Отпущение... Часть 1. Глава 17

- 17 -

Анжела сопротивлялась недолго. После полутора бутылок мы уже сидели более, чем рядом (я - в кресле, она - на моих коленках) и целовались взасос. Моя рука самым нахальным образом шарила под ее коротенькой юбкой. Правда, добраться до трусиков с целью снять их Анжела мне пока не позволяла - каждый раз, хихикая и краснея, отбрасывала ее. Дескать, щупать - щупать, а дальше - не смей.
Но я был настроен весьма решительно. Мои брюки уже рвались по швам в определенном месте, так что отступать мне было некуда.
Решив, что поцелуев хватит, - губы тоже не казенные, в самом деле, а они уже болели, в порыве страсти продавленные зубами, - я споил нам еще бутылку "Киндзмараули" и, подняв Анжелу на руки, отнес ее на кровать.
На этот раз она даже не думала сопротивляться. Все ее речи, произнесенные днем в фойе "Ангары", как я и ожидал, оказались просто болтовней. Она знала, на что шла. И я тоже знал. Поэтому, поудобнее устроив ее на кровати, я принялся за самое увлекательное на свете - для настоящего мужика, разумеется - занятие, а именно: стал снимать с женщины одежду.
Увлекательнейшее занятие - сперва помочь снять водолазку, белую, как снег, и открыть плоский живот и высокие груди, прикрытые белым лифчиком. Потом - юбку. Потом... Ну, в общем, и так далее, до полного неглиже. Я откровенно наслаждался, как почитатель импрессионизма, обнаруживший в сундуке своей бабушки запыленный подлинник Гогена. Думаю, Анжела тоже получала удовольствие от этого процесса.
Потом она раздела меня, и мы оказались в постели, переплетенные, как клубок змей. Как это все происходило, я почти не понимал - страсть и вино стерли черты реального, мы словно потонули в каком-то дурмане. Наверное, нечто подобное испытывают наркоманы, наширявшиеся своего зелья. Я не знаю, я не пробовал. Но подозреваю, что наши ощущения были сходными - экстаз, эйфория, назовите, как хотите, суть от этого не изменится.
Я облизывал ее упругие груди, прикусывал соски, она в ответ стонала и с силой сжимала меня ногами. Когда же мои пальцы добрались до ее затвердевшего клитора, стоны перешли в поскуливание, а моя спина познала радость общения с ее острыми ногтями. Я решил, что хватит ласк, пора переходить к более близкому - или глубокому - знакомству, и вошел в нее, подбадриваемый ее голосом и волнообразными движениями таза. Я хотел ее, она хотела меня, настал момент, когда мы оба добились желаемого. Что может быть лучше?
Да ничего. А вот хуже - может. Это когда в дверь раздается стук и голос Ружина неуверенно спрашивает:
- Чубчик, ты уже здесь?
В лучших традициях многосерийных фильмов. На самом интересном месте следует заставка: "Конец очередной серии".
Я застонал в бессильной злобе. Понятное дело, ни о каком сексе теперь и речи быть не могло. По крайней мере, на ближайшие пару часов. Я почувствовал себя бревно-бревном, лежа на Анжеле, которая тоже прекратила работать бедрами и теперь вытянулась подо мной, закрыв глаза и вцепившись руками в простыню. Верхние зубки впились в нижнюю губу, и я вдруг подумал, что этак ее, пожалуй, недолго и прокусить. Поэтому наклонился и легко поцеловал Анжелу в уголок рта. Она слегка расслабилась.
Но хуже всего было то, что от неожиданности мышцы ее влагалища сжались, и я не мог скатиться с нее, подойти к двери и набить табло суперорлу Олегу Ружину, который не смог найти для визита более подходящего времени и теперь бормотал из коридора:
- Эй, Чубчик, ты там?
- Да, - сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно. Кажется, из этой затеи ничего не получилось, но Ружин, услышав ответ, невероятно возбудился.
- Ну, наконец-то! А я думал - куда это ты делся? Мне нужно с тобой поговорить.
- Мне тоже нужно с тобой поговорить, - я заскрипел зубами. - Только попозже, хорошо? Я сам к тебе зайду. Мне нужно еще кое-какие дела уладить.
- Хорошо, - легко согласился он. - Я у себя подожду.
Мы услышали, как удаляются его шаги по коридору. Мы бы услышали и их приближение, если бы не были так заняты в тот момент.
Анжела вдруг весело и совсем неистерично засмеялась, приглушив смех ладошкой. Я с тревогой посмотрел на нее, но истерикой, кажется, действительно не пахло, и я осведомился:
- Ты чего?
- О, господи! - простонала она, захлебываясь. - Так напугать бедную девушку! А ты молодец - "кое-какие дела уладить"!
Я тоже несмело хохотнул. Но она меня все-таки заразила, и через секунду мы уже хохотали вовсю.
- Ох! Хорошо, что дверь была закрыта! - причитала она. - Представляю его физиономию, когда бы он вошел и увидел, что мы...
Я тоже представил себе это и мне стало еще веселее. Человек может застать себе подобного сидящим на унитазе и будет смущен куда меньше, чем став свидетелем чужого полового акта. В последнем случае его лицо сразу делается глупым и он принимает вид, что ничего особенного не происходит - просто двое делают гимнастику. Тогда как в первом случае ему ничего не будет стоит саркастически осведомиться: "Серешь? Ну-ну!". И инцидент будет исчерпан. Почему такая разница - непонятно, но что есть, то есть. Это закон природы, а законы не обсуждают, их выполняют.
Секс у нас все-таки был. Не такой страстный, каким обещал стать до появления Ружина, но это, наверное, правильно. Трудно было ожидать от нас, что мы снова нагреемся до той же степени. Нет, мы сделали это медленно и спокойно и, надо сказать, ни она, ни я результатом разочарованы не были. Когда я покидал Анжелу, она расслабленно вытянулась под одеялом, прикрывшись им до пояса, и смотрела на меня спокойным взглядом удовлетворенной во всех отношениях женщины.
- Ты надолго? - спросила она, когда я, натянув брюки и футболку, суматошно пытался всунуть ногу в тапочек. Это у меня, по какой-то причине, получалось плохо, но ответить не помешало.
- Да, наверное. Полчаса, как минимум. Дела.
- Понимаю, - сказала она и хихикнула. - Я тебя все соки выжму. И когда ты придешь, мы повторим все заново. Тогда я из тебя все соки выжму.
- Ужас какой, - сказал я. Тапочки мне, наконец, покорились, и я тоже был удовлетворен во всех отношениях. - Хотя я не против. Ты, главное, не засни.
- Не переживай, - успокоила она, и я вышел из номера, захлопнув за собой дверь.
Ружин, когда я вошел, восседал в кресле и читал газету. Увидев меня, он отложил ее в сторону и как-то по особенному суетливо стал оправдываться, хотя я ему не успел сказать ни слова.
- А я вот сижу, читаю. Время как-то убить надо. Купил вот сегодня днем "Комсомолку", думаю - зря, что ли? Хоть буквы знакомые поискать, - он явно чувствовал себя виноватым, хотя в чем именно, я пока даже предположить не мог. - Я зашел в восемь - тебя не было. Тогда я решил заходить каждый час.
Я взглянул на куранты. Они показывали половину одиннадцатого. Значит, неудачный визит Ружина пришелся на десять часов. Но ведь в записке я указал, что вернусь в половине десятого. Если бы он зашел в это время, небольшого недоразумения удалось бы избежать.
- Ты что, не нашел мою записку?
- Нашел, - сказал он. - Но через час - это вернее. Кстати, что это за налоговая? Я так и не догадался.
- Менты, - объяснил я. - Все расскажу, не переживай. Только лучше бы ты все-таки в половине десятого зашел.
- У тебя там баба, да? - усмехнулся Ружин. Усмешка вышла кривоватой, и я понял, откуда растет его чувство вины.
- Так ты знал? И все равно начал ломиться в дверь?
- Когда я ломился, я еще не знал, - возразил он. - Но когда уходил, услышал смех. Черт меня подери, если я не знаю, как смеются женщины.
- Вон оно что, - сказал я. Готовность разозлиться рассосалась, и это было к лучшему. - Тогда понятно.
- Извини, если помешал, - добавил Ружин, окончательно заглаживая свой промах. - Только, по-моему, вы все равно все сделали.
- Ну, - я кивнул. - Сам понимаешь, в этом деле либо все, либо ничего.
- Это верно, - согласился он. - Ну, давай к делу. Рассказывай, что у тебя там с милицией приключилось.
Мне жутко не хотелось травить душу, вороша свои дневные переживания, - ничего приятного в них не было, - но уходить от разговора было глупо. Мне нужна была его помощь и, возможно, его совет и, каким бы нашкодившим шпанюком я себя при этом не чувствовал, рассказать все было необходимо.
Ружин внимательно выслушал меня, ни разу даже не перебив. При этом он до смешного был похож на законченного психоаналитика, но мне было не до улыбок. Я страшно переживал, что приходится рассказывать кому-то, как я облажался.
- Ясно, - сказал Ружин, дослушав исповедь. - А я, признаться, думал, что это в тебе инстинкт убийцы взыграл. А это, оказывается, несчастный случай. Досадно, но не смертельно. А с гаишниками можно договориться. Я сегодня же позвоню в ФСБ, пусть они связываются, улаживают, умасливают, в общем, что хотят, то и делают. Тебе сейчас еще с автоинспекцией забот не хватало.
- Вот и я о том же, - кивнул я. - Кстати, о птичках, ты заглядывал под матрац своей кровати?
- Ты о тайнике с оружием? - безразлично спросил он. Я-то хоте его удивить, а он, оказывается, был в курсе.
- О нем. Ты знал?
- Конечно.
- Почему тогда мне ничего не сказал? - я все-таки почувствовал раздражение. Ружин мне не доверяет, надо же!
- Я же говорю - мне почему-то все время кажется, что ты не справишься со своим инстинктом убийцы.
- У меня нет никакого инстинкта убийцы! - зло сказал я.
- Но ведь ты сам сказал, что в "Москве" он у тебя был, - мягко возразил он. Ну, ни дать - ни взять, настоящий психоаналитик, пытающийся успокоить буйного пациента. Мне стало противно, и я раскипятился еще больше.
- Ты ничего не понимаешь! И не поймешь. То, что было в "Москве" - это совсем другое. Меня загнали в угол, и во мне проснулся берсеркер. Но когда я держу в руках оружие, моя крыша остается на месте. Так было всегда.
- Ну, все когда-нибудь случается в первый раз, - заметил Ружин, причем довольно резонно. Но мне на его резонность было плевать.
- Знаешь, что я тебе скажу, фрайер? Я тебе скажу, что это очень отдает недоверием. Ты мне не доверяешь. Возможно, даже думаешь, что я способен на двойную игру, так что лишний контроль за мной не помешает. Может быть, я и не прав, но именно такое у меня сложилось впечатление.
- Если оно у тебя такое сложилось, то я - пас, - Ружин развел руками. Но ты действительно не прав. Так что давай успокоимся. У тебя был сегодня тяжелый день, понимаю. Но я тебе говорю, что у меня тоже был не курорт. И ссориться по этому поводу нам нет смысла.
- Да? - хмыкнул я, недоверчиво глядя на него. Весь такой чистенький и гладенький, что аж блевать тянет. Неужели и он умудрился где-то напортачить? Грех, конечно, но это было бы бальзамом на мою израненную душу. - Ну, рассказывай.
Он рассказал. И я, откровенно говоря, был им очарован. Он, конечно, пару раз по отношению ко мне поступил по-свински, но он же чуть не завершил нашу операцию одним махом. Собственно, я не считал, что это его вина - просто Козодою повезло и он смог избавиться от слежки. Но Ружину тоже повезло - он убежал от смерти.
- Ну, в общем, счет пока равный? - уточнил я, когда он закончил свою повесть.
- Черта с два, - буркнул Ружин. - Они теперь знают, что за ними ведется слежка. Так что мы в проигрыше. К ним теперь и близко не подойдешь. Вот я и хотел тебя спросить - может, у тебя какие-то мысли по этому поводу появились?
- Зачем? - удивился я. - Твой план - лучшее, что можно придумать. И это не в качестве подхалимажа. Пусть они о нас знают. Но они не знают, что ты пометил путь, которым выбирался Козодой. У нас есть координаты центра. У нас есть карта. Козодой ушел - ну и фиг с ним. Ты хотел прямо сегодня ночью наведаться туда - вот и наведаемся. Нечего время терять. Кстати, нам потребуется специалист-медвежатник?
- Наверное, - рассеянно сказал Ружин. У него был такой вид, словно он прикидывал, насколько я прав. Возможно, так оно и было. - А у тебя что, в этом городе есть связи с уголовниками?
- Зачем с уголовниками? - оскорбился я. - Я, к твоему сведению, к уголовному миру вообще только по касательной отношусь.
- Знаю-знаю, - усмехнулся он. - Наемные убийцы - обособленная каста, так?
- Вот именно, - кивнул я. - Просто я сегодня паренька встретил...
Я рассказал ему о Ежи Лозецки, чьи мама и папа были поляками и который собственными руками собрал тачку, больше смахивающую на "Челленджер" сразу после катастрофы, чем собственно на тачку. И мы сошлись во мнении, что такой парень нам будет просто необходим. В документах ФСБ все больше упоминалось о компьютерах и компьютерной памяти, но это была непроверенная информация. Где гарантия, что сектанты не записывали свои сведения от руки и не хранили их в несгораемых шкафах? Да и, даже в случае полной их компьютеризованности, использование сейфов отнюдь не исключалось. Мало ли для чего они могут понадобиться.
Поэтому я сразу сел на телефон и позвонил Лозецки. Но трубку взяла какая-то девица с писклявым голосом, которая лишь после долгих пререканий согласилась позвать парня. Мотивировка ее была проста и безмятежна: рабочий день закончился и Ежи занимается своими делами. Я посоветовал ей тоже заняться своими, а именно: сменить прокладки, чтобы улучшилось настроение, и не лезть в мужские дела. Девица презрительно хмыкнула, но Лозецки к телефону все-таки позвала. Я, честно говоря, совсем забыл, что он дал мне номер гаража.
- Ты на Люську не обижайся, - добродушно сказал мне польский паренек. - Она думала, что это мой папашка. Они друг друга на дух не переносят. Полный антагонизм.
- А что, мы с твоим папашкой похожи? - поинтересовался я.
- Ничего общего, - усмехнулся он. - Но по телефону спутать можно.
- Ежи, помнишь, я говорил, что, возможно, предложу тебе подработать?
- Такое не забывается.
- Двести баксов. Работы всего час или два. Нужен человек, который разбирается в железе. И может работать с сейфами. Короче, ты в самый раз подходишь.
- Да ты меня не так понял! - расхохотался он. - Я в железе не очень секу. У меня есть возможность доставать детали, а ковыряюсь со всем этим добром не я. Но, если нужно, могу доставить тебе этого парня.
- А он надежный? - осторожно осведомился я.
- Как железная дорога.
- Тогда подвози его к "Сибири" к трем часам ночи.
- Сегодня? О`кей.
Он положил трубку. Я тоже положил трубку. И заметил, что Ружин удивленно смотрит на меня.
- Ты чего? - спросил я.
- Двести баксов, - сказал он. - Из каких это, интересно, фондов ты собрался доставать эти деньги? Уже не из собственного ли кармана платить будешь? Это же, почитай, весь аванс уйдет.
- Ага, - кивнул я. - Весь аванс. Только ты не ругай меня сильно. Очень уж мне хочется "Белым детям" на хвост наступить.
- Ну, ты даешь! - усмехнулся он. - А почему его сюда именно к трем часам подвозить надо?
- А потому что мы в центр к четырем часам пойдем.
- Именно к четырем?
- Именно к четырем. Видишь ли, если там есть охрана, - а она там наверняка есть, - то в четыре часа она будет в самом неохраноспособном состоянии.
- Логично, - согласился он. - Значит, до четырех?
- До трех, - поправил я. - В четыре мы уже должны быть там. И не забудь позвонить в ФСБ.
- Само собой, - кивнул он.
Я вернулся в свой номер. Анжела сдержала слово и не заснула в ожидании меня. А потом уже я не давал ей заснуть до двух часов ночи.