и перевели работать в столицу нашей необъятной, хоть и развалившейся к тому времени, Родины. Там он смог удачно вложить накопленные средства в покупку нескольких пустующих зданий в центре города, отремонтировать их должным образом и сдать. Некоторое время спустя, на доход с аренды московских помещений им были приобретены площади во второй столице, в северной. Питерская недвижимость была оформлена на мое имя, и спустя какое-то время мы с детьми благополучно перебрались на новое место, где я с огромным удовольствием вступила в права собственницы и самостоятельно занялась сдачей площадей в аренду. Дело было прибыльным, управление незатейливым бизнесом не отнимало много времени. Я легко могла себе позволить, когда совсем не хочется – не работать, перепоручить обязанности главному бухгалтеру, взять тайм аут, куда-то сорваться или просто отоспаться всласть.

И сейчас и тогда, восемь лет назад, когда только познакомилась с подростком по имени Гаврила, всё было гладко в моей жизни, полный штиль.
Обычное дело, когда всегда ровно и складно возникают приступы хандры и скуки. Как минимум начинает хотеться штурмового предупреждения, и вот тогда я придумывала себе увлекательные занятия, что-то такое на грани фола, с риском для жизни, для души и нервов. Важным было, чтобы в занятии, в риске, был смысл. Тайный, не очевидный окружающим, но явный для меня самой. Чем глубже смысл, тем больше усилий я прилагала, тем основательнее погружалась в процесс, то есть заморачивалась на все сто с лишним процентов.

Серьезное увлечение психологией наступило вскоре после того, как младший брат попытался вскрыть вены. Я долго не могла понять, почему ему поставили диагноз шизофрения и упекли почти на полгода в психушку. Захотела разобраться. Прочитала массу литературы, заморской и нашей. Написала с десяток рефератов на различные темы. Через три года защитила второй диплом о заочном обучении на психолога дошкольного образования. А главное, сделала выводы кое-какие. И в частности: все проблемы от неудовлетворенности. Сексуальной, конечно. Хотя и не только в сексе дело, в чем угодно можно испытывать неудовлетворение, но в случае с братом дело было именно в нём. Воспитание того времени предполагало вложить в сознание подростков чувство вины и страха за естественную потребность мастурбировать. Не все, но слишком впечатлительные велись на эту провокацию.

Если чувствовать вину за свои природные желания, то есть те, которые не отменить своим знанием о них, и их не реализовывать, то накапливается напряжение, словно натягивается тетива лука . Рано или поздно тетива лопнет, стрела выстрелит, и если не в себя самого, то в кого-то ещё и может быть, даже в того, кто в напряжении совсем не виноват.

Так вот, в конце 90х наша семья переехала на новое место жительства, в чужой, по-сути, город. Общения не хватало, Интернет был вновьё, и манил запредельными возможностями приятных и полезных знакомств. Регулярные вылазки во всемирную паутину стали одной из форм зависимости и, одновременно, ошибочным пониманием, что виртуальный образ жизни гораздо честнее живого, закомплексованного реального, и значит, интереснее. Общение с другими мужчинами, кроме мужа и родных, очень занимательная штука. Потом, меня распирали выводы, которыми я была беременна после изучения специальной литературы. Мне хотелось практического подтверждения, и я знакомилась с целью подробнее узнать о том, что в умах людей. Мужичин, если точнее. Муж приревновал к виртуальным знакомым, и компьютер однажды полетел с нашего девятого этажа.

Но где-то за неделю до этого я познакомилась в чате со студентом, который второй месяц сидел дома со сломанной ногой. По его просьбе я впервые дала свой телефон человеку из виртуального пространства. Ему позарез нужно было пообщаться по телефону, потому что инет был дорогим удовольствием, а у него были вопросы жизненные, трудности какие-то в плане общения с девушками. И я, не понаслышке зная, чем могут закончиться неразрешенные проблемы, взялась его проконсультировать, помочь..
Забегая вперед, скажу, что студенту, как выяснилось несколько позже, всего пятнадцать. Через три месяца с хвостиком должно было стукнуть шестнадцать

..Гаврила звонил каждый вечер, и мы общались по часу, по полтора подряд. По его приятному голосу чувствовалось, что из сексапильных, с врожденным чутьём. Наглый. Но и наносного было сверх меры. Эдакий, движимый желанием - изображать крутизну. Пальцы гнуть. Тогда многие этим увлекались.
За несколько вечеров я немало узнала о Гавриле, а в частности о его пристрастиях: слушать шансон, косить под бандюгана . Материться, курить траву, по понятиям разобраться с чуваками, скоммуниздить у какого-нибудь лошка телефон сотовый, продать его, ещё что-то противоправное натворить, снять колеса и даже чуть ли не угон авто – всё это считалось для него и его окружения крутым и они играли в рэкетиров, чисто по сценарию «бандитского Петербурга» хотели жить.
А я? Почему, определившись с кем, собственно, имею дело, не оттолкнула, не послала парня куда подальше ? Со временем объяснения нашлись. Примерно всё выглядело так. Оставшись без компа, без возможности общения по Интернет, у меня появилась сверхзадача, неосознанная тогда, привязать этого «студента» к себе, сделать из него зависимого от общения со мной. Гипс снимут, - примерно так рассуждала я, - и Гаврила снова будет тусить вечера напролет с такими же, как и он, сам проблемными, и в какой-то степени ущербными, пацанами. А я, только-только начавшая практиковать, психолог - хотела бы, чтобы он звонил мне каждый вечер, но чтобы звонил не по моей просьбе, а так - будто бы я оказывала ему одолжение, общаясь с ним и консультируя.

Представить только, я серьезно готовилась к вечерним с ним разговорам, тесты занимательные подбирала, тестировала его, методики различные использовала и в том числе из тех, что были разработаны фашистскими учеными. Беседы на интересные темы заводила – ну да, Шахеразада, типа, – но так, чтобы он не догадался, что лично нуждаюсь в его обществе. Всё было обыграно таким образом, что, дескать, из неравнодушных к людским проблемам человек, да я и сама в это верила..
 
И получилось!
Месяца два, может, чуть больше мы общались, не видя друг друга, даже на фото. С каждым звонком я улавливала, как он меняется. Не хочет заканчивать разговор, просит, чтобы ещё поговорила с ним. Я манипулировала им и получала удовольствие оттого, что трансформирую его незрелую психику в заданном направлении. В конце концов, мной руководили благие намерения, и я не считала нужным задумываться, что подобное общение может обернуться какой-то другой, возможно, негативной стороной для подростка.

Результаты бешеными темпами превосходили все ожидания. Сундуков определенно начал относиться к процессу серьезно и с полной отдачей и, наконец-то, начал вести в красивой тетради регулярные записи о достижениях в работе над собой, как того требовала методика, которую самозабвенно отрабатывала на подростке. Я натаскивала непутевого двоечника умению концентрироваться, правильно перераспределять потоки энергий, с которыми не могут справляться в известном периоде юнцы. Из всех вариантов для дистанционного обучения больше всего подходила технология с точкой. Это упражнение, помимо прочего, развивало внутреннюю силу, уверенность, твердость. Гаврик научился силой мысли изменять её цвет и даже двигать по диагонали и вертикали...

...Однажды он признался мне, что сочиняет стихи. И что кроме меня никто об этом не знает, что запирает на ключ ящик стола и ни родители, ни сестра, не говоря о друзьях дворовых, даже не догадываются. После такого признания я не могла не попросить, чтобы он нашел возможность мне передать тетрадь с его творчеством для ознакомления. Немного поломавшись, как и ожидалось, согласился оставить в моем почтовом ящике тетрадь, в которую и несколько фоток своих сунул.
/ Сейчас кажется смешным, почему лично не встретились, а тогда это было нормально. Смысла встречаться не было, если общение по телефону достаточным казалось.\

Тот день был волнительным для него. Гаврила реально испугался, что если не понравится мне на фотках, я перестану с ним общаться. С сотового он позвонил мне и сказал, что опустил конверт в почтовый ящик, что сейчас стоит у моей парадной. Если хочу, могу выйти на лоджию и взглянуть на него со своего этажа, потому что «на фотках он не очень получается». Заранее зная, что ничего не увижу, вышла на лоджию, не выйти означало проявить незаинтересованность, а это же обидно, правда? Подросток стоял внизу с задранной головой, руки в карманах, шапка какая-то чуть ли не на глаза. Но! Невероятным образом всё же разглядела лицо, его глаза. В глазах желание быть понятым.
Желание продолжить общение.

О, я ликовала. Не у каждого получится обнажить человека, вывернуть наизнанку душу человека в ломающемся подростковом возрасте. Я приписала себя к гениальным психологам, к знатокам и целителям душ человеческих.. Именно тогда пришла в голову наивная идея, что это моё предназначение, исполненное очень высокого и светлого смысла. Менять людей.

Может ли иметь большое значение, как выглядит человек, если ты уже полюбил его изнутри? Нет. Фотки мне было любопытно посмотреть, но, разумеется, относиться хуже только из-за того, что некрасив как Бред Пит, к примеру, - бред! Да и выглядел мой юный друг очень даже ничего. Дерзкое лицо, бандюганское, холодные циничные глаза с пренебрежением ко всему миру. Никакого сомнения - сразу видно, что из трудных подростков мальчик. И этот неуправляемый трудный пацан в моих руках ни дать ни взять - ручной котенок.
Я читала его наивные детские стихи и плакала от умиления. Боже, какие строчки там были! (все, разумеется, о любви к девушке). Я запомнила кое-что наизусть:


Мне ничего не надо от тебя
Лишь заглянуть в твои глаза
Я не решаюсь, не могу сказать
Что подержать тебя за пальчик
Хочу, за твой мизинчик подержать
.... Что-то такое..ла-ла-ла
Главное, что моя!

И, по-моему, именно тогда, читая наивный лепет, ощутила посекундное проникновение запретного желания. Захотелось, чтобы эти строчки были бы посвящены мне. Хотя… Хотя, мою умную голову посетило мимолетное озарение, что строчки были мне и посвящены, но сказать об этом прямо он не рискнул. Но я отмела это как наваждение - подвели даты, выставленные под каждым стихом, будто бы он их написал намного раньше, чем мы свели знакомство. Откуда мне было знать наверняка. Только через семь лет, он признается, что никогда никому, кроме меня, он не написал ни строчки. Но это будет потом.

А на шестнадцатый день рождения Гаврилы я подарила ему белый свитер, о котором он мечтал. В тестах были вопросы про желания и мечты, так и узнала, чего бы ему хотелось. Он был счастлив. И в последующие наши встречи часто приходил в нем. Родители делали ему денежные подарки. Так проще и времени много не занимает, так ведь? И вообще, мать - это и без специальных знаний сильно бросалось в глаза - не умела с ним ладить, или не хотела. Их взаимодействие сводилось к стычкам. Роли распределялись так, как заведено во многих примитивных семьях. Родаки делали замечания, орали, но по-сути делали вид, что воспитывают, а детки – снисходительно огрызались, сплевывали и делали по-своему.

Забегаю вперед, но...всё очень нехорошо сложилось. Потому что высокий смысл отношений я выдержать не смогла. Я живая. И я влюбилась, и ошибкам свершаться пришел черёд, из меня они пёрли и перли и... Я запуталась. Оказалось, что профессионал из меня никакой. Профи никогда бы не смешал работу с…, а я после стихов, фоток, разговоров до четырёх ночи, и на интимные темы в том числе,( а надо сказать никогда не принадлежала к числу ханжей и высокоморальных зануд, всегда честно отвечала на все его вопросы, понятное дело, нормальным - чуть ли не медицинским языком), но после таких бесед, со мной что-то неладное стало твориться. Я его стала хотеть. До невозможности. Чем больше хотела, тем отвратительнее себя вела.

Не помню, что как конкретно было, но он, видимо, понял. И изменения к лучшему улетучились, снова стал дерзким, плохим гадким мальчишкой. Нет, он не перестал мне звонить, даже на дню несколько раз бывало.
Я могла взять трубку во время ужина - и мы ели вместе по телефону. Даже в ванной разговаривала с ним, бывало и такое. Но разговоры на высокие материи прекратились, консультации закрылись, опросы, тесты, загадки канули в небытиё. Его интересовали все без исключения подробности обо мне: что я ем, пью, как дышу, как хожу, в чем, с кем, зачем и почему и во сколько.

Иногда на меня находили просветления, и получалось его развернуть снова на рельсы стихов, разговоров о чем-то любопытном и познавательном. Не смешно ли, мы фильмы смотрели вместе по телефону(!) – он у себя , я у себя. Выдержки из книг читала, а позже и книгами снабжала путёвыми, дисками. Но всё возвращалось снова на круги своя. Раз был запущен механизм, что секс возможен, хотя бы потому что мы об этом говорим, и что я, в принципе, нуждаюсь в сексе, муж то за тридевять земель - то типа почему бы ни попробовать.
Выглядела я всегда моложе своих лет: вечно худая, с детским лицом. В те годы лет на двадцать пять, наверное, а мыслями наивными и того моложе. В принципе, хотелось-то больше любви. А не только оргазмов.

Прошло больше трех месяцев телефонного общения прежде, чем .. мы встретились в реальности, в той, которая объективная, и данная нам в ощущение.
Он пришел во всём новом, в длинном кожаном пальто, очевидно, хотел быть солиднее и выглядеть старше своих лет. Я вырядилась в потертые джинсы и куртку, чтобы выглядеть соотвественно моложе. Мы целовались прямо на улице, правда, темно было. Я задыхалась от счастья. И глупила, и тупила. Все его дерзкое поведение жесткое прощала, как бы понимая, почему он колючий как ёжик. Ну я не знаю, как объяснить, мы, например, шли и ругались, то есть он нес всякий бред, старался матерные анекдоты похабные рассказывать, пошлости разные, в общем неадекват сплошной, а я то ещё не разуверилась в себе, как в гениальном психологе, и воспитывала его изо всех сил, следуя авторитетным методикам. Во мне жила какая-то несокрушимая убежденность близкая к извращенной упертости, что непременно его переделаю, перекрою – любовь, типа, творит чудеса. Трудно сейчас сказать, во что на самом деле я верила, просто даже ругаться с ним было удовольствием, лишь бы был где-то рядом. Крыша прохудилась у меня. Похоже на то.

Потом был самый первый раз, когда он пришел ко мне домой. Не все помню последовательно, но, в общем, все у нас окончательно стало портиться, после того, как я совсем перестала себя сдерживать и контролировать.

В тот вечер, я привела его к себе, посмотреть наделавший много шума фильм…Неважно, можно, конечно, предположить, что это был только повод. Но …так и случилось, тесно прижавшись друг к другу и половину картины спокойно не посмотрели. Мне вдруг захотелось потрогать его там. Сначала просто через джинсы, потом он предложил расстегнуть болты - уже давно тесно стало его фёдору. Мы так ещё по телефону дурачились: мою подружку он моникой называл, а его дружка - федором. \ да простят нас все Федоры и Моники мира – мы ненарочно.\ Так дурачась. И вот я расстегнула. Достала из ширинки джинсов красавчика федора. Трогала. Вертела, рассматривала и… Плыла от вожделения. Этого же не скрыть. Гаврила долго смотрел мне в лицо, а потом сказал, что глаза мои - ****ские.
Но ничего не случилось. Вдруг застегнулся и ушел, я не понимала почему. Долго не могла понять.

Он жил в моем желании, дразнил меня, но секса не было, не доходило. При этом он звонил мне, как и прежде, каждый день. Вернее - вечер.
Эпизодически, на выходных, мы срывались за город. Гаврила познакомил со своей старшей сестрой, с сестриным дружком. На моей машине и на машине бойфренда сестры мы выдвигались на их дачу. Там отдыхали по полной: прикалывались, шашлыки ели, песни орали. Гаврила зажимал меня где-нибудь тайком, мог залезть мне под блузку, грудь вытащить трогать и целовать, но как только я говорила или призывно открыто приглашала довести начатое до конца, он мрачнел и ни в какую. Говорил, что-то обидное. Я не обижалась, внешне делала вид, что на детский сад не обижаемся типа, но внутри ..в море слёз тонул мой корабль с парусами, раздуваемыми странным чувством к непонятливому мальчишке.

А потом, я поняла, вот так вот - вдруг. Раз и что-то включилось. Он хочет чистой любви. В его гребаном мире дворовом столько грязи и ****ства, а я была из другой неведомой светлой вселенной. И почти вытянула его к себе на небеса, но в одночасье с небес рухнула со своими плотскими хотениями молодого тела будто б в болото, из которого он хотел, наверное, выкарабкаться, а не плавать вместе со мной.
И нашла силы переломить себя. Свои желания. Ради него. Как мне казалось.

НО рано или поздно устаешь любить ничего не получая взамен. В мыслях моих, в моём понимании не было, что секс это плохо и грязно, не было плохим и то, что я неверная жена. Жизнь гораздо больше, чем ограничения-тормоза-условности. Верность и предательство. Вечная тема. Но! Это не разные полюса одного и того же понятия. Предательство, это не измена, это бросить человека-друга, подругу ли - в трудную минуту, забить на его проблемы, подставить, оговорить или наобещать с три короба и не исполнить. А заставлять себя не любить никого кроме супруга, вот это предательство по отношению к самой себе, это ограничение, которое всегда, всегда(!) хочется нарушить. Больше всего хочется туда - куда нельзя. Это закон. А ведь живем-то один раз. Неужели радость бытия - это обкрадывать себя впечатлениями, эмоциями, вкусовыми ощущениями к жизни? Во имя чего? Жертвоприношение на алтарь насилия над своими желаниями? Всё надо делать с желанием, по возможности. По убеждению или по непоколебимой вере, а не так, потому что кем-то предписано. Да кто он/они такие!? устанавливать ограничение скорости на дороге жизни, моей жизни или ещё чьей-то? Мало того что тормозные колодки в нас нафтыкали нормами разными, правилами, рамок и границ понастроили: туда нельзя, сюда опасно, так ещё моральную корову доить заставляют, изо дня в день высасывая несуществующие страхи и вину за то, в чем мы не виноваты. И прочие и прочие, подобные этим, мутные оправдательные мотивы разливались в моей крови и, как уксус в перебродившем вине, придавали известную пикантность пониманию смысла жизни.


Как только Гавриле стукнуло восемнадцать, он сдал на права, и я сделала ему доверенность на одну из стареньких авто. К тому времени у меня появился мужчина с большими возможностями, который жил и работал в Москве, куда я периодически наведывалась по делам, а потом и не только. С Бурмистровым с самого начала закрутились непростые отношения, которые мне всегда напоминали американские горки. И когда у меня от переживаний портилось натроение, я рассказывала о нем моему Гавриле. Мне было удобно и надежно иметь такого друга, как Гаврик. Он был настолько свой в доску - о таком друге можно только мечтать. Я безраздельно ему доверяла. Он не мог меня подвести по определению. Он же водитель, он же телохранитель, он же жилетка - всё в одном флаконе. Я брала его с собой, когда надо было что-то габаритное приобрести или продуктами затариться, брала и тогда, когда нужно было провести переговоры показные, в качестве секьюрити. Вызывала его на окончание вечеринок, на которых я могла позволить себе выпить. В общем, мы были друг другу взаимополезны и одновременно приятны в общении. Он был в курсе всех моих дел, любовных в том числе. А я в курсе его. По окончании школы, не без моей помощи, он поступил в университет на заочное отделение, окончательно забросил дворовых нариков, изменились его вкусовые пристрастия. Походка, внешность, сленг – в с ё!

В девятнадцать лет на могиле друга он заплачет и в истерике признается, что по жизни он мой вечный должник, потому что мог бы запросто лежать рядом с другом, обколовшимся и в таком состоянии врезавшимся в дерево на скорости сто сорок кэмэ в час. И вот только тогда, утешая и поглаживая его вздрагивающие плечи, я поняла, как на самом деле круто повлияла на всю его дальнейшую жизнь. Припомнила слова его сестры, на которые в свое время не обратила внимания. Как-то на одном из очередных пикников на их даче, она сказала, что все их семейство молится на меня, чтобы у меня не угас интерес к их неуправляемому чаду.
Помыкать этим никак не позволительно. Но я временами не могла себя контролировать и периодически неумно припоминала Гавру - скольким он мне обязан. Ну и как-то дело дошло до того, что он бросил мне ключи от машины. Мы разругались тогда вхлам. С определенного времени, которое я как-то небрежно проморгала, в нем зародилось чувство достоинства. И вслед гордо удаляющейся спине я выкрикнула, что, мол, надеюсь дожить до того времени, когда он покатает меня на своей собственной тачке.
«Надейся!» – коротко бросил он мне. И больше года мы не пересекались вообще…

Накануне моего дня рождения мы встретились у моего дома, он перепутал дату, но это не помешало ему подарить мне какие-то конфеты и продемонстрировать свою собственный автомобиль. Машина была не новой, но в очень хорошем состоянии, а главное, что Сундуков заработал на неё самостоятельно. Я сделала вид, что поверила и ..мы снова стали друзьями..

***

Ночник на прикроватной тумбе подавал сигналы бедствия, неутомимо подмигивал мне, предупреждая, что лампочка скоро перегорит. Где-то плакал грудной ребенок, надрывалась собака во дворе. Завернутая в полотенце, я лежала по диагонали на огромной кровати и глупо улыбалась. Ещё влажная, расслабленная горячим душем, томилась воспоминаниями о своём давнем помрачении, о влюбленности в беспутного школьника. И такие же беспутные мысли крутились в моей голове, что если между нами всё-таки что-то случится, то это будет, наверное, что-то сродни инцесту. И сама мысль об этом не была чем-то ужасным, наоборот. Погружая себя в несбывшиеся желания, вдруг ощутила прилив. И поплыла... поплыла, растекаясь как теплый воск. Скрипнули зубы, послышалось что-то похожее на стон, тело уже начинало выворачиваться, и пошла волна, накрывая с головой...я перевернулась на живот, обнимая подушку, подминая её под себя и представляя, что это до невозможности желанный Сундуков...

Ночник погас. В комнате стало темно и тихо. Я боялась пошевелиться, не хотелось думать, что всё, что творится со мной почти восемь лет выморочено мной же самой. Захотелось плакать, по-бабьи заскулить, уткнувшись в подушку. Но не успела, на тумбочке завибрировал мобильник:
–– Аллё... , что делаешь? - странным голосом Сундуков ворвался в мою мутную тишину
–– Засыпаю уже. А ты? Что-нибудь слу..- постаралась неслышно проглотить, набежавшую в нос, влагу.
–– А я только что тебя трахал, ууух
–– Сундуков, у тебя что, гон? – не осталось сил должным образом отреагировать и я вяло сопротивлялась его желанию говорить об этом в такой причудливо-гнусной манере.
–– Нет, я по-другому не могу кончить. Всегда представляю, что это ты... что тебя.. Полина-сука, визжала от счастья, сказала, что я зверь, так дёрнул щас от души.
–– Замолчи.
–– Что? Ты всю психику мне испортила, никого кроме тебя - не хочу, я что виноват?
Трубка шмыгнула, и я отчетливо услышала, как Сундуков сплюнул.
–– И что же делать, Сундуков? - была почти готова признаться, что и я, и я давно хочу только его..
–– Ты же у нас психиаторша, - ещё раз шмыгнул носом Сундуков, а потом тихо неуверенно добавил, - а ты что, уже совсем не хочешь меня? Может, все таки почпокаемся разок, хотя бы попробуем?
Господи, неужели я опять, как последняя идиотка, повелась на его выходки.
–– Гаврила, ты своими приемчиками меня уже достал - выучила на свою голову - думаешь, я не понимаю, что всё это значит? Разводишь меня, как всегда. Не переживай за меня, Бурмистрова я вычиркнула из своей жизни ещё когда в самолете одиннадцать часов летела. Я уже взрослая девочка, чтобы грустить из-за сбежавшего любовника.
Трубка молчала.
Дунула ему в ухо. Он там что - умер?
–– Аллё?
–– И чё делать теперь? – Сундуков вздохнул.
–– Ничего, спокойной ночи.
–– Завтра тебя надо куда-нибудь везти?
–– Нет.

..через минуту я безутешно рыдала в голос, взрывая тишину ненавистной комнаты, захлебывалась неудержимым потоком, как будто б прорвало плотину. И тут через веки ощутила какой-то свет, я разлепила глаза. Ночник снова мигал, сквозь пелену слёз я видела его кратковременные всполохи, будто бы он агонизировал вместе со мной...

Долепилась...




=продолжение следует=