Придурки

Предупреждение: людям с тонкой душевной организацией, брезгливым и впечатлительным читать не рекомендуется.


Довелось мне как-то бойца в госпиталь сопровождать. Ну, пока суть да дело – направление, прод. аттестат, то, се – пошел перекурить в туалет. Зашел, да так и остолбенел. Не знаю, то ли в сортир попал, то ли в зал спортивный. Кто от пола отжимается, кто, на сливном бачке повиснув, подтягивается. А один вообще на голове стоит. Неужели думаю, корпусом ошибся, вместо терапевтического отделения в психиатрическое попал?!
- Мужики, вы чего? – спрашиваю.
- А, новенький – отозвался стоящий на голове – учись, салага, обход скоро вот мы давление себе и нагоняем.
Только это еще ничего, сам с липовым диагнозом от итоговой проверки в санчасти прятался. Хуже когда под придурков косить начинают.
С первым таким я еще в учебке столкнулся. Бравый такой поначалу был. А как хлебнул полной ложкой тягот и лишений, тут и началось. Сначала энурез симулировал, только не учел того, что на верхней койке спит. Как объяснили ему, что негоже сон товарища внеплановым душем тревожить, резко тактику сменил, ходил и бубнил что-то постоянно. А как понял, что на его странность никто внимания не обращает, на радикальную меру пошел. Заходим мы с приятелем однажды в умывальник, а там это чудо с бычком в зубах. А как нас увидел, бритвенное лезвие с полочки хвать, и давай им махать возле руки. Типа, я вены себе режу, только вот по руке попасть никак не могу. Ну, скрутили мы его, оттащили в канцелярию. И уехал парень, сначала в госпиталь, а потом и домой по комиссии.
Второй - вообще сволочь. Это уже в полку было. Пришло пополнение из учебки и Шура среди них. Пацаны, что с ним вместе к нам попали, сами потом удивлялись. В учебке, говорят, нормальным был. Очень еще любил про свои сексуальные подвиги на гражданке рассказывать. А тут вдруг трястись начал. Правда, однажды это нам на руку сыграло. Послали как-то Шуру за картошкой в столовую, а на обратном пути он на ротного наткнулся. На вопрос командира – что это у тебя в противогазной сумке – Шура сумку уронил, и так затрясся, что майор и сумку ему поднял, и рассыпавшуюся картошку в нее сложил. Иди, мол, Сашенька, жарь, кушай. Только не трясись ради Бога.
Вечером Шуру в санчасть, потом в госпиталь. Только не нашли в этот раз у него отклонений. Вернулся, а служить-то не хочется. И вот однажды…
Пришли после обеда (выбрал же время ублюдок) в технический парк, сидим в курилке, щи с кашей и компот перевариваем. Офицеры подтянулись, разговор какой-то завязался, и вдруг Шура вбегает. Довольный такой, улыбается. Руки протягивает, а в руках мышь живая. Народ растерялся, а Шура мыша в рот и жевать начал. Шура жует, а мышь хвостом виляет.
Вечером приходим на ужин, а там вермишель. Ну, кто знает, что такое вермишель после перловки и сечки, тот меня поймет. И вот смотрю я на эту аппетитную, желтенькую…, и вдруг мышиный хвост вспоминаю.
А Шуру мы больше не видели.
А когда мне уже чуть больше полугода служить оставалось, вот что случилось.
Перевели к нам двух братьев близнецов - Колю и Витю - из соседней части. Ну, перевели и перевели, служите ребята.
Прошло буквально пару недель, и вдруг пропал Витя. На ужине, говорят, вроде был, а на вечерней поверке нету. Побежали искать, все “шхеры” облазили – нету. Доложили дежурному, тот полк поднял. Разбили территорию на участки, ищем.
Мне с тремя бойцами стрельбище досталось, а там у нас башня трехэтажная стояла. Вот подходим мы к башне, а лезть-то страшно. Постояли, покурили - делать нечего – полез я. Поднимаюсь по лесенке, а прежде чем голову в люк просунуть глаза закрываю и представляю, вот сейчас открою глаза, а передо мной босые ноги в кальсонах с завязками покачиваются. Страшно, блин! Взобрался таким манером на самый верхний ярус, открыл глаза, выдохнул облегченно и зачем-то остальных позвал. Поднимайтесь, типа, мужики, нет его здесь!
Два дня так бегали. И полк весь перерыли и лес окрестный. Патрули в город ездили вокзал и проходящие поезда прочесывали. Как в воду канул парень.
А на третий день Витя нашелся. Он в деревне, что в верстах пятнадцати от полка была, под деревом с веревкой на коленях сидел. Сознательные граждане и позвонили в полк.
Привезли его, допросить пытались – молчит. Поместили на ночь в санчасть под охраной, а утром мы с лейтенантом на губу его повезли.
Гарнизонная гаубтвахта у нас при штабе дивизии была, километрах в шестидесяти от полка. Едем, и вдруг Витя помирать начал. Побелел весь, глаза закатывает, хрипит, с лавки на пол валится. Остановились, морду ему снегом растерли, разложили на лавке, кое-как довезли. А парню все хуже и хуже. Стоять не может, пена на губах выступила. Втащили его в приемный, летеха прапору дежурному орет скорую вызывай. А тот посмотрел так флегматично на Витю и говорит:
- А ты, братан, никак анальгину накушался. Помогите-ка ребята мне его раздеть, и спорю – сам весь белым будет, а соски и стопы красными.
Раздели, видим так оно и есть. Прощупал старый губарь Витину форму и нашел две пачки из-под анальгина, одну совсем пустую а другую с двумя таблетками.
С губы Витя в полк не вернулся. Дорожка-то проторенная – госпиталь, комиссия и лети, голубь, домой с диагнозом псих.
Кстати месяца через четыре Коля письмо из дома получил, женился брат.