Повесть о готах. Глава седьмая

Пришла ночь. Воздух наполнился свежестью, влагой и приятной прохладой. Наступила тишина. Лишь слабое мелодичное стрекотанье первых цикад и глубокий шум ветра среди холмов и курганов нарушали обет молчания, принятый на ночь степью. Под это тихое звучание природы я почти заснул, как вдруг у самого уха услышал чёткое и отрывистое: «Теодемир».
Я очнулся и увидел над собой раскосое лицо Машега.
- В чём дело? – спросонья спросил я.
- Тише. Он может нас слышать, - прошептал степняк. – Вставай, нам нужно поговорить.
Я, ничего не понимая, встал, на всякий случай подвязал себе на бок кинжал и пошёл за Машегом. Тот отвёл меня за несколько курганов и, убедившись, что нас не видят и не слышат, начал:
- Смотри, - он развернул своими смуглыми грязными руками исписанный пергамент. – Это было у Палака за пазухой. Я взял это у него, как только он заснул.
- С каких это пор ты стал воровать у спящих? – возмутился я, рассматривая свиток. Там были строки на аланском языке.
- Ты был знаком с дочерью Кандака. Ты ведь знаешь аланский? – с надеждой спросил степняк.
- Да, раньше он мне был почти как родной. Что ж, попробую прочесть.
Вот, что я смог прочесть в темноте, проницаемой лишь слабым светом догорающих углей костра:

« До меня дошли сведения о некоем Теодемире, явившемся в сарматские степи. Он может быть для нас опасен. Твоей целью является найти его и, прикинувшись торговцем солью, стать его спутником. Лучше всего, чтобы ты нашёл себе в товарищи ещё пару человек, так на тебя будет падать меньше подозрений, если он почувствует неладное. Проведи его до курганов мудрости; там неподалёку, по соляному тракту, под видом купцов, курсируют отряды наших убийц. Если этот Теодемир окажется именно тем, кто представляет для нас опасность, то выйди на соляной тракт и сообщи им об этом. Они сделают своё дело. Но прежде разузнай как можно больше о незнакомце, так как он может быть и не тем. Разговори его, заставь рассказывать о себе. Если он упомянет о своей невообразимо долгой жизни, великих воинских похождениях и самое главное – о том, что когда-то знал княжну, то он именно тот, кто опасен для нас. Что делать в таком случае, указано выше. Чтобы тебе было легче найти его и затем следовать вместе с ним до курганов мудрости, к этому письму будет приложена подробная карта сарматских степей.

       Кандак, князь Аланский».

Я дочитал пергамент, хотел было его смять, но что-то не позволило мне сделать это и я стал перечитывать строки ещё и ещё. Я не верил своим глазам. Негодование, досада, разочарование, злость, отчаяние переполняли мою душу. На мои глаза даже чуть не навернулись слёзы, но не слёзы грусти или печали, а слёзы ненависти, слёзы гнева. Я взглянул этими глазами на Машега, и он, похоже, прочёл по ним всё.
- Вижу, ты открыл для себя то-то новое? – хладнокровно спросил он.
- Палак – аланский шпион. На нас напали по его доносу, - отрывисто произнёс я и схватился за меч.
Сотрясаясь от ярости и злобы, я прошагал к спальнику, на котором храпел сармат и дрожащею рукой занёс над ним клинок.
- Стоит ли делать это? – остановил меня степняк, удержав за плечо.
- А почему нет?! – закипел я и, оттолкнув его, с остервенением опустил меч. Но он, со зловещим треском проткнув спальник, ушёл в землю - Палак, неожиданно проснувшись, резко перекатился на бок, и лезвие прошло мимо него.
- Что ты делаешь? – вскрикнул он, вскочив и пытаясь разглядеть меня в ночной тьме.
- Я знаю, кто ты! – в негодовании завопил я и, взмахнув мечом, нанёс удар наотмашь, но сармат инстинктивно прогнулся, и клинок снова прошёл рядом с ним.
В ответ на это Палак отыскал на земле свой дротик и начал обороняться, время от времени пытаясь меня им ужалить. Он бился очень ловко, в большинстве случаев мои удары проходили мимо, и я с трудом успевал поднимать меч, чтобы отразить последующий выпад противника. Но наконец сармат запнулся о лежавший на земле булыжник и на некоторое время потерял равновесие. Воспользовавшись этим, я нанёс точный и сильный удар такой мощи, что дротик, которым закрылся Палак, разломился пополам. После этого я приготовился нанести финальный удар, но соперник опять увернулся и стрелой бросился к своему коню, дремавшему неподалёку. Он разбудил жеребца парой хлопков по крупу и шее и уже начал спешно накидывать седло, но в этот миг я вновь настиг сармата, и тому пришлось спасться пешим бегством. Он был очень шустр, и погнаться за ним на открытом пространстве я не мог, а пока я стал бы будить и снаряжать свою лошадь, он бы уже пропал из виду среди курганов. Поэтому я кинулся к луку и стрелам, вставил тетиву в желобок на торце стрелы, натянул её как можно сильнее и отпустил. Но прежде я почувствовал толчок по руке, сбивший мой прицел. Это Машег отвёл мой выстрел, и стрела дала промах.
- Зачем ты помешал мне? – набросился я на него.
- Ты не должен убивать его, достаточно и того, что ты прогнал сармата. Он ещё сыграет свою роль в этой истории.
- Какой истории, Хель[1] тебя побери?!
- Возьми терпение, друг мой. Со временем ты всё поймёшь.
Эта его фраза взбесила меня. Я вспыхнул:
- Помнишь, я сказал тебе, что ты странен? Я ошибался. Ты безумен, ты больной человек. Не мешало бы свезти тебя в Рим – говорят, там при церквях содержат много таких, как ты. Тебе одиноко не будет: там немало подобных тебе пророков, вещающих, кто – о скончании времён, кто о крахе обеих империй.
- Что здесь было? – заспанным хриплым голосом спросил Леовигильд, всё это время спавший, как убитый – видимо, от усталости и от полученной раны.
- Ничего, - бросил я. – Разве что Палак оказался аланским шпионом, а этот безумец, - указал я на степняка, стоявшего, скрестив руки, с непоколебимо спокойной миной, - помешал мне разделаться с ним.
Гот, щуря глаза на тьму, огляделся, должно быть, пытаясь найти сармата.
- Он ушёл? – обратился ко мне Леовигильд.
- Скорее убежал. Теперь, в темноте, да среди курганов, его сами Мунин с Хугином[2] не найдут, - хмуро ответил я.
- И что мы теперь будем делать? – произнёс гот, потягиваясь.
- Нужно уходить отсюда. И как можно скорее, - твёрдо заявил я.
- А как быть лошадью сармата? - Леовигильд показал на разбуженного и явно ничего не понимающего жеребца с накинутой сбруей на спине, в недоумении мотающего головой из стороны в сторону.
- Забьём коня, - предложил я. – Я не сомневаюсь, что Палак вернётся, найдёт нашу стоянку пустой и потом пойдёт по нашему следу. Пусть же он влачится пешком.
- Не думаю, что ему в таком случае будет трудно найти ещё одну группу подобных торговцев, которая с радостью поделится с ним лишним скакуном, - прогнусавил Машег.
- Замолчи, безумец, - оборвал я его начавшееся было размышление. – Ты и выполнишь эту грязную работу – загубишь жеребца. А не станешь – мы с Леовигильдом сделаем с тобой тоже самое.
- Как скажешь, - с притворной покорностью согласился степняк. – Не забывай, однако, что, если б не я, ты бы никогда и не разоблачил обман.
- Если б не ты, я бы довёл это дело до конца, - огрызнулся я. – Так что помалкивай и делай то, что я тебе сказал.
Машег вздохнул, подошёл к несчастному коню, успокоил его, ласково погладил по гриве. Жеребец перестал мотать шеей, топтаться и обмахиваться хвостом, но в глазах его всё равно осталось какое-то беспокойство. Это было последнее выражение, которое я успел уловить в его глазах перед тем, как они остекленели в смертной тоске. Спустя секунду Машег выхватил скрываемый за спиной длинный кинжал и резко провел лезвием по самому узкому месту конской шеи. Скакун в последний раз заржал истошно, захлёбываясь в потоке собственной крови, попытался встать на дыбы, но едва он приподнялся, как ноги его подкосились, и огромная туша рухнула наземь. Оказавшись на боку, он бешено задрыгал ногами, задёргал шеей, пытаясь оторвать её от земли, но эти рывки становились всё реже, медленнее, слабее и наконец совсем прекратились. Конь издох, издав последнее подобие гордого ржания, больше напоминавшее жалобное скуление.
- Похоже, что ты всю жизнь этим занимался, - пошутил Леовигильд, со сморщенным лицом наблюдавший за казнью ни в чём неповинного животного.
- Я много чем занимался прежде, - не меняясь в лице, молвил в ответ Машег.
- А теперь пора уходить, - скомандовал я.
- Но по какой дороге нам идти? – спросился Леовигильд. – Ведь по соляному тракту наверняка разъезжает ещё не одна такая группа торговцев, с которыми нам довелось иметь дело сегодня вечером.
Я погрузился в раздумье. И вправду, на соляном тракте было теперь небезопасно, а другой дороги в Херсонес я не знал. Но тут мне на ум пришёл другой вопрос: «А нужно ли мне вообще в Херсонес? Разве там я найду свой дом?». «С другой стороны, - продолжал я размышлять, - а где ещё? Я побывал на курганах мудрости, но их мудрость не подсказала мне верную дорогу к дому; просторы ковыльных степей не дали мне знака или наводки; остаётся одно – идти в римскую колонию, только там я могу отыскать конец той тонкой нити, которая, быть может, в конце концов приведёт меня к родному порогу… или к родной земле…» В сущности, я не знал даже, что ищу – ту ли уже, верно, несуществующую деревушку, в которой я родился, вырос и трудился в кузнице своего отца, и в которой навсегда простился с ним под свист гуннских стрел и гудение пламени родного жилища; или же сердце королевства Германариха – древний Аргеймар, которому всегда принадлежала часть и моего собственного сердца, хотя я никогда не бывал в нём; или же просто знакомые и милые сердцу степи, по которым я носился на отцовском скакуне Торкнире. Но я непременно знал, что что-то должно было привести меня к нему – к этому заветному дому, который я искал весь свой долгий век.
- Вообще-то, в полудне пути на запад от соляного тракта есть ещё один путь, - прервал ход моих мыслей Машег, заметивший замешательство при ответе на вопрос Леовигильда. – Он уже первого, и почти повсюду пролегает через перелески, так что путник, избравший эту дорогу, будет незамечен со стороны.
- Я догадываюсь, что это за перелески, - мрачно произнёс гот. – Это лесные острова, тянущиеся от самого Мюрквида, восточная оконечность которого находится как раз к северу отсюда. Он далеко раскинул свои тёмные лапы.
- И что тебе так не нравится? – не понял я.
- Как что? Разве ты не слышал легенд о зловещих лесных духах, вызываемых антами, живущими в Мюрквиде? Разве не доходили до тебя сведения о страшном вое и урчании, доносящегося иногда из этого леса? Да и сами анты – вовсе не радушные хозяева, и если встретятся, то хлопот не оберёшься. Знаешь, сколько храбрых воинов уже сложили головы в их лесных засадах? Сдаётся мне, если анты с их духами и чудовищами, издающими безумные вопли, есть в Мюрквиде, то почему бы им не быть и здесь?
- Брось, Леовигильд, - отмахнулся я. – Это всего лишь легенды. Я думаю, нам нечего бояться, и мы последуем совету Машега.
- Минуту назад ты называл его безумным, а теперь следуешь его совету этого безумного? – возразил гот. - Я не знаю, по праву ты клеймил его этим званием или нет, но, как знать, может, он действительно рехнулся и теперь, заведомо зная об опасности, ведёт нас на верную смерть?
- Ты прав, но разве у тебя есть другой вариант? Если есть – что ж, изволь.
Леовигильд насупился и ничего мне не ответил.
- В таком случае, решено, - объявил я. - Мы немедленно собираем вещи, грузим всё на лошадей и снимаемся с места. Палак знает, где мы находимся. Если он вернётся со следующим отрядом аланских воинов, который, скорее всего, будет численно превышать предыдущий, и обнаружит нас здесь, то эту атаку мы вряд ли переживём. За работу.
Мы принялись спешно складывать свои пожитки в походные мешки, будить лошадей и накидывать на них сбрую. Осматривая своего коня, я заметил, что Леовигильд отвлёкся и, замерев, сочувственно смотрит в сторону мёртвой туши загубленного сарматского коня, уже оприходованного муравьями. Я хотел сделать готу замечание, но ему, видно, пришла в голову шустрая мысль о хозяине убитого скакуна, и он опередил меня с вопросом.
- Теодемир, а почему ты до такой степени уверен, что Палак – аланский шпион, что хотел убить его?
- Полюбуйся, - я кинул готу мятый пергамент с письмом аланского князя. – Это приказы, подготовленные ему князем Кандаком. Ах да, ты, наверное, не разбираешь по-алански. Тебе перевести?
- Спасибо, я кое-что понимаю на аланском. Общий смысл письма мне понятен.
Он, щурясь, ещё раз перечитал пергамент или сделал вид, что перечитывает, а потом, сложив, вернул его мне.
- Пойду сделаю факелы для нас, - сообщил он, направляясь к костру.
- Не нужно, - отверг я. – Свет в ночи только выдаст нас, если враги будут рядом. Лучше ещё раз проверь, всё ли взял.
Через минуту-другую мы отправились в путь, вместо факелов озаряемый зорким глазом Машега, ведущего нас к описанному тракту.
Иссиня-чёрные тени от облаков то медленно бродили по полю и удаляющимся курганам, то озорно прыгали из стороны в сторону. Местами клубился туман, пронизанный переменчивым лунным светом, на горизонте за спиной узенькой светло-серой каймой ещё слегка напоминало о себе закатившееся солнце. Было покойно.

[1] ужасная повелительница мира мёртвых в германо-скандинавской мифологии. После принятия христианства готы и многие другие германские народы всё же сохранили в своём фольклоре легенды о некоторых древних богах и мифических существах. Со временем эти персонажи, как это часто бывало, меняли свой облик, приобретая бесовские черты – так скандинавский бог-кузнец Вёлунд превратился в Сатану.

[2] два ворона, по легенде подаренных богиней Хель верховному богу Одину (имена птиц переводятся как "думающий" и "помнящий")