Субботник или пола войнов

Я не люблю писать такие рассказы. Такие повествовательные и наглядные, такие близкие к действительности. Но помимо желаний есть ещё долг, что ли. Наверное, лучше всего это именно так назвать.
Вот, я сегодня плохая. Да, плохая. Послала всех в жопу. Забыла поздравить папу с днём рождения и отказалась разговаривать с ним по телефону. Ога. Напомню, что папа этот тот чувак, который с трёх до пятнадцати лет меня вообще в лицо не знал, не то, что с днюхой поздравить. Так что всё по справедливости.
Нет. Меня нет. Я сплю. МУ. МУ. МУ! Лежу на диване под одеялом с головой.
- В САГА пойдёшь сегодня? – спросил Кузьма.
- Нет.
- Зря ты так с отцом.
- Да идите вы все в жопу.
- Это и меня касается?
Натягиваю на голову одеяло и отворачиваюсь лицом к стене.
- Ты ещё пожалеешь о своих словах. – Пообещал Кузьма и пошёл в Гуманитарную академию на литературные посиделки, а после и ещё кое-куда, о чём будет рассказано позже.
У меня, короче, месячные. А здравомыслящей девушке в таком состоянии надлежит одно – спать.
Тем более, суббота – единственный свободный день в неделе. А у меня есть такое обязательство перед собой – устраивать в этот день уборку и делать её с особой тщательностью, чтоб на неделю хватило.
Самое главное в моей уборке – это пол. Владельцы пушистой звероживности поймут меня. Перво-наперво, надо выгнать собаку в другую комнату, затем вытряхнуть её подстилку, собрать всех блох, волосы, косточки и засохшие кусочки фигзнаетчего пылесосом, только после этого сюда можно пускать швабру, тряпку и ведро.
Я условно делю свою комнату на три участка, после мытья каждого участка тряпку необходимо ополоснуть и снова намочить в мыльной воде. Когда вся комната вымазана мыльной влагой, я вытираю её просто мокрой тряпкой, без порошка, опять же учитывая деление комнаты на три участка.
О! Мытьё пола для меня целая наука, и никто не сможет вымыть мою комнату лучше меня самой! Да, когда я пол мою, мной все ушедшие поколения Кукушкиных из-за облачков любуются – какая я хозяюшка.
Ну, и, наконец, выплеснув всю мортидную энергию вместе с грязной водой из ведра в унитаз, я приступила к творчеству.
В умиротворенном состоянии сделала французский маникюр. Ногти получились на славу, не ногти, а праздник какой-то: гладкие блестящие - калоши настоящие… Умиротворение здесь не последнюю роль играет.
 И что-то как-то по Кузьме соскучилась. Тыц-тыц по кнопкам:
- Алло, приедешь ко мне?
- А ты ругаться не будешь?
- Не буду.
- Ну, приеду тогда.
В половине десятого явился Кузьма, мягко сказать, невсос. Сел Кузьма на диван, а глаза вперил в разные углы комнаты.
- Где ты был?
- Не знаю.
- Ты хоть на литвечере-то был?
- Был.
- А кто с тобой был?
- Недецкий, Свиноухов и две зеленые абажурицы, – выговорил Кузьма, подразумевая двух участниц литературного объединения Зеленый Абажур. – Юля, я последнее помню, Свиноухов падает в сугроб и валяется, Недецкий ходит под углом сорок пять градусов к земле, я ухожу от них, сажусь в маршрутку и всё. Юля, позвони Недецкому, я волнуюсь за них.
Звоню Недецкому:
- Алло, Диман?
- Да.
- Это Кукушкина. Вы где?
- Не знаю. К Свиноухову идём.
- А Кузьма с вами был?
- Нет.
- А где он был? Он вот не помнит.
- Он, вроде, на литвечер собирался.
- То есть вы его не видели?
- Не видели.
- Ну, ладно. Пока.
Этот ответ Недецкого, однако, не заставил меня сомневаться в правдивости слов Димана или Кузьмы. Их состояние всё объясняло, лучше слов.
Я смотрела на Кузьму с упрёком.
Кузьма с каждой минутой всё конкретнее принимал горизонтальное положение.
- Не ругайся на меня, - выговорил Кузьмище. – У нас был очень тяжёлый разговор.
Это обстоятельство видимо должно было что-то объяснить. Как выяснилось позже, разговор был посвящен тому, что существование «Веселья ****изера» поставлено под угрозу. И, между прочим, по моей вине. Пацаны, уверены, что я отрицательно влияю на Кузьму, помыкаю им, он со мной другой. А инаковость Кузьмы для «Веселья» смертельна. Вот такая вот я сука, второй раз за день. Но, конечно, Кузьма, считает подобные рассуждения бредом, и, вообще, он ко мне приехал, не смотря ни на что.
- А можно мне покушать чего-нибудь. Немножечко. – закончил Кузьма.
Я разогрела для него жареные куриные крылышки и чечевичную кашу. На кухню идти он категорически отказался, аргументируя это нечленораздельными звуками, которые тонко намекали, что на кухне бабушка, у бабушки хозреалистичные монологи, Кузьма их не любит, а кроме того он пьян, бабушка это просечёт и будет его подкалывать. Я поставила тарелку на письменный стол.
Увидев еду, Кузьма вытащил из рюкзака пакет клюквенного морса. После первого же глотка Кузьмовое лицо всё как-то покосилось.
- Понюхай, - сказал он – это морс или водка?
Я отведала розовую жидкость. Это была препоганейшая смесь, которая с того дня ещё неделю стояла у меня на столе, до следующего субботника.
- Может мне чаечку? Немножечко, - заявил Кузьма с отсутствующим взглядом макая ложку, то в кашу, то в рот.
Я ушла на кухню и вернулась оттуда с бокалом чая.
И что я вижу? Мой Ненаглядный кормит собаку.
Чтобы понять моё чувство необходимо уточнить, что кормил он её, бросая жирные, перепачканные кашей куриные косточки на тщательно вымытый, можно сказать стерильный пол.
Моя просьба не делать этого встретила отказ.
- Ты же ей корм на кухне бросаешь – уверенно аргументировал Кузьма.
Но ведь это сухой корм, подумала я, но спорить не стала. Всё равно эти двое кретиноидов (Кузьма с собакой) не оценят моей блистательной логики и великолепных ораторских навыков.
Так весь пол оказался перемазанным куриным жиром, чечевичной кашей и собачьими слюнями.
И в первый раз после уборки я принесла тряпку и вытерла пол.
Но пол был очень жирным.
И во второй раз после уборки я принесла тряпку и вытерла пол.
В это время Кузьма уже мерно похрапывал на диванчике (не снимая одежды и подмяв под себя плед, служащий нам одеялом).
 Я в растрепанных чувствах уселась смотреть какую-то комедию с Джимом Кери. Настроение к тому времени совсем сдвинулось к положительному полюсу. Даже посмеялась в голос. Но к двенадцати напала сонливость.
Обычно бужу Кузьму я очень нежно со всякими там уменьшительно-ласкательными. Но в этот раз на первые 30 обращений Кузьма вообще никак не отреагировал, ну совсем никак: спит-сопит-храпит и причмокивает. Включаю физическое воздействие, традиционное (пощёчины, натирание ушей и щекотка), а также не совсем традиционное, спонтанное, так сказать (ковыряние кулаком в ребрах, выкручивание пальцев ног и компрессы на лицо из мокрого полотенца). Пытки сопровождались адским сопротивлением со стороны спящего и следующим диалогом.
- Кузьма, вставай.
- Сама вставай.
- Да, я спать хочу, дай мне кровать постелить.
- Отстань, слышишь.
- Дай мне постелить кровать.
- Ну, и стели, от меня то тебе что надо?
- Надо чтоб ты встал.
- Отстань, а?! У тебя что, больше других дел нет?
- Нет. Других дел нет. Я спать хочу.
- Ну, и спи.
Кузьма вальяжнее прежнего развалился на диване, так что места вообще не осталось. Отчаянные ворошительные движения с этим телом были мало эффективны.
- Иди занимайся своими делами, - отвечало тело.
Честно признаться, я недоумевала, какие такие дела Кузьма имеет ввиду, особенно, в час ночи. Эта его фраза меня просто сшибала на повал, я хихикая просила:
- Вставай, Кузьма, ты чего? Сам завтра смеяться будешь, когда буду тебе рассказывать. Вставай Кузьма Кузьма вставай вставай Кузьма Кузьма вставай.
- Отстань, поняла?! Достала меня уже. Иди займись своими делами! других дел что ли нет?
- Да какими делами! Я спать хочу, мне надо кровать постелить.
- А ко мне ты чего пристала? – искренне не понимал Кузьма. Он, наверное, думал, что спит не на диване, а в сугробе, например.
- Мне надо чтобы ты встал. С дивана.
- Да что ты сто раз одно и то же повторяешь?! (Вот такого разворота беседы даже я не ожидала.)До-ста-ла-у-же! – начал раздражаться Кузьма.
- Ну, вставай, пожалуйста, я тебя очень прошу!
- Достала уже, сука, отстань от меня.
- Сука хочет спать, ей надо постелить кровать. Вставай с дивана.
- Сто раз повторяешь одно и то же!!! Надоела мне уже!!!! Хватит уже может!!! Хватит! Чего тебе надо?! – верещал Кузьма как поросёнок, но с дивана не поднимался.
Я заметила, что раздражение приводит его хотя бы в какие-нибудь чувства, и после десятка монотонных повторов мой дорогой Кузьма в истерике сполз с дивана и уселся рядом с ним на пол. Он верещал, что я его достала, и тёр глаза кулаками.
После длительных уговоров пациент был раздет. Не без моей помощи естественно.
Вот и славно трам-пам-пам. Завтра ещё один выходной, а сегодня я просто могу спать в своей постели и ни о чём не думать под боком у Кузьмы.
Ага. Как бы не так.
В два часа ночи я была разбужена характерными утробными звуками, типа буль-буль. Включаю ночник. Кузьма лежит на спине. Первая мысль: он может захлебнуться. Поэтому я говорю, чтобы Кузьма встал. И он садится на край дивана. Садится широко разведя колени и соединив подошвы друг с другом, как будто какое-то древнее финно-угорское божество. Характерные звуки продолжаются. Я знаю, что Кузьма блевать не любит. Чисто принципиально, считает это неприятным и позорным, поэтому всегда старается сдержаться. В то же время, я понимаю, что если хочется блевать – надо обязательно блевануть, иначе утром будет очень плохо. Или, что ещё хуже, он всё равно блеванёт во сне и зальёт всю постель или захлебнётся. И я уверенно говорю:
- Блюй, если хочешь блевать, блюй на пол.
Вот эту фразу я себе до сих пор не могу простить. Из-за того, что спросонок мозг работает не традиционно, мысль о традиционном в таких случаях тазике, как-то вообще не появилась.
Долго уговаривать Кузьму в этот раз не пришлось. Густая тёплая жирная розовая блевота полилась на мой когда-то стерильный пол и залила добрую его половину.
Ой, как же я не люблю писать такие рассказы! Потому что всё, что происходит по сюжету, давно уже не правда. Я сама не верю себе. Как можно писать о том, что уже не актуально. Я ведь уже не бегаю в одних трусах из комнаты в туалет и обратно с мокрой тряпкой в руке. (Я, главное, бегаю тогда и думаю ещё: «Вот какая я плохая! Вот ведь какая сука!») Убрана с пола блевота. Семь или восемь раз протерт пол. Уже нет заблеванных Кузьмовских ног, потому что я заботливо их вытерла… половой тряпкой. Уже нет адских накатов тошноты обычных в подобных случаях. На ногтях нет лака, потому что его смыла горячая струя воды из-под крана.
А что осталось? Долг, что ли? Наверное, это нужно назвать именно так.
Утром Кузьма слушал этот рассказ и сквозь смех, заверял, что ему безмерно стыдно. Однако всё по справедливости, обещал же, что я отвечу за свой посыл Кузьмы в жопу – мужик сказал – мужик сделал. А кроме того, ведь было время, когда он вытирал блевотину за мной.