Из записок Капризули. Отпускаю...

       …Тонкие, порозовевшие от холода пальчики складывали на замерзшем стекле легкий узор, который упорно определялся только в одно слово. Я метался по комнате, не зная, как поддержать любимую, и вспоминал, вспоминал…

       Мы познакомились перед Новым годом на студенческой вечеринке и с тех пор больше не расставались. Наша любовь была легка и весела, время от времени превращаясь в игру. Иногда в заснеженных трамваях, когда мы возвращались вместе домой, или в окне деревенского дома, куда мы в последнюю осень ездили к твоей маме, мы писали одно слово. Дом был деревянный, старый, сырой, вечно чем-то недовольный. Но мы все-таки ублажали его своим смехом. Когда топилась печка, окно запотевало сразу, мы подбегали к нему, стараясь наперегонки успеть написать это волшебное слово. В ночном окне его отчетливо было видно.
Замерзшие окна электрички тоже его знали, ты скребла сантиметровый слой наледи, вырисовывая опять только одно это слово – слово нашей любви. Оно опять зарастало инеем, а мы, подышав, возвращали его к короткой жизни. Неизменное, оно проявлялось, как на фотобумаге – и, замерев, мы вновь и вновь читали его. Заснеженное на осенне-зимнем стекле, размытое на весенне-летнем, слово это наполняло нашу душу тем особенным и драгоценным, мужским и женским, после чего пела душа, немело тело и уже нельзя было остановиться… Это было слово «люблю».

       В тот год я научил тебя водить машину. И теперь оно появилось на лобовом стекле. Мы неслись с тобой по трассе. Мне казалось, что, управляя дорогой, я управляю жизнью. Но, оказалось, что жизнь управляла мной. Мы перемешивали километры с поцелуями, писали-чертили «люблю» на ветровом стекле, продолжая нашу своеобразную игру…
Все сломалось вмиг. Я ушел в другой мир, оставив любимую у разбитого окна, на котором все еще держались осколки нашей любви…

       Перед этим Новым годом я видел ее одну. Она стояла под открытой форточкой, беззащитно трогательная в своем одиночестве. Вздрагивающие плечи, на которых была шаль, что мы покупали вдвоем, выбирая самую большую, при этом закутываясь в нее вместе…
А за окном вовсю шумел праздник, конфетти, салют. Но она безучастно стояла у окна, повторяя и повторяя пальчиком по стеклу только одно какое-то слово, которое я, как ни старался, не мог прочитать. Я, бестелесный, метался по комнате, стараясь помочь ей, попусту дыша на стекло.

       В этот год мне было разрешено только одно желание – и я его использовал, все-таки согрев запотевшее окно. С замиранием я увидел начертанное ее рукой: «отпусти».

       …И я ушел. Ушел, чтобы вернуться. Теперь я точно знаю, что одинокий Новый год у любимой был последним. Ибо, проснувшись утром и кутаясь в большую шаль у окна, она увидит подарок – «отпускаю».