Четыре всадника

XXXVI.

Лошадь неслась во весь опор. Преследующий всадника волк не отставал. Мужчина вытащил притороченный к седлу автомат, выпустил очередь в зверя. С таким же успехом он мог бы палить из пушки по воробьям. Серебристый чувствовал, куда полетят раскалённые свинцовые пчёлы, и уклоняться от их укусов не составляло особого труда.
-Заговорённый он, что ли? Или простые пули его не берут? - гадал человек.
-Ты даже не представляешь, насколько ты не далёк от истины! - отвечал на его мысли волк.
Но двуногое существо не желало его слушать. Двуногое слушало только себя, воображая, что общается с внутренним голосом. Серебристый не хотел разрушать иллюзии. Он был поглощён своими мыслями.
-Не гном ли открыл дверь, соединяющую миры, а потом выдал свою ошибку за пророчество? Слишком легко у Энна всё сошлось!
Волк преследовал всадника, а волка преследовало ощущение того, что его подставили. Причём конкретно, как последнего лабуха.
-Ну, догоню я его! Ну, разберу на запчасти! Дальше то - что? Мёртвый он ещё опаснее живого станет. Причём именно во столько раз, на сколько запчастей я его разберу. Да и лошадка-то, вряд ли мою сторону примет! Эта кляча считает себя вкусным обедом, не подозревая даже, что её уже едят! О, Небо, вразуми неразумного!
Челюсти Серебристого щёлкали в каком-то метре от ног кобылы. Всадника охватила паника.
-Волки огня боятся! - пришла из подсознания спасительная мысль. - Фонарём, что ли в него запульнуть? Хотя, чего это я: «фонарём»? Есть способ лучше!
Догоняемый порылся в седельной сумке, извлекая оттуда напалмовые шашки, выписанные предусмотрительным Ибрагимычем за день до того, как «наши африканские друзья нас же и разбомбили».
-Фу ты! - чертыхнулся, разбивая стекло, - едва свет не загасил.
Подумать о том, что «лучше бы загасил» не успел: вторую шашку, в пику первой, передержал, дав фитилю «как следует разгореться». Лошадь подпрыгнула, перескакивая очередной ухаб изрытого сусликами поля. Это подлило масла в огонь: горючая жидкость обожгла пальцы, шашка упала на колени седока. Он вспыхнул почти мгновенно, несмотря на то, что даже запах керосина, вылитого на них с Наиной из канистры съехавшим с катушек старшим прапорщиком Нетрепайло, казалось, выветрился. В данной ситуации хоть и был Пётр Горовой на коне, всадником он был, всё же, не медным, и одежда занялась на нём, как пучок соломы. Сгорел, можно сказать, на работе…
-С первым, как ни крути, покончено. Второго-то, где нелёгкая носит?
Серебристый напряг глаза. Необычный волк и видел необычно - его глаза искали цель в радиусе сотен километров.
-Ага, вот ты где, Станиславыч! Мчишься, не разбирая дороги, прямо на сторожевые посты! Лошадь твоя понесла, что ли? Хотя, с какой такой стати? Тормози, Станиславыч! Там ведь впереди пропасть, костей не соберёшь!
Арбалетная стрела избавила Тихона Станиславовича от мучений, пробив больное сердце. В бурную горную речушку на дне глубокой пропасти он упал уже мёртвым.
-Вот и второй, вслед за первым ушёл по извилистой тропе в страну вечных снов. Третий? Не так уж и далеко!
Выглянувшая из-за туч луна заиграла серебряными лучами на шкуре Серебристого.
-Надо же! А я и забыл, что сегодня новолуние! Может быть кстати?
Мёртвый воин возник перед мордой чёрного скакуна. Жеребец заржал и взвился на дыбы, едва не сбросив седока. Испуганный конь летел, не обращая внимания ни на хлыст, ни на шпоры, ни на проваливающуюся под ногами землю. Лес поредел. Перед всадником простиралась бескрайняя топь с манящими огоньками гнилушек. Провалившийся в трясину конь пробовал плыть, но эти его пробы больше походили на барахтанье в зловонной жиже. Наездник силился ухватить качавшиеся перед лицом тонкие ветви, но пальцам не хватило нескольких сантиметров длиною в жизнь. Волк метался между болотом и лесом, не зная, на что решиться: помочь выбраться на твёрдую почву или смотреть, как захлебнётся грязью красивая женская головка, не сделавшая лично ему, Манику, ничего плохого. Ему-то ничего.… И другим - ничего… Пока. А после миллионы жизней останутся на его совести. Она-то уже ничего чувствовать не будет! Серебристый, скрепя сердце, метнул парализующее заклинание, и девушка умерла раньше, чем утонула.
-Ну да, остался только один! Делов-то! Если бы они знали, что, убивая, он каждый раз умирает вместе с ними…
-Да постой ты, постой! Давай сядем, потолкуем! - кричал он последнему всаднику.
-Вот ещё, стану я с волками разговаривать! - отвечал тот.
Под копытами и лапами в бледном мельхиоровом сиянии мелькали травы и тени.
-Послушай, чудак, я ведь тебя всё равно догоню! И ты умрёшь, потому что должен. Думаешь, я кровожадный монстр? Отнюдь. Мне не доставит ни малейшего удовольствия процесс лишения тебя жизни! Но, когда на одной чаше весов - одна жизнь, а на другой - миллионы, я не хотел бы оказаться малодушным. А ты?
-Чёрт с тобой, ешь! - преследуемый резко осадил коня и спешился.
-Очень надо грызть твоё тощее, прокуренное и пропитое тело! – обиделся волк. - Ты инфицирован, и не можешь не знать об этом. Так давай на что-то решаться!
-Если хочешь напомнить о клятве Гиппократа, то это не ко мне! Я свой долг выполнил!
-Ой, ли? Ты в этом абсолютно уверен?
-На все сто! Похоже, американозы опять намутили со своими экспериментами, а мы вполне сгодились на роль стрелочников! Даже кастинг проходить не пришлось.
-Ну да, мы бедные овечки! Нас гонят на бойню, а мы молчим! Причём, молчим из принципа. А кто, скажи мне, друг любезный, ватный тампон и пинцет в теле пациента забыл, отчего у бедолаги началось загноение? Или это тоже - не к тебе? Да, ты скажешь сейчас, что больного спасли, ни кто не пострадал! И причём тут клятва Гиппократа? Действительно, ни при чём! Но человек доверил тебе жизнь! А ты жизнь человеческую поставил под угрозу!
-Меня зовут Иваном!
-Хорошо, не Иванушкой. А меня - Маником! - Серебристый подал лапу.
-Не скажу, что очень приятно! А почему лапы холодные?
-Ты тоже в скором времени превратишься в холодную пустую оболочку.
Иван привязал к дереву коня, собрал сухой валежник. Развёл костерок.
-Присаживайся! Так откуда такая непоколебимая уверенность в том, что я – ходячий контейнер со смертоносными вирусами?
-Иван, с тех пор, как я умер, я покойников за много дней вижу, поверь
мне.