Три

Три


       Я вижу, что что-то не так. Мы сидим все вместе за одним столом, но её взгляд часто проскальзывает по мне и убегает. Но я чувствую его.., каждый момент, который она фотографирует.
       Это был праздник, день рождения моего друга, собралось куча народу: приятных и пёстрых, скучных и кислых. Кто-то со своими проблемами, кто-то просто так, выпить водки, съесть хорошую закуску, а в конце праздника лупить по столу каблуками или тихим ходом на последнем транспорте уехать, заблудившись в астрале пьяного смрада. Не скажу, что я входил в число интеллигенции или человека, с высокими поступками в общении. Я, наверное, просто умею вылавливать хороший куш из такого бурного потока ртов и пьяных истерик. Во всем есть своя сторона с весёлой рожицей, и лишь бурые моменты нечасто портят общий пейзаж праздника. Но она продолжала смотреть на меня…,смотреть в мои чернущие очки. Молчала. Прошла пара часов...
       Разъярённое солнце ушло в сторону, тело теперь свободно и легко воспринимает ртутную водку и не боится заблаговременно упасть. Лица стали больше курить, затягивать песню ни о чём, по долгу тянув ноты слов. Становилось труднее воспринимать пьяную округу.. Оттого я сам участил и со вздохом глотал пойло, закусывая разогретым на солнце сыром. Поверьте, это не помогало. Изображение не плыло, а голоса не становились ближе и не сопровождались должным откликом, хотя я и старался ронять слова и надевал маску улыбающегося собеседника. Полузнакомые сатиры лезли своими руками пытаясь покрепче обнять мои плечи и сказать : давай выпьем, братан! Что оставалось делать? Пил.., но она ревниво смотрела.
       Она – девушка моего друга-именинника. Они познакомились совсем недавно, но выпад друга оказался сильным и настойчивым, да и она тогда верила, что он хороший и замечательный человек, преданный, красивый. И они объединились, стали думать и разговаривать вместе, он долго оставался у неё в гостях и часто вытаскивал её на вечерние прогулки. Конечно, я не знаю о чём они говорили, остаётся лишь промолчать, но как-то раз он познакомил меня с ней. Могу сказать, что в свои скромные годы, я научился разгадывать людей по первым нотам, пусть это и неинтересно и скучно, но сильные глаза я никогда не смел пропускать. Старался не поддаваться на плотный разговор в его присутствии , больше молчал и пускал шутки вместо того, о чём бы я действительно хотел сказать.
       Да, мы общались. Пока они настраивали отношения, они не жили вместе и их разделяло расстояние. Именно оно мне подарило бесконечно интересные разговоры с ней. Пусть тоже на расстоянии, но это были жёсткие беседы обо всём, без цензуры и вступлений, она полностью доверилась мне. Но он не знал об этом и даже не чувствовал, вся его ревность заключалась в том, что он прижимал её к стенке, после ночной прогулки с подружками, задавая ряд пресных вопросов и сея глупую показуху в стиле мексиканской разборки в семье. Но она молчала.
       И вот теперь за этим столом мы сидим напротив друг друга, нас разделяет Он и стол, усеянный тысячью предметов, но чувствую, как она просит…, просит помощи и тянет свою руку. Она чаще смотрит на меня и уже этого не скрывает, пусть опьянение и добавляет дозу смелости, пусть! Мой взгляд стал ближе к ней и она это чувствует, чёрные очки не скрывают блеск в глазах и не в силах остановить поток лучей.
       Праздничный стол накрывал вечер, гости потихоньку растворялись в парах, прилипая друг к другу. Многие стояли в сторонке и отходили от количества выпитого, а часть людей кое-как подобрали шляпы с вешалок и ушли, не попрощавшись. Девочки весело хихикали, не просили подливать им мартини или шампанского в стаканы - для их веселья им хватало задора и щепотка мужского внимания, коим они не были обделены. Ну, а я всё чаще подходил к ней, пытался помочь что-то уладить: что-то вроде нарезки помидоров или огурцов, мелочь, но целью было сближение. И мы это понимали, хотя и болтали ни о чём, старались показать её избраннику, что мы празднуем и пьём за него. И он не замечал нас, он был в окружении пьяных друзей, его счастье не состояло в том, чтобы обратить внимание на тех, кто его действительно любит и не наполняет глаза бархатной пылью никчёмной лести. Только этими паузами мы могли воспользоваться и то не полностью, она хотела вырвать слова, но знала, что нельзя, и терпела, молчала. Мы выжидали момент и верили, что сможем его найти даже на этом празднике, который очень бы не хотелось портить и досрочно обрывать.
       На пятки вечеру по праву наступала ночь, свет от давно потухшего костра еле-еле играл остатками мерцающих углей. В нашем кругу остались только самые верные и крепкие ополченцы праздника. Мы продолжали веселиться и, конечно же, пить. Стол давно уже убрали, а оставшиеся припасы занесли в дом. Муравьиной цепочкой передавали стулья и прочие мелочи, что пригодятся для дальнейшего застолья. Стаканы снова наполнялись водкой и закуска на ура летела в пьяные рты, но разговоров становилось меньше. Кто-то помчался разжигать камин, другие направились во двор, пыхтя сигаретами. Водка на столе закончилась, как, в принципе, и соки. Естественно, люди стали волноваться и хотели продолжения, ссылаясь на кончившиеся боеприпасы жидкого. А кто, как ни хозяин должен волноваться о гостях и выполнять прошения?! Недолго думая, именинник в шатающемся состоянии вышел во двор, начал звонить в такси, дозвонился.
       Мотор примчался не так уж и быстро, поэтому прощание с виновником торжества затянулось, все свирепо курили во дворе, ожидая жёлтую карету, и советовали, какую марку водки взять. А он стоял с любимой и кивал головой, мол, всё будет по высшему и со всем он справится. Он предлагал и даже настаивал, чтобы она тоже поехала с ним, но увидев недовольство на её лице, забыл об этом, махнул рукой и завалился на заднее сиденье машины, хлопнул дверью и умчался.
       А я сидел в это время наверху, общался со своим оппонентом на тот момент и не знал, что происходит во дворе. Моё пьяное состояние плавно перекатывалось в бесполезный разговор, я отвечал на глупые вопросы и поддерживал не менее глупые речитативы. Нет, я не считал, что умными можно назвать только мои разговоры, просто в таком состоянии любой человек разговаривает на низшем уровне подсознания и, порой, открывает ненужные двери, в которые в последствии можно здорово въехать головой. Услышав отдалённую болтовню, я взял стакан виски и спустился вниз, пообещав вернуться и продолжить беседу, захотелось курить.
       Лестница, фонарь, двор… Я на месте, зажигаю огонь. Мелькнул силуэт, не разобрал, вроде как моя тень, повторяю попытку, чиркаю снова. Но сразу же понял, что кто-то рядом. На плечи легли руки, сзади прижалось что-то родное и очень близкое.., это - она. Мы стояли так чуть за стенкой дома, на нас не падал свет фонарей и лишь предательски недогоревший костёр слегка окутывал нас красной краской, создавая две тени. Она плакала, обошла меня и прижалась уже спереди, уткнув лицо в мою грудь, целует, молчит. Майка впитывала каждую её слезу и моя кожа начала дрожать под натиском солёной воды. Стало очень тепло, даже жарко.
       В ту ночь, до приезда её любимого, она мне призналась, пропела исповедь. Что до него, её жизнь была замотана в драную тряпку, что "любить" для неё было пустым словом и стоило его сказать чуть громче, оно лопалось, как мыльный пузырь. Что жила в мире беспечной мерзости и сырости, долго принимала нечеловеческие дозы депрессии, купалась в одиночестве и не знала, кто её друг, а кто лжец. Но теперь, когда на линии ее жизни появился он, она собрала все силы и пыталась быть сильной, интересной, недоступной, загадкой. Хотела, чтобы он угадывал её звонки, сходил с ума от её глаз, дарил себя и взамен получал бы всё, на что она была способна. И, может быть, так и случилось бы, но она почувствовала, что этот человек возомнил о себе нечто большее, чем кем он на самом деле являлся. Он думал, что стоит влюбить в себя и быть любимым, ответной очереди от себя он не пускал и она это начала понимать. Она ложилась с ним рядом, когда он равнодушно молчал, погрузившись в цветные сны. Ему хорошо, а она..? Плакала ночью и стон разорванной струны не доносился до любимого, он даже этого не чувствовал. Плакала, потому что поняла, что интерес к ней остался где-то параллельно, а его гордость за своё красивое "я" убило в нём любящего человека, оставив одну сторону любви. Она призналась мне, что никогда больше этого не скажет и исповедь, останется гореть только во мне, и что я в праве презирать её или похоронить в себе. Я выбрал второе, потому что впервые поверил в то, что обычно проносил мимо себя и никого не жалел, наверно, мне хотелось что-то исправить и пожалеть её. Я обнял.
       Позже, когда мы втроём возвращались домой, я тащил своего друга под руки, а она улыбалась, знала, что теперь она всё сказала и более не хранит в себе, даже после такого долгого пространства тишины, мы снова продолжили беседу, нашу откровенную, без цензуры беседу. Она знает, что я останусь её другом, и всегда будет это скрывать от него, оттого будет молчать и лишь изредка срываться, зная, что я не промолчу. Даже когда я звоню своему другу, и если она рядышком с ним, всегда крикнет что-то невпопад, подав сигнал, что я до сих пор не один, и она обо мне помнит и ждёт нашей беседы.
       Сейчас они прощаются со мной, стоя возле подъезда. Он жмёт мне руку, идёт вперёд и напружиненная дверь скрывает его, а я стою спиной и знаю, что сейчас она смотрит на меня и хочет, чтобы я провожал её взглядом. Но изо всех сил держу себя, курю, хочу слышать лишь одно насыщенное впечатлением ночи слово с её губ…, слышу.
       «Пока». Проходит несколько затяжных секунд, дверь не хлопает. Делаю шаг вперёд, и покорная пружина стягивает дверь, издавая тихий хлопок.