Прикоснуться к душе

       Незадолго до женитьбы я узнал, что моя будущая жена не ладит со своей сестрой, но подробнее расспросить о причине их ссоры, в силу разных причин, мне в то время не довелось. Но однажды холодным декабрьским вечером, – к тому времени Вика уже переехала ко мне, – я не выдержал и подверг её настоящему допросу:
      - Почему между вами нет мира? – спросил я, не пытаясь скрыть осуждение в голосе.
      - Из-за родительской квартиры, - ответила она, - но это длинная история, и я бы не хотела говорить об этом, по крайней мере сейчас.
      - Неужели можно жить почти рядом и не видеться целых двадцать лет? - не унимался я.
      - Как видишь, - нехотя ответила жена.
      - А помириться, – не пробовала?
      - Почему не пробовала? Пробовала, но это зависит не только от меня, - она вдруг съёжилась, замолчала, даже отвернулась, – наверное, почувствовала, что я осуждаю её. А я действительно осуждал, потому что любые ссоры между родными людьми, особенно такого характера, – это не по-людски и не по-божески, я бы точно не выдержал многолетнего разрыва с близким человеком.
      
      Не знаю, послужило ли это первым разъединяющим колышком в наших супружеских отношениях, только спустя полгода, непонимание между нами настолько усилилось, что мы, – как ни пытались, – исправить положение так и не смогли. Оно усугубилось ещё тем, что Вика болезненно привыкала ко мне и моей квартире, а я не помог ей справиться с этим, – почему, не знаю. Хотя нет, – знаю: после этого разговора в моей душе зародилась неприязнь к жене, а у неё ко мне, но больше – у меня к ней. В конце концов, поняв, что ничего хорошего из нашей совместной жизни не получится, мы расстались. Собрав вещи, Вика уехала домой, а я остался один. Сожалел ли я о разрыве? Поначалу нет, но по прошествии трёх лет, когда аналогичная ситуация с наследованием родительской квартиры повторилась и со мной тоже, отношения с женой я начал рассматривать под другим углом зрения.
 
      Завещание на свою трёхкомнатную квартиру моя старенькая мама написала лет за десять до того, как покинула нас, в нём среди её двух сыновей был упомянут и я. Только через некоторое время мой младший брат, – сводный по отцу, – втихомолку оформил дарственную на себя, и завещание, утратив силу, превратилось в пустую бумажку. Мой взрослый сын выговорил мне:
      - Папа, ты живёшь рядом с бабушкой и дедушкой, ухаживаешь за ними, а он обитает за тридевять земель и бывает наездами, однако ж, всё успел провернуть.
        На что я ответил:
      - Во-первых, я никогда не думал, что твой дядя будет способен на этот поступок, во-вторых, думать об этом было некогда, потому что днём я работал, а вечером ухаживал за бабушкой и дедушкой.

      С тех пор – вот уже десять лет – мы не общаемся с братом, и сколько бы я ни пытался изменить ситуацию, брат на сближение не идёт. Мне кажется, мы так и умрём, не протянув друг другу руки при жизни и не скажем доброго слова в последние дни пребывания на этой бренной земле.
      Теперь я часто вспоминаю Вику и думаю, – почему я осуждал её, почему был уверен в том, что со мной подобного уж точно не случится? Отчего мне суждено было пережить то же, что и ей? Чтобы понять её, или спросить себя, – не был ли я сам в чём-то виноват?
      С Викой мы помирились, правда, остались лишь друзьями, но я рад и этому, а  что касается брата, то наши отношения, к моему великому сожалению, не изменились. Так и живу с этой болью, живу и знаю, что наступят времена, и кто-то из нас уйдёт из жизни первым. Скорее всего я, – ведь я старше его, – и мы не сможем больше увидеть друг друга. Никогда. А значит и прикоснуться к душе друг друга тоже не сможем, и тоже никогда. Почему это не останавливает, – его, меня, нас обоих?..