Желтые ливни

       Примечание. Текст находится в редактировании. Улучшенная, облегченная версия будет опубликована примерно через 10-14 дней. 11.05. 2009. (Текст действительно редактируется, и это неоправданно затянуто. Приношу извинения читателям. На днях упрощу. Автор. 06.08.09.)
      
       Винегрет моего детства. Часть первая.
       В тексте встречается ненормативная лексика.


       ГЛАВА ПЕРВАЯ.


       1

       Валера был старшим. По возрасту и по праву. Нас, дураков, уму-разуму учил.
       Разница в возрасте была небольшой, мизерной. Но в детстве, отрочестве – и небольшое старшинство играет роль. Он был более развитым, а у волков и медвежат то имеет значение. Мы органично дополняли друг друга, как всякая стая, наша компания смотрелась слаженно. И боевито. Мы вместе барражировали по райончику, организовывая вечерний досуг. Искали добычу, что у хулиганистых подростков совпадает. 

       Идем по улице Нефтяников и видим, что в одном из окон – золотистая рыба на длинных лесках висит.
длинные лески натянуты…. А на них – золотистая рыба гроздьями висит. Вялится, сука…. Ждёт своего часа, а мы и есть её час, вернее - мы этого часа ждать не хотим, нам сейчас ужин нужен.
 
       …Отвернули морды, чтоб хозяин не засёк, прошли туда-сюда, Валера ка-ак вспрыгнет на завалинку – ну, чисто Чингачгук! и рванул на себя все эти латунные шпалеры – рыба меж окон и посыпалась! все конструкции! Грохот, стёкла дребезжат.

       А мы бежать, бежать, – что сил отседова! Выйдет хозяин нашпыняет по рогам, летим как реактивные болиды... вдоль улицы, меж домов, обрушивая деревья, – прём! Пока разъярённые жильцы не очухались, башку не снесли!

       * * *

       Наш город – первооткрыватель сибирской нефти. Можно каждую улицу – улицей нефтяников назвать. А ещё лесников, газовиков, речников, авиаторов - смежных. И алкашей. Алкаши широко представлены. Раньше город состоял из балков, сарайчиков, землянок, вагончиков, – бог весть чего. И нравы здесь царили дикие, таёжные, закон джунглей, да и сейчас. Как у пионеров Дикого Запада…. В чём-то и пожестче….
       Здесь мы растём – на бескрайних просторах Западной Сибири, в центре вогульской Югры, с её легендарными богатствами. Тайга здесь простирается на сотни километров, там буровые вышки, нефтяные качалки, и мхи, мхи, мхи,.. длинной проседью песков и зеркалами озёр,.. и больше ничего, - но нам хватает. С избытком. Столько пространств. И небо, бездонное, просто сумасшедшее - с наркотической тягой. Такого огромного неба, в его обворожительной лазури – я нигде не встречал... Синего-пресинего….
Здесь, например, чужую рыбу из окошек брать можно, когда вялится - лишь бы башку не оторвали - а вот живую, из чужих сетей, нельзя. Убьют. Вяленая - это как загнать козла в огород, как в яблоки стырить - а в сетях, издервле, семейный доход, без него не выжить. Такие нравы. Так что мы рискуем лишь соль из ружья в задницу получить. Или оглоблей по шее. Полбеды. А есть хочется. Что стырил - вкуснее. И эти нравы не нами придуманы. Греши – но не попадайся - отроку простительно.

       * * *

       …Вырвал Валера пару здоровенных рыбин – несёмся, как стадо мустангов,... по нашей дикой прерии!
       Валера как кабан - наклонился, слюна течёт. Чисто вепрь. Отбежали метров пятьсот, он остановился, добычу обнюхал, да как чешую рванёт! Клыки наружу лезут. Ну и кишки из наших язей полезли. Повернулся Валера, горько-недоумённо: «Наебали нас, братцы, - тихо-тихо так, - рыбка-то сырая!» А глаза у Валеры печальные…
       Мы, оторопев, стоим вокруг - опять обман!

       Что делать, придётся новые шпалеры искать…. Заинтересованно идём дальше…. Валера рыбины, как теннисные ракетки – чисто Серена Уильямс, победитель Уимблдона. Ничего, отыграемся.

       2

       Вдруг музыка из какого-то окна льётся, прямо на наши израненные души. Звон бокалов там, смех, прочая херня… Бабы хохочут, мужики матерятся. Ранят нас
 беззаботными пьяными голосами. Анекдоты басят. Не-порядок! У нас горе - им ликование. Не годится!
       Валера как нашу мысль прочёл! Взметнулся на завалинку, одну рыбу туда засадил!!! «Жрите, - кричит, - ****и!» - только бокалы со стола посыпались. А потом и вторую, морду в форточку засунул, как витязь, Синяя борода. Они доселе такого дракулу не видели - весь подбородок в крови. "Жрите, ****и!" - гикнул со всей богатырской мощью. Бабы и заревели. Каюк им пришёл. Вот, гадам. Пускай сырую рыбу не подсовывают! Неважно, что квартира другая - они же между собой общаются? пусть на улице порядок наведут. Нефтянички, ёпт. Мы им показали, что и умершая рыба может быть оружием в руках пролетариата. В летучую превратилась. Молодец, Валера. А мы бежать!!! А то по колганам настучат. Народ у нас раздражительный, дикий. За кусок воблы могут умять. Вот и бегаем... кислород, опять же. Да и как нас всякая пьянь догонит? Нехер над чужим горем смеяться. Пусть теперь в своей улице разбираются, свежее вывешивают, сырьё недозрелое не подсовывают... мы такое терпеть не будем.
       Валера впереди бежит как вепрь, прохожие от него шарахаются - а мы сзади голодною стаею. От нас тоже. Теперь на улицу Буровиков. Лавиною.

       * * *

       В-общем, мы добегалис до того, что как нас в армию забрали, у всех взрослые спортивные разряды были. Рыбу уже не тырили. Вот она, закалка!

       3

       Детство гулкое прошло под звон мячей да стук клюшек. Клюшк покупали обычные, иной раз даже в Тюмень за ними летали. Отец диспетчером в аэропорту работал, запросто отправлял, как на автобусе. "Возьмёшь моих орлов до Тюмени?" - спрашивал командира, когда тот за подписным заданием заходил. "Пусть в кабину садятся!" - смеялся тот, по двое умещались в кресле бортрадиста - радисты тогда не уже не летали. Два пилота, да штурман, и мы на кресле радиста. Тихо сидим, час, а там и Плеханово - старый аэропорт. Утяшево, новый, только строили, потом в Рощино переименовали. Кажется так. А от Плеханово - до моей бабки - один километр. Перекантуемся и за клюшками, иногда с утреца. На Мельникайте, там "Спорттовары" были. Наберём целую охапку, кто сколько денег надавал - и обратно. Клюшки в Тюмени на ДОКе делали - чудом казались. Пахнет так, что в обморок от счастья падаешь. И черенок. Случалось - обратно билеты брали - цена тогда копеечная была. У бабки переночуем. Билетов нет - на кукурузнике улетим, Ан-2 тогда часто летали. Поболтает малость, зато клюшки при себе. Каких ни у кого нету. Нет, из фанеры делали, крюк в палки вставляли, шурупами закручивали - но это не то. Привезённая, настоящая. Магазинная. Тогда так казалось.

       Клюшки, с большой любовью, мы усовершенствовали. Делали особый клей, «эмалит», тырили игрушки в магазинах, или по соседям собирали, особой пластмассы, чтоб горела хорошо. Но мы не жгли - жгли в других случаях, тут в ацетоне расплавляли, - в продаже практически не было. Я из аэропорта приносил, там и позднее работал, - мой первый трудовой коллектив, до армии. Но до службы далеко было, приносил через отца, и вот, растворим мы пластмасски - сутки-двое, выждем, и наш чудо-клей готов. Обычно цветастый: зеленоватый или красный. Местами красивый был, просто перламутровый. Типа повидла. Берём эту смесь и наши клюшки смазываем. Но не так - сначала крюки загибали. Раскипятим её, вернее, сунем в кипяток, лапку клюшечную, распарим, и после, гибкую, в батарею суём. Зыконско. Засунем меж радиаторных ребёр, и тихо гнём. Пока веером не станет. Параболой. Как у канадцев. Валера гнёт, а мы над батареей сидим, командуем: "Ещё, чуть ещё, Валера..." - он оттягивает. После подушку вставим, фиксируем. Верёвкой наглухо перемотаем. Остыть. Встаёт как каменная. Вытаскиваем. А тут уж бинт, медицинский. Весь крюк ей перемотаем. Обнесём плотно на раз, бинтом - мажем эмалитом. Обильно. Потом второй слой - ещё мажем. До посинения. Ювелирная работа. Мы синели. И от счастья тоже. Попробуй-ка, такую вонь понюхай. Соседи стрелялись. А у нас канадский инвентарь. Как у Фила Эспозито. Как у Бобби Орра. Не хуже. Вот такой промысел, вонища несусветная стоит, дышать нечем, а мы мажем, мажем…. «эмалитом» смазываем, не налюбуемся…. Пока стальной не станет. А там уж на лёд.
Но остатки пластмассы не выбрасывали. Я ж говорил: хорошо горит... Мстили соседям. За скептицизм. За недоверие к мировому хоккею. Мы эти обломочки - когда хорошее настроение - аккуратно в пакетик складывали, плотно изолентой заматывали - и получалось оружие. «Дымовушка». Да, «дымовушками», дымила по-страшному, не хуже боевой шашки... и вонь, вонь гиблая - не продохнёшь. Кто не пробовал - лучше не начинать. Будто боевой крейсер в подъезде взорвался. С трюмом набитым торфом, или каким ядом.
Итак, пакетик готов, мы его аккуратно поджигали с краешку… и кидали недругам. Чтоб нюх не теряли - хотя, теряли наоборот. Даже не нюх - сознание. Теперь у них крышу сносило. Кинем в подъезд, дым шлейфом валит, клопы продышаться вылазят. Будто вражеский фугас дом насквозь прошил! Не отвертишься - кашляй. Прочищай духовые каналы. Со всех сторон туловища. У нас тут не забалуешь!
Все тогда в «деревяшках» жили…. Пятиэтажки позднее начали. Ими - двухэтажными домами из бруса, все тогда нефтяные города в Сибири застраивали…. И тротуары первые - деревянные. Сосен - умотаться.

       Ну, закинем дымовуху, жильцы, как тараканы от «дихлофоса» - на улицу вылазят. Эвакуация. А кто обещал лёгкую жизнь? Сибир-р-р, мороз-з-з... Обматерят нас помаленечку - дым развеется - и домой. А что делать? Сами маленькие были... Потом, правда, главное - им на глаза не попадаться. На первых порах - башку оторвут. Потом остывают. До следующей «дымовушки». А кто обещал лёгкую жизнь? А защищать отечество хотели? а на чём нам тренироваться? Короче, время от времени изгоняем румынских солдат.

       * * *

       Кстати, так мы с Геной Понтом познакомились….
       Гуляли по микрорайончику, видим: паренёк, тощий, высокий, к туалету направился. Туалеты тогда на улице стояли - по двадцать кабинок - десять с одной, и десять с другой, барак такой белёный, и помойка сбоку приделана. И вот, идёт этот высокий, незнакомый, чуваак какой-то выпендристый, и на нём шапка белая. Охуеть! Так Валера и заметил: «Что это за понт такой? Охуеть!» «Охуеть!» - растерянно повторили мы. Надо что-то делать... шапка белоснежная... так не пойдёт. Что это за хлыщ в наш туалет повадился? И, главное, без спросу,.. как лебедь плывёт. Будто не какать, а как на танцы или свидание...
«Ну-ка, дай-ка дымовушку, - говорит Валера. - Что это за фраер такой? что за ***та?» - так и выразился. А худой в туалет зашёл, даже на нас не глянул, будто его личный. Будто мы статуи какие.
Ну, подали Валере «дымовушку». Самую большую. «Надо же, ***та какая!» - Валера сказал, и близко к туалету подошёл. Брезгливо даже. Мы на него положились. Валера худого не сделает. Валера поджёг снаряд, тот раздымился, Валера прицелился и точно-точно в окошечко над кабинкой закинул. Где тот фраер сидел. Чтоб жизнь мёдом не казалась. Чтоб по нашему району меньше в белой шапочке шустрил.
Ну, метнул точно - да тут и не промахнёшься - когда этот понтяра наше самолюбие задел. Будто мимо статуй прошвырнулся.
Посмотрели мы: дым пошёл. Долго этому фраеру не высидеть. И помочиться не успеет. Он так и велетел. Со спущенными штанами и выпученными глазами. Уже на улице его пронесло. Валера ускорил процесс. Так только лечить запоры.
Вылез он, этот ополченец всё нараспашку: рот открыт, брюки расстегнуты, и до колен спущены, трусы на куски разнесло, куртка наружу, кроличью шапку - бело-ценную - в руке держит…. хоть до этого догадался. Глаза бешено вращаются…. Ничего не понимает, будто марсиан увидел…. ресницами хлопает….

«Да это Гена Понт, Гена Понт», - Бекиш бежит, брат его двоюродный. Бекиша мы знали. Поэтому туалет и не подзорвали. А приезжего так и стали звать - Геной Понтом.

****ь, а это ещё что – за понт?» У них, видать, в Омске, туалеты – сами себе предоставлены! И никто санитарную дезинфекцию там, у них – не делает! И ходят у них, видимо, туда – все кому не лень! Безобразие! Отсталый, видимо, город….

       Да, вот так мы с Понтом и познакомились…. Зато, после той истории – он нас, как родных полюбил. Дело в том, что он, до этого, всю неделю – запором страдал. А, после нашего окуривания, у него, этот тяжёлый недуг – как рукою сняло! Устойчивая ремиссия у парня наступила.
       Валера этого экзотичного парня ещё издали заприметил. Он, почесав свой затылок, обернулся к нам, и говорит: «****ь, а это ещё что – за понт?»
       Я ему говорю: «Это не понт! Это Гена… Он из Омска приехал!»
       Валера ещё раз посмотрел на дверь, куда Гена нырнул, почесал лоб, и говорит: «Надо же, какая ***та!»
       Он обычно вот так – философски, междометиями выражался…. Скупо и мудро…. Он попусту свой словарный запас не разбазаривал; как Иосиф Виссарионович, инфляцию слова – не любил.

       4

       В-общем, подумал, подумал Валера, и приказал нам – туалет по периметру оцепить. Мы оцепили. Видимо, чтоб этот интервент – по подземным ходам от нас не ушёл. Сквозь выгребную яму – чтоб не просочился.
       А сам он, Валера, вынул из кармана спички и ядовитую «дымовушку» – и с краю её запалил…. Разжёг как следует адскую игрушку, да ка-а-ак – на неё дунет! Пламя сразу же сбилось, а вот дымина, дымина вонючая – ка-а-а-к оттуда попрёт!
       Аж нам глаза ест, хоть мы – и на улице, на ветерке стоим!

       Валера, между тем, подошёл поближе к туалету, присмотрелся, прицелился – да ка-а-ак размахнётся! Да ка-а-ак закинет эту «дымовуху» – прямо в узкий проем – точно над кабинкой! Ну, туда, где наш гость из будущего, сидит. Передовицу – о пятилетке за три года – читает.
       А там, в этой избе-читальне, над каждой дверью – узкий проём был, вроде вентиляционного окошечка…. Отдушина, иначе говоря…. Ну, вот мы ему, нашему незнакомцу – отдушину и устроили!

       Как я уже сказал, Валера туда, в эту кабинку, к белой кроличьей шапке из Омска, наш пламенный привет и закинул…. И ещё он крикнул, вдогонку нашему посланию: «Выходи, давай, сука! Не занимай, тварь, общественное место!»
       Ну, это вы ещё по рыбине поняли: при закидывании чего-то Валера обязательно кричал. Как роженица-первоходка. Это, чтоб наше доброе деяние не как хулиганская выходка расценивалась, а как осознанная политическая акция. Как протест угнетённых, но не порабощённых народов.

       Что было дальше – описывать не буду! Да и описать это – очень трудно. По метеоусловиям туалета…. Описять ещё можно, но вот описать – нельзя.
       Задымил наш туалет, как подбитый врагами крейсер. Всеми иллюминаторами задымил. Словно, прямо в него – знаменитый Тунгусский метеорит угодил…. В общем – дымина стоит несусветная, а самого туалета – вообще не видно!
       А мы, радостные, давай сразу хором орать: «Понт, выходи, подлый трус!»
       Это мы поддерживаем Валерину газовую атаку…. В те годы митинговать любили. Хлебом не корми, а дай на митинг сходить!

       * * *
 
       

       5

       А мама у Понта, тётя Лида, на корабле, коком работала. По широким сибирским рекам – на больших буксировочных судах плавала…. Или, как говорят моряки – ходила…. На Ханты-Мансийск и на Тобольск, на Сургут и на Нижневартовск…. Ну и нравы у них, сибирских речников – тоже, сродни нефтяным были. И, тоже – суровости необычайной.

       А жил Понт, вместе с мамою, в двухэтажном общежитии…. Их тогда у нас «бухенвальдами» называли.
       Один раз сидим мы у Понта в общежитии, чай пьём, а тетя Лида – свой «Портвейн» глушит…. Она всегда, между плаваниями – «Портвейн» глушила. Он, кстати, в те годы – национальным напитком в Урае был. Как кумыс у киргизов.
       Ну, вот сидим мы на кухне, трапезою спокойно занимаемся, ну и в картишки играем. И тут, вдруг, в нашу дверь – мужик какой-то ломится! Просто – лезет и всё! Нагло…

       Тётя Лида, поначалу, вежливо – его просто «на три буквы» послала. В смысле – на ***. Сдержанно, так, интеллигентно. Приоткрыла входную дверь и вежливо послала. Она, как на корабле, так и на суше – каждый день это делала!
       А мужик – ничего не понимает: наклонил голову, и прёт! Мычит, как голодный теленок, и всё лезет, и лезет.
       Но, тетя Лида не растерялась: хладнокровно дверь ногою подпёрла, и заблокировала доступ вовнутрь. Не пускает в комнату бугайчика. А он всё равно – мычит и лезет! Голову лобастую в щель просунул, и тычется тёте Лиде – темечком под мышку…. Телёночек, ну ни дать, ни взять!

       Тогда тётя Лида, наша корабельная матрона, дверь слегка приоткрыла, и, аккуратно взяв вражину за волосы, вниз башкою его наклонила. А потом, начала ему снизу, боксерские крюки – прямо по физиономии отрабатывать…. Одной рукою, сверху, так ласково – ему головенку за затылочек придерживает, а другой, снизу, как вентилятором – по мусалу, его энергично хлещет! Мы аж карты на стол побросали, и жрать перестали. Надо ж – такое зрелище необычное! А тётя Лида работает себе и работает – любо-дорого посмотреть! Костя Цзю – от зависти бы ахнул!
       А мы рты открыли: смотрим и думаем: ну, ничего себе, тётя Лида, судовой повар, каким горячим блюдом – гостя-то угощает! Мужик, бедный, от такой поваренной обработки – вообще ориентацию в пространстве потерял….

       Ну, она его вывела, бережно под мышки, – беспомощного и беспамятного – на лестницу, и отступила чуть-чуть назад….. А потом, сделав пару широких шагов – такого могучего пендаля ему отвесила, что бедолага, вниз по лестнице – аж винтом пошёл! В глухом штопоре парень оказался!
       Мы думаем: «Вот это тётя Лида даёт!» Как будто она не поваром, а футбольным вратарём, где-нибудь, в Манчестере или Ливерпуле – уже пятый сезон отыграла! Мужик-то – все ступеньки на лестнице собрал! Грохот – как будто шаровая молния в подъезд залетела! Мы замерли, сидим, – и ни слова, от изумления, проронить не можем! Нам такое кун-фу – и не снилось!
 
       Слышим, через пару минут, – подъездная дверь внизу подъездная хлопнула…. Это он, наш бедный авиатор, на улицу выбрался…. Вышел и не знает – в какую сторону ему надо идти…. И в какой стране, вообще, он находится… Видимо, тетя Лида – всю ориентацию ему нарушила…. Авиакомпас в районе третьего уха, возле гипоталамуса, поломала….

       Вот так поступали наши северные поварихи с незваными врагами! А, может, это у неё вороний инстинкт сработал: те тоже, страсть как не любят, когда к ним в гнездо чужаки лезут!
       Пока потрясённый мужик стоял, возле крыльца, и раздумывал – куда ж ему идти, тётя Лида схватила бутыль из-под «Портвейна», растолкала нас в стороны, и залезла на табурет…. А потом, прицелившись, этой бутылкою из-под «Портвейна», прямо в него – из форточки метнула…. Но, промахнулась…. Целым и невредимым ушёл мужик!

       6

       Летом мы в футбол играли, а зимой – в хоккей…. Ну и дурковали конечно. Как же – без этого?!
       Один раз младший брат Валеры – Санька, забрался по сетке на самую вершину футбольных ворот, что стояли меж нашими домами, на песчаном поле. Весь Урай стоит на болотах и белом аравийском песке…. Мхи и песок – и всё. Третьего – не дано. Правда, последние годы там – и трава расти начала. Её усиленно повсюду засаживают, и город – в настоящий оазис среди болот превратился. А раньше – один песок в городе был! Там даже и стадионы не надо было строить – просто, воткни пару ворот, меж домов, – и играй! Как на пляжном футболе! Можно, конечно, и в болотный поиграть, но мы на болотах не играли. Нам и песка хватало.

       Взгромоздился, значит, Санька, на перекладину и сидит там, как маленькая нахохлившаяся сова. Сидит, балдеет, ротик свой младенческий – в улыбке корчит…. Лет пять ему – тогда было… Я как раз, метрах в двадцати, от ворот стоял, когда мяч ко мне подкатился…. Прижал я его подошвой к песку, и прикинул – расстояние до ворот…. Смогу ли я, думаю, мячом, бедную «птицу» – со штанги снять? Нам тогда лет по двенадцать-тринадцать было, и с мозгами – сплошной дефицит!

       Валера посмотрел на меня с укоризной, оценил расстояние, и говорит: «Не попадёшь!» Я говорю: «Попаду!» После этого катнул мяч вперёд, на метр примерно, прицелился, и, «с подрезкой», ударил. Мяч, оторвался от земли, и, описав высокую кривую дугу, словно виниловая грампластинка, угодил – точно в лоб мальцу….

       Санька, как новогодний куль с подарками полетел вниз…. Свалился, кувыркаясь, со штанги, и покатился кубарем – по наклонной сетке, вниз…. Благо, мы её – под большим углом, натянули: и она, как гамак, «внатяжку» шла….Длинная была, так их раньше в Испании натягивали, под малым углом…. Всё бы ничего, если б мы, для растяжки сетки, толстые деревянные колышки – в самом конце – в землю не вбивали…. Скатился-то он нормально, мягко, но вот только – перед самым приземлением, кувыркнулся в своём последнем сальто, и – в этот самый колышек – башкою угодил! Господи, как мы поначалу перепугались!
       А он, тем временем, отполз на песок возле сетки, и заревел…. То ли от боли, то ли с перепугу! У нас сразу от сердца отлегло – раз ревёт, значит живой! А он всё орёт и орёт, набирая обороты, что-то между Шаляпиным и морским ревуном….

       Валера сразу подсуетился и рациональное решение принял…. Поблизости катался, на чьём-то мопеде, катался ихний средний брат, Толик, с каким-то корешком… Они с упоением носились и хохотали, кружа на своём маленьком ослике… Круги вокруг футбольного поля наворачивали. Вот к ним-то, мы и подсадили – истошно ревущего Саньку…. Третьим номером. У того – и слёзы сразу высохл! Ездит с ними, хихикает от восторга, и улыбка – до ушей! Таким образом, инцидент с футбольным снайперством был улажен.

       7

       Хотя, подобные случаи – у нас были не редкостью.
       Один раз, на хоккейном корте, расположенном в соседнем микрорайоне, мы играли в футбол. В перерыве, между таймами, бегали, развлекаясь с мячом, по полю…. А в это время, мимо корта, наши девчонки – со школы шли. Там, за кортом, вдоль домов, проходила широкая бетонная дорожка, по которой все наши сверстники в школу ходили. И вот, когда мы с мячик развлекались, в эту минуту показалось несколько девчонок из нашей школы, медленно бредущих с портфелями домой. Увидев нас, девчонки стали махать нам руками, корчить рожи, и показывать нам языки.

       Валера сделал вид, что всё это ****ство – его это особо не задевает, а сам, незаметно, выкатил себе мяч – под правую, могучую ногу. А удар, у него, надо сказать, был весьма неслабый…. Он один раз, парню из соседнего двора, мокрым мячом – руку сломал.
       И вот, хорошо примерившись, он своим могучим ударом отправил мяч в самую точку, где, через секунду, должны были находиться – наши хохочущие и кривляющиеся девчонки.

       И вот тут-то произошёл дикий и смешной эпизод. Дело в том, что в школах дети очень разновелики по росту: одни девчонки и мальчишки подолгу остаются малышами, а вот другие – очень быстро вытягиваются, превращаясь в «жерди»…. Была такая «жердь», и у нас, Валька её звали. Так вот – она шла второю с краю, шла молча и сурово, и даже не смотрела – на нас…. А вот первая-то, Надька, ближняя к нам – та, как раз, и изгалялась над нами, показывая рожицы и язык….
       Мяч стремительно, пушечным ядром, с шелестом понёсся – им прямо в головы…. Прицельный расчёт Валеры – оказался очень точным….

       Ловкая Надька, видя приближение погибели, кривлялась до последнего…. А, потом, в последний момент – ловко пригнулась, показывая нам, что ей удалось уйти от возмездия…. Собственно, ей это удалось….
       Просвистевший над её головою мяч с огромной скоростью впился ей – прямо в лоб – идущей справа Вальке! Та молча и думала о чём-то своём.
       И, ничего не подозревавшую верзилу – мгновенно смело с тротуара….
       Портфель полетел в одну сторону, Валька – в другую, ноги, подлетели кверху, а голова…. Голова, к счастью – осталась на месте…. Правильнее сказать – она стартовала, от земли – вместе с хозяйкой….
       Мы – чуть не умерли со смеху…. Вставшая с земли Валька пошатывалась как контуженный жеребенок, начала орать на всю улицу, яростно ругаясь – то на нас, то – на свою хитрожопую подругу….

       8

       А в другой раз, Валера, – столь же могучим ударом – вышиб форточку в доме, стоявшем по соседству с кортом…. Стекло с грохотом рассыпалось, а мяч, срикошетив от оконной рамы, отлетел обратно, к тротуару.
       Главное, в таких случаях – спасти мяч! Мы, бросившись за мячом, изловили его, и, стремглав, убежали…. А разъярённый мужик, хозяин разбитого окна, высунув башку в форточку – что-то долго орал нам вослед! Какие-то матерные междометия и злобные проклятия….

       Не искушая судьбы, мы лихо умчались прочь, и, отбежав на безопасное расстояние, сели отдышаться на одной из глухих задворок. Дело было, кстати, в апреле, и кое-где, в тени, всё ещё лежали синие, сиротливо брошенные зимой, остатки снега.
       Мы сидели на оббитой деревянным коробом ветке теплотрассы, и держали в руках – чудом спасённый мяч…. И с горечью думали, что теперь, на пару недель, дорога на вожделенный корт – нам заказана…. Сидим, кумекаем, что же дальше-то делать? И тут – слово взял Валера.

       - Вы что, думаете, этот мужик на нас обиделся? – Задумчиво посмотрев на нас, сказал Валера. – Как бы не так! Мы просто – неправильно его поняли! Я только теперь врубился, отчего он так истошно – в форточку нам орал! От радости! Да, да – от радости! Сами знаете: весной, рыба – она, подо льдом задыхается! Горит она! Ей, в это время – катастрофически кислороду не хватает! Если в это время, на реке полынью прорубить – она сразу, вся – к проруби кидается! Ей свежий воздух – позарез нужен! Она, бедная, как глотнёт кислороду – так сразу голову, от счастья, теряет! Вот и мужик этот, лежал, почти без сознания на полу, задыхался – от нехватки кислорода…. Умирал бедолага…. А мы, разбив ему стекло, спасли его – от верной погибели! Вот он и кинулся сразу к форточке – свежего кислорода глотнуть! Ну, заодно и нас, своих спасителей своих поблагодарить! Вот он и орал нам вслед, благодарил за спасение! Может – и ценный подарок нам сделать! В знак человеческой благодарности.

       * * *

       Мы с любопытством посмотрели на Валеру. О том, что рыба в водоёмах горит, мы и в самом деле – не раз слышали. А кое-кто из нас, надев «болотники», и сам, по весне, голыми руками её – из проруби на лёд выгребал. Но версия с мужиком, была довольно интересной. На дворе стояла весна. И, кто его знает, может ему, и в самом деле – как щуке или язю – кислорода не хватало?

       Но, за ценным подарком мы всё же решили – не ходить. На всякий случай…. Пусть это доброе дело так, безответным останется! Пусть – «от души» оно будет! И мы, пару деньков – не появлялись на этом корте.
       Мы разумно посчитали: а вдруг он, этот мужик, от радости нас вообще придушит?
 
       9

       Валера выдумывал массу оригинальных решений. Это именно он придумал катать младшего брата Сашку на санках, запрягая в салазки крепкую лайку по кличке Север. Пока, она, однажды, увидев кошку соседскую кошку, – не погналась, остервенело, за той…. И – чуть не угрохала безвинного мальца, привязанного к санкам, на бешенной скорости влетев в подъезд. Впрочем, об этом, уже существует отдельный рассказ.

       Зимой мы ходили на хоккейные корт и с упоением резались там в хоккей. Иногда также ездили в аэропорт, где тоже был отстроен великолепный корт, с мощным вечерним освещением.
       Вскоре, неподалеку от нашей школы, воздвигли монументальный Дом культуры «Нефтяник», а по соседству с ним – отстроили новый роскошный корт. Мы быстро освоили его, считая данное сооружение – своею вотчиной. Так, кстати, всегда бывает в небольших городках: кто поблизости живёт – тот и хозяин. Или – кто первым захватит. Как на необитаемых островах. Мы его захватили первыми, как английские завоеватели, поэтому мы и считались хозяевами. А вот в аэропорту главенствовали «староурайские». Так было принято, и никто эти таёжные законы не оспаривал.

       Вскоре, над «нашим» кортом – уполномочили шефствовать какую-то солидную организацию…. А непосредственное, личное кураторство, над кортом возглавил некий Коля Борода. Видимо, спортивный босс данной конторы. Коля был энтузиастом своего дела, и он быстро установил на корте новые хоккейные ворота, затем и большие, деревянные, в торце катка – для въезда поливальной машины. Весь корт обнесли высокою сеткою, и стали его регулярно заливать. Но, вместе с установкой ворот – Коля начал устанавливать и свои новые порядки. Типа – отныне тут владения частные, и сюда не ходи! Снег в башка попадёт.

       Мы аж охуели от такого бесцеремонного рейдерства! Подумать только – какой-то мудак – пытается у нас целый корт отнять! Да это ж наше родовое имение! Да вовек – такому не бывать! Мы – бывалые, мы местные ханты, а тут, пришёл какой-то приезжий мудозвон – и будет свои порядки устанавливать?!
       «Ни-ху-я! – дружно подумали мы. – Ни ***, дорогой ты наш Коленька, – ни *** у тебя не получится!» Мы не собирались отдавать агрессору – ни пяди родной земли! Вернее – ни аршина родного льда….

       10

       Тем не менее, вскоре корт засверкал новенькими лощёными дощечками, и воротца, что вдоль бортиков, уже не скрипели, болтаясь новых петлях…. Словом, жизнь у нашей хоккейной площадки налаживалась.
       Но – не у нас. Третируемые организаторами всех этих реконструкций, мы почувствовали себя – сильно поражёнными в правах…. Все эти положительные новации, приносили нам массу минусов. И самым главным было то – что нас частенько стали изгонять с ледяной площадки, лишая возможности в любое время посещать, нашу любимую вотчину…. Назревала война….
       Поначалу мы вступали с Бородой в ожесточенную перепалку, а потом, убегая от разъяренного монстра – попросту стали материть его….

       Впоследствии, исчерпав лимит терпения – мы перешли к делу. Тем более, что враг, однажды напав на нас во время игры, когда мы, увлекшись – не заметили его приближения, ограбил нас – конфисковав шайбу и отобрав у кого-то клюшку.
       А это уже было – настоящее святотатство. Шайбы ценились на вес золота, и, когда они улетали в сугроб, мы перепахивали целые кубометры и килотонны снега, чтоб только найти потерянный снаряд. А весной, в марте, мы предпринимали целые экспедиции, обшаривая тающие сугробы в поисках своих и чужих шайб. Шайбы у нас ценились как статуэтки идолов – у языческих племён.
       Этим актом вандализма – Борода, окончательно переполнил чашу нашего терпения. И, подписал себе приговор….

       Возглавив штаб народных мстителей, Валера организовал шумную громкую акцию протеста. Точнее правильнее сказать – возмездия. Собственно – сама акция была бесшумной, а вот резонанс – довольно громким.
       Глухою зимнею ночью, скрипя по снегу, мы тайно пробрались на корт. С собою мы захватили баночки с красной краской и несколько кистей. Забравшись на каток, мы в течении получаса – полностью преобразили его внешний вид.
       На штангах ворот, на всех бортах, были нанесены – ярко-красною краской – кричащие народным негодованием, надписи: «Борода – убийца талантов!», «Борода, суконка – верни шайбу!»….
       Вскоре – весь корт был исписан вдоль и поперек. Несмотря на то, что на улице царила морозная северная ночь – мы потрудились на славу. Возвращались мы в своё логово, усталые и довольные, как художники – после звёздного вернисажа.

       * * *

       Наутро город ахнул. Обновлённый корт, сверкая кровавыми надписями, смотрелся как фрагмент стены Брестской крепости, с росписями умирающих, но не сдающихся бойцов.
       Сплетни начали расползаться с ужасающей быстротой. Хоккейные корты, в то время – значили ничуть не меньше, чем центральные площади города. Если не больше. Ведь, в то время, нашу хоккейную державу боялись как огня, и ей не было равных на ледовых площадках мира. Имена Харламова и Рагулина, Мальцева и Третьяка, тоже – знали все….

       Огромные ворота корта, прямо напротив магистральной дороги, венчал огромный карикатурный портрет Коли-Бороды…. На огромных свежеструганных воротах, как на большом рекламном щите перед зрителями представал монументальный Борода, сильно напоминающий сочных оперных персонажей, типа буйнопомешанного Ивана Грозного или свихнувшегося короля Лир. Пасквильная свирепая рожа с всколоченными волосами и вьющейся на ветру бородой – главным символом нашего героя – впечатляла многочисленных прохожих….. Главным отличие Бороды, от его исторических предшественников, была мохнатая шапка-ушанка, с развевающимися на ветру темёмочками…. В общем – натуральный злодей, вознамерившийся, вместе со своими опричниками, усмирить нашу непокорную орду и отнять у нас корт – наше маленькое и независимое ханство.

       * * *

       Проведённая нами акция произвела широкий резонанс в городе. Это как-никак – был центральный корт нашего городка. Огромная, огненно-красная морда Коли-Бороды была очень хорошо видна и с проезжающих мимо корта автомобилей…. Словом, помимо множества пешеходов, нашим искусством любовались водители и пассажиры легковушек, а также вахтовых «Уралов» и автобусов, едущих на Промбазу.
       Потом, наконец, наши художества закрасили….

       К нам пришла мировая известность, а вместе с ней, и желание Коли Бороды найти какое-то разумное, компромиссное решение с нашей художественно-экстремистской группировкой. Вскоре мы преспокойно раскатывались по корту, выполняя Колины ограничения на использование колхозного льда. Зато и Коля перестал хвататься за сердце, ожидая, что он вновь станет героем какого-нибудь импрессионистского вернисажа.
       То есть: и рисующие волки были сыты, и административные овцы целы. Ляпота!


       ГЛАВА ВТОРАЯ.

       1

       Рано или поздно – над Ураем просыпалась сибирская весна….. Сырое тягучее похрустывание луж – одурманивало наши юные сердца… Мы бродили, как подранки, до двух, до трёх, до четырёх утра, от какого-то непостижимого, щемящего беспокойства.
       И мартовские звёзды, безмолвно взирающие на тебя со своих безмолвных высей, давали повод думать, что твоя здешняя жизнь – это своего рода командировка, а там, в белом паутиновом сонмище звёзд – тебе предстоит пережить ещё целый миллион вот таких вахт.
       А раз так, то и не стоит печалиться, не стоит отсчитывать каждую минуту – здешней, короткой и неуловимой жизни; надо дышать, дышать и дышать – этим пьянящим сырым воздухом….. Надо бродить, бродить и бродить – в насквозь промокших ботинках – и смотреть, смотреть, смотреть – на зашторенные окна с жёлтыми шторами. И угадывать там, за их падающим, на умирающие сугробы светом – мелькающий силуэт любимой фигурки…. А, угадав, дорисовывать глаза и улыбку, сокрытого шторами, любимого лица….

       Это была эпоха торжествующего фетишизма и сектантских, не признающих никакой логики страстей…. Проводы до дому становились гарантом вечной, перешагивающей через границы столетий, любви…. И дикой, необузданной идеализации – предмета своего вожделения….
       Мы плавали по горько-сладким водам отроческого мазохизма, и крикни нам, небесный возница, со своих неоглядных высот: «Бросайся, бросайся в воду, – может там, в других мирах – она будет твоей!» – то мы бы бросились, бросились бы – не задумываясь! Ибо ценность этой, текущей жизни, была почти ничтожна, и, если что-то и придавало ей особый вес и ценность – так только наличие его – это сказочного силуэта, угадываемого за жёлтой шторкой….

       2

       …Как-то пошли мы за березовым соком, к «Орбите». «Орбита» – это телевизионная станция такая, кто не знает. Их, по всей Сибири в те годы, понатыкали. Вот и нас в городе – такая станция появилась. Чтоб всесоюзное телевидение принимать.
       Так вот: пошли мы в лес, туда, к «Орбите»…. Берёзового соку в банки понабрали, напились до отвала…. Напекли картошки на костре, и, хлебнув таёжной романтики, двинулись обратно. А вокруг – бескрайние болотные топи, весенние заводи; воды кругом – не пройти, не объехать.

       Ну, а с нами Олег шёл, Толика одноклассник, он потом комсомольцем стал. А комсомольцы, сами знаете, они страсть как любят – на чужом горбу проехать. Ну, и Олег, как и подобает всякому комсомольцу, тоже – сам через топь перейти не мог. Сапоги он, видите ли – дома забыл. В кедах – в лес потащился.
       А Толян, средний брат Валеры – на себе его, через болота – таскал. Он, Толян, как и все мы – в болотные сапоги был упакован.

       Ну и этот осёл, Олег, взгромоздился на спину на спину нашему Толику, и начали они – сто двадцать четвёртую, по счёту – трясину преодолевать.
       Перекрестились, и тронулись. Толян, он же Понька, бредёт по глубокой топи в сапогах-болотниках, а Олег, у него на хребту сидит. Прям как в сказке «О попе и его работнике Балде».

       Но и тут случилось то, что и должно было рано или поздно случиться…. Толян споткнулся! Ладно бы он один, сам по себе шёл. Может быть тогда, споткнувшись, он бы и на ногах сумел устоять, А тут, на нём, верхом, этот комсомолец ехал. И, хоть статусу Олег комсомольцем был, а вот весил он – как перекормленный член Политбюро.
 
       Ну и грохнулись они, размаху – прямо в мутную болотную жижу. А Толян – он парень крепкий был, и он успел, падая, руки перед собою выставить. И бухнулся, вперёд грудью, шумно, гулко – словно океанский лайнер, со стапелей…. С визгами, брызгами, и матом.
       Шампанское, правда, мы об него – в тот момент – не били, хотя у моряков это заведено. На счастливое и долгое плавание.

       Толяну, конечно повезло, что это место неглубоким оказалось, и он целиком – под воду не ушел. Да, мелко тут было, и субмарины из него не получилось. Ушёл он под воду вместе с наездником, однако – обо что-то там, под водой, опёрся…. Толи на корягу, толи на кочку. И сумел он голову, из воды, наружу высунуть.
       Зрелище, скажу я вам страшное: зрачки у него, от испуга, из орбит вылезли, воздух ртом хватает, пузыри из губ – по воде идут….
       А морда у него – сразу плоскою стала, как будто какой-то волшебник, его, – из налима в камбалу превратил!

       * * *

       Мы тоже, сзади, по болотной хляби – осторожно брели, но, как такое дело увидели – сразу ржать начали…. У нас компания идиотская была: как мы чего увидим – так сразу ржать начинаем! И вот тут – как только эта парочка в жижу болотную плюхнулась – мы сразу ржать начали…. Они бляха-муха тонут, а мы со смеху помираем…. Хохочем, заливаемся….
       Как будто перед нами – два человека-амфибии снашаются…. Или – две рептилии….

       3

       Но самое-то смешное – даже не в этом было. Самое смешное было в том, что когда Толян всеми своими нечеловеческими усилиями – на плаву пытался удержаться, Олег, лежа сверху на нём, и крепко обнявши его за шею, к нам повернулся и тоже… ржать начал! Что тут началось!!! Это ж – просто охуеть можно!
       Мы все, разом, со смеху – все в болоте тонуть начали! И обоссались – кто где стоял! Или – тонул….

       Нет, вы представляете, Толян тонет, у него уже вся ватерлиния под водой, только башка перепуганная снаружи, а этот осел лежит на нём верхом, и, вместе с нами, хохочет-заливается! Аж – со смеху от счастья, идиот – помирает!
       И ведь над кем смеётся, сволочь – над спасителем своим….. Ладно мы, люди автономные: под нами «Титаник» не тонет! А он-то сволочь, толстожопая, книзу свой сухогруз тянет!

       Ну, тут наш Толян – такого ****ства не выдержал – и руки отпустил…. И вся эта гомосексуальная Атлантида – сразу под воду ушла. Вместе с пассажирами…. Как говорится – прощай, Гульсары! Только пузыри по поверхности заструились.
       Сняли мы шапки, перекрестились, и минуту молчания устроили.
       А они, бляха-муха, выныривают, весь обряд морского прощания – нам деноминировали!

       * * *

       Выбрались они кое-как из воды, выползли на мох, и сразу разделись до трусов….. И давай сушить бельишко-то своё. Нам, правда – тоже пришлось к ним присоединиться. Ибо мы тоже обмочились изрядно. Вот только источник орошения, у нас – совсем другой был….. Источники разные, а последствия одни…. И, пока наше бельё сохло, мы всё, в себя, – никак придти не могли…. Ржали и ржали! И вспоминая как один – с выпученными глазами тонул, а другой – у него на спине – вместе с нами, над глупым дурнем, потешался!

       4

       Отец Валеркин, дядя Коля – важным экспедитором в ОРСе работал. Причём не рядовым, а каким-то особым, незаурядным. И нрав у него, тоже – незаурядный был.
       Один раз собрались они в Башкирию, на родину, в отпуск ехать. А дядя Коля, он – выпимши был. Ну и решил он, перед дорожкой, ещё сто грамм накатить, чтоб веселеё ему ехалось. А семейные, домочадцы, отговаривать его начали: ну, ты что, Николай, опомнись – ты ж и так изрядно пьян! Тебя ж в самолёт, на посадку, не пустят!

       И тогда дядя Коля показал им самолёт. Он вынул из кастрюли курицу, что в дальнюю дорогу отваривали, и ничтоже сумнящееся – вышвырнул её, в форточку. Да-да – схватил бедную птицу за ляжку, крутанул её в воздухе, как чемпион-молотобоец, и ушла курочка Ряба в свой последний полёт…. Без компаса и навигационной карты….
       Ну, народ тут сразу понял, что дядя Коля не шутит…. И шутить – не собирается! Сразу же вынули из какого-то закутка пузырь, и двумястами граммов – метателя куриц – нейтрализовали….. А успешно катапультировавшуюся курицу, отыскали меж редких кустиков, и доставили обратно, в её горячий бассейн. Она даже остыть не успела, и, воспаления легких – ей удалось избежать.

       * * *

       Другой раз Понт, этот паршивец, сблатовал меня – червонец нарисовать!
       «Нарисуй, – говорит, – да нарисуй! Ну, прошу, нарисуй червонец, я ж знаю – у тебя получится!»
       Я нарисовал. Два дня пыхтел, но все же – нарисовал.
       Ну, а Понт – как увидел нарисованную купюру – в неописуемый восторг пришёл!
       «Ох, ты, – говорит, – как здорово! Пошли, - говорит, - дяде Коле покажем!»

       Решил он, на дядь Коле, как на старом работнике советской торговли – эту ассигнацию проверить. Пришли к дядь Коле, а тот сидит на кухне, брагу пьёт.
       «Здорово, - говорит, - молодёжь, с чем пожаловали?»
       А Понт говорит ему: «Дядь Коль, хошь фокус покажу?» - и вытаскивает ему, из-за спины, рисованный червонец.
       Дядь Коля отставил кружку с брагою в сторону, и аккуратно взял у Понта червонец. Поднёс его к глазам и внимательно разглядывает. Никакого подвоха – он не заметил.
       И тогда начал он – его ногтём отковыривать…. Сидит, ковыряет и сквозь зубы бормочет: «Это ж какой дурак – червонец-то на ватман наклеил?»

       А наутро мы с Понтом гулять пошли…. Так он, с этим червонцем, в сберкассу попёрся. Я не стал заходить, побоялся, а Понт зашёл. Потом вышел на крыльцо и сразу за угол нырнул, мне рукою машет, давай, мол, за мной! Я – за ним. Оказалось – он просто так зашёл, перед бабами сберкассовскими понтануться. Дескать, знай наших, как мы валюту штамповать умеем.
       Бабы поначалу опешили: в те годы никаких ксероксов и принтеров – ещё в помине не было! А потом – уже больше не на червонец, а на Понта – смотреть стали. Видимо, чтоб внешность его запомнить. Ну, а он, как этот интерес к себе нездоровый почуял, так сразу – на улицу смылся. От греха подальше….

       Иду я за ним и думаю: «****ь, хорошо что я додумался – на ватмане червонец нарисовать! Нарисуй я его на нормальной бумаге – давно бы нас, из-за этого дурня – в каталажку загребли!»
       А Понт – он на то и был Понт, что пока не «понтанётся» перед всеми – ни за что не успокоится. Не зря ему Валера такую кликуху придумал. Как в воду смотрел!

       5

       А что касается дяди Коли – то мы его больше, рисованными червонцами – не разыгрывали. Зато он нам – один весёлый розыгрыш подарил. Правда, он, этот розыгрыш, – половине нашего класса – боком вышел!

       Так вот, как я уже сказал – дядя Коля далеко не последнею фигурою в ОРСе был. Самые важные снабженческие экспедиции ему поручались…. О многом тут можно рассказать, но начнём, пожалуй, с перца.
       Привез как-то дядя Коля из далёкой Ферганы уйму разных сладостей, пряностей, и горькостей. Не для себя, разумеется, привёз – а для родного ОРСа. А ОРС, весь наш город продуктами снабжал. Кстати, кто не знает – «Отдел рабочего снабжения» – расшифровывается. Ну вот, дядя Коля там работал. Продукты для горожан – вагонами завозил. Ну, и дядь Коле, конечно, тоже чуть-чуть оставалось.

       И вот Валера взял – из того, что оставалось – да и в школу, на занятия, приволок. Это были – тонкие, маленькие стручки красного перца. Для нас это – неслыханная диковинка была! Мы, эту гадость – тогда ещё в глаза не видели.

       Ну и дал нам Валера, её попробовать! Для ознакомления дал, по разу прикусить. Мы прикусили и враз – охуели…. Минут сорок в себя придти не могли, словно нам, прямо в пасть – кто-то добрый – раскалённого свинца плеснул!
       А уже на ближайшей перемене, мы большую пользу из этого продукта извлекли.

       Как только все наши одноклассники вышли в коридор, чтобы там на перерыве, побегать и попрыгать, мы взяли этот перец, и всему классу, старательно, – шариковые авторучки натерли. С заднего конца. С того самого, который наши школьники зубами любят прикусывать и мусолить. И, в глубокой задумчивости – во рту держать. То есть, пока наши ребятишки-одноклассники, на переменке – друг с другом судачили, да баловались, мы, неустанно – серьёзною работой занимались…. Жгучим красным перцем – авторучки всему классу натирали! Пока они суставы в коридоре разминали, мы им упражнение – для разминки и разогрева носоглоток придумали.

       И, наш честный труд не пропал даром. А что потом, на уроке началось – вы даже не представляете!
       Первой, буквально через пять минут, – из класса вылетела Самусиха…. Та самая, Валька, которой Валера, возле корта - по башке мячом попал, и которую он, как бывалый охотник – своим футбольным выстрелом – словно лосиху, наземь свалил! Так вот, эта Валька – открыла настежь пасть свою бездонную, и обеими руками, что есть сил, махала: воздух, для охлаждения, туда нагоняла! Воздушное охлаждение, одним словом…. Как на мотоцикле. Или на вертолёте, это на вертолёт больше похоже было.

       Помахала она руками, помахала, да из класса выбежала. В умывальник Валька понеслась – рот, от разжигающего природного кипятка – прополаскивать…. Ну, а дальше – больше! Вслед за Валькою, в коридор, из класса – и все остальные потянулись….
       Кто-то, как и первая жертва, за свой огнедышащий рот держится, кто-то и в ухе ручкою поковырялся, и сейчас он бедное ухо трёт, словно ему туда, прямо от доменной печи, ковш с раскалённым чугуном опрокинули…. А кто-то и в уголки глаз, себе, авторучкою машинально залез….

       А у нас урок географии у нас шёл. И вот, случилось массовое бегство – из этого географического рая. …. Под угрозою срыва урок оказался! Мы тут не на шутку переполошились, испугались…. Ну, думаем, ****ец нам пришёл! Шуточка-то – оё-ёй-ёй! – у нас получилась. Мы, на всякий случай – тоже рты пошире распахнули, и давай, тоже – изо всех сил, руками махать! Замаскировались – под общую массу страдающих. Сами ж знаете – с волками жить по-волчьи выть! Все машут, и мы – в унисон этой вакханалии – тоже машем!….. Не стали отделяться от масс…. Вместе с народом – на этот проклятый азиатский красноперечный эшафот – взошли.

       6

       У нашей географички, Дильбар Абдулхаковны, постепенно глаза на лоб вылезли! Она, бедная, минут десять в шоке была…. Уже за сердце начала хвататься! И было от чего: бедные ученики, один за другим, словно обдриставшись – пулею из класса выскакивают! И не как-то потихоньку, а шумно – руками размахивая и горестно повизгивая! Слыхано ли дело! И бегут, один за другим, из класса, словно приступ какой-то падучей – с ними приключился!

       И причину-то, причину – никто разгадать не может! Сидит человек, сидит, кончиком авторучки – лениво в носу почесал, а оттуда – ни с того, ни сего такое жжение начинается – что хоть волком вой! У одного ноздри от этого напалма сгорают, у другого рот – как свинцом залит. Ну а третьему – словно серной кислоты в ухо плеснули.

       Самое прикольное было в том, что такой перец в Сибири не растёт, а при совковом дефиците – многие его, даже в глаза – никогда не видели!
       Это сейчас подобная «легионелла» – хоть бы хны расшифровывается, а тогда – это что-то наподобие загадочного жгучего вируса – воспринято было…. Новая разновидность носоглоточной сибирской язвы, только в летучем, вирусном её варианте…. И скорость эпидемии – просто космическая…. Инкубационный период болезни – одна минута…..

       Был правда, схожий случай, когда наши верзилы-акселераты, хулиганствующие авторитеты – нюхательного табака обнюхались. Тоже скандал был неимоверный, и тоже – чуть урок не сорвали. Но, табак не перец, и там – малость повеселее было….
       Во-первых, они эти пачки, с табаком – сами распечатали, а во-вторых – тогда никто не плакал…. И за ошпаренный рот с визгами и воплями – не хватался.
       Там, наоборот, они, инфицированные массовым недугом – даже с улыбками из класса выходили…. Когда их, с треском – вон с урока выставили. Они, обнявшись из класса выходили, как на большевики казнь, и даже «Интернационал» пытались петь. «Вставай, проклятьем заклеймённый….»
       Правда – петь они толком не могли, потому как непрестанно чихали… Но, всё же – пытались…. А вообще, это – ****ец какой-то был: «А-ап-ап- чхи…. А-а-а-ап-п-п-п-ч-ч-чхи! Вставай…. А-а-ап-ч-чхи!!!.. проклятьем …. А-а-ап-ч-чхи.. заклейменный….. А-а-а-ап-чхи!»
       И так – несколько человек одновременно. И, при этом – через каждый чих – поют! Об угнетённых и обездоленных…. Вот и обездолили их, в смысле знаний: с урока с позором выгнали! Нас-то, с перцем, судьбинушка пощадила, постонали все поохали, да и дело это – понемногу улеглось!
       
       7

       Валера вообще, на всякие фортели – знатный придумщик был. Он всем, поголовно, разные клички придумывал. Если б ему, чуть пораньше – веков, эдак, на пять родиться, он бы половину планет и других тел Солнечной Системы – оригинальными именами наградил. Или, будь он средневековым биологом – он бы все растения, от баобабов до лопухов – заковыристыми латинскими названиями наименовал. Но, так как латынь ему недоступна была, да и на рынок наименований, и он, безусловно, со своим рождением – здорово опоздал, то он, это дело, на своих приятелях и одноклассниках компенсировал.
       С его легкой руки, весь наш класс – быстро в зверинец превратился. Тут были и Мамонт, и Слон Ахмед, мартышка Джуди и горный козел. Последнего, правда, он иногда, в знак уважения – он Архаром называл. Зато сестру Слона Ахмеда, которая вообще к нашему классу никакого отношения не имела, он быстро, и без всяких проволочек Слонихой Гюльнарой – в своей топонимике обозначил…. А уж остальные клички – у меня даже язык не поворачивается назвать…. Лучше уж – в слонах или мамонтах числится…..

       Кстати, когда нам на переменках скушно было – мы натуральную охоту за Мамонтом организовывали…. Гоняли его всем своим первобытным племенем по школьной рекреации, а он, высоко задирая свои доисторические ноги, с завыванием и проклятиями убегал от нас…. Особым шиком среди нас считалось догнать эту суку и садануть его – что есть сил, с размаху! – снятым предварительно с ноги ботинком…. Пыльный след от подошвы оставался на чёрном костюме Мамонта и, когда после удачной охоты, Мамонт приходил в класс – вся его спина была испещрена многочисленными следами…. Они, в разных направлениях, ползли через его израненную спину…. Создавалось впечатление, что по нему, буквально накануне – целое стадо диких бизонов пробежало…. Одетых, по чье-то прихоти, в человеческие ботинки и сандалии….
       Впрочем, охота активно велась и на других животных…. Никто представителей фауны не мог чувствовать себя в полной безопасности, находясь в нашей дикой саванне.

       * * *

       Отголоски этого эпохального противостояния первобытных людей с дикими животными, ежедневно приносили новые фрагменты, пополняющие живописную копилку наших впечатлений. Один раз, на физике, я скрытно, прополз между боковинками парт и стенкой, едва-едва протискиваясь, в узком, тесном и тёмном проходе…. Я честно полз на четвереньках через весь всю аудиторию: от самой «камчатки», где мы с Валерой сидели - до первой парты.
       Я полз к Архару. Это было сродни с настоящей, многотрудной военной акцией…. Весь проход был заставлен папками и портфелями, и мне, кряхтя и чертыхаясь, приходилось перебираться через них, вызывая тихое ворчание и упрёки шёпотом – от их законопослушных владельцев.
       Наш физик, читающий урок, ничего даже не заметил. Он рисовал на доске формулы, и все его слушали, а я – всё полз и полз…. Как оскорбленная гюрза, на яйца которой наступил гуляющий по барханам горный козёл…. Да, именно он, в конечном итоге – оказался объектом нашего возмездия, хотя, изначально, цель была немножко иной…

       8
.
       Изначально мы с Валерой сидели на физике и изобретали новое секретное оружие. Физика, как, впрочем, и история, вкупе с географией – нас совершенно не интересовали…. Нас интересовало настоящее мужское дело…. В тот момент мы были одержимы идеями совершенствования своих боевых арсеналов.
       Вскоре наше упорство и изобретательский стоицизм были вознаграждены…. Горе-оружие было придумано!

       Взяв английскую булавку, мы, вставили её закруглённый конец, в стержень шариковой ручки, а саму иглу – выпустили наружу, через отверстие в задней части корпуса ручки. И получился у нас вот такой колющий карандаш: с одной стороны стержень, для писанины, а с другой, задней – острая игла угрожающе сверкает. Которою, врага, как пикою – кольнуть можно! И вот теперь – мы с волнением держали в руках первый, сигнальный экземпляр нашего оружия….
 
       Так как яда кураре, на тот момент, у нас с Валерой, не было, то мы решили испытать это оружие – так, в облегчённом, неядовитом варианте. Но испытать его нужно было – в реальных, близких к боевым, условиях.
       Зажав в руке опытный образец, я пополз на передовую…. К тихим заводям первых рядов, где и пасся в этот момент – мирный горный козёл.

       Можно было, конечно, где-то и тут, поблизости, кого-нибудь в резиновую задницу кольнуть, но это было б, слишком банально…. Нам нужен был живой, природный образец, а не какой-нибудь образцовый муляж….
       Кроме того, наш классный руководитель, «химичка», и, по совместительству – жена городского военкома, любила повторять нам, дурням, свой любимый лозунг: «Не ищи проторённых путей!»
       В обычной, мирно жизни, мы чаще всего игнорировали призывы своей наставницы, но так как в данном случае, так как речь шла о боевой операции, то мы решили прислушаться к словам супруги военкома. И памятуя слова полководца Суворова: «Тяжело в учении…» – я пополз…..
       Дело проходило непосредственно на уроке, поэтому упоминание полководца об учениях, как нельзя лучше подходило к текущему моменту…. И – к реальным боевым условиям.

       Теперь вы знаете цель моей тайной командировки на передовую…. По решению нашего Генштаба, полигоном для испытания нового сверхсекретного оружия, должна была стать мускулистая, задница горного козла….. Если уж наша игла его натруженное седло одолеет, то тогда – нам не страшен никто из остальных представителей местного животного истеблишмента. Кстати, надо отметить, что тигров, львов, леопардов – в нашем реестре не числилось…. В-основном это были мирные животные….
       И сегодня наш выбор пал на закалённые азиатским солнцем, покрытые густою шерстью, тугие ягодицы архара….. Тем более, к тому же Мамонту, с его мягкими складками под попой, по условиям дислокации на уроке – подобраться было невозможно….

       9

       …Я упрямо полз вперед, ударяясь плечами о столы и стенку, роняя чужие портфели, стоящие на моём пути… Они преграждали мне путь к цели, словно противотанковые ежи и бетонные надолбы…. Наконец, я добрался до пункта назначения…. Осталось собрать волю в кулак и выполнить порученное мне боевом задание.

       Я поднял глаза и увидел прямо перед собой заветную вражескую задницу…. Она, как днище немецкого линкора, висела прямо надо мной…. Я, взял себя в руки, отвёл в сторону свой гарпун и безмолвно скомандовал сам себе «Пли!»
 
       Гигантский Моби Дик вдрогнул…..Моя торпеда вошла ему, в самое днище…. Чуть ниже ватерлинии. Надо было немедленно покидать гавань, пока меня не обнаружили, и не опустили заградительные сетки….
       Выдернув свой гарпун, сшибая портфели – я стремительно попёр назад…. Буквально спустя секунду, я услышал сзади мощный хлопок! Тут же прозвучал и второй…. А потом такой гул пошёл, – как будто там, у врага в трюме, боезапасы начали рваться!
       Оказывается, это наш архар, взвыв от боли – не глядя, с размаху, сидящему сзади Серёге Дунаеву, что есть мочи – по уху зарядил! Ну, а тот – как порядочный человек и офицер, ответил ему тем же….. Где ж это видано, что б представители фауны – на людей бросались! Тем более травоядные!

       В общем Дунаев, недолго думая, шибанул агрессора – по его ветвистым рогам…. Ну, и пошла у них заваруха! Шум, гам, всё вокруг детонирует….. Ну а я, как и подобает опытному подводнику, пру своим курсом, к родному порту….. И не обращаю никакого внимания на ихнюю катавасию. Мало ли чего они там не поделили!

       Мне на родную плавбазу надо добираться. Иду полным ходом, аж буруны за спиной; скорость – двадцать восемь узлов, не меньше! А все эти мещане, сверху, на меня шипят: «Достал ты, гад, чего тут лазишь? Не сидится тебе на месте!»
       Физик, знамо дело, урок притормозил…. Два дурня посреди занятия – решили отношения выяснять! И давай он замечание Архару с Дунаевым делать: дескать, что ж вы сволочи – на уроке, драться задумали?! И мы его, разумеется, дружно поддержали!
       Нам же пришлось – немедленно и «дезу» распускать…. Так мол и так: они бабу не поделили! Козочку какую-нибудь…. И нереализованное физическое влечение привело их к физическому конфликту…. Но и это ведь тоже не повод – руки, посреди урока, распускать!

       10

       А горному козлу, тому вообще – почему-то не везло. Один раз на географии, у нас тема – про снег была. Вернее – «про осадки». А я, накануне, варёное яйцо из буфета спер. А потом и забыл про него…. Так оно, у меня в портфеле два или три дня провалялось, пока я его случайно между тетрадками не обнаружил. Я в портфель вообще редко заглядывал – оно могло там и месяц пролежать.
       Сначала я его съесть хотел, но потом подумал: «Стоп, а не дурак ли я? А вдруг, оно уже изнутри разлагаться начало? Вдруг там токсины, на молекулярном уровне, – уже вовсю орудуют?»
       Ну, и отдал я его тогда Валере. От греха подальше. «На, говорю, Валера, скушай, братишка, ты ж голодный наверное!»
       Но не стал его есть Валера. То ли потому что он краденного – принципиально не ел, или – у него интуиция сработала…. А может, оно, и в самом деле, попахивало….
       Понюхал Валера его и говорит: «Подожди…. Сейчас мы его – на полезное дело используем! Я, – говорит, – слышал, если яйцо в волосы втирать, от этого – многие недуги у человека проходят!»

       Ну, а так как тема, на уроке, про осадки была, и про снег – в частности, обернулся он к Архару и так доверительно говорит ему: «Слышь, Валерик, посмотри-ка, пожалуйста, в окошко – не идёт ли там снег?»
       Горного-то козла, по иронии судьбы, тоже – Валерою звали…. Ну, он эту невинную просьбу, за чистую монету принял…. Повернулся к окну и смотрит, вглядывается в окружающий ландшафт внимательно. Ну, чисто – Миклухо-Маклай…. Не понимает, дурень, что даже на Севере – снег-то в мае – очень редко бывает!

       Ну а наш-то Валера, тем временем, размахнулся пошире, да и как всадит ему яйцом – прямо промеж рогов! Только скорлупа, в разные стороны, разъехалась! А у самого архара – от всего этой процедуры – чуть рога не отвалились!
       Повернул он к нам свою недоумённую головушку, а мы сидим – мирно конспект пишем! Как ни в чём ни бывало! А у того – глаза навыкате, и рот, от изумления, открыт…. Словно он сам в себе, это яйцо – девять месяцев вынашивал! И вот, наконец, молодой эмбрион, наружу вылез! И вот уже – пушистые жёлтые лапки – наружу торчат!

       Соскочил наш синоптик с места, прямо посреди урока, и помчался в туалет – буйну головушку ополаскивать. Только копыта зазвенели! А может и пуповину у своего эмбриона – спешил он перерезать. У них, у животных, родильные знания – генетически, по наследству друг другу передаются…. Им курсы повитух – не надо заканчивать!

       11

       А тот физик, кстати, тот, чуть позднее – директором нашей школы стал. Запомнился он школьному народу многими инновациями, но одна из них – запечатлелась особо.
       Парни наши, кто в восьмом, кто в девятом классе – потихоньку покуривать начали. Дело это, хоть и вредное, но житейское. И вот директор наш, обязал школьного военрука рейды по школьным туалетам проводить, и злостных курильщиков оттуда выкуривать.
       Выглядела эта процедура так. Военрук, с двумя-тремя добровольцами-опричниками деловито шёл по школьным рекреациям. А группа зевак семенила за ним, в предвкушении очередной акции садизма. Далее, каратели внезапно вламываясь в туалет.

       А курильщики, в это время – с удовольствием курили. Они, второгодники-акселераты, открывали в туалете оконную фрамугу, или окно, чтоб запах выветривался…
       Когда военрук, - а звали его Васька – заставал курильщиков на месте преступления, то он устраивал им публичную экзекуцию. Он был невысок и коренаст, и методику таких казней – подстраивал под свою конституцию. Взяв за шиворот худосочного верзилу, и злобно глядя на него снизу вверх, он подводил его к настежь распахнутым дверям туалета, и, могучим пинком – вышибал злостного курильщика наружу, в школьный коридор! Собравшиеся в коридоре зрители, при этом одобрительно гудели…. Знатоки оценивали качество пинка по пятибалльной системе. Между тем, наступала очередь второго приговорённого…. Потом – третьего...

       Во время описанных публичных казней за Васькой ходила целая толпа соглядатаев и зевак и болельщиков…. Это было настоящее шоу, и все охотно комментировали происходящее…. То есть процессы по борьбе с табакокурением, как и сопутствующее им оздоровительное возмездие – были весьма популярны в нашей школе, и превосходили по своему рейтингу информационную программу «Время».

       Один раз, какой-то здоровенный балбес успел выскочить в коридор, проскользнув мимо зазевавшегося Васьки….
       И тогда Васька, у нас на глазах, высоко и торжественно, поднял высоко над головою, оставленную на подоконнике, этим падлою, папку…. И брезгливо держа её за края, звучно, с размаху – всадил её в унитаз! А потом, под одобрительный рокот присутствующих, – спустил воду из бачка! Восторг публики был просто неимоверный! С задних рядов слышалось: «Бис! Бис!» Васька стоял посреди туалета как Ганнибал и хищно смотрел – что бы ещё порушить в этом Карфагене…. Девушки плакали и поголовно хотели от него ребёнка….

       Буквально спустя минуту, после свершившегося аутодафе, в туалет нервно вбежал, вернувшийся за своим имуществом, детина…. Он, быстро выдернув из воды драгоценное вместилище учебников и знаний, с раздражением буркнул военруку: «На *** так делать-то? Чего ***нёй-то заниматься?!» И убежал, так и не получив традиционный сопроводительный пинок по ягодицам.

       * * *

       В целом же на Ваську никто не обижался, относясь к его выходкам, как неизбежному злу. Это было что-то вроде регулярных ночных рейдов ГАИ, по выявлению нетрезвых водителей. Все понимали, что наш военрук, за курение в школе, регулярно получает от директора «втык»…. И, соответственно, когда количество этих «втыков» – достигает какой-то критической массы, он идёт громить туалеты…. И колбасить всех тех, кто имел несчастье, в эту минуту – там оказаться…. А потом, не следует забывать – это был роскошный, красочный спектакль, а за всё красивое и неординарное – приходится платить….

       12

       Однако, ближе к весне, массовое отроческое курение перемещалось в длинный уличный туалет, стоящий неподалёку от школы. Это было продолговатое дощатое здание, со множеством окошечек на стенах…. И множеством отверстий для бомбометания – в полу.
       Схема курительного ритуала организовывалась так: несколько человек, шумно затягиваясь, нервно курили, а парочка дозорных – стояла «на шухере». Дым, между тем, широким густым шлейфом выходил, или, просто пёр – через бойницы, на улицу.
       Ловить курильщиков на природе, было неизмеримо сложнее, чем в маленьких школьных туалетах. При виде Васьки-аллигатора, или завуча, они стремительно разбегались – как тонконогие и пугливые косули….

       Тогда директор школы, распорядился изготовить табличку с кричащей надписью: «Тропа ослов» и установить её прямо на тропинке, ведущей к пристанищу школьных любителей табака. Всё это было сделано, и буквально на следующий день, на тропинке, ведущей от крыльца школы к длинному туалету, стоял огромный плакат.

       Таким образом, если наш Валера придумывал, в-основном, индивидуальные клички, то, директор, разом определил в некий подкласс целый отряд долговязых старшеклассников, имевших пристрастие к курению.
       Они, прыгая с крыльца, мчались на переменке в свою вожделенную курилку, а школьники, стоящие неподалеку, сопровождали их ироничными взглядами: «Вон, ослы, по своей тропинке – к туалету побежали!» Уж не знаю – бегают ли ослы табунами, но на стадо взбудораженных слонов, ошалело бегущих к водопою – всё это здорово походило.

       Между тем, наш военрук, временами был и демократом. Параллельно с военным делом он вёл у нас машиноведение, автодело и прочую сопутствующую херню. Девочки занимались кройкой и шитьем, и домоводством, а мы, тем временем, занимались всяким ****ством. Васькины уроки были яркими и необычными, и, время от времени, они превращались в полную вакханалию.
       Он мог запросто куда-то упереться куда-нибудь, вдруг, прямо посреди урока, и его ученики, предоставленные сами себе, тоже, словно кролики, разбегались по школе. Вскоре кого-нибудь вылавливала завуч, и Васька получал очередной втык.

       Он, разъяренный, прибегал, в класс, расположенный на цокольном этаже, и начинал устраивать свои экзекуции. Васька вставал у дверей и отлавливал по одному возвращающихся кочевников. Процедура широкой раздачи бесплатных пинков – возобновлялась.
       Разница была лишь в том, что при изгнании курильщиков из туалета, эти пинки сопровождали страдальцев при катапультировании наружу; здесь же они служили – своеобразным входным билетом…. Тот, кто желал попасть обратно в класс получал пару тумаков и могучий пинок.
       Баловаться на уроках было можно, а вот убегать и разгуливать по школе – нельзя. Того, кто нарушал эту непреложную заповедь – ждало суровое наказание. Помимо Васькиных пинков, активное участие в судебном произволе принимала и общественность. Васька так или иначе поощрял эту самостийную махновщину и бардак, чем мы охотно пользовались.
       Так несколько добровольцев – с молчаливого благословления Васьки, убегали в соседний «Кабинет Труда», откуда – спустя пару минут, с пыхтением волокли – тяжеленные пудовые болванки…. Это были слесарные наковальни. Мы, рискуя надсадиться, приподнимали их над полом, и старательно запихивали в папки и портфели сволочей-прогульщиков. После чего – искусно маскировали содеянное, и устанавливали – обремененный железным эмбрионом портфель – на прежнее место. Горе тому, кто попытался б оторвать его от пола!

       Иногда болванок на всех прогульщиков не хватало, и тогда, кто-то из энтузиастов, приволакивал здоровенный молоток, и дюжину гигантских гвоздей…. Ими, этими гвоздями, мы – основательно и надёжно – приколачивали прямо к полу – портфели недобросовестных учеников. Для качественного исполнения этой процедуры – мы вытаскивали из портфеля всё его содержимое. Аккуратно приколотив кожаный баул к полу, мы складывали, всё вынутое – обратно. И все портфели, как и прежде, мирно стояли возле парт. Но никто из вернувшихся хозяев даже не подозревал, насколько прочно связаны отныне – их брошенные чемоданчики – с матушкою-землёй.
       Когда вернувшийся, после скитаний по школе, мудила-шатун силился оторвать свой портфель от пола – у него, разумеется, ничего не выходило…. Портфель был намертво примагничен к земной поверхности, и никакая сила не могла разлучить их. Все покаранные – громко матерились и бежали в кабинет труда за гвоздодёром. Вот так мы постигали азы машиноведения и прочих мудрёных наук.

       И саботировать этот учебный процесс, увы – было никак нельзя. И не вернуться в класс, на расправу к героическому Василию – тоже было нельзя…. Ведь слоняться по школе можно было только с одним условием – если при тебе нет портфеля. Тогда можно было придумать «отмазку», что ты – якобы отпросился в туалет, а сам, подло обманув преподавателя, попёрся жрать в столовую.
       А вот если тебя поймали с портфелем, значит ты – осознанно, нагло – прогуливаешь, пропуская столь ценные, для твоего умственного развития, уроки! А это уже – серьезная проблема, сродни государственной измене, и дело сразу могло пойти дальше – до классного руководителя, а там – и до завуча…. И, как следствие – вызов родителей….
       Поэтому наши гуляки предпочитали не выносить сор из избы, и, на следующем уроке – уже сами бежали за молотком и гвоздями. Или, пыхтя, волокли на себе – тяжеленные болванки…. А их вчерашние палачи – бесплодно пытались оторвать от земли свои портфели, и безропотно сносили Васькины пинки

       13

       Один раз Васька, что он очень любил, затеял на уроке игру в шахматы…. Турнир проходил за учительским столом, и прямо указывал, что у военрука хорошее, приподнятое настроение…. Он, в такие дни, даже разрешал немыслимое: окно класса распахивалось настежь, в коридоре выставлялся дозор, и во время шахматного поединка разрешалось курить. В первую очередь – самому Ваське, а во-вторую – кому либо из особо приближённых…. Просто – курить нужно было по одному, по очереди….
       Это была высочайшая царская милость, а сама атмосфера урока напоминала апофеоз единения власти с народом.

       Васька, тем временем, дымил папиросочкой и расставлял шахматные фигурки…. Ему предстояла игра с кем-нибудь из наиболее отважных учеников. Играли обычно на «щелбаны», что ещё больше усиливало сходство Васькиных уроков с привалами в банде батьки Махно, или дружными куренями казаков – в Запорожской Сече. Словом, повсюду царили мир и согласие, и каждый занимался тем, чем ему вздумается.

       Я в это время, по предложению Валеры, рисовал на папке одного из сбежавших с машиноведения – его портрет. В смысле – прогульщика портрет….
       Первым своеобразием художественного исполнения было то, что папка была новенькою, оранжевого цвета, и портрет отсутствующего, исполненный на ней синей пастой – выглядел как первоклассная гравюра, нарисованная чёрной тушью. Такой цвет давало сочетание желтоватой кожи и синей пасты шариковой авторучки. Всё было торжественно и помпезно, как на дворцовых портретах эпохи Людовика Четырнадцатого….

       Портрет получался на славу. По композиционному замыслу, хозяин папки, кудрявый и большеглазый, широко расставив ноги, тащил, в мозолистых руках, свой собственный член. Для этого, главного героя, пришлось изобразить несколько согнувшимся, что придавало полотну экспрессию и напряженность, столь желанную для любого творца кисти и мастихина. Сам член был весьма массивен и далеко выдавался вперед, наподобие ствола мортиры или крупнокалиберной гаубицы. Такие применялись при штурме средневековых крепостей…. Пушки, я имею в виду, а не члены….

       И вот, на этом оптимистичном оранжевом фоне наш закадычный друган, согнувшись в три погибели, тащил – к грядущим житейским горизонтам – свой эрегированный фаллос. Всё было трогательно, символично и эпохально.
       Этот сюжет придумал Валера, а мне оставалось лишь технически вживить эту глубокую метафору в полотно. Судя по количеству собравшихся вокруг нас, а также – по количеству и качеству советов, эта важная тема – многих задевала за живое.
       Лейтмотив большинства советов был таков: фотографическое сходство главного героя картины с оригиналом, вовсе необязательно, но вот главная деталь, то есть член, – по мнению ребят – должна была выглядеть достоверно и убедительно…. Поэтому, чтоб потрафить зрителям, мне пришлось вырисовывать его с особой тщательностью…. К счастью, в натурщики ко мне – никто не напрашивался.

       * * *

       Когда прибежал хозяин папки, то он долго сокрушался: сначала по поводу изображения, а потом по поводу того, что оно – не стирается. Мы помыли папку в туалете, причем – теплою водою с мылом и порошком. Однако, крамольное изображение поблекло – но так полностью и не исчезло. Пришлось, как у реставраторов – накладывать новый слой, рисуя портрет заново. Правда, в новой вариации, герой с надсадным лицом тащил уже не собственный фаллос, а гигантскую рыбину. Жабры несчастного животного удачно вписались в раннее изображение крайней плоти, голова и головка – тоже совпали полностью. Правда, пришлось пририсовать выпуклые глаза, а на прежнем месте, где была мошонка – теперь красовался огромный, как у вуалехвоста, плавник…. Так как хозяин папки, и в самом деле, грезил рыбалкой, то такая трансформация сюжета – его вполне устроила. Мне показалось, что он даже счастлив….

       14

       Васька, тем временем с мальчишеским упоением сопел над шахматною доской…. Он, видимо, придумывал какие-то гениальные ходы, и ему было не до нас…. В классе царила непривычная для таких уроков атмосфера, сопровождаемая уютной тишиной…. И тут, ни с того, ни с сего, наши громилы-акселераты, рассевшиеся «на камчатке», начали гоготать и затеяли дальнобойную стрельбу….
       Сделав трубочки, как у папуасов Гвинеи, они, старательно пережевывая бумагу, стали шумно и часто харкать, методично обстреливая мокрыми шариками – шахматный турнир. Если кому-то удавалось сбить ладью или коня, то Васька, громогласно матерился: «****ь, я щас кому-то точно – башку оторву!».
       После чего, он, со страдальческим лицом, поднимал с полу сбитую выстрелом фигуру…. И игра спокойно, без побочных эффектов, возобновлялась вновь.

       Верзилы, между тем, вошли в раж…. Они остервенело соревновались меж собой в меткости, и пальба их приняла ожесточенный характер. Фигуры падали одна за одной, а Васька снова терпеливо поднимал их, и вполголоса матерился…. Он чем-то напоминая угрожающе рычащую из-под будки собаку…. Каждое возвращение в бой – сбитого коня или офицера, он неизменно сопровождал глубокой по смыслу матерной фразой, обещая непременно, вот-вот – «порвать пасть – всем этим скотам!»
       Но отрываться от игры и бить охуевших снайперов ему, видимо, было лень….. Так бы оно и продолжалось, тут, неожиданно – вспыхнул грандиозный скандал.

       Кто-то из незадачливых стрелков промахнулся, и всадил пулю прямо в задумчивое лицо Васьки, причём – точно военруку в глаз! Видимо, чтоб шкурку не портить!
       Васька аж подскочил на своём стуле от боли и ярости! И заревел как легендарный Кутузов – при виде французских уланов. Слава богу, изжёванная пуля не вышибла мозг великого педагогического полководца…. Впрочем, если мозг там был….

       Гроссмейстерский поединок пришлось срочно прервать…. Васька, едва не лишившийся глаза, не на шутку рассвирепел…. Он, схватив со стола большую бутыль с канцелярским клеем, и, что есть силы, запустил её во вражеские редуты. Мерзавцы едва успели пригнуться, и бутыль, просвистев над их головами, силикатным метеоритом врезалась в стену. Мокрые осколки посыпались на головы незадачливых артиллеристов, а по стене, над ними, растеклось огромное пятно клея…. «На камчатке» началась настоящая паника. Все с ужасом понимали: всё!.. близится утро стрелецкой казни….

       Далее Василий действовал согласно Уставу и наставлениям лучших педагогов страны. Встав со своего места, он подошел к одному из больших стендов, на которых висели плакаты с изображением и разрезами – автомобилей, моторов, трансмиссий….
       С воплем первобытного питекантропа, защищающего своё стойбище от врагов, Васька оторвал от наглядного пособия длинную рейку, увенчанную ржавыми гвоздями, и двинулся на врагов врукопашную…. Те истерично завизжали, предчувствуя скорый конец…. И, дружно расталкивая друг друга, кинулись вниз, под парты.…

       Все замерли в ожидании кровавой развязки… Народный мститель, со свирепым лицом – двинулся на вражеские окопы …. Широко размахивая жердью, он стал с размаху дубасить ею по спинам визжащих олигофренов…. Восторг в классе был неописуемый! Все стали свидетелями воистину великого педагогического реформаторства! Зрелище было что надо – и публика восторженно приветствовала этот аттракцион возмездия….
       Ликующий народ бесновался вокруг и визжал, словно дело происходило в древнем Колизее, при сражении древних гладиаторов со львом! Все отчетливо понимали, что тела бедных гладиаторов вот-вот сбросят в Тибр, на съедение рыбам.

       Избив мерзавцев, Васька с довольным выражением лица вернулся на место.... В ранге победителя он уселся за стол, и шахматная партия возобновилась. Рейка от стенда, которой он только что воспитывал негодяев, демонстративно стояла за его спиной…. Она должна была напоминать неразумным хазарам – что их ждёт, если они вздумают вновь – бомбардировать физиономию любимого учителя….

       Надо ли говорить, что блестящая педагогическая карьера Василия была недолгой…. Консервативная среда отвергла его прогрессивные просветительские идеи…. Но он остался, в памяти народной – великим, непревзойденным наставником; где-то между Сухомлинским и Макаренко. Его уроки были полны особого, непередаваемого шарма и на них незримо царил дух вольнолюбивого русского гусарства.
       Многие потом долго вспоминали массу смешных эпизодов, связанных с незадачливым анархистом-военруком…. И горько сожалели о нём, навсегда покинувшем стены школы.

       15

       Один раз, на военной подготовке, Василий, будучи в прекрасном настроении, и находясь в не менее прекрасном крепдешинового пиджака, решил наглядно продемонстрировать нам – классический бросок боевой гранаты. А так как врага поблизости не было, то он лег прямо на пол, и пополз между партами, в своём пиджаке и отутюженных брюках…. Весь класс аж ахнул, видя такое святотатство над выходным костюмом. В те годы к хорошим тканям относились очень трепетно. Однако подшучивать над военруком, как это обычно бывало – никто не решился.
       Человек, для любимого учебного предмета, даже одежду не пожалел, улёгшись прямо в ней – на пыльный пол…. И шутить, в такой ситуации, было б нехорошо…. Любая шутка могла выглядеть диким кощунством. Да и по морде – получить можно было запросто – за Васькой бы это не заржавело.

       Он, между тем, фанатично полз по полу, между партами, вжимаясь всем телом в крашенные доски, и тем самым – сохраняя свою жизнь от невидимых вражеских пуль…. И, наглядно демонстрируя нам – особенности бомбометательной технологии…
       В этот момент я, направив указательный палец, в район его стриженного затылка – начал истерично хохотать. И при этом шумно, по-обезьяньи, кривляясь. Тыкая в башку старательно ползущего военрука, и корча немыслимые рожи – я, тем самым – спровоцировал общественный хаос. В классе поднялся гомерический хохот. Все просто обоссывались со смеху.

       Васька между тем, маскируясь от вражеских снайперов, дополз до моей парты. Когда же от хохота – стали звенеть оконные стекла, лазутчик не выдержал и недоуменно поднял голову. И едва не столкнулся носом с моим указующим перстом, направленным прямо на него.
       Неслыханная обида застыла в его серо-голубых глазах…. Во взгляде военрука отразилась вся боль российского генштаба, выросшего из гоголевской шинели. Ведь он старательно дополз до моей парты, и, с минуты на минуту, должен был метнуть невидимую гранату! Неслыханная обида застыла в его глазах… Вот она – чёрная людская неблагодарность!
       Народ просто сходил с ума, умирая с хохоту…. А я, будучи в метре от него, кривлялся почище любого шимпанзе….
       Васька сначала оторопел. Потом – оцепенел. А потом, привстав на локтях – просто охуел! Такого ****ства, в его богатой педагогической карьере, ему встречать – ещё не доводилось!

       Он так и застыл навечно над полом – с неброшенною гранатою в руке…. Словно матрос, в скульптурной композиции – на каком-нибудь военном мемориале. Его словно парализовало. И он – не мог даже встать. Наглость была необычайная.
       Наверное, в эти минуты – перед ним пролетела вся его недолгая жизнь. И военрук, ничего не понимая, словно окаменев, всё смотрел и смотрел на мой палец – упирающийся ему прямо в нос.
       Я же, идиот, тоже не мог убрать палец, ибо меня парализовало…. Правда – от смеха. Как заворожённый, я продолжал и продолжал хохотать, и ничто не могло меня остановить. И все мои одноклассники тоже сдыхали от хохота, глядя на милитаристские страдания Васьки…. Шум стоял невообразимый.

       16

       Наконец, Васька пришёл в себя…. Очнувшись от паралича, он сел на пол. Потом, подскочив, он, уже заходясь от ярости, стал возмущённо орать! После чего с треском выгнал меня с урока.
       Слава богу, на этот раз – обошлось без его сакраментального пинка.
 
       Но, он меня – не просто выгнал…. Одержимый воспитательными казарменными порывами, он приказал мне вымыть пол – в огромной школьной рекреации. Прикинув размеры рекреации, пришлось оцепенеть уже мне… и ноженьки мои – подкосились!
       Я, видя как моют пол нормальные женщины, отчётливо понимал – меньше чем за сутки – мне не управится!
       Но, хоть эта жестокая кара меня и смутила, я всё же начал искать выход. И - нашёл! А, найдя, вновь осознал глубину народной истины: «Глаза боятся – руки делают!»

       Вынув из туалета ведро с водой и здоровенную швабру, я, быстро макая тряпку в ведро, стал бегать по рекреации. Натурально – бегать! Бегал я зигзагами, словно превратившись в шашку для игры в нарды, ожившую по чьёму-то щучьему велению.
       Совершив пятьдесят два челночных зигзага, я, наконец, остановился, и с удивлением увидел, что весь пол в рекреации блестит – как лакированная крышка палехской шкатулки! Господи, да я же вымыл целую рекреацию, причём – рекордно короткие сроки! Максимум – за пятнадцать минут! Господи, неужели человеческие возможности – и, в самом деле, безграничны? Впрочем, ту пору, мы с друзьями, ходили в лыжную секцию, и видимо – долгие тренировки и затяжные таежные кроссы – помогли мне установить этот половой рекорд.

       Вытерев пот со лба, я отнёс швабру и ведро со в туалет и пошел докладывать Василию, о выполнении его боевого задания. Васька недоверчиво встал со стула, и оторопело выглянул в коридор. Его глаза, уже второй раз за последние полчаса, округлились от изумления. Он уже поостыл, и на его лице не было прежней ярости. Он снял с меня епитимью, и мы вновь подружились. Правда – ненадолго.

       * * *

       Следующего конфликта с военруком пришлось ждать совсем недолго. Поводом стал прекрасный военный кинофильм «О тех, кого я помню и люблю», посвященный девушкам-сапёрам…. Они, в годы войны, обезвреживали вражеские мины, и писали на стенах разминированных ими зданий: «Мин нет. Сержант Петрова» или «Мин нет. Ефрейтор Сидорова».
       Мы, сходив на этот фильм, уже на следующее утро, вооружились мелом, и стали бродить по всей школе, и одержимо писать на всех дверях: «Мин нет. Сержант Петрова», «Мин нет. Ефрейтор Сидорова»….
       Естественно, мы не могли обойти вниманием и манящую Васькину дверь. Добравшись до его апартаментов, где располагался знаменитый ружпарк, я размашисто, во всю дверь написал: «Мин нет. Сержант Хоботов». И – поставил дату.
       Так было в фильме, и нам не хотелось нарушать эту славную военную традицию.

       Эта, безобидная шутка привела Ваську в необузданную ярость.…. Рассвирепев, он приказал своим опричникам разыскать меня, и проволочь к нему, на лобное место. Десяток долговязых громил бросились исполнять приказание своего истеричного шефа. Вскоре они изловили меня в затаённых уголках нашей школы, и поволокли к Ваське, на расправу.
       Военрук подбоченясь стоял в школьном коридоре, символизируя власть военной хунты над гражданским обществом. Эпохальная надпись ярко горела за его спиной.
       Увидев меня, плененного своими вассалами, он, долго не раздумывая, шагнул ко мне…. И, в то же мгновение, разъярённый деспот вцепился в меня, ухватив, что есть сил за грудки…. Никаких предварительных слушаний по этому делу – он, судя по всему, проводить не собирался. Приговор был предопределен, и звонить моему адвокату не имело смысла. Васька поволок меня к своей, обезвреженной от мин, двери.

       Я, кстати, как и мой отец, до пятнадцати-шестнадцати лет рос очень медленно – и оттого был самым маленьким в классе. Используя свое превосходство в весе, Васька хотел прижать меня спиною к двери, так, чтоб мой пиджак стер начертанную мелом надпись.
       Я же возмущённо верещал, утверждая, что к данному художеству не имею никакого отношения…. Во что проницательный Васька, разумеется, не верил.

       Но тут меня поддержали сбежавшиеся на шум сограждане. Прибывший с толпою зрителей Валера, возмущенно бросил взбесившемуся военруку: «Вася, ну ты что, совсем охуел что ли? Дима ж – не совсем из ума выжил, чтоб свою подпись – на твоей двери ставить! Это кто-то другой – под него подделался!»
       Васька, конечно, не поверил – ни в мою, ни в Валерину версию, однако прибывающая к месту конфликта общественность – поумерила его пыл.

       Все прекрасно понимали, что если Васька победит, то тогда в школе перестанут писать на дверях, а это будет серьёзным ущемлением коллективной гласности. Что, в свою очередь, попахивало зелёной тоской: в школе станет невыносимо скушно. Поэтому большинство прихожан стояло за меня.
       Тем более, главным аргументом, в выкриках присутствующих, было то, что неизвестный доброжелатель написал: «Мин нет!», а вовсе не – «Заминировано!». Поэтому многие закономерно считали, что Василий совсем зажрался: о нём беспокоятся, и пишут: что, мол, нету мин в твоей вшивой каморке – а он, сука, ещё и ерепенится! Ну что за военруки пошли?! Народ возмущенно гудел он неслыханного полицейского произвола! Кто-то начал громко цитировать пушкинское: «Во глубине сибирских руд….»
       Это произвело на Ваську впечатление. Прижатый неоспоримыми фактами он опустил меня на землю, и успокоился….
       Но, придя в себя, он тут же выдвинул нам встречный ультиматум. Он твердо и настоятельно потребовал, чтоб всё написанное на двери – было немедленно стёрто! Толпа немедленно хлынула к туалету, за мокрыми тряпками, и, спустя минуту, всё было начисто стёрто. Конфликт был исчерпан. Народ начал обниматься. Военрука – тоже не обошли.

       * * *

       Васька, к сожалению, совсем недолго проработал в нашей школе…. Позднее он «влип в историю» и был навсегда отлучён от педагогики. Мы же долго грустили о нём, и не раз вспоминали его сумасшедшие уроки добрым словом….. И тихою слезой….


       ГЛАВА ТРЕТЬЯ


       1

       Но помимо школьных занятий у нас существовала масса других, не менее интеллектуальных приключений.
       Пошли мы как-то ночью на Промбазу. Это такое место в Урае, куда все промышленные предприятия вынесены. Один из немногих городов, где практически вся промышленность находится за городом, в двух-трёх километрах от него.
       Собственно, если говорить точнее, то начало этой истории пришлось не на глубокую ночь, а на поздний вечер…. Время было – часов эдак десять, одиннадцать…. А ночь-то, ночь – она нас уже в дороге застала.
       Ну, пока суть да дело – жрать мы неслабо захотели.

       Да, в-общем, кушать нам захотелось – ну просто невмоготу! А раз так, то пришлось подножный корм искать. Из того, что у нас под ногами обреталось. А, если точнее – к чему нас ноги – сами привели. А привели они нас к местной базе ОРСа. А вот там, за базою ОРСа, находились и теплицы, и хлебокомбинат…. Да и пивзавод – тоже был неподалёку…. Пивом мы особо не увлекались, а вот от лимонада, или ещё каких-нибудь сладких напитков – мы б не отказались.
       В-общем, все эти хлебосольные объекты – были рядом с нами. Оставалось только принудить их – к традиционному сибирскому гостеприимству и радушию. Правда, первое, что нам пришлось для этого сделать – это перелезть через забор. Начали мы с теплиц….

       Через пять минут после начала штурма, мы, преодолев все заградительные заслоны, бродили внутри огромных и душных оранжерей. Вокруг царила кромешная темнота, и огурцы нам приходилось искать на ощупь. Где-то в отдалении лаяли собаки и мы, не искушая судьбу, двигались бесшумно и ничего не зажигая….
       Для того, чтобы забраться вовнутрь, мы аккуратно вынули стекло, благо у нас в коллективе, настоящий специалист по этому профилю имелся. У Понта, на это дело, удивительный дар был: он мог, любое стекло – бесшумно из рамы вытащить…. Как заботливая мать – младенца из коляски. Вытащит, убаюкает и бережно уложит тут же, рядом с оконною его колыбелькой…. Как первоклассная нянечка…. Стекло – даже не шелохнётся, не звякнет.
       Гена и на этот раз не подвёл – быстренько убрал лишние барьеры, на пути сращивания цивилизованного человека с матушкой-природой. Вынул все стекла потихонечку, и, как обычно, и на землю их, тут же, рядом с теплицею уложил…. Все мастера в этом смысле консервативны. И отличаются особой стабильностью.
       Ну, а рамы и окна, те, тоже, видимо – родным человеком его считали, и, за бережное отношение к ним – молчанием Понту платили. Как лишённые человеческого тепла безнадзорные дети.

       Влезли мы вовнутрь втроем, а четверо остальных – снаружи остались. Во-первых, ни к чему там всю грядку вытаптывать. А во-вторых, такова технология: кто-то должен и «на шухере» стоять! И, если вдруг шум поднимется, – внимание подоспевших сторожей – на себя отвлекать, облаву за собою оттягивать.
       Побродили мы в темноте, и воздух, вместе с огуречными лианами, пощупали…. Ну и огурцов, конечно, поднабрали… Меня тогда даже досада взяла: вот мол, выводят всякие новые растения, типа грейпфрутов, а почему ж никто не додумался – колбасу или курицу-гриль, на грядках, в теплицах выращивать? Дождевые же черви – тут прекрасно растут, так отчего б и другой мясной продукции – здесь не прижиться? Ну, а если же выбирать между червями и огурцами – то мы выбрали второе. Огурцы-то – оно как-то сподручнее! Хотя – по калориям, огурцы, своим здешним соседям – наверняка уступают!

       Мы быстро набили свои курточки и карманы добычей, и осторожно выбрались наружу…. Осмотрелись, огляделись – и подальше, от опустошённых теплиц тикать! Отбежали куда-то в темень, затаились, и ту же осознали: а к огурчикам-то – явно хлеба не хватает! А одними огурцами – особо не наешься!
       Ну, а хлеб – это тоже не особая проблема! Хлебокомбинат – вот он, тут же – через дорогу. Продрались сквозь ночные закутки и заборы – и к хлебокомбинату.
       Тут уже мы, вдвоём с Понтом, через забор, по-быстрому, слазили, и несколько булок горячего хлеба там сперли. Дело оказалось вовсе не сложным: пока я «на шухере» около раздаточного окошечка стоял, Понт гимнастически, как Чарли Чаплин, вовнутрь занырнул и – с ближайших лотков – несколько булок спёр…. Главное – мы вовремя успели; вдалеке, у ворот, замелькали фары подъехавшей «хлебовозки»…. Хлебокомбинаты – не теплицы, тут процесс круглосуточно идёт. И здесь нужно – в отведённое тебе время попасть. Как на приеме у врача. Только, в хлебокомбинатах, талончики – на посещение не выдают. Пока не додумались. Тут очередь произвольная.

       Собственно, мы частенько с Понтом по промбазам шарахались, абсолютно всё там наизусть знали…. Всю местную географию и топографию. Ну, и, соответственно – на хлебокомбинат, с голодухи, частенько до этого – на дозаправку залетали.
       Так что с этою житницей мы хорошо знакомы были....
       Добыв огурцы и хлеб, мы двинулись дальше – к пивзаводу…. Вскоре у нас в руках бултыхалось, словно стайка живых карасей, несколько бутылок с лимонадом. Вот так, шатаясь среди мрачных ночных предприятий, мы, наконец, обеспечили себя необходимым провиантом. Как группа диверсантов – в глубоком тылу врага.
       Хлеб у нас был, и теперь дело оставалось за зрелищами…. Мы вышли на широкую бетонку и двинулись по направлению к городу…. К его знакомым и заманчиво сверкающим огням. Правда, наш визит к людям носил весьма специфичный характер…. Скажем так, – недолго мы, среди живых людей, продержались…. К мёртвым нас потянуло…. Однако, всё по порядку.

       2

       В-общем, вернулись мы в город…. Как средневековое войско из похода…. Как пираты – с награбленным скарбом, трофеями испанских галеонов. Идем, огурцами хрустим, горячим хлебом заедаем – и полны неизбывного счастья своего, от успешного продразвёрсточного вояжа по Промбазе. И взгляды туманны, как у воинов Тамерлана….
       Но, как только мы в город вошли, так почему-то не вправо, в сторону дома поперлись, а влево, по улице, с символичным названием – Пионеров, побрели…. Брели мы, брели, и, в конце концов, на большой больничный комплекс набрели. А на прибольничных территориях, как вы знаете, очень удобно есть огурцы и пить лимонад…. Там царит полная тишина, много зелени и лавочек. Как нам показалось – тут даже комаров поменьше, чем обычно.

       Наевшись и напившись, мы начали снова, словно призраки неизлечимо больных, бродить по местным территориям, изучая здешний ландшафт. И произошло то, что и должно было произойти – мы натолкнулись, в этой темени, на одинокое и мрачное здание городского морга. Выражаясь официальным языком – на корпус патологоанатомического отделения.
       Ну, а так как дури, у нас тогда, с избытком было – вот мы и решили: тёплым хлебцем – с покойничками поделиться.

       И давай мы в темноте, раздвигая кусты и ветви, в холодные окна морга заглядывать. Окна там почти все выбелены, белою краскою окрашены, но, всё же, кое-где, кое-то – увидеть можно…. Повыше краски, встав на завалинку, или – сквозь щели в шторах. Тем более – весь морг густым кустарником обсажен был…. Поэтому никто туда, сквозь эти кусты, особо не лез. Так что и светомаскировкой, там, в морге – местные анатомы особо озабочены не были.
       Народ у нас такой, специфичный, он, скорее – не к моргам тянется, а от моргов бежит. Ну, мы, вопреки людской логике, потянулись….

       Наконец, мы обнаружили искомое окно, через которое – хоть что-то увидеть можно. Благо, на Севере, летом белые ночи царят, и, как глаза к сумраку привыкнут, многое потихоньку разбираешь….
       Глядим – а там, на длинном алюминиевом столе, холодный и одинокий дядька лежит…. Лежит он один, совсем один, этом в глухом и немом мраке, и никто ему доброго слова даже не скажет…. Чуть не оговорился: «никто – даже стакан воды не подаст!» Так обычно, про беспомощных людей говорят. А этот дядька – лежит, и даже воды ему не нужно. Вероятно, именно в таком положении – человек горше всего осознает свое положение. Неестественно ему как-то.
       В больнице – естественно, на кладбище – тоже естественно, а вот тут, одному…. Ну, не знаю…. Как-то не очень… Неопределённость какая-то – в этом есть. Между небом и землей…. Это как на экзаменах в ВУЗ, когда ты уже и не в школе, однако ещё и не в институте. И обратной дороги, тоже – вроде как бы и нет….. Домой возвращаться – как-то неловко; тебя вроде б – уже в студенты записали…. Положение – ни туда, ни сюда, одним словом…..
       Ну, отломили мы небольшую краюху хлеба, и аккуратно, через верхнюю фрамугу – этому мужику забросили…. Будет - не будет – он его есть – это уж не наше дело…. Главное – поделились с ним, а там уж – пусть сам выбирает….

       * * *

       А потом, нас, отчего-то, на кладбище потянуло…. Видимо уж – ночь у нас такая тогда выдалась: нам и впрямь – и хлеба, и зрелищ захотелось…. В соответствии с общепринятыми канонами.
       По-моему это Любка первая брякнула: а пошли, мол, парни, на кладбище! И пояснила свою мысль, что, мол, такая традиция такая есть: если, в белую ночь, придёшь в полночь на кладбище, и там – три раза через могилу перепрыгнешь, то будет хранить тебя, судьба твоя – от горьких невзгод и прочих напастей….
       «А, если потом, - интригующе добавила она, - если ещё и могильный крест, трижды поцелуешь, то, вообще – «пруха» тебе во всём будет!».
       Ну, и решили мы тогда: её послушать, и – заручиться страховым полисом от судьбы…. Мы ж совсем юные были и нам целоваться – страсть как хотелось…. А тут – целых три раза! Вот мы и двинули на кладбище.

       3

       Мы шли по широкой песчаной дороге, с обеих сторон которой, по обочинам, – молчаливой стеною высились огромные сосны…. А там, в глубине их, как бы наигрывая, нам, слышался тихий шелест хвои, да глухой скрип разгуливающих по ветерку сучьев. Все это – неведомые шорохи, пощёлкивания и отдалённые скрипы – создавало таинственную, мягкую и скорбную увертюру – к предстоящему визиту – на последнее пристанище усопших….
       Повсюду плавали серые сывороточные сумерки, и, сквозь июньскую духоту, в воздух пробиралась, и правила в нём, тонкая, пьянящая, и, поистине удивительная смесь – пряных ароматов багульника, вперемешку с тягучей болотной сыростью….

       Вскоре, сквозь лес, в белесом сумраке, меж деревьями, стали угадываться витиеватые оградки могил. Мы, разумеется, ожидали прихода этого видения, однако, сердце гулко застучало от навязчивой необходимости – обязательно туда входить….
       Впрочем, в эту минуту – мы сами походили на сборище поражённых дурманом привидений…. Сошедших с ума и решивших прогуляться перед рассветом, пока педантичные петухи не загнали нас обратно, под влажную и усыпанную сосновыми иголками земную поверхность, в свои вековые пенаты.

       Юношеская оторопь и страх, не медля – включились в свою парализующую работу…. Языческие страхи понемногу взяли своё, и мы шли, – ступая тихо, осторожно, чуть слышно переговариваясь вполголоса. Стоило кому-то наступить на сухую сосновую ветку, или обломок валежника, как мимолетный хруст заставлял всех вздрогнуть…. И стукающая в висках, ритмично пульсирующая кровь отдавалась, глухими толчками, по всему телу. Всё это внутреннее состояние души непостижимым образом перекликалось с мистическим и зловещим шелестом во мрачном сосняке, угрюмо чернеющим там, за последними оградками….
       
       Любопытно, но сейчас, вспоминая те наши жутковатые похождения по ночному погосту, я с затаённым чувством думаю: интересно, а почему мы ждали невидимого удара – не с самого кладбища, а именно со стороны – примыкающего к нему страшного и тёмного леса?
       Трудно говорить так за всех, но, с наибольшим страхом, я, и мои путники, смотрели вовсе не в сторону могил, среди которых мы уже брели, а именно вовне, – туда, на прилегающую вплотную к кладбищу, тайгу….

       Может, на самом кладбище явственнее слышна – та самая, близкая человеку аура жизни, нежели отчужденная мистика, царящая в глухом полуночном лесу? Хотя, казалось бы – всё должно быть наоборот. Ведь кладбище – это очевидно пристанище мертвых…. А смерть, в свою очередь – это венец всех земных страхов….
       Впрочем, если покопаться в генетических корнях нашего далёкого языческого прошлого, то кладбища и всякие там долины предков – считались заповедной территорией прошлого, обильно насыщенной духами местных богов, и твоих же предков…. То есть, чем-то загадочным, но, тем не менее, близким, теми же, некогда живыми людьми… И их небесными покровителями….
       А вот лесные массивы, напротив, несли основную – непостижимую и непредсказуемую опасность. Ведь именно оттуда, когда-то – на людей налетали и внезапных враги, и потерявшие свой страх и разум дикие звери…. Да, там караулили хищные древние звери, колдуны и ведьмы, водяные и русалки, и всё жуткое, мрачное…. Недаром же в сказках столько зловещей символики отведено им – тёмным и непроходимым лесным чащобам.

       * * *

       Тем не менее, мы были уже на месте и нам оставалось выбрать плацдарм для надмогильных прыжков.
       Мы, с Любкой, выбрали себе могилку поскромнее, с невысоким холмиком, и серым, выгоревшем на солнце, крестом. Хотя, в пепельном мраке белой ночи – всё, за редким исключением, – казалось монохромным и выцветшим. За исключением леса, на который небесный художник не пожалел густой чёрной туши…. Да латунных табличек на памятниках и бронзовых шариков на оградках, умудряющих даже в этой вселенской бесцветности – откуда-то где-то черпать свои золотистые оттенки, и капельки света – для своих микроскопических бликов.

       4

       Наши парни выбрали себе довольно габаритное захоронение, с высоко выстеленным холмом, и трагично парящим над ним, во мраке, холодным полированным крестом.
       Процедура собственного осчастливливания была следующей. Каждый вставал сбоку от выбранной могилы, так, чтоб ступни были сомкнуты вместе, затем низко приседал, и взлетал, словно из катапульты, смещая в полёте корпус, в направлении прыжка – например, сначала – влево. Перелетев через могилу, человек-кенгуру, вдыхал в себя как можно больше воздуха, и, передохнув секунду-другую – совершал новый прыжок…. В обратном направлении. На сей раз – смещаясь вправо. Перепрыгнув, таким образом, через надгробие трижды – будущий счастливчик облегчённо вздыхал…. Первый этап движения к светлому будущему был успешно преодолён. Теперь оставалась вторая, завершающая часть….

       Это, как уже было сказано – троекратное целование намогильного креста. Данная процедура была ничуть не сложнее первой. В моральном аспекте да, целоваться с рассохшимися крестами – не самое обворожительное занятие. Но, собственно, и сигать, словно тушканчик в небо, перелетая через могилы, к тому же – далеко не в солнечный полдень, тоже занятие – не из самых приятных. По крайней мере, заниматься этим ежевечерне мне больше – как-то не хотелось. Хотя – «на вкус и цвет –…»

       Тем не менее, решающий момент настал – надо было, отбросив все условности, поцеловать крест…. Буквально секунды отделяли нас от получения Небесного Гарантийного Талона!
       Напрягаться для этого особо не требовалось: нужно было, балансируя, чтоб не упасть на могилу, вытянуться в струнку и, сделав губы «бантиком» поцеловать сухой, растрескавшийся крест. Причём особой нежности, столь необходимой в ЗАГСе – от вас здесь не требовалось.
       И мы – с большим содроганием, но без больших усилий, исполнили эту ритуальную задачу. Свершилось!

       Отныне путь – и к космическому, и к подлунному счастью – был для нас широко открыт. Правда, не для всех.
       Перепрыгивая через свою, выбранную им, в качестве экзаменационного полигона, могилу, Понт споткнулся…и рухнул прямо на пьедестал, подминая под себя намогильную клумбу! Тут была доля и его вины: видимо, желая заполучить побольше небесного счастья, он и могилу выбирал побольше, погабаритней…
 
       - Блин! Вечно я такой – невезучий! – С содроганием в голосе, произнес Гена, понимаясь с помятой им могилы, и отряхивая свой лапсердак.
       Видимо парня и впрямь преследовал небесный рок…. А может – какие-то проблемы с аэродинамикой? Или баллистикой? Хотя нет, дальнейшей своей судьбой он сам доказал – над ним действительно висел злой рок…. Впрочем, любой рок зависит и от иммунитета среды, в которой ты живёшь….Пока он был с нами, наши объединённые кармы защищали его, как скорлупа, от посягательств чёрных внешних сил…. А вот – как только он выскочил из под нашей незримой защиты, так и жизнь у него – сразу пошла наперекос…. Так что – с кем поведёшься….

       Как бы там ни было, но сейчас Понт стоял нахмурившись, и горестным голосом комментировал свой неудачный перелёт. Все вокруг его дружно утешили: во-первых, это чисто условный ритуал, а, во-вторых, никаких особых гарантий счастья – он и нам, прошедшим этот квалификационный порог, он тоже, увы, не даёт…
       Подумаешь, не смог перелететь! В конце-то концов, крупные авиакатастрофы – случаются даже на больших и престижных авиасалонах, где-нибудь в Ле Бурже или Фарнборо. Что уж говорить о нас – простых смертных? Наша жизнь – просто пестрит глупостями и ошибками!
       У Гены, кстати, был очень красивый голос, и он здорово пел…. Так вот одной из самых рейтинговых песен, в его небольшом репертуаре, была довольно популярная в те времена песенка, начинающаяся со слов: «До чего ж я невезучий, до чего ж я невезучий…»

       5

       Однако, наши доводы, Понта ничуть не утешили…. И он, скорей всего, – от постигшего его горя, – замедлил ход, и отстал от основной группы….
       Мы же в это время стремились побыстрее покинуть последний приют наших земных предшественников. Пропитавшись насквозь кладбищенскими страхами – мы, быстрым шагом, пробирались к выходу. Надо учитывать, что членам нашего тайного сообщества было по пятнадцать-шестнадцать лет и наш ночной визит на кладбище был, скорее, редким эксклюзивом, нежели привычным ритуалом.
       Отсюда, и сонмище подсознательных страхов, одолевающих всякого, вступившего на эту священную территорию, ещё и глубокой ночью – со своими прыжками и поцелуями, со своим противоборством с традициями.

       Мы быстро возвращались к воротам, торопливо семеня мимо сереющих в сумраке могил…. Нам хотелось поскорее покинуть это скорбное, и, чего греха таить, жутковатое место. Однако наш Понт, удручённый постигшей его неудачей, где-то замешкался и отстал от нас, задержавшись там, в тёмных глубинах кладбища….
       Мы, меж тем так судорожно спешили, что, впопыхах, даже не заметили то, что в нашем коллективе стало на одного участника меньше. Как поётся в известной песне: «Отряд не заметил потери бойца…»
       Однако самого бойца такое положение дел не устраивало и он, что есть сил – ломанулся за нами. Чего-то испугавшись, Понт кинулся нас догонять и в темноте, не разобравшись в темноте – с грохотом напоролся на какую-то деревянную оградку. Оглушительно треснула лопнувшая штакетина, и этот жуткий хлопок и в ночи, а затем – и сдавленный вскрик Гены, обильно сопровождаемый треском и хрустом – все это привело нас в настоящий шок…. На фоне абсолютной кладбищенской тишине, даже обычный разговор казался чем-то шумным и диссонирующим, а уж то, что мы в ужасе услышали – прозвучало так оглушительно, что можно было испугаться за свои барабанные перепонки…. И наверное, за сердце, моментально улетевшее в пятки….

       Мы в ужасе шарахнулись в разные стороны, а девчонки истошно завизжали.
       Гена же, в результате этого неудачного тарана с оградами и деревьями, порвал себе штаны, что лишь дополнило цепочку загадочных доказательств – о мистике и влиянии Судьбы. Получалось так, что порванные штаны стали первым почином, открывшим список его грядущих поражений, в борьбе с лихоманкою-судьбой…. А это, в свою очередь, явилось неоспоримым свидетельством существования нехороших знамений….

       Забегая вперёд, можно сказать, что это ночное предсказание – во-многом сбылось. Не хотелось бы подробно, по крайней мере, здесь – отображать перипетии его скорбной судьбы, однако, вскоре его жизнь, и в самом деле, вошла в крутое пике, и, пару раз приподнявшись над горизонтом – он, необратимо, рухнул в бездны вечные….
       Мне кажется – его драматичная биография, заслуживает отдельного – пусть и недолгого изложения…. Могу лишь отметить, что он стал одним из немногих бойцов криминального фронта, сумевшим преодолеть многочисленные заслоны колючей проволоки и изощрённых суперсовременных сигнализаций, и умудрился сбежать – из мрачных сибирских темниц…. А когда, в глухом лесу настигнутый озверелым конвоем и лаем собак, Понт, вдруг – осознал, что он окружён, то, вынув из кармана остро отточенный нож – с размаху вонзил себе его в живот….
       Судьба, тем не менее – пощадила его в тот час, и даровала нам ещё одну – пусть и короткую, но яркую – как и всё, что связано с ним – встречу….

       6

       Между тем Понт как почти все из нас, стал пионером в изобретении новых форм наших достижений и нашего досуга. Он возглавил экспедицию к заимствованию продуктов из городских и загородных столовых, и, как вещий Олег, – пал от этой пагубной привычки. Да, первая его отсидка связана именно с покушением на столовую, когда мы, уже повзрослев, забросили в чулан – этот мальчиший пиратский промысел….
       Но об этом – лучше как-нибудь позднее….

       А пока о более безобидных шалостях…. Полюбили мы и такое дело: взрывать бутылки с карбидом. Готовилось это адское снадобье так: в пол-литровую бутылку заливалось наполовину воды, затем, на воду, сверху, клался кусочек пакли, после чего, на паклю, бросалось несколько кусочков карбида…. Затем всё это энергично взбалтывалось, и бутылка на глазах начинала белеть, наполняясь матовой газовой субстанцией… А мы, в страхе – разбегались в разные стороны…. Спустя пару минут раздавался оглушительный взрыв, и стекла в домах по всей округе – нервно дребезжали…. Осколки от таких снарядов обладали поистине фантастической жалящею силой.

       Так, когда за нашим старым военкоматом, власти города задумали строить большой детский сад, они вырыли там огромный котлован, наподобие гигантского лунного кратера. Ну, а в котловане, как это часто бывает, образовалось широкое рукотворное озеро. На его льду, зимою, мы ошалело катались на коньках, и до одури рубились в хоккей…. А летом – сколачивали здоровенные плоты-дредноуты и плавали на них, устраивая настоящие морские сражения и нещадно топя друг друга….
       Вот в этот-то котлован мы как-то раз закинули бутылку с карбидом, и она плавала в тёмно-коричневой луже, угрожающе сверкая на поверхности своим молочным горлышком…. Затем, как всегда – последовал могучей силы взрыв….

       Мы же, как опытные минёры, залегли, укрывшись за огромными валами из торфа и мха, на довольно приличном расстоянии от очага взрыва…. Эти массивные Гималаи сотворили бульдозеры, разгребающие грунты под котлован. Когда раздался взрыв, мы инстинктивно пригнулись, однако, несмотря на ни на что – один из мелких осколков прошил насквозь моему соседу ушную раковину. Хотя дистанция до бутылки была – о-ё-ей! Так что быть даже наблюдателем в этом взрывном деле – было весьма опасно…..

       В другой раз – мы наполнили адскою смесью бутылку из-под «Шампанского» – и хотели её засунуть в огромную сосновую чурку с выдолбленной внутри трухлявой нишей…. Мы хотели посмотреть – как её разорвёт…. Однако, последний момент мы сдрейфили, и разбежались в разные стороны…. Вообще-то – это был первый и единственный случай, когда мы использовали столь мощный снаряд. По неписанному мальчишечьему этикету, такое было запрещено – как разрывные пули или всяческие вакуумные бомбы…. И вот – тут нас бес попутал, и мы нарушили свою неписанную Женевскую Конвенцию.
       Бутылка мерно наполнялась зловещею белизной, и угрожающе стояла посреди двора, возле длинного белёного туалета. Это было немыслимо опасно – любого прохожего брошенный нами снаряд мог бы запросто покалечить при взрыве, изрешетив бедолагу дюймовыми осколками…. Всё-таки «Шампанское» - это не водка и не пиво; и убойная сила осколков там совершенно другая….

       Мы, перепуганные насмерть, стояли, и не знали – что же делать? А бутылка стояла и не взрывалась, тая в себе дикую, почти смертоносную энергию…. И тогда мы решились на следующий шаг: надо подобраться к ней как можно ближе и расстрелять её из рогатки. Один парень, Сашка, заложив в кожаную обойму рогатки крупную увесистую гайку, отправился на это сложное задание. Перед ним стояло два условия: взорвать проклятую бутылку, и сделать это только тогда – когда во дворе не будет ни единой души….

       Как только наш снайпер занял исходную позицию, из подъезда вышел малость подвыпивший мужик и медленно направился к туалету. Он прошел мимо нашей бутылки, буквально в метре от неё. Мы до боли прикусили губы, и, сжимая кулаки молили Бога об одном: чтобы этот неразумный мужик – добрёл живым до туалета.
       «Ну, давай же, давай, мужик, шевели помидорами, иначе так и уйдёшь на тот свет – не облегчив душу!» – Мысленно умоляли мы медлительного субъекта, лежа в своих укрытиях.
       Когда же деревянная дверь захлопнулась, наконец, за обременённым тяжестью бюргером – мы разом облегченно вздохнули! Теперь наш двор был абсолютно пуст. Главное сейчас – чтоб Сашка не промахнулся! На карте стояло очень многое….

       Надёжно укрывшись за стеною ближайшего дома, Саня тщательно прицелился и… с первого же выстрела разнёс бедную мишень…. Взрыв был апокалипсической силы…. Нас же едва не хватил апоплексический удар – от пережитого…. Мужика в туалете, видимо – тоже…. Он оторопело вылетел на улицу из своего бомбоубежища, и, зябко поёживаясь, выдавил одно-единственное: «Изобретатели!»

       Позднее Сашка показал мне, на своей руке, удивительный витраж…. Там, на запястье, чуть выше ладони, которой он оттягивал резинку рогатки, с внутренней стороны, на тонкой нежной коже я увидел пару тоненьких, вьющихся надрезов….Как будто кто-то, балуясь, провел по его руке двумя тонкими лезвиями безопасных бритв, сделав на коже неглубокий рисунок…. Он состоял из двух тончайших линий….Эти линии, совершенно удивительным образом, начинаясь в разных местах, плавно сходились в одной точке, вливаясь друг в друга буквально в миллиметре от пульсирующей синенькой вены…. Они образовывали собой – точную графическую копию раздвоённого змеиного языка, нарисованного тонким пером и бордовой тушью….

       7

       Из рогаток, кстати, мы тоже стреляли, стреляли довольно метко. Не обходилось и без охоты на пернатых…. Один раз Валера подстрелил удивительную птицу. Птица была крупнее воробья, но значительно меньше вороны, её оперение было пепельно-серым, а вдоль крыльев шли – широкие чёрные и узкие белые – полоски. И, что самое удивительное на самых кончиках крыльев, из-под оперения, торчали два маленьких ярко-красных, даже – ярко-оранжевых огонька…. Словно кто-то, балуясь, воткнул этой птичке, между перьями – парочку цветастых, покрытых флуоресцентной краской микро-мормышек…. И они, словно две красных звёздочки, полыхали в её крыле…
       Похоронив птичку с почестями, как погибшего в бою солдата, мы, взяв на экспертизу крыло, ходили меж взрослыми, попеременно спрашивая у них – что же это за птица? Увы, никто так и не смог – ответить нам на этот вопрос… Серая пичуга так и осталась – маленьким неизвестным солдатом, унёсшим с собой, в могилу, своё неразгаданное имя….
       Северяне вообще живут знаниями только своего ареала обитания, и всё что находится за его пределами, их мало интересует….

       Зато Север – это удивительная школа ориентации на местности, в лесу, в тайге…. Случаи пропадания людей в урмане здесь крайне редки, и я никогда не слышал об этом. Несмотря на бескрайние топи, густые леса, и просто дикие – по своей плотности – приболотные чащобы…. Северному ребёнку, словно сама природа встраивает в мозг какой-то удивительный аппарат, наподобие вестибулярного, и он, словно живой навигатор, непременно находит дорогу там, где нет никаких ориентиров. Он сам способен выбраться из лесу, независимо от невидимых ему сторон света, веток на деревьях и спрятанной за облаками Полярной звезды….

       Один раз, когда наша лайка Буран, была еще маленьким широколапым щенком мы взяли её с собой, в поход за морошкою, на болото. Одурманенный приторным запахом жаркого июльского дня, Буран вырубился и заснул…. Когда мы, наевшись и набрав в банки морошки, собрались идти домой – щенка нигде не было.
       Само же болото было огромным, и оно простиралось бесконечным травянисто-зеленым пупырчатым ковром – аж до самого горизонта. По всей его территории были редко разбросаны сотни мелких, карликовых сосёнок…. Мы принялись за поиски потерянного малыша. И вот, спустя полчаса мучительных поисков, мы всё же набрели на наше маленькое оранжевое чудо. Пушистый комок лежал на ватных подушках мха, среди зарослей голубики и багульника, и не мог даже оторвать – от зелёного пахучего бархата – свою обкуренную дурманом голову. Пришлось нести его на руках почти до самого дома…..

       В другой раз мы с Понтом попёрлись за кедровыми шишками, и ушли довольно далеко от города, в глубокие таёжные урочища…. Туда, где течёт, овеянная легендами, древняя мансийская речушка Евра…. Набрав немного шишек, мы и не заметили, как стало быстро смеркаться… Когда мы опомнились, вокруг уже темнело…. Мы немного испугались, и испугались больше не за себя, а за рюкзак Гены, который мы оставили где-то далеко, там, на краю болота…. Хотя, честно признаться, и возможная встреча с медведем нас тоже – не особо радовала…. Днём-то мы чувствовали себя в лесу, как рыба в воде, а вот по ночам – нас иногда одолевал – традиционный мальчишеский страх – перед тёмными и неразгаданными пространствами…. Мы начали метаться по болоту, которое расплывалось под нами в сплошное жёлто-зелёное марево…..Это была огромная багульниковая бездна, простирающаяся своими бесконечными узорами – до самого Космоса….

       Конечно, мы бы в любом случае выбрались отсюда (или нас нашли б потом, наши далёкие потомки – через миллион с лишним лет) но, тут я услышал трудноразличимый звук самолёта….. Слышимость на болотах великолепная, особенно при ясной погоде, и уходящий вечерний рейс на Тюмень спас нас – от быстро наплывающих отовсюду сумерек. Шум взлетающего самолёта нам дал отличный слуховой ориентир, и, хотя до аэропорта было не меньше тридцати километров, мы моментально сориентировались – в каком направлении следует двигаться.
       В этом была своя метафизическая символика: мой отец очень много летал на севере, работал авиадиспетчером, И я вырос, в буквальном смысле – среди самолётов. В эту минуту я точно знал – какой это взлетел самолёт, и сколько сейчас примерно времени. Мы резко взяли на норд-ост и спустя полчаса, в полумраке нашли среди кустов, свой почти невидимый во мраке, серенький рюкзак…. А ещё спустя полчаса, мы, оживленно болтая, уже шагали по направлению к Ураю, по широченной песчаной дороге, разрезающей пополам – утонувшую в сумерках болотную ширь…..
 
       8

       Как-то раз, сбежав с уроков, мы двинулись в «Кулинарию»…. «Кулинария» располагалась примерно в десяти минутах ходьбы от школы, и мы регулярно ходили туда по четвергам, когда в школьной столовой объявлялся «рыбный день». «Кулинария» была своеобразным протестом – и против «рыбного дня», и вообще – против преподавательского произвола. Лаборатория нашего классного руководителя, «химички», выходила своими окнами – точно на маршрут нашего следования до «Кулинарии», и нам приходилось ходить либо в обход, либо тщательно маскируясь. Иногда мы дружно натягивали пиджаки на голову, что она, глядя в окно, в подзорную трубу – нас не опознала.
       Мы боялись, что увидев нас, она начнёт швырять прямо из окна третьего этажа, на наши бедные головы свои колбы и реторты, наполненные всякими ангидридами, гидроксилами и прочими аминокислотами…. И тогда мы, задымившись и зашаяв, вспыхнем и растворимся на месте…. Не желая рисковать мы попросту обходили эти проклятые окна….

       В «Кулинарии» мы брали роскошные тёплые пироги с маком и облитые сверху патокой-какао! О господи, какое же это было блаженство! Никакая женщина, даже удивительная Софи Марсо, неспособна заменить человеку тёплые пироги с маком!
       Сколько бы войн на Земле – мгновенно остановилось, если б воюющим сторонам раздавали горячие пироги с маком, пекущиеся в те годы в урайской «Кулинарии»! Запиваемые горячим наивкуснейшим какао они напрочь отбивали у человека – всякую охоту воевать…. А вот охоту воровать – они у человека, как я сам воочию убедился, они отбить – так и не смогли.…

       - А у меня сегодня день рождения! – Вдруг пробасил ни с того ни сего Маратка.
       Маратка ходил вместе с нами в лыжную секцию и носил очки. Валера очень любил на уроках закидывать ему в очки шарики из бумаги. А тот их старательно выковыривал. Мне было обидно за Сизифов труд Валеры, и я тоже начинал закидывать Маратке в очки – влажные от слюны шарики. Особенно удобно это было делать сзади, когда мы сидели на следующей, сразу за Мараткой парте. А Маратка, соответственно, впереди. Мы поочередно привставали, перегибаясь через плечо кропотливо пишущему Маратке, и, старательно целясь, кидали ему жёванный шарик между очком и глазом.
       Маратка тут же переставал писать и начинал нервно выковыривать шарик из глаза. Потом, когда наши атаки принимали массированный характер, он вообще отбрасывал тетрадь в сторону, и все его усилия уходили на выковыривание шариков, сыплющиеся из-за плеча.

       Потом, подустав, он норовил дать нам в морду, после чего одного из нас, а иногда – сразу обоих – выгоняли из класса. Тогда мы, философски погоревав, шли в школьную столовую, а, если наша грусть была велика – тогда сразу в «Кулинарию»….
       Это именно Маратке мы нарисовали трудолюбивого юношу, несущего по глянцу жёлтой кожаной папки – свой собственный член. И это он, Маратка, потом заставил нас переделывать этот рисунок, заменяя пенис на огромную рыбину, торчащую у юноши между ног.

       Между тем, у Маратки было два серьёзных недостатка: он никогда не матерился, и не воровал в магазинах самообслуживания. А так, это был вполне нормальный человек. Он изредка, разозлившись, скупо говорил: «Вот, блин, чувак-человек!» Это было его самое страшное ругательство. Лишь раз, не выдержав нашего сволочизма, он гневно и коротко сказал: «****ь!»
       Мы были в неописуемом восторге, и долго бегали за ним по школе, умоляя ещё раз воспроизвести произнесённый шедевр. Но он не поддавался на наши провокации, и только отмахивался.

       - У тебя день рождения? – Изумился Понт. – А чего ж ты, Маратка, молчал-то?
       На обратном пути мы зашли в универсам «Уют», расположенный по пути, и Понт украл там прекрасный серебристый термос. Как он умудрился вынести эту здоровенную штуковину, я так и не смог понять. Я тоже украл для Маратки какую-то безделушку, и он был очень тронут нашим вниманием. Особенно его радовало приобретение чудесного термоса; Марат был завзятым рыбаком, и такая штуковина очень бы ему пригодилась. Понт был вне себя от счастья, от того, что ему удалось потрафить вкусам именинника.

       В честь дня рождения я приостановил рисование своей эпопеи «Про Масхарыча». Папу Маратки звали Масхар, и я рисовал эпический сериал из его жизни. На одном из рисунков огромный Масхар ел гигантским половником суп – прямо из циклопической кастрюли, на другом – душил попавшегося ему руки мамонта…. Кто на рисунках был Масхар, а кто Масхарыч – нас особо не волновало, главное это было очень захватывающе и нравилось всему классу. Маратка толерантно относился к этой затее…. Может, он шёл нам на уступки, понимая, что это лучше, чем рисование членов на папках, и закидывание шариков ему в очки…..

       Кстати, о членах…. К Валере иногда приезжал дальний родственник из Башкирии, Маслыч. Маслыч был здоровенным восемнадцатилетним детиной, с большими налитыми бицепсами. Про Маслыча рассказывали много забавных историй, но одна фишка мне особенно понравилась.
       Когда его заставляли водиться со своими меньшими братьями, чего он особенно не любил, ему приходилось гулять с малышами по широким улочкам своей родной деревни Шаран. Чтоб хоть как-то развлечь себя Маслыч проделывал следующий трюк. Сначала он терпеливо вел мальца-брательника за руку, а потом, незаметно, вставлял тому в ладонь большой палец руки. Малец брёл по деревенской улице, крепко держась за этот палец, и с любопытством разглядывал цветастые палисадники, деревья и разгуливающих по улице гусей.
 
       Далее Маслыч, свободною рукою, потихоньку расстёгивал ширинку, и неслышно вывалив наружу здоровенный член, незаметно совершал маленькую подмену…. Он аккуратно вытаскивал большой палец из ладошки малыша и плавно вкладывал туда свой член. Увлеченный просмотром улицы мальчуган не замечал этой трансформации, и продолжал вести за собой Маслыча, держа его уже за пенис. Получалась довольно забавная картина: посреди улицы настойчиво брел маленький гражданин и, с серьёзным выражением лица, вел за член русоволосого детину. Когда Маслыч чуть притормаживал, малыш настойчиво тянул его за пенис вперед. Всё это напоминало «уазик», буксирующий за хобот слона. Жители Шарана были очень довольны этим забавным зрелищем.
       В нашем городе Маслыч таких реалити-шоу не проводил, но, я думаю, они б смотрелись весьма неплохо. Особенно, в дни массовых шествий.

       9

       В те, советские годы – красть у ближнего – считалось недопустимым и зазорным. А вот всё, что государственное – можно. Потому что это было не то чтобы государственное, а некое общее, общественное, по воле случая оказавшееся не у тебя, а просто – в другом месте. И, перенеся «это» – из другого места, к себе – ты, скорее, не крал, а восстанавливал своеобразную историческую справедливость.
       Впрочем, в этом был и определённый философский смысл: почти у всех нас были генетически заложены какие-то счёты перед государством, а у государства – перед нами. Таким образом, это образно можно было считать особой формой «гуляющей справедливости». Сегодня мы берём что-то у него, а завтра – оно у нас. У многих из наших родителей были облигации Государственного Займа, за который оно так и не расплатилось. Вот мы, потихоньку, и выбирали его, государства, долги, помогая ему рассчитаться с нами, и, не травмируя, при этом его бюджет и его ранимую психику.

       Мы с Понтом, руководствуясь этой заповедью, частенько шныряли по ночам, ища на свою задницу приключений…. И бог миловал нас, несмотря на множество забавных, а порою и опасных ситуаций. Всё это следует изложить где-нибудь отдельно, однако, на одной такой истории, я всё же остановлюсь. Она связана с тем же хлебокомбинатом, который мы с Понтом, в качестве заправочного пищевого терминала, уже использовали не раз….
       
       * * *

       Один раз, мне понадобилась какая-то обувь, вроде зимних ботинок или валенок. Я поставив на пол табурет, полез наверх, чтоб достать с шифоньера коробку, в которой эта самая обувь и хранилась. К своему удивлению, я обнаружил на коробке большой бумажный ярлык, гласящий о том, что там, в ней – изначально находилась такая продукция, как «Пряник северный» Но ещё меня более ошарашило, что этот самый пряник выпускался на нашем доблестном хлебокомбинате. Эту информацию я воспринял как личное оскорбление. Оказывается, в нашем городе вполне успешно выпускается «Пряник северный», а мы с Понтом – до сих об этом – ничего не ведаем.
       Судьба хлебокомбината, вернее – одного из его цехов – была решена.

       В ту же ночь мы с Понтом отправились «на дело»…. Прибыв на тёмную, заснеженную промбазу, мы сразу направились к вражеским редутам. Преодолев высокий забор, мы стали, прижимаясь к чёрным контейнерам, слоняться вокруг здания хлебозавода, работающего круглосуточно. Вскоре – мы обнаружили искомое окно, за которым, благодаря фонарику, предусмотрительно захваченному прозорливым Понтом, мы увидели целые штабеля искомых ящиков, из коричневого картона.
       В другое время – мы ни за что бы не догадались, что именно там хранится интересующая нас продукция.

       Так как комбинат охранялся по периметру, то решёток на окнах не было. По крайней мере, их не было, в нужных нам окнах. Вскрыть любое стекло было для Понта азбучною задачей, и он моментально, без особого труда, устранил это ненужный барьер. После чего, впрыгнув вовнутрь, он стал выкидывать мне, прямо на подоконник, горсти горячих пряников. Складывать нам их, по существу, было некуда, поэтому наполнив ими сумку, карманы, и вообще – всё что можно, я шёпотом, прокричал Понту: «Бери весь ящик, целиком!»
       Понт, озадаченно почесал затылок, потом, согласившись кивнул, и начал стягивать вниз верхний ящик, а потом, надрывно дыша, подтащил к подоконнику свою добычу. После чего, мы, как два ночных муравья, остервенело выволокли свою добычу к забору, в глухую темень. А там, с огромным трудом, мы, надрываясь, сумели перевалить его через забор, и уволочь – к пролегающей неподалеку «бетонке», надёжно упрятав свой трофей в придорожном сугробе. Отдышавшись, мы пришли к выводу – что так нам его – далеко не уволочь. Он был слишком тяжёл и неудобен – при транспортировке.

       10

       И тут нам пришла в голову довольно оригинальная идея. Дело в том, что промзона была усеяна множеством управлений, офисов и контор, принадлежащих множеству учреждений и фирм. Так, неподалёку, располагалось управление завода строительных материалов. А в каждом управлении существовала спортивная каморка, кабинет заводского спортивного начальника, инструктора – где почти всегда хранились лыжи, кубки, форма и прочий спортивный инвентарь. Нас, в тот момент, в первую очередь интересовали именно лыжи…. Мы решили спереть где-нибудь пару лыж, и использовать их для транспортировки злополучного ящика. Как мы это осуществим технологически – мы себе ещё не представляли, однако, нам нужны были лыжи и мы были одержимы этой идеей.

       * * *

       Преодолев несколько разновеликих и разномастных заборов, мы, вскоре – оказались на интересующей нас территории. Я прекрасно знал местный географический ландшафт, и пользуясь своим обострённым чутьем и зрением, мы быстро пробежавшись вдоль окон, нашли искомый кабинет. Понт моментально вскрыл нужное окно, и, буквально спустя пять минут – мы уже держали в руках пару отменных импортных лыжин.
       Пора было пускаться в обратную дорогу, что, собственно, мы, не мешкая – и сделали.

       Размахивая лыжами и перебрасывая их через заборы, мы вскоре выбрались обратно, к месту дислокации нашего пряничного склада. Поначалу мы пытались тащить ящик используя добытые лыжи как носилки, однако эта затея быстро провалилась. Ящик всё время соскальзывал вниз, и, кувыркаясь, падал в сугроб.
       Зверски устав и намучившись, мы уселись передохнуть. На улице было прохладно и пар валом валил от наших разгоряченных транспортною эпопеею голов. И тогда мы решили пойти на технические реформы, а именно изменить– способ нашего передвижения, используя трофейные лыжи – уже в качестве саней.

       Однако, и этот способ нас быстро разочаровал. Управлять данной «санной повозкой» было довольно сложно: лыжи разъезжались, и ящик проваливался в сугробы, сквозь снежный наст. Надо заметить, что время от времени вдали показывался свет фар движущееся на нас, по ночной дороге, машины, и нам, словно партизанам, приходилось залегать в сугробе, в придорожной насыпи. Вся эта экзотика вскоре нам осточертела….
       И тогда мы приняли радикальное решение – идти в город, за подмогой. Ни за что не догадаетесь – кто был избран нами в качестве оплота, и знаменитой службы спасения!
       Не буду вас долго мучить: это был Валера. Мы решили, что сон в зимнюю ночь означает гибель, и решили его спасти, от надвигающихся зимних неприятностей. Сам же Валера, судя по всему, безмятежно спал, и даже не догадывался, о той высокой миссии, которой мы, измучившись с проклятым ящиком, решили его наделить.

       * * *

       Единственным плюсом, наших полуночных мытарств, стало то, что помимо добычи пряников, мы сумели протащить проклятый ящик почти целый километр, по направлению к городу. До города оставалось ничуть не меньше, а даже немного поболе…. Тем не менее – мы решили бросить всю нашу затею и двинулись налегке, к Валере.

       11

       Вскоре, хрустя по снежным тропинкам, мы добрались до его дома. Вокруг стояла немая северная ночь. Звёзды с укоризной смотрели на двух неутомимых работников продовольственного фронта. Постучав неоднократно в окно, мы услышали, наконец, свирепый приглушённый мат, из которого можно было разобрать лишь самое дипломатичное из прозвучавших в наш адрес выражений: «****ые воры!»
       Вскоре на крыльце показался экипированный по-зимнему Валера. Мы поделились с ним нашею печалью. Он, долго не разговаривая, широким шагом двинулся к месту затерянного в снегах ящика. Идея спасения брошенных пряников приобрела реальные очертания. Мы семенили позади Валеры, слушая его ворчания вперемешку с матом. Всё, что он бурчит разобрать было трудно, но, как мы понимали, это был монолог, достаточно полно характеризующий нашу безнравственность.

       Вскоре, так же маскируясь от встречных и попутных машин, мы прибыли к месту. Злой как собака Валера вскинул громоздкий ящик на плечо, и непрерывно изрыгая потоки брани – двинулся вдоль дороги, обратно, навстречу зовущим огням спящего города. Мы с Понтом, держась на почтительном расстоянии, виновато семенили за ним. У каждого из нас было по лыжине в руках, и мы несли их как копья, на индейский манер…. Валера напоминал древнего феодала, несущего на плече сокровища Альгамбры, а за ним молча плелись два угрюмых боя-оруженосца….

       Пару раз, передохнув по дороге, Валера дотащил, наконец, проклятый ящик, до крыльца своего дома. Там мы решили, что до утра он укроет эту добычу у себя, а утром – мы перетащим его ко мне, в подпол. Моя мама в то время работала в экспедиции, и никого, за исключением младшей сестрёнки – у меня дома не было.
       Хранить ящик у Валеры было небезопасно – он, с братьями, был единственным, из всей нашей честной компании, кто жил в полной семье, с двумя родителями.
       Остальные жили – кто с матерью, кто с отцом, в неполных семьях, что и предопределяло наши многочисленные ночные блуждания. Первая же серьёзная ревизия со стороны родителей Валеры могла закончиться полным крахом для нашего неокрепшего криминального союза.
       Лыжи же, видимо, обладали каким-то особым иммунитетом родительской неприкосновенности, ибо Валера тут же отобрал их у нас, и отобрал насовсем…. Видимо, он решил их присвоить себе в качестве гонорара, за нелегкую ночную экспедицию. И за транспортировку негабаритных грузов. Может он справедливо полагал, что, если понадобится, мы себе – ещё найдём? Как бы там ни было, нас это устраивало, и, немного поворчав для проформы, мы с Понтом, как двое волчат – удалились спать в своё логово.

       * * *

       Наутро ящик был перетащен транспортирован ко мне, где нам, с немалым трудом, удалось опустить его в подпол. Зато это дало нам возможность – долгое время распивать чаи со свежими пряниками и вспоминать свой ночной нештатный вояж.
       Через какое-то время, из экспедиции вернулась моя мама и, обнаружив в подполе подозрительный ящик, с остатками пряников, учинила мне форменный допрос, на тему – что это? И – откуда оно взялось? Я, немало перепугавшись, придумал какую-то легенду о списанных на базе ОРСа продуктах, и передаче этих продуктов нам – через каких-то дальних знакомых… Видимо, озвученная мною легенда звучала вполне правдоподобно и мама, немного поворчав отстала от меня.
       Она часто уезжала из города, и я оставался за старшего, опекая, помимо двух собак, и свою младшую сестру. Учитывая это обстоятельство, мама не стала развивать своё частное расследование и предпринимать против меня какие-то карательные меры.

       12

       Между тем, устраивая свой мальчиший шалман, мы приноровились к новому кулинарному изыску. Неподалёку от нашего двора, в «кулацком поселке», стоял уютный магазинчик с патриархальным названием «Елочка». Там продавали довольно неказистые консервы с весьма претенциозным названием: «Клубника, протёртая с сахаром».
       Консервы эти были довольно невкусными, но стоили всего сорок копеек, что было в полтора раза дешевле банки сгущённого молока. Купив пару банок, мы попробовали их, и сразу почувствовали, что, несмотря на многообещающую этикетку – этому блюду чего-то явно не хватает. И тогда мы придумали вот что. Купив сразу несколько банок, мы вываливали их в кастрюлю и кипятили их в течении десяти-пятнадцати минут. Вкусовые качества этой сладкой эмульсии сразу резко улучшились! Буквально через пять минут после начала варки, по всей кухне распространялся запах дефицитнейшего клубничного варенья!
       Таким образом наше кулинарное шаманство принесло довольно неожиданные плоды: гадкий, полуфабрикатный, клубничный утёнок быстро превращался в прекрасного и вкусного лебедя! Мы с удовольствием пекли оладьи, макая лепёшки из теста в чудесную смесь. В ход шли и уворованные нами с Понтом пряники. Одним словом, жизнь налаживалась и мы наслаждались счастливыми мгновениями нашего отроческого счастья.

       В качестве компенсации, за несанкционированную побудку Валеры, мы с Понтом украли из какого-то магазина самообслуживания несколько пар белоснежных детских колготок и щедро одарили ими нашего полуночного рикшу.
       Дело в том, что мы все бегали на лыжах, и нам, время от времени – доводилось участвовать в соревнованиях. Всякий знает, что общешкольные, а тем более – городские соревнования – это своего рода бенефис, торжество, и как всякое представление – они требуют от участников не только высоких спортивных достижений, но и определенного представительского лоска.

       А вот с лоском-то, у нас – наблюдались серьёзные проблемы. Так, если красивые спортивные костюмы ещё можно было где-то достать «по блату», то вот лыжный инвентарь и вся сопутствующая спортивная атрибутика – была в страшнейшем дефиците. Лыжи «Карху» или «Ярвинен», титановые палки, тюбиковая «динамовская» мазь – были запредельною и недостижимою мечтой – для любого провинциального спортсмена. В этот перечень входили и недосягаемые для нас белые лыжные гетры, которые, практически, было невозможно достать. Но мы были изобретательными пацанами, и быстро нашли рациональное решение

       Отправившись в «Детский мир», мы с Понтом влегкую спёрли там несколько экземпляров детских колготок…. Добытые трофеи мы приволокли туда, куда стекалась вся нелегально добытая нами продукция, а именно – в комнату Валеры.
       Аккуратно обрезав трофейные колготы ножницами – под самую попу, мы, взяв нитку с иголкой, наспех обметали полученную обрезь по краям, быстро превращал детские колготы в прекрасные подростковые гетры. Натянув полученное изделие на лодыжки, мы ахнули от собственной гениальности, и начали щеголять друг перед другом, упиваясь мечтами о грядущих соревнованиях, и любуясь шикарным трикотажным самиздатом.

       13
 
       Но Валера пошёл дальше. Его видимо, серьёзно занимали модные в то время идеи – об организации безотходных производств.
       Внимательно рассмотрев обрезь, состоящую из носок и задницы, он, ни слова не говоря, решил приспособить последнюю в дело. Выглядело это так. Он, с залихватской решительностью натянул на себя вовсе не то, что должно было служить шикарными гетрами, а, взяв в руки отходы – в виде маломерной детской задницы – которую мы, обычно, за ненадобностью – выбрасывали, и, с треском и усилием, вставил туда свой зад.

       Увидев его «примерку» - мы чуть не обоссались со смеху! Растянутые донельзя детские рейтузики – жестко опоясывали мускулистую задницу Валеры, превращая его в нелепое подобие какого-то странного существа, что-то между транссексуалом и визгливым оперным болеро. Понт оглядел Валеру со всех сторон и сразу вспомнил анекдот, как один мужик, желая всех удивить, одевался на Новый год презервативом.
       Зрелище это было диким и комичным, словно на какого-нибудь завзятого уличного небритого громилу – натянули ажурные детские трусики.

       Вечером мы пошли кататься на корт, и Валера, повторил свою экзотический трюк, но уже в публичном месте. Он остервенело гонял по льду и его затянутая в белый гипюр задница, вызывала немалое веселье у присутствующих.

       * * *

       Сегодня, целый день, за моим окном – льются с неба бесконечные жёлтые ливни. А мне отчего-то чудится белый, с янтарным отливом лед, по которому ошалело летит Валера, с огромною вяленою рыбиной, наперевес. И крепкая мускулистая задница его – прочно сомкнута в белоснежном ажуре детских, безжалостно обкорнанных ножницами детских колготок…. А там, позади Валеры, на огромных свежеструганных воротах виднеется пасквильная рожа Коли Бороды с взлохмаченными донельзя волосами, и вьющейся на ветру бородой…. И он, Коля, в своей всколоченной шапке – ни дать ни взять – обезумевший Иван Грозный, замочивший своего отпрыска Ивана, но так и не сумевший победить нас – маленьких зловредных кочевников…. Как не пытался он, вместе со своими опричниками, отнять у нас наше маленькое ханство, наш залитый вечерним светом, и зовущий к себе корт….

       А, наперерез Валере – летим, летим – обезумевшие мы…. И он швыряет нам – обезумевшую черную шайбу и она летит, летит, летит – прямо на нас…. А потом, срикошетив от чьей-то клюшки, она взлетает над кортом, уходит в ночь, туда, в обезумевшее чёрное небо…. А иам, набирая высоту, совсем теряется из виду….. И белый, расползающийся по небу след её – плывёт над крышею нашей школы, над оснеженными кронами сосен, и над огромной трубой, стоящей там, далеко, на Промбазе, белой котельной….

       И я, вдруг – отчётливо понимаю, что она, эта наша улетевшая шайба, уже никогда, никогда-никогда! – не вернётся к нам, – сюда, на землю….
       Я оторопело смотрю ей вслед, и, вдруг, вопреки всякой логике – у меня зарождается маленькая тайная надежда: а может её все-таки поискать в снегу, когда нас вновь навестит март? Ведь он ещё наступит, правда? Может она где-нибудь лежит там, лежит и ждёт нас, в почерневших от весенней капели сугробах?