Свобода

 
       Честно говоря, я уже не помню, когда это случилось. Какой это был день? Первый звонок или день города? Может быть, чья-то свадьба? Я не помню, хоть убей. Такое бывает. Да и как я могу помнить? Ведь я все равно был на работе. Как обычно, я зашел на кухню в офисе за чашкой хорошего кофе. У нас на кухне стоит аглицкая машина, которая мелет и варит натуральный капуччино. (Может ли быть капуччино ненастоящим? О, советский человек помнит, что кофе бывает даже ячменным, по 2 рубля 20 копеек из-под полы). Окно рядом с аппаратом на всю высоту и ширину кухни, где-то 3 на 3 метра, представляет из себя как бы витрину и некую картину одновременно.
Пока тарахтелка перемалывала десяток ароматных зерен и цедила в мою чашку забытую пенистую бдительность инков, я привычно отрешенно смотрел в окно. В неподвижном пейзаже что-то изменилось. Хм, какой там пейзаж?! - Два хмурых дома, как два негостеприимных бастиона, один над другим, вот и вся картина. И серая, обычно, полоска неба. Но что-то произошло за время моего отсутствия.
Несколько сочных ярких дрожащих и переливающихся пятен. Вот оно! Будто сам Ван Гог мимоходом смачно вмазал их в правом верхнем углу на чужой невзрачной убогой и обычно тусклой картине. Хвала Аллаху! У нас гости! Красота какая!

       Вы когда-нибудь замечали такую странность? Конечно же замечали. - Знакомое вам чуть ли не с детства любимое стихотворение, которое вы перечитывали не раз и знаете, казалось бы, вдоль и поперек, - открывает вам свои новые и новые смыслы, звучания, тайны. От чего это зависит? От опыта, настроения?.. Когда-то "в ранней молодости" со мной такое проделывала картина Леонардо да Винчи, портрет Моны Лизы. На первом этаже элитной в свое время сталинской двухэтажки по тенистой под куполом верхушек высоких чинаров улице Орджоникидзе возле летнего кинотеатра "Звездочка" в зелено-золотистом Душанбе из освещенной комнаты каждый вечер, когда я возвращался, проводив девушку, смотрела на меня Джоконда и испытывала, изучала меня. Я заметил, что она смотрит на меня каждый день как-то по-другому. Ее живая мимика была способна на многое. Я старался не останавливаться у чужого окна. Но она заставляла меня это сделать. Я задерживался на минуту-другую, чтобы полюбоваться, и она смотрела на меня, то умиротворяюще, то то подзадоривающе, то завлекающе, то осуждающе и даже зловеще. Я втянулся в нашу игру с Джокондой, в этот эксперимент, но она вдруг исчезла со стены. Почему, куда? Я не знаю. Ох уж эти придорожные говорящие знаки. Мы едва успеваем привыкнуть к ним.

       А теперь вот... Был солнечный день. Один из тех чудных дней короткого московского бабьего лета, когда солнце гуляет отходную и не жалеет золотых монет. И вот они - яркие дрожащие пятна на фоне еще сочного синего неба. Шарики, пять разноцветных воздушных шариков красовались над жестяной крышей второго бастиона в правом верхнем углу картины радостно и задорно. Так в пустыне после однообразного, повторяющегося и утомительного сна трех времен из ниоткуда ранней весной появляются маки. Пришельцы! Мир дому твоему! Я был рад им. Они же приветствовали меня, танцуя на ветру. Кто же знал, что нам предстояло? Магические магнетические шарики в картине окна и серия психологических тестов в ходе одного эксперимента долгой-долгой зимой.

       Кто их отпустил гулять по белу свету? Школьница с косичками, на краю которых присели белые бабочки по случаю первого звонка? Влюбленная парочка, сидящая с ногами на спинке скамейки на Тверском бульваре, куда доносится музыка из динамиков на Пушкинской площади, где идут представления по случаю Дня города? Что они загадали? Девочка или эта парочка? И загадали ли, провожая взглядом улетащие в небо шары? Отчего человек всегда провожает взглядом полет птицы, бабочки, самолета, снежинки, сухого листа, целофаного пакета, танцующего с ветром? Что в этом взгляде? Не только же кошачий инстинкт охотника?

 Под паутиной проводов высотка в сталинском стиле на Новокузнецкой напоминала монстрообразный парусник, врезавшийся навсегда в берег и забытый ушедшей водой. Судя по теням, которые порой скользили в люках, провизия на корабле еще не закончилась. Но наверху где-то сидел и ждал своей добычи паук. Иногда бастион напоминал заросшего старика-великана, который присел покурить и заснул с папироской в углу рта. На второй день, прежде чем вставить чашку в аппарат, я посмотрел в окно. Они были на месте и приветствовали меня. Видел ли кто-нибудь из моих коллег этих красавцев, не знаю. И на следующий день мои тайные друзья оказались на месте. Но довольно скоро я понял, что шарики попали в беду. Да, они были как бы со мной, но их плен меня уже не радовал. Они день ото дня утрачивали задор и яркость. Это приключение, как говорит нынешняя молодежь, было им уже не по приколу. Плен, что может быть более безнадежным и приводящим в отчаяние? Длинная нить, когда-то бывшая достоинством, дарившая возможность красоваться над толпой, превратилась в цепь, запутавшись в паутине проводов. Погода стремительно ухудшалась. Небо плотно укрыла пена бушующего моря. Куда же вы рветесь, дурашки? Домой? Где ваш дом? В чьи теплые руки? Зачем опять в руки?

 Я показал шарики коллеге, пока она наливала себе кофе. Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего или, может быть, подумала, что я решил за ней таким странным образом вдруг приударить. Астагфирулло! * Ее сдуло из кухни ветром, который бы не помешал пленникам на крыше. Я стал рассказывать о них жене, когда сел ужинать. Она лежала перед телевизором на кухне и в полудреме кивнула: Да. Хорошо.

 Я понял, кто может меня понять, даже если я ничего не буду объяснять, а просто покажу фотографию. Я принес из дома фотоаппарат и с промежутками в несколько дней снял шары. Если бы снял... Сфотографировал. Нет, я не буду показывать эти фотографии другу и рассказывать ему о шарах. Он борется с путами своей жестокой болезни, и он, конечно же, все сразу поймет. Мы - это надутые шары, а запутавшиеся в проводах шары - это мы. Так же, как эти шары, мы страстно желаем избавления. От пут и цепей, уз: порвать, вырваться, освободиться. Каждому есть от чего. Я уже жалел, что мой возраст, мой статус и ситуация не позволяют мне сделать того, что следовало бы. - Залезть на крышу соседнего дома и отвязать их, или взять рогатку или винтовку и избавить шары от плена.

 Я ждал и боялся этого момента. Иногда казалось, что шары вот-вот оторвутся и улетят. Я надеялся, что нить окажется бракованной, перетрется, оборвется. Такие порой в эту зиму были порывы ледяного ветра. Где-то летают рекламные щиты, машины, сносит крышу. Но не у нас, не нам, не здесь, не сейчас. Казалось, что и дом, этот монстр, это корабль тоже рвется улететь вместе с северным ветром. Туда, где солнце, море, горы... Где можно вновь почувствовать себя маленьким и снова счастливым и незаметным. Еще более незаметным. Но шарики теряли силу. Я боялся даже представить себе этот образ - безвольной тряпочки. Мне остро захотелось хлопнуть всеми дверьми сразу, все поменять в собственном порядке вещей и улететь, начать все сначала. Улететь? Куда? В Душанбе, в детство, к солнцу, к маме... Шарики сдулись. Нет больше ярких и сочных пятен, смачных мазков Ван Гога. Пейзаж принял свой первоначальный унылый вид. Я перестал смотреть в окно, наливая кофе. Нет избавления.

 И все же это случилось. Я не знаю, как до меня дошло. Будто иллюзионист стукнул волшебной палочкой по темечку. Это же так просто! Сдувшиеся полоски тряпочками висели на проводах, но это были уже не шары, шаров не было. Они смогли! Хвала Аллаху! Они преодолели нить. Они все же улетели!

* Астагфирулло (араб.) - прости меня, Господи