Карина

Карина…Кариночка…Ты дал нашей девочке красивое имя.
На улице пурга, январь месяц, а мне вспоминается жаркое лето 1991 года. Тогда ещё наше лето. Я два года, как закончила институт, и сидела дома с маленьким сыном, которому скоро исполнится три года, а ты выпускник военного училища, тебе предстояло сдать выпускные экзамены. Мы оба были молоды, нам предстояло ещё ступить на самостоятельный путь. Это был последний год, который мы провели под теплым крылом, под опекой мам и пап, а сын наш лишался ежедневной заботы бабушек и дедушек. Тогда я не знала, что уеду на долгих десять лет, не считая кратковременных почти ежегодных отпусков, что вдали от родного города родится наша дочь, Кариночка, и, что привезут её к бабушкам и дедушкам только спустя почти год после рождения. И ещё долго после рождения, уже научившись говорить, но мало что понимая, она будет доказывать всем, что она «германка», так как родилась в Германии. И сколько слез из – за этого будет пролито моей маленькой девочкой, которой так хотелось быть «германкой».
Уехав из города в деревню тем летом, мы на некоторое время дали тебе возможность заниматься, не тратить силы на необходимость заботиться о нас. Я знала, что если мы будем в городе, ты будешь разрываться между экзаменами и нами. Ты всегда был таким. Что бы у вас не происходило, какие бы запреты на вас не накладывали, ты какими –то невероятными усилиями всегда находил способ прийти, приехать, сбежать, отпроситься. Я знаю, ты очень нас любил. Ты заботился и обо мне и о сыне. Всю ночь, давая мне поспать, ты носил сына на руках, а утром, в пять часов, бежал на автобус, чтобы не опоздать на построение. Я не ошибусь, если скажу, что такое самопожертвование, такие поступки свойственны только молодости. С годами наша жизнь становится более размеренной, мы начинаем взвешивать каждый шаг, стараясь оградить себя от ненужной суеты. Мы становимся эгоистичнее, больше заботимся о собственном благополучии.
 …Мы не ждали тебя. Наш сын развлекался в песочнице, которую смастерили ему из досок, а я занималась сбором вишни. Урожай в том году был хороший, вишни было много. Все ветки были усыпаны сочными ягодами. Собрав полную кастрюлю, я стояла на тропинке, и мне было так лень тащить тяжелую ношу через весь огород, да ещё и в гору. И тут подняв глаза, я увидела тебя. Ты как всегда, не выдержав два дня, какими – то невероятными усилиями сумел вырваться. По прошествию стольких лет хорошо помнятся некоторые мелочи, видимо они твердо засели в памяти, и мне суждено помнить их всю жизнь. Я даже помню, в чем ты был одет, это были бледно сиреневые летние брюки и рубашка с короткими рукавами. Стоя у калитки и наблюдая за мной, ты не торопился спускаться. Ты просто стоял и улыбался. И как бы сейчас это не казалось мне невероятным, чем – то неестественным, я обрадовалась, причем обрадовалась так, что, забыв про кастрюлю и ягоды, я бросилась к тебе. Бросилась так, что платок, повязанный от солнца, слетел и путался под ногами, но я не обращая на это внимание, бросилась в твои объятия.
Как всегда, ты вырвался на несколько часов, тебе надо было успеть на последний поезд. Мы суетились. В панике мы то хватались за сына, то начинали готовить, тебе надо было поесть перед дорогой, то я вдруг вспомнила о кастрюле, которую оставила в огороде и побежала за ней, и, вообще, пришло время кормить Тимура и укладывать спать. Проведя несколько часов в таком сумбуре, мы не заметили, как стало темнеть. На улице стало прохладнее, я, накинув кофту, вышла проводить тебя. Ты курил, застегивал сумку, отмахиваясь от комаров. Ещё ты много говорил, говорил так возбужденно, торопясь, словно боялся что – то забыть. Сейчас и не вспомню, о чем шла речь, но совсем не потому, что прошло время, уже 13 лет, я просто тебя не слушала. В тот момент я бы много отдала, ради того, чтобы оттянуть этот момент, момент, когда мне надо было ответить на вопрос, вопрос который мучил меня все время «сказать или нет?» А сказать было о чем. И я прекрасно понимала, откуда та суета, которая внесла сумбур в тот день. Это была суета от неуверенности. Но я не торопилась.
Сколько женщин было на моем месте, скольким из них приходилось решать ту же задачу: «сказать или нет?» Многие из них, решив эту проблему самостоятельно, без ведома второй половины, потом долго мучаются, решая уже другую задачу: «а правильно ли они поступили?»
Я тоже стояла на распутье. И причины были самые банальные, бытовые. Предстояло твое распределение, переезд, и связанные с этим событием хлопоты, да и сын был ещё совсем маленький.
С замирающим сердцем, холодными руками от волнения, я смотрела на тебя. То, что я увидела не вдохновило меня. Передо мной стоял молодой лейтенант с маленькой зарплатой, без квартиры. Что ждало нас в ближайшем будущем? Думая об этом, я не заметила, что мы уже вышли за калитку, ты попрощался и готов был уже бежать, стараясь успеть на поезд. Но я окликнула тебя и сказала. Сказала то, о чем может быть не хотела говорить, но все получилось как – то само собой и так естественно. Помня многие детали, я не могу вспомнить твоей реакции, помню только, что не было бурных эмоций, слез счастья, красивых слов. Ты произнес только одну фразу, но она запомнилась мне: «Второго понесла…». Какая –то некрасивая, просторечная фраза. Я ещё удивилась, откуда это в нем.
Он убежал, я осталась. Мысли о том, что делать уже не мучили меня. Я была спокойна и уверена.
Ты уехал раньше, а встречая нас на вокзале, первое, что ты сделал, это погладил мой живот. Это он тебя погладил, моя девочка. Ты ещё не родилась, а папа твой знал, что будет девочка. И имя он тебе выбрал задолго до твоего рождения.
Прошло 13 лет, ты уже повзрослела.
Я все сделала правильно!