Цветы ночи. - I часть

       Ночь была темной, и в этой тоскливой мгле не было слышно ни пения цикад, не стрекотания кузнечиков. У обочины проселочной дороги стояла бедная хижина. В этот поздний час в ней тихо тлела лучина. Дебра Лукас считалась добродетельной и скромной девушкой. И то, что она забеременела, будучи незамужней, отпугнуло от нее разом всех соседей. Лишь старая Холи, которая слыла в народе ведьмой, пришла помочь ей при родах.
- Да будет благословенна эта ночь! – шептала Холи, вытирая пот со лба роженицы.
       Дебра рожала в муках, она то кричала, то ненадолго теряла сознание. Старая Холи призвала на помощь все свое умение, все знания, да еще каких-то многочисленных духов ночи. Этой ночью детский крик раздавался дважды. Оба раза громкий, захлебывающийся, требовательный и настойчивый. Первый раз ровно в полночь, второй часом позже. Казалось, что кричит все тот же ребенок, но это было не так. Две крошки, два милых птенчика, две невинные чистые души на одно лицо. Обе с большими, ярко изумрудными глазами и темными кудрявыми головками. Девочки – их было двое, двое похожих, как две капли воды.
- Покажи мне, покажи мне их, – попросила измученная Дебра.
       Холли довольно кряхтя, завернула малюток в белые простыни и поднесла к матери.
- Они такие красивые, такие хрупкие. – Тяжело дыша, проговорила Дебра.
       Одна из малышек ловко принялась ловко сучить ножками и вскоре освободилась из оков простыни.
- Тюльпан, да – Тюльпан, – Дебра осторожно дотронулась до головки дочери. – Ее будут звать Тюльпан.
       Старуха Холли ошеломленно посмотрела на молодую женщину.
- Не гоже называть ребенка именем цветка – Прошептала она.
       Вторая девочка смирно сопела, закрыв глазки и тень от длинных, пушистых ресниц легла на ее щечки.
- Жасмин, будет твое имя. – Произнесла Дебра, дотронувшись до спящего ребенка.
       Странные имена получили малышки. Они и вправду были похожи на дивные благоухающие цветы. Дебре стало трудно дышать.
- Береги их, Холли, – задыхаясь, попросила она старуху. – Береги мои ночные цветы, не давай их никому в обиду.
       Не суждено было пережить эту ночь Дебре Лукас – ночь рождения малышек стала ночью смерти их матери. У еще неостывшего тела Дебры старая Холли поклялась вырастить девочек. И как могла исполнила клятву.


Глава 1. «Приют».


       Осень подкралась незаметно и тихо. Все дни напролет накрапывал мелкий холодный дождик. Листья на деревьях пожелтели и начали облетать, они ложились на сырую землю с едва слышным шуршанием.
       Кое-как закутав детей, Холли повела их в город. Деревянные сабо девочек гулко стучали по выложенной булыжником мостовой. Они шли уже довольно долго. Жасмин устала и часто спотыкалась и падала. Тюльпан тоже устала, но этого не показывала, она бодро шагала, держась за морщинистую руку Холли.
- Куда мы идем? – спрашивала Тюльпан, дергая старуху за руку. Жасмин же молча плакала. Она старалась высвободить свою маленькую ладошку из цепких сухих пальцев старухи, но вскоре поняла, что та все равно не отпустит. Холли тащила девочек за собой, по дороге она не произнесла ни слова.
       Они остановились у ворот сиротского приюта, что был при городском монастыре. Высокие каменные стены и забор производили унылое, пугающее зрелище. Холли нерешительно постучала. За воротами послышались тихие шаги и шелест одежды. Им открыла монахиня весьма строгого вида. Ее широкое черное одеяние шелестело и развивалось на ветру, и создавалось впечатление, что это не обыкновенная материя, а зловещие черные крылья. Пока Холли говорила с монахиней, девочки, сидя на корточках, играли камушками, которые нашли на дороге. Затем Холли взяла малышек за руки и подвела к монахине, та нагнулась к ним – лицо ее было хмурым и неприветливым. Холли поняла, что ее крошек здесь не ожидает ничего хорошего, но она ничего не могла поделать. Она была уже слишком старой для того, чтобы растить двух шестилетних девочек. Детям будто бы передались ее мысли – Жасмин и Тюльпан вдруг стали вырываться из рук Холли. Тюльпан с силой сжала зубы и пыталась оторвать пальцы старухи от своей руки. Жасмин кричала, плакала и вырывалась изо всех сил. Плачь и мольбы детей больно резанули по сердцу старухи, но пути назад уже не было.

       Начался новый этап в жизни сестер. Они больше ни разу не видели свою старую Холли, не знали они и того, что та исправно оплачивает их пребывание в приюте. Как это ей удавалось?
       Не все дети приюта могли обучаться, а девочек изо дня в день заставляли часами молиться. Они изучали Библию, также их учили грамоте и письму. С другими детьми, находившимися в приюте, Жасмин и Тюльпан почти не общались. Они были диковаты, замкнуты в себе и очень недоверчивы. Жасмин часто плакала, вспоминая Холли, Тюльпан же с силой сжимала зубы всякий раз, когда хотелось плакать или паясничала. Из веселой озорной находчивой девочки она превратилась в неуправляемую ничего не боящуюся бестию. Для монахинь Тюльпан была самим исчадием ада. За проделки ее постоянно наказывали, а то и лишали обеда. И Жасмин приходилось делить с сестрой свою и без того крошечную порцию. Спали они на жестких соломенных тюфяках, гулять разрешалось только возле стен приюта, а подходить к воротам строго настрого запрещали, иначе многие давно бы сбежали из этой детской тюрьмы.
       Дни, месяцы, годы сменяли друг друга, а девочки не видели ничего кроме церковных книг и холодных, серых, каменных стен. И за стенами приюта в сердце Тюльпан впервые зародилось чувство ненависти к этим стенам и к монахиням, к самому богу. Жасмин наоборот обрела настоящую веру в Бога, ее сердечко было так великодушно, что в нем не нашлось места ненависти и злобе. У них были одни и те же – волосы, глаза, губы, лица, но как различны были их чувства и желания. Как много от жизни хотела Тюльпан, и как мало было нужно Жасмин. И все же по-настоящему они нуждались только друг в друге.
       Десять долгих лет провели сестры за стенами из серого холодного камня. Они были лишены даже самых малых прелестей жизни, которыми наслаждаются дети бедняков, имеющие родителей. Но все же они были вместе и неразлучны. Две девушки на одно лицо.



Глава 2. «Побег».


       Сидя на жесткой соломе, Жасмин горько вздыхала, а Тюльпан с довольным видом комкала руками подол серого платья. Такие платья носили все девочки – мешковатые, бесформенные, грубые.
       На этот раз их наказали обеих, заперев в темном, вонючем сарае. Виновата была конечно, как всегда Тюльпан, а отдувались теперь вместе.
- Тюльпан, неужели тебя не расстраивает то, что нас наказали? – Жасмин неловко поднялась с кучи соломы.
- Это наказание как раз кстати, – Тюльпан хитро усмехнулась. – Отсюда легче совершить побег.
- Побег? – Жасмин недоверчиво посмотрела на сестру. – Но ведь мы же заперты.
- Это тоже нам на руку. – Тюльпан нагнулась к самому уху сестры. – Отсюда в крыше есть лаз, монахини о нем не знают. Однажды, когда меня наказали, я проведя здесь почти всю ночь обнаружила гнилые доски в крыше. Нам двоим легко удастся сдвинуть их, а там совсем рядом ворота. Дверь будет закрыта, и нас не сразу кинуться искать.
       Жасмин, конечно, была против, но она подчинилась сестре. Тюльпан всегда верховодила над ней. И потом Тюльпан образно нарисовала ей такую тоскливую картину их ближайшего будущего, что Жасмин решилась на побег.
       Тюльпан дотянулась до низкой потолочной балки, довольно легко добралась до крыши и затем подтянула к себе сестру. Девушки с трудом, но смогли сдвинуть тяжелые доски. Внизу, невдалеке сновали монахини, словно большие печальные черные птицы. Они двигались неспешно, уперев взгляд в землю у себя под ногами. Матушка Настоятельница строго покрикивала на слишком расшалившихся воспитанниц…
       Девушки ловко спустились с противоположной стороны сарая, и благополучно добрались до ворот. Там Тюльпан подсадила сестру и Жасмин перелезла через ограду. Спрыгнув с той стороны стены на вымощенную булыжником мостовую, Жасмин огляделась. Утро было сумрачным и холодным, и если не считать нескольких редких прохожих – улица была пуста. Над оградой показалась хрупкая фигурка Тюльпан. Она перебросила обе ноги за ограду и уже хотела спрыгнуть, но подол ее неуемного платья зацепился за каменный выступ в стене. Словно во сне, внезапно и глухо послышались крики монахинь, они заметили Тюльпан. Девушка, панически оглядываясь, начала судорожно освобождать платье. Крики приближались, в них уже слышалась явная угроза.
- Жасмин, беги! Беги!!!
       Возглас сестры заставил ее очнуться. Девушка припустилась бежать со всех ног. Ноги ее подкашивались, сердце барабанило в бешеном ритме, легкие горели, она задыхалась от страха. Страх, Жасмин не знала, чего боится больше – того, что ее поймают или того, что она останется одна, здесь, где все было незнакомо, где все пугало неизвестностью. Жасмин завернула за угол какого-то высокого здания, сделала одни шаг, и…
       Девушка остановилась, с ужасом увидев несущуюся на нее карету. Два вороных коня, скачущие прямо на нее – это было последним, что она увидела перед тем, как потерять сознание и удариться головой о камни.
- Боже мой, Барни! Ты чуть не раздавил эту малышка! – Скрипучий старческий голос дрожал от негодования.
- Она еще дышит, мэм. – Оповестил хозяйку кучер. Он поднял девушку на руки, старая леди открыла дверцу кареты, и они постарались устроить Жасмин как можно удобнее.
- А теперь, как можно быстрее мы должны доставить бедняжку домой, – женщина придерживала голову Жасмин. – Живее, Барни! Да не сбей по дороге еще кого-нибудь.

       Тюльпан все-таки удалось освободить подол платья. С грацией дикой кошки она приземлилась на мостовую и побежала. Она бежала изо всех сил, бежала туда, куда и Жасмин. Девушка сердцем чувствовала каждый шаг сестры. Вот тут она оступилась, а здесь повернула… Но сестры Тюльпан не увидела, а успела лишь заметить уносящуюся вдаль темно-синюю, почти черную карету, запряженную парой вороных. Карету без герба и опознавательных знаков. Карету, что переехала их судьбы. Карету, которая увозила ее сестру.

       Карета стремительно въехала во двор. Барни тут же забрал девушку из кареты и ждал дальнейших распоряжений хозяйки. Если бы Жасмин была в сознании, она была бы восхищена красотой особняка и сада, раскинувшегося перед ним.
- Миссис Моралес! – Старая леди самостоятельно выбралась из кареты и командным голосом звала экономку.
       Эмма Моралес, сколько себя помнила, всегда работала в семье Блейков. Из всей прислуги лишь эта строгая испанка осмеливалась называть хозяйку по имени. Остальные же обращались не иначе, как «миссис» или «мэм».
       Уложив Жасмин в постель, экономка старательно промыла ей рану на затылке, хорошенько забинтовала и обложила голову девушки подушками.
- Ну, как она, Эмма? – старая леди от нетерпения схватила экономку за руку.
- Голова разбита, но она должна скоро прийти в себя, все обойдется, я думаю. – Эмма тревожно посмотрела на хозяйку. – Зря вы это затеяли, не нужно было привозить ее сюда.
- Но, милочка, ведь этот олух сшиб девушку, не могла же я бросить ее на дороге!
- Это да, но вы видели, во что она одета?
       Миссис в недоумении уставилась на свою экономку.
- Такие платья носят воспитанницы сиротского приюта для девочек, при городском монастыре. Она, должно быть, сбежала оттуда, а вы, привезя ее сюда помогли ей скрыться. – Эмма тряхнула головой. – Как бы не было из-за нее беды, ведь если она богата, монашки перевернут небо и землю в поисках ее.

       Спустя несколько часов девушка очнулась и резко села на постели. Затылок пронзила острая боль. Подняв руку, она обнаружила, что голова забинтована. Она не могла понять, где находится, голова разламывалась, в ушах шумело.
       «Она куда-то бежала..., нет, кто-то гнался за ней... и еще, она что-то потеряла, что-то важное, очень нужное. Но что? Стоп! Она – кто она? Как ее зовут!»
       Девушка ничего не могла вспомнить. С удивлением разглядывала она белоснежное белье, эти подушки. «Зачем так много? Мягкая хлопковая ночная сорочка, бледно-розовая, неужели это ее сорочка и ее постель!... Да, наверное. Но как же ее имя?»
       Девушка была так напугана тем, что ничего не помнит, что едва не ударилась в панику. В это время дверь отворилась и вошла женщина с подносом. На нем были – блюдо полное еще горячих сдобных булочек с корицей, большая чашка дымящегося чая и два желтых яблока.
- Ну вот, ты и очнулась. – Женщина подошла к кровати, держа поднос перед собой.
       Девушка, не шевелясь, смотрела на нее. Эта женщина не была похожа на обычную «леди», но было в ней что-то располагающее к себе.
- Я – Эмма, миссис Моралес. – Женщина тепло улыбнулась. – Ты помнишь что-нибудь? Помнишь, как тебя зовут, кто ты?
- Нет.
- А есть хочешь?
       Девушка охотно кивнула, трепетно вдыхая аромат горячих булочек. Женщина оставила поднос на постели перед ней и вышла за дверь, а девушка с азартом накинулась на булочки и яблоки. Она быстро поглощала их, запивая обжигающим чаем.

- Ну, что Эмма, что ты о ней думаешь? – Старая леди терпеливо ждала, что скажет экономка.
- Ну, она явно англичанка, хотя эти вьющиеся черные волосы не типичны для вас, англичан. К тому же она совершенно ничего не помнит, даже своего имени. Видимо ударилась головой слишком сильно, – Эмма поморщилась. – Если, конечно она не врет. Но она все вспомнит, потом, это лишь дело времени. На вид ей лет четырнадцать, но может быть и больше. Она такая худая и такая голодная, я не стала дольше ее расспрашивать.
- Ты правильно сделала, Эмма, – хозяйка одобряюще кивнула. – Только вот это платье, выкини его. Нет, лучше – сожги, да, сожги его.
- А что вы намерены делать с девочкой?
- Пусть поправляется, потом видно будет, – старушка весело сверкнула бледно-голубыми глазами. – Скорее всего, я оставлю ее в доме, служанкой. Она слишком мила, чтобы возвращать ее в приют. И думаю, мир не перевернется, если одной монахиней будет меньше.
       Когда девушка поела, в комнату вошла старая дама и села у ног, на край кровати.
- Я рада, что вы очнулись, душенька. – Она откашлялась и улыбнулась сухими морщинистыми губами. – Я, Флора Блейк – хозяйка этого дома. Вас случайно сбила моя карета. Я надеюсь вам лучше?
       Девушка кивнула, ей ужасно хотелось спать. Она так и задремала, сидя в подушках, а старая леди неслышно покинула комнату.

       Тюльпан с ужасом понимала, что ей ни за что не догнать карету. Почему-то дико болела голова, особенно затылок.
       Сзади слышались крики и быстрые шаги, топот ног, ей уже казалось – костлявые руки монахини вот-вот схватят ее за шиворот. И вот тогда она пропала, тогда она никогда не отыщет сестру. Мгновенно приняв решение, Тюльпан шмыгнула в какую-то подворотню, которую не заметила сразу. Преследователи пробежали мимо. Тюльпан затаила дыхание. Через некоторое время она выбралась из своего укрытия и быстро пошла в направлении исчезнувшей кареты. Теперь она должна сама о себе позаботиться. Она обязательно найдет Жасмин, что бы ни случилось – она найдет ее. Но для начала ей нужно избавиться от одежды. Проходя мимо одного из домов, девушка увидела развешанное, почти уже сухое белье. Она стянула блеклую юбку и дырявую кофточку. Переодевшись в них, Тюльпан выбросила свое платье.


Глава 3. «Цыганка и служанка».


       Кибитки тряслись по пыльной дороге, самой удаленной от города. Лошади, (впрочем, иначе, как дохлыми клячами их не назовешь), худые и измученные, спотыкаясь, везли поклажу. Цыганята постарше бежали рядом с лошадьми, маленькие ехали в кибитках, болтая грязными, босыми ногами. Возле одной из кибиток измождено тащилась молоденькая девушка, она не было цыганкой. В широкой цыганской юбке и кофточке с оборками Тюльпан не была уже похожа на воспитанницу приюта. На ее безвольно опущенных руках мелодично позвякивали многочисленные медные браслеты. Ноги нестерпимо ныли от долгой ходьбы, а ведь вечером она должна еще и танцевать.
       Вот уже почти три месяца Тюльпан таскалась вместе с цыганским табором. Они научили ее танцевать, и этим она приносила цыганам немалый доход. Не сказать, чтобы ее не любили, но она была чужой среди них. Ни ее угольные кудри, ни хитрые изумрудные глаза не помогли ей стать своей, стать равноправной. Она очень быстро научилась танцевать, даже старые цыганки неохотно признавали, что не видели еще, чтоб кто-то танцевал их танцы так же грациозно и легко, как Тюльпан. Она будто бы родилась, чтобы танцевать.
       С разрешения цыганского барона ей позволили остаться в таборе. Баро не выгнал ее, но спрашивал вдвое больше и строже, чем со своих. Все, что она приносила в табор, отбирали, видно считая, что еда и постель в развалюхе-кибитке достойная плата для чужака.
       На ряду с танцами девушка научилась искусно обирать прохожих и срезать толстые кошельки у богачей. А приставания городских парней научили ее давать достойный отпор, но если попадался особо настойчивый – он уходил с расквашенным носом.
       Тюльпан необъяснимо везло в промысле – ее ни разу не поймали на воровстве. Однажды она даже украла прекрасную чистокровную кобылу, молодую и сильную, после этого в ней почти признали «цыганку». Однако, если Тюльпан приносила в табор мало, ей перепадало хлыстом, а к беспричинным оплеухам и затрещинам она уже привыкла настолько, что перестала обращать на них внимание.
       Но все же ей повезло, что она встретила их. Нет, не сразу. Первые несколько дней она бродила по улицам города, усталая, испуганная и голодная. Пару ночей провела на заброшенной полуразвалившейся конюшне, на куче гнилой соломы. Ей все время приходилось передвигаться. Страх быть пойманной заставлял ее идти дальше. Питалась она тем, что удавалось стащить у многочисленных торговок или зазевавшихся покупателей из корзин. Чаще всего это были – пара морковок, яблоки, кусок хлеба, баранка. А теперь, изображая цыганку, она танцевала на рыночных площадях и ярмарках.
       Девушка знала, что с каждым пройденным шагом отдаляется от сестры и от надежды – увидеть ее вновь. Тюльпан понимала, гарантий на то, что табор когда-нибудь вновь вернется в город, не было. Но еще яснее понимала, что вряд ли выживет одна.
       Жалобно скрипели колеса кибиток, цыганята кувыркались в пыли. Девушка медленно шла за табором, готовая к любому повороту в судьбе.


- Мэри, девочка, поторопись! – Миссис Моралес деловито покрикивала на зазевавшуюся Жасмин.
- А какой он, сэр Алан? – Девушка мечтательно распахнула изумрудные глаза.
- Сама увидишь, – отрезала Эмма Моралес. – И запомни, прежде всего, для тебя он – мистер Блейк, ни как иначе.
       Экономка начала суматошную суету с раннего утра. Должен был приехать внучатый племянник Флоры Блейк – Алан, а письмо доставили лишь вчера под вечер. Почти совсем не оставалось времени приготовиться к его приезду. Жасмин с шести утра была на побегушках у требовательной испанки. Она, – теперь она Мэри, уже три месяца выполняла приказы в этом доме. И хотя девушка так и не вспомнила кто она и откуда, это не помешало хозяйке завалить ее работой по дому.
- Поживее, Мэри, – кричала Эмма. – Мы еще должны застелить постель Алана, перебрать старые вещи и заменить везде цветы на свежие.
- Но, Эмма, он ведь приедет только через два дня! – Взмолилась девушка.
       Эмма была придирчива и ужасно горда, но почему-то Мэри, единственной в доме, позволяла называть себя по имени. Экономке пришлась по сердцу эта ясноглазая маленькая фея. Но лишь одной себе она могла признаться, что относится к ней, как к дочери.
       Они так же сумбурно продолжали стелить простыни, взбивать подушки, рыться в ящиках и сундуках. Девушка, стоя на коленях, перебирала барахло, вытаскивая его из обитого синим бархатом сундука.
- Ой, Эмма, я кажется... – в руках Жасмин оказалось серое мешковатое платье.
- Это то, в чем ты была, только попав сюда, – медленно и тихо проговорила испанка. – Миссис приказала, чтобы я сожгла его, но я не стала, надеясь, что оно все же освежит твою память.
- Боже, Эмма, боже... – Жасмин прижала платье к груди.
- Мэри, детка...
- я не Мэри, – девушка повернулась лицом к экономке, в глазах ее блестели слезы. – Это платье..., я вспомнила! Сиротский приют при монастыре, Холли... О, Холли, зачем ты отдала меня туда?!...
       Девушка тихо всхлипнула.
- Сестра. – Она оглянулась, словно кого-то искала. – Тюльпан. Эмма, где моя сестра? Тюльпан, мы бежали и я потеряла ее, а потом эти лошади, карета... Почему все так?
- Кто ты, девочка? – Эмма положила обе руки на плечи Жасмин.
- Меня зовут Жасмин. У меня есть сестра Тюльпан – мы с ней похожи, как две капли воды. Где она может быть?
- Не плачь, Жасмин, дочка, мы найдем ее... Мы найдем...

       Спустя два дня суматоха только еще увеличилась. И это позволило Жасмин пока не думать о сестре.
- Приехал! Он приехал!
- Наш сэр Алан!
- О, мой мальчик! – Вторила прислуге леди Флора.
- Ну, девочка, сейчас ты его увидишь. – Эмма нежно улыбнулась. – Ты примешь его багаж, проводишь в комнату, а затем я принесу чай.
- Но почему я? – Смутилась Жасмин. – В доме полно слуг и они его уже знают.
- В тот то и дело, что ты новенькая. Он устал с дороги, а ты, детка, просто радуешь глаз своей свежестью и наивностью. – Испанка заговорщически подмигнула. – И если у него вдруг дурное настроение, тебе он не посмеет нагрубить.
       «Итак, – размышляла Жасмин. – Я должна ему понравиться, чтобы он забыл про усталость. В случае его плохого настроения я должна принять его, настроение, на себя. Что-то вроде проверки на вшивость». Едва она успела так подумать, как он уже входил в дом.
       Он поднялся по лестнице величавой походкой, сам неся два своих саквояжа. Позади, его догонял слуга, согнувшись под тяжестью большого кованого сундука. Бедняга Барни, Жасмин спрятала улыбку, наблюдая, как старается этот бездельник. Она застыла на лестнице, ведущей вниз. Как он красив, Алан Блейк. Надменный взгляд и этот четко очерченный рот, эти ровные хищные зубы, прямой орлиный нос, доставшийся в наследство от благородных предков. В наследство, как впрочем, и этот особняк, где жила Флора Блейк. И эти волосы, что спелая пшеница, волнистые и мягкие. И этот вздернутый волевой подбородок, огромный рост, широкие плечи, уверенная осанка… Девушка едва не упала, вовремя схватившись за перила.
       «Хорошо бы она выглядела, кубарем скатившись по ступенькам и распластавшись у его ног».
       Он вежливо поздоровался с прислугой, потом нежно поцеловал тетю и улыбнулся Эмме. Его бездонные, прозрачные глаза, голубые, как воды озера насмешливо и восхищенно остановились на ней, Жасмин. Под его взглядом она даже отпустила перила. Жасмин до боли в сердце ощутила разницу, пропасть между ними. Кто она и кто он!
       Ей стало стыдно и неловко, что оттого, что она так долго рассматривает впервые увиденного мужчину. Подавив в себе смятение, Жасмин стала спускаться. Вздохнув, она представилась и покорно проводила его в комнату, как наказала Эмма. Все время, пока они были наедине, она жалела, что не может просто сбежать и спрятаться.
       Он говорил с ней насмешливо, но отстраненно, казалось лишний раз напоминая, что он – хозяин. Когда она ушла, Алан безвольно опустился на постель.
       «Боже, где тетя откопала это сокровище? Она, конечно, мила и наивна, но он все-таки мужчина!»
       Алан сжал пальцы в кулак, а другую пятерню запустил в густую золотистую гриву.
       «Она восхитительна! Прекрасна, хотя еще совсем ребенок».
- Жасмин, Жас-мин, – произнес он вслух, словно пробуя на вкус ее красивое необычное имя. – Когда-нибудь твои изумрудные глаза и черные локоны будут принадлежать мне. Ты совсем еще дитя, но пройдет несколько лет, и ты станешь моей. – Алан мечтательно прикрыл глаза.
       «Да, он сорвет этот цветок и лишь он вдохнет ее аромат, но не сейчас. Он не станет обрывать нежный бутон, что еще не раскрылся во всей своей первозданной красоте».
       Он был слишком искусен и терпелив, чтобы срывать недоспелый плод, не дождавшись, пока он нальется сладостью и соком.
       Спустя некоторое время Эмма принесла чай и распорядилась на счет горячей воды для ванны.

       Жасмин до вечера металась из угла в угол в своей комнатке. Боже, она должна думать лишь о том, как отыскать сестру. А вместо этого напрочь забыла о ней. Ей все слышался глубокий, волнующий голос Алана Блейка, виделись смешинки в его голубых глазах, движения его губ. Что она делает? Почему даже не выходя полдня из комнаты, все продолжает ощущать его присутствие?