Я услышала о ней задолго до нашей первой встречи.
- … Даже в кафе она не расстается с книжкой. Пьет кофе, крошит на страницы булочку.
Я с интересом глянула на Ирку, почувствовав в ее голосе осуждение:
- Тяга к знаниям – полезная вещь! Чем тебе не угодила начитанность?
- А разве это нормально, если человек выпадает из реальности? Ты слушай: прихожу на свидание, а она сидит за столиком, пялится в книгу. Решаю проверить - когда же меня заметит? Сажусь – ноль внимания. Выпиваю кофе, сминаю фантик и кидаю в ее сторону. Она раздраженно сметает его на пол, вскидывает на меня глаза, а в них такая ненависть, с какой только на танк с гранатой переть.
- Да ладно, это от неожиданности. Ты же говоришь, она в тебя влюблена?
Ирка пренебрежительно морщит нос:
- Не знаю, как намекнуть, что у нее нет шансов. Отшивать грубо – жаль: все-таки девчонка страдает. Вот и хожу, скучаю, слушаю про какого-то Бубермана.
- Кого-о? Может, Губермана? – я глушу подступивший смешок приступом кашля.
- А, может, - отмахивается Ирка. – Я вообще в этой зауми ни слова не уразумела.
- Губермана не тронь - заявляю авторитетно - интереснейший мужик!
Почувствовав, что за кумира буду биться в кровь, Ирка примирительно смягчает тон:
- А ты знаешь, как Инга объясняет? Такого и на лекциях не услышишь. Переспрашивать стыдно - понять невозможно. К примеру: «Моя жизнь полна трансцендентных явлений».
Смахивает на извращение.
- Трансцендентный это потусторонний… Как, говоришь, ее зовут? – сердце тяжело забухало и я машинально запахнула куртку, пытаясь приглушить стук.
- Я сказала же – Инга, а что? – уловив напряжение в моем голосе, Ирка насторожилась: – Чего ты так съежилась? Замерзла? Зайдем куда-нибудь, погреемся.
- Нет, все в порядке - реакция на имя.
- Грустная любовная история?
- Не, история дружеская, но печальная: она вышла замуж, уехала в столицу, и дружбе пришел конец. Мне до сих пор ее не хватает.
Ирка сочувственно шмыгнула носом и заявила:
- Надо тебя знакомить с Ин! Ты ведь тоже любитель пофилософствовать, к тому же, при тебе она не станет донимать меня объяснениями в любви.
Это простодушное предложение меня развеселило:
- Ну, хитра, мать, ну завернула: нанимаешь меня отпугивать поклонниц? Признайся, ведь ради этого стараешься?
Истина смущенно застряла в Иркином горле, но невнятные звуки, бровки домиком и энергичные махи руками утверждали, что их хозяйка желает счастья всем людям на земле и лишь в последнюю очередь – себе.
Разговоры об этой, незнакомой мне, Инге, странно волновали, и я почти боялась встречи с ней.
Мне давно не хватало близкого друга и, казалось, эта незнакомка, с именем той, что я потеряла, должна была появиться в моей жизни не случайно.
***
Оттаявшие призраки оживали в сырых мартовских сумерках. Зябко ежась, рассаживались по перилам беседки. Грели ладони нашим дыханием. Всхлипывали, обжигаясь о тлеющие сигареты, но теснились все ближе, как дети, скучающие по ласке.
А мы были радушны и гостеприимны, мы смеялись, мы пили вермут.
- ...А я ей говорю: ты должна мне 50% от выручки, так что, милая, сама оформляй свою витрину!
- ...«Невротик» - это диагноз или просьба?
- ...Ну и что, Светку не оправдывает, что у нее родители развелись. А что, родители – у нас, может, у всех развелись…
- ...Нет, Аля, я повторяю: единственный выход – поменять винду…
- Народ, кто самый зоркий? Кажется, это Инга по парку плутает, нас не найдет, – оповестили из толпы.
Я вскочила с лавки, озираясь по сторонам.
- Соф, ты что, попку обожгла? – возопил кто-то из ближайших соседей. – Так сорвалась, что я подавилась.
Отмахнувшись от ответа, я нырнула в темноту.
Как объяснить, что моя кровь взбунтовалась и долбит виски?
Как объяснить, что зарываюсь во мрак, надеясь совладать с лицом?
Как объяснить реакцию, которой не понимаю?
Хрустя ледяной скорлупой по кромкам луж, я настигала неясную тень, скользнувшую за искореженный остов мертвого киоска.
- Эй, что тебе надо?
Я вздрогнула от неожиданности: незнакомка стояла, опираясь о стену в ржавых разводах. Черное пальто, бритый затылок – кто, как не она.
- Тебя ищу… Там наши сидят.
- Зачем меня искать? Я не заблудилась.
- Я думала иначе.
- Индюк тоже думал… Тебя как зовут?
- Софья… - я начала злиться.
- От чего, вдруг, Софья, ты взялась обо мне думать? – она шагнула ближе, и мне показалось, что стекла ее очков маскируют отсутствие глаз.
- От того, что с детства отличаюсь добротой. Вообще-то я прогуляться шла.
Моя попытка съязвить ее развеселила. И, когда в раздражении я дернулась уйти, она поймала меня за рукав.
- Брось обижаться, – в тепле ее улыбки моя злость казалась шубой не по сезону. – Ты меня, если честно, напугала: в темноте не видно, кто идет: смотрю – не отстает, решила - маньяк.
- А почему тебе сразу к нам не подойти, раз ты такая пугливая? – взъерошенная сварливость продолжала шипеть и плеваться.
- Люблю гулять в темноте. Иногда это больше страха, – она задумчиво чиркнула зажигалкой, резанув вспышкой глаза. Губы ее дрогнули, желая что-то добавить, но, передумав, вытянулись в улыбку. – Кстати, я не представилась: Инга. Но ты, наверное, в курсе.
- Ага, кроме тебя все в сборе.
- Тогда пойдем. Или… - она многозначительно усмехнулась. – Будешь воздухом дышать – ты ведь за этим сюда шла?..
- Уже передумала, – буркнула я, пряча смущение, и двинулась следом за ней, неловко наступая в лужи.
Глядя ей в спину, я грызла себя за неприветливость, в натужных попытках продолжить разговор.
Но она, казалось, утратила ко мне всякий интерес, а шквал приветственных выкриков и дружеских толчков, нахлынув из беседки, смыл память о моем существовании. Я оглушала себя вермутом и общением, робея оглянуться на звук ее голоса. Мучительно блистала остроумием, заставляя соседей корчиться в судорогах смеха, отчаянно пошлила, задирая публику, но вдохновительница сего спектакля оставалась безучастной. Лишь иногда я чувствовала ее взгляд – острый, оценивающий.
Она ушла раньше всех, кинув равнодушное: «Пока!» и ее отсутствие лишило смысла все, что было после. Я стала автоматом на холостом ходу, штампующим и прессующим пустоту. А жажда ее присутствия на утро была не менее сильной, чем накануне.
Моя квартира просыпалась так же нерадостно, как я. Окна хмурились серым мартовским небом, а на подоконнике коченел скрюченный трупик ожившей было мухи.
Несвежие залежи по углам просили стирки, и я уныло сгребла их в чавкающую пасть машинки.
Зеркало в ванной пугнуло опухшей физиономией, но я лишь порадовалась, что оно неспособно отразить состояние души. Иначе, ухмылялась бы мне в лицо обиженная морда ослика. Вот с та-акими ушами. Я попыталась приладить к голове пару серых носков, оставшись довольна результатом: тупая ослица, вообразившая, что может представлять для кого-то интерес. Я ругала себя за столь бурное влечение к Инге, а лицо в зеркале понуро кивало, истекая слезами. Ну, вот те, здрасьте!
- Влюбилась, что ли? – спросила я отражение.
- Нет! – негодующе всхлипнуло оно. - В девушек не влюбляюсь.
- Так чего тебе, ослик, надо? Хотя, нет, постой: попытаюсь угадать. Загадочная дева повела себя не стереотипно. Не пожелала общаться с таким интеллектуалом, как ты, проигнорировав твою исключительность.
- Ну, и что?
- А то, что меньше самонадеянности, мурзилка. Ты не звезда кинематографа, чтобы восхищенные поклонницы вешались на шею, и уж тем более – не в формате Инги. Придется побороться, чтоб тебя заметили.
Возразить на критику было нечего, оставалось лишь утешиться набегом на холодильник.
Белый красавец распахнул свое чрево, соблазняя рыжими всполохами апельсинов, розовой нежностью ветчины и мягким свечением сыра, глядящего сквозь зеленое буйство тепличных огурцов, как зрелая луна сквозь сомкнутые кроны деревьев. Соблазнил – пожалуй, перекушу. Я меланхолично сжевала пару бутербродов, заедая их сочной мякотью апельсина. «Похоже, жизнь налаживается», - подумала я, любуясь уютной кухней, изящными блюдцами на светлой скатерти и полосатой обезьянкой, приветливо улыбнувшейся за стеклом буфета.
Внезапно утренний покой моего дома взорвался грохотом, я вздрогнула и закашлялась апельсиновыми брызгами, с хрипом втягивая загустевший вдруг воздух. За окном проснулась стройка, и ее забившееся сердце вломилось в мои барабанные перепонки металлическим лязгом. Желудок испуганным зверем заворочался в темной пещере внутренностей и, как безумный, ринулся вверх, сквозь красные флажки и костры загонщиков. А вместе с ним рванулась я, судорожно прижав ладонь к губам, в испуге, что внутренний торнадо снесет их, как черепицу с крыши.
Вволю наобнимав холодный кафель в туалете, я разревелась. Впервые меня терзали последствия похмелья и это было до обидного неприятно, так как выпито было немного. «Старею, наверное», - всхлипнула я, засунув голову под холодные струи душа. «Со всеми бывает», - криво улыбнулось отражение.
Я распласталась с книжкой на диване, печалясь о том, что день безвозвратно испорчен.
Но и следующий день не принес облегчения. Желудок бастовал, и никакие муки голода не могли заставить его принять ни крошки. Боль в левом боку подсказывала, что зачинщицей бунта вновь стала поджелудочная. Отважно глотая ферменты, я заполняла ведро горками банок от детского пюре - все, на что соглашался мой пересохший пищевод. Ночью я проснулась от боли. Она скручивала мои внутренности и, не давая передышки, накатывала вновь и вновь. Впиваясь зубами в одеяло, я чувствовала холодные дорожки пота на лбу. Напуганная, утром я поспешила на УЗИ. Укладываясь на кушетку в самых мрачных предчувствиях, я допускала все, вплоть до опухоли. Тем неожиданней для меня была улыбка врача:
- У вас замечательный малыш, растяжение мышц может вызвать боль, но опасаться этого не следует.
На негнущихся ногах я покинула кабинет и полчаса изучала линолеум больничного коридора, силясь переварить известие. Новость была шокирующей, но не менее ошеломляющей была щекотка радости, шевельнувшейся под сердцем. Может, мне пора стать матерью? Случайная ночь с бывшим парнем привела к трудному выбору.
Пару дней я лихорадочно металась по квартире, взвешивая все за и против. Наконец, решив, что жизни быть, я занялась обдумыванием разговора с родней.
Мое раздумье нарушил Иркин звонок.
- Ну что, помнишь о своем обещании?
- Э…
- Ты обещала не оставлять меня на растерзание Инге. Так вот, сегодня у нас встреча.
- Ты думаешь, мое присутствие это решение проблемы?
- Нет, но больше ничего не придумывается. Софи, ну будь добренькой, приходи, – по Иркиному настрою было заметно, что она готова канючить с большим энтузиазмом.
Для приличия я поупрямилась, но, отключив мобилу, оглушила стены воплем ликования.
***
Толкнув дрожащими руками дверь, я ввалилась в ароматное нутро кофейни, шаря глазами в поисках знакомого лица.
- Что стоишь столбом, присаживайся, – негромко сказали рядом.
Инга сидела за столиком в двух шагах от меня.
- Привет! Как я умудрилась тебя не заметить?
- Наверное, потому, что я незаметная? – она сверкнула на меня пустыми глазницами очков, но я была уверена, что там, за стеклами, притаилась улыбка.
Нет, незаметной ее назвать было трудно: внешность ее притягивала взгляды. Худоба до изможденности, бритый затылок, наглый изгиб рта, нервные, точные движения рождали ощущение опасности, а широкий рукав свитера, скатываясь к локтю, вызывающе обнажал неровные рубцы в голубеющих руслах вен.
Я сидела за столиком, теребя салфетку. Пауза затягивалась, но Инга, похоже, не стремилась общаться.
- Ира звонила? Я думала - она уже здесь, – ляпнула я первое, что пришло в голову.
- Зашла за Алей. Подозреваю, она решила притащить сюда полгорода, – Инга лениво болтала ложечкой в чашке.
Я решила не принимать грубость на свой счет, понимая ее досаду, и бессмысленно уткнулась в меню.
- Это твое хобби – читать меню? – она сложила локти на стол, уставившись на меня в упор.
- Меня это развлекает. А ты, по слухам, не расстаешься с Губерманом? Странно, что сегодня рядом с тобой только кофе.
- Звала – не пришел, – ухмыльнулась Инга. – Ты занялась изучением моих пристрастий? Готовишь компромат?
- А что, скрываешь темное прошлое? Поделись, люблю пикантные подробности.
- Почему бы тебе с твоими наклонностями не работать психиатром – наслушаешься вдоволь.
- Да ты догадливая: приходилось мне работать в психушке… лаборантом. С тех пор горю идеей создать шедевр на основе историй болезни.
Решив направить разговор в миролюбивое русло, я принялась рассуждать:
- Истории психических болезней, порой, изощренней детективных сюжетов. Подросток, убежденный, что у него в голове живут рыбки. Он стремится принять горизонтальное положение при каждом удобном случае. Если стоять – вода из аквариума вытечет и рыбки задохнуться. Или дневниковые записи пациентки, воображаемым поводком привязанной к дому: при попытке уйти дальше отмеренного расстояния, поводок натягивается и душит. Весь ужас в том, что с каждым днем он становится короче.
Похоже, мне удалось разбудить интерес в своей собеседнице.
- Угу, простор для творчества огромный,- Инга отодвинула кофе и подняла на меня глаза. - Будь я психологом – специализировалась бы на детских страхах…
- Почему?
- Думаю, страхи взрослых становятся частью их личности, они необратимо деформируют сознание, как японкам деформировали стопу. Острую симптоматику убрать можно, но к ядру страха, как к ядру личности, прикасаться опасно. Детские страхи доступней, легче нащупать их источник.
- Вот это да!... – я сделала большие глаза. - Ты декларируешь бесполезность психотерапии?! Да ты революционер! А я уверена, что для устранения страха достаточно понять его причину.
- Чушь. Может, ты приведешь хоть один положительный пример?
- Запросто. Недавно прочитала...
- Нет, уж, не надо ни на кого ссылаться. Какой страх преодолела ты?
- Мне сложно так, с ходу... – я задумчиво потерла лоб. – Может, боязнь высоты...
- Извини, - прервала Инга, глядя поверх моей головы. – Продолжим в другой раз.
Я озадаченно обернулась.
- Девчонки, привет! Вы нас уже потеряли?
Появление веселой и румяной Ирки всколыхнуло во мне досаду.
- Не теряла надежды тебя дождаться, – Инга жестом попросила меня сдвинуть стул, усаживая Ирку рядом с собой, а я, остро ощутив ненужность своего присутствия, решила выждать и удалиться под благовидным предлогом.
Минут через тридцать, бросив озабоченный взгляд на часы, я потянулась за курткой.
- Софа, я не дам тебе уйти, даже не думай! – возмущенно завопила Ирка так, что за соседним столиком обернулись.
Спорить было лень, и я покорилась, под бесконечную Алькину трепотню устроив дегустацию изрядному количеству кофейных миксов.
Когда мы, разморенные ленивым теплом, вышли на улицу, небо уже наливалось луной. Я двинулась к Альке, рассчитывая взять ее в попутчицы до остановки, но произошло непредвиденное.
- Ну, все, девчонки, пока! – кинула Ирка, цепляя Алину под руку и уволакивая за собой.
Я поняла, что для Инги это было еще большей неожиданностью, чем для меня.
Она стояла не шелохнувшись, слепо блестя стеклами им вслед, а я чувствовала отчаяние от собственного бессилия ей помочь.
- Тебя кто-то ждет? – она резко обернулась ко мне.
- В каком смысле?
- В прямом. Кто тебя ждет сейчас?
- Ну, кроме кошки, пожалуй, никто.
- Едем ко мне, – она дернула меня за рукав.
- Мне надо подумать, – я упиралась, смущенная ее напором.
- Нечего думать, поехали, – увидев панику в моих глазах, она криво улыбнулась и добавила чуть мягче: – Да не съем я тебя. Кино посмотрим, поболтаем, - и вновь поволокла за собой, на ходу отметая возможные возражения.
Разговор не клеился. Мы молча сидели на диване, лениво следя за мельканием кадров на экране. Точнее, следить пыталась я, а Инга, казалось, углубилась в свои мысли. Но сюжеты, мелькавшие в ее сознании, вряд ли можно было назвать умиротворяющими. Она была подавлена. Забравшись с ногами на диван, она, обхватив колени руками, влипла в успокаивающую мягкость подушек.
- Зачем ты оставляешь свет во всей квартире? – решив исправить упущение, я встала.
- Не трогай выключатель! – Инга странно заволновалась.
Я озадаченно глянула на нее, ожидая объяснений.
Смутившись внезапного всплеска эмоций, Инга нервно потерла виски и выдохнула, словно решаясь на трудное откровение.
- Не люблю темные углы в квартире.
- Ты говорила, что увлекаешься ночными прогулками. А теперь… Это детская боязнь крокодила под кроватью?
- Монстры ни при чем - себя опасаюсь. Иногда кажется - темнота кислотой разъедает мою оболочку и сквозь нее проступает незнакомец. Если хватает смелости, я гуляю ночью, исследуя свой страх.
- Ты пыталась вспомнить, когда это началось?
- Мне не забыть налитые ужасом глаза сестры, трясущей меня за плечи. Впервые это случилось ночью, мне было лет семь. Я встала с постели, подошла к аквариуму, запустила руки и стала меланхолично давить рыбок. Страшно, что я этого не помню. Лишь вымокшие по локоть рукава пижамы, в момент пробуждения, и мертвые, измятые рыбки, с расплывающимися кишками, среди живых.
Она замолчала, уткнувшись лицом в колени, а моя кожа покрылась мурашками, словно от холодного душа. Язык беспомощно ворочался во рту, не находя слов. Казалось, любой звук может нарушить поток откровения, помешав Ин освободиться от мутного страха, скопившегося в изломах души. Инга продолжила, не поднимая лица:
- В течение жизни мы не можем разобраться со своими страхами, накапливая их, как дерьмо. После предаем их своим детям, калеча их от рождения. Хотя бы, поэтому я никогда не рожу ребенка... По-моему, это разумно, как считаешь? – вскинув голову, она ждала моей реакции.
- Если каждый будет столь разумен – род людской прервется. Я не идеал, но детей хочу.
- Плодить моральных калек? – суровая складка залегла у ее губ. – Мать-лесбиянка? Мать, обрекающая свое чадо расхлебывать давление социума? - Инга уставилась на меня в упор. – Не советую.
Она встала и, подойдя ко мне вплотную, повторила:
- Не советую.
В ее голосе слышалась угроза, заставившая меня съежиться.
- Я не лесбиянка, - едва слышно возразила я, словно стыдясь своей «неформатности».
- А, все равно,- угрюмо откликнулась Инга, уколов меня взглядом. - Это не делает тебя «нормальней».
Ин прошла мимо, к бару. Вынув коньяк, вопросительно глянула на меня. Я только мотнула головой, отказываясь, и она достала себе рюмку. Пытаясь сгладить осадок неприятного разговора, она развлекала меня студенческими байками и новостями рок-музыки. Вскоре, тело требовательно запросило отдыха и, добравшись до постели, я моментально провалилась в сон. Мне снилась огромная рыба с пустыми холодными глазами. Что-то затягивало ее в песок и, погружаясь все глубже, она как заведенная повторяла: «Не советую, не советую». Все быстрее и быстрее так, что слова сливаясь в беспрерывную абракадабру, переходили в оглушающий визг: «Несовету-несуветунесувету».
Я проснулась в холодном поту. Страх был липкий и плотный до боли. Он рождался где-то в животе и толчками рвался наружу, сворачивая тело волнами судорог. Я рывком поднялась, сунув голову в стремительный поток лунного света, разрывающий занавески. Влажная майка липла к спине, а кто-то тяжелый и большой лениво наплывал из глубин узкого коридора, шаря по стенам и тяжело скрипя половицами. В панике я оглянулась на темный холм одеяла, скрывавший спящую Ингу, и змейка страха сорвалась в желудок: она не спала. Она лежала на боку, намертво вцепившись в меня взглядом, и темнота превращала ее неподвижность в хищное ожидание. Я сорвалась с дивана, как срываются в пропасть – не надеясь на спасение. Я швырнула свое тело в ожившую черноту коридора, как безумие выбрасывает на берег тела китов. Я чувствовала скользкие прикосновения к лицу и чьи-то волосы, набившись в рот, мешали закричать. Отчаянно жмуря бесполезные глаза, я ввалилась в кухню и врубила свет. Реальность приобретала привычные очертания, и только дрожь рук и хрип дыхания напоминали о пережитом кошмаре. Я потянулась за сигаретой, в надежде успокоить расшалившиеся нервы, но острая боль в животе сложила мое тело пополам. Я склонилась над раковиной, попав ладонью во что-то липкое, и меня вывернуло на немытую посуду. Боль отпустила неожиданно, и это было подобно потере притяжения, как толчок в пустоту. Я упала на табурет и, пытаясь прийти в себя, сушила мокрое лицо в табачном дыму.
Чем больше я успокаивалась, тем глупее казался мне недавний страх. Я вернулась в темноту спальни. Луна ушла за тучи. Дыхание Инги было ровным и глубоким. Я натянула на себя сбитое одеяло и, свернувшись клубком, закрыла глаза.
Утром я осторожно поинтересовалась у Инги, не разбудила ли ее, решив среди ночи покурить. Ин ответила, что спала спокойно и не чувствовала моих перемещений.
Сонная, я приползла домой и упала в постель, запуская руку в тарелку с семечками, чтобы побороть соблазн закурить.
О ночи, которую мне предстояло пережить, сознательных впечатлений не сохранилось. Скорее, ее запомнило мое тело. Боль выкинула меня из забытья около трех ночи. Она нарастала, терзая ритмичностью волн. Час, второй… слипшиеся от пота волосы. Отпечатки зубов на руке. Я нащупала на полке «Баралгин» и давилась его горечью, не запивая. Уставший мозг требовал сна, тело, извиваясь, противилось покою. И в этом состоянии грань между сном и явью впивалась в меня лезвием кошмаров. Мне казалось, меня вжимает в сиденье автомобиля, неуправляемо несущегося навстречу чему-то ужасному. Тело налито свинцом, так, что невозможно сделать движения и я кошу, почти выворачиваю глаза, пытаясь разглядеть водителя.
Волна боли – я снова в реальности, сдерживая полувсхлип-полувскрик. К пяти часам я уже уверена, что это не растяжение мышц и происходит нечто непоправимое. Надо просить помощи, но тело в непонятном оцепенении, как умирающий зверь, искало уединения в темной пещере одеяла. Внутри что-то лопнуло, и по ногам хлынула кровь. «Конец дивану, – подумалось мне. – Жаль, веселенький был, желтенький в крапинку… Хотя… можно ведь поменять обивку… Но это столько возни»…
Через пару минут я поняла, что боль отступила. Я осторожно поворочалась, не доверяя ощущениям, а в голову лезла фраза из романа: «Доктор глянул на ее порозовевшее лицо, в глаза, заблестевшие отчаянной надеждой. Он знал, что это лишь облегчение перед смертью». Я мрачно усмехнулась, но страх вытек с болью, и мне хотелось лишь смыть с себя кровяную липкость и закрыть глаза. Выкидыш. Вот как это бывает. Вода окрашивалась в розовый, смывая надежды последних дней.
Я отлеживалась раненым зверем в берлоге, гадая, что могло сломаться в моем организме.
Врач, разглядывая на экране мою осиротевшую матку, лишь удивленно качала головой.
- Вы непростительно рисковали, не вызвав скорую, но вам повезло. Словно беременности не было, даже чистка не нужна. Благодарите бога.
- За то, что потеряла ребенка?
- За то, что остались живы, – сухо припечатала врачиха. - Если вы исключаете физические нагрузки и стресс, то я не могу даже предположить, что вызвало сокращение. Анализы неплохие. Попробуем взять на ДНК, может, выясним причину.
Но ни этот анализ, ни прочие не внесли ясности. Я валялась на диване, отгородившись от всего мира одеялом, запертыми дверями и легендой о фуникулярной ангине. Казалось, я древняя старуха, пережившая свои страсти и желание жить. Я листала Библию в поисках смысла жалкого человеческого существования. Стала раздражительна до грубости, хамила родным, друзьям и телефонные звонки прекратились. Обо мне забыли все. И я испытывала мазохистское удовлетворение от происходящего. Только Инга регулярно подбадривала меня SMS, не делая попытки позвонить. Однако, даже мысли об Ин не вызывали эмоций. День за днем я вела неравный бой с депрессией, выжимавшей из меня бесконечные слезы.
- Как дела? – голос в телефонной трубке был настолько неожиданным, что я его не узнала.
- Нормально, кто интересуется?
- Некто, озабоченный вашим драгоценным здоровьем, – Инга уже неприкрыто веселилась: - Надеюсь, вы окунетесь в ближайшее время в суматоху общественной жизни?
- Извини, Ин, мне сейчас не до того. Благодарю, что не забываешь.
- А ты не благодари – голос Инги стал разочаровано жестким. - Кажется, твои проблемы давно разрешились, хватит прятаться. Жизнь пропустишь. Пока.
Я положила трубку и почувствовала легкий привкус тревоги. Слишком категорично и даже… даже угрожающе звучал ее голос. И… странная фраза о решенных проблемах… «Становлюсь параноиком, - одернула я себя. - Надо быть признательной за внимание».
Когда я вернулась к жизни, на улице во всю буйствовал май. Мир неузнаваемо изменился, шумя зеленью листвы.
Сидя на лавке в ожидании Инги, я глотала возбуждающий запах зрелой весны. Инга подошла, и, не узнавая, остановилась невдалеке, рассеянно закурив.
- Ин! – окликнула я, просияв.
Она недоуменно обернулась на голос и не смогла скрыть удивления. Полтора месяца изоляции изрядно меня изменили. Родственники утверждали, что худобой я напоминаю узника Освенцима. Наверное, сходство усилила бритая голова, которой я обзавелась, оставив в парикмахерской копну своих кудрей. Ночи слез и страха запутались в них, и я не жалела, что ушла налегке.
- Рада тебя видеть! – Инга подходила, раскрывая объятия, но что-то внутри меня, неожиданная и нелепая робость не дали мне повторить этот, привычный с другими, жест. Объятия сломались, едва родившись, лицо Инги ничего не отразило, а может, эмоции вновь укрылись за стеклами-хамелеонами.
Бульвары с редкими лавками, шумная набережная, огни просыпающихся фонарей, плеск фонтана, мучимого бессонницей – узором вплетались в прихотливое кружево нашей беседы. Мы глотали слова друг друга, как томимые жаждой – воду. Я очнулась от прикосновения ночной прохлады, вызвавшей дрожь. Было уже далеко за полночь. Инга, глядя на меня, тоже поежилась. Она утомленно потерла переносицу, и это было сигналом к возвращению. Мы шли, провожая взглядами одиноких таксистов, а я думала о том, что моя спутница - самый невероятный человек, из всех, кого я встречала. Инга махнула рукой проплывающему авто, и внезапно у меня вырвалось:
- Может, ко мне - с ответным визитом?
- Ладно, - кивнула Ин, после недолгого раздумья. - Угощу тебя натуральным кофе. Как раз сегодня купила новый сорт, хочется попробовать.
Мы погрузились в тряский автомобиль, и хмурый водитель помчал нас сквозь мелькание фонарей к моему жилищу.
- Знаешь, ты спасла меня от ненужной утомительной встречи, – задумчиво произнесла Инга в темноте салона.
- Ты не могла избежать ее сама, не выискивая повод?
- Ну… Я очень серьезно отношусь к данному обещанию. Неосторожно обнадежила, и теперь, чувство ответственности заставляет тянуть изжившие себя отношения. Ладно, это не тема для разговора. Расскажи о себе, чем ты была занята полтора месяца? – она глянула на меня, и стекла ее очков поймали всполохи уплывающих огней.
Я отвернулась:
- Это тоже не тема для разговора, может, как-нибудь в другой раз…
- Запомню. Ты обещала. Знаешь, мне хотелось прекратить то, что помешает нам общаться.
- Что?
- Тебе лучше знать. С моей помощью или без, но ты сейчас здесь. Я думаю, так лучше.
Я не решилась произнести ни слова в ответ, озадаченно силясь ухватить мысль, не дающую мне покоя.
Дома, в уюте кухни Инга, казалось, повеселела. Напевая, она готовила кофе и щебетала пустяки, заставляя меня смеяться.
- Ты уверена, что тебе стоит пить столько кофе? – улыбнулась она, когда я потянулась наполнить третью чашку.
- Так давно не пила натуральный, что теперь этот вкус, как открытие и я не в силах остановиться.
- Ой, боюсь, ночь у тебя будет беспокойная, - весело пообещала Ин.
Я вспомнила ее слова, тщетно пытаясь призвать, не желающего спускаться, Морфея.
Инга раскинулась рядом и тихо посапывала во сне. «Везет же некоторым», – с завистью думала я, вставая и усаживаясь на подоконник. За окном притаился пустынный двор и где-то далеко, навевая тревожное желание побега, раздавался шум проносящегося поезда. Я снова глянула на Ингу и не смогла отвести взгляда. Она казалась беззащитной в своей доступности, прекрасной в плавной хрупкости долгих рук и ног. Я не понимала, что творится в моей душе, но каждое мгновение делало присутствие Инги все желанней. К утру, измученная бессонницей, я осознала, что влюбилась. В смятении я прятала глаза, опасаясь, что Инга легко разгадает мою тайну.
Я сознавала, что Ин не разделяет моих чувств, и единственное, что влечет ее ко мне – это общение. Пыталась бороться с собой, но властное чувство вновь и вновь заставляло искать ее общества. Стоило Инге упомянуть имя какой-либо знакомой, и меня терзали уколы ревности. Я с болью переживала ее внезапные уходы, когда она срывалась, глядя на часы, оставляя меня одиноко сидеть на лавке.
***
- Соф, привет, не разбудила? – голос Инги ворвался в мой одинокий вечер, объявив тайм-аут неравному поединку между мной и бутылкой «Мартини».
- Ну что ты, 11 – детское время, - пьяно разулыбалась я, жадно ловя знакомые интонации.
- Буду рада увидеть тебя в клубе. Мне тоскливо, – она торопливо прожевывала слова, словно опасаясь, что разговор прервут.
Я успела выпалить восторженное «Да!» и она отключилась.
С усилием вынимая себя из объятий кресла, я отметила, что, пожалуй, следующая рюмка ознаменовала бы окончательную победу алкоголя над моим равновесием. Я путалась в рукавах куртки, запиналась о ботинки, но сердце неудержимо рвалось к Инге и телу оставалось лишь покорно волочиться следом.
Ночная трасса, треп водилы, медлительные светофоры мелькнули ненавистной рекламной паузой, и вот, задыхаясь, я уткнулась в теплое плечо Ин, дрожа от желания исследовать губами каждый миллиметр ее кожи.
- Ну, что ты, малыш, - она отстранилась, - пойдем, нас уже ждут.
- Кто? – машинально поинтересовалась я, а в голове стучало: «Малыш… Она назвала меня – малыш…».
- Пара «наших» девочек, я тебя познакомлю.
Девочки смотрелись колоритно. Коренастый буч, поигрывая татуированными до локтя плечами, калечил ножом блюдо, силясь распилить строптивый бифштекс. Кусок мяса противился и нож, соскальзывая, неприятно скрежетал о тарелку.
- Софья, познакомься, это Шура, – деревянным тоном представила Инга и я уловила в ее голосе издевку.
Буч угрюмо кивнул, метнув в сторону Ин недовольный взгляд.
Сидящая рядом дева беспокойно задвигалась, и я отметила, что она весьма недурна. Холеная блондинка с неправдоподобно огромными глазами, она походила бы на Барби, если б не узкие губы, придававшие ее чертам жесткость.
- Эльвира, это Софья, мой друг, – голос Инги показался мне бесконечно усталым и тусклым.
«Поменьше бы жеманства этой Эле», - подумалось мне, и, словно прочитав мои мысли, дива в ответ смерила меня взглядом, полным неприкрытой ненависти.
Вечер был скомкан плохо скрытым раздражением. Шура разбавляла выпивку скабрезными анекдотами и хохотала над ними в одиночку, Эльвира королевой восседала за столом, легким движением подманивая знакомых и снисходительно выслушивая их комплименты. Гости присаживались, со скрипом сдвигали и раздвигали стулья, бросали на меня любопытные взгляды и, оставив в пепельнице очередной вонючий бычок, ретировались.
- Ин, может - домой? Я устала… - сделала я робкую попытку вытянуть ее из прострации, в которой Инга, казалось, намертво увязла, полируя рассеянным взглядом стол и потягивая свой бесконечный коктейль.
- Иди, тебя никто не держит, – подала голос Эльвира, расставляя на столе локти и пуская дым мне в лицо. Инга, словно не слыша перепалки, продолжала грызть трубочку, склоняясь над бокалом.
- Не тебя спрашивала, - бросила я, вскипая злостью.
- На что ты рассчитываешь, де-евачка, - жеманно протянула дива. - Она и не заметит твоего ухода. Инга!
Ин вынырнула из задумчивости и долгим взглядом посмотрела на меня.
- Соф, останься не надолго, – она накрыла мою руку ладонью и от этого жеста меня бросило в жар. – Подожди, я принесу тебе что-нибудь выпить, - и она растворилась в толпе, мимолетом взъерошив ежик моих волос легким движением пальцев. Останусь! За тепло ее прикосновений я готова на все.
- Не хочешь прогуляться? – прошипела Эльвира, выдвигаясь из-за стола.
- С тобой – давно мечтаю, – приняла я вызов, недоумевая, что бы все это значило.
Зеркала умножали наше отражение, умывальник сочился бесконечной струей воды, взъерошенная девчонка с ожесточением стирала с подбородка размазанную помаду, а на меня, колышась, напирала обильная грудь Эльвиры.
- Ну что - пускаешь по Инге слюни, метелка? – декольте дышало в такой опасной близости от меня, что на волне умопомрачения мне не составило бы труда впиться в ее выпуклости смачным поцелуем. Эта мысль так рассмешила, что я с азартом включилась в навязанную мне перепалку.
- Ага, и если ты еще немного придвинешься, мои слюни накапают тебе в вырез платья.
- Ты, корова…
- Бог с тобой, корова – это ты, – я восхищенно окинула взглядом ее телеса.
- Короче, сиротка, вбей в свою стриженую башку: Инга давно любит меня, и если позову – она маму родную бросит, – напирая, Эльвира почти уткнулась своим лицом в мое, так, что я почувствовала ванильный запах ее макияжа и разглядела мельчайшие капельки пота, выступившие над верхней губой.
- Конечно, учитывая, что матери у нее нет, бросить труда не составит, - я тщетно пыталась увернуться от щекотки ее волос, раздражавшей мои щеки.
- Милая, ты даже этого не знаешь?! - изумленно процедила она, в брезгливой жалости вздергивая губу. - Не слишком-то Инга с тобой откровенничает. Спроси, может, расскажет тебе о своей сумасшедшей мамаше, которой шлет в больницу передачки.
Мою попытку собраться с мыслями дива восприняла как капитуляцию, резко отстранилась и, уже сияя в проеме двери своей восхитительно-голой спиной, бросила:
- Хочу, чтоб ты поняла - стоять у меня на пути опасно. Для жизни.
Дверь глухо бухнула, и я осталась наедине со своим, заблудившимся в бесконечности, отражением и сочувственными взглядами невольной свидетельницы разговора, победившей подбородок и перешедшей к усмирению прически.
- Не связывайся с ней, - голос девчонки догнал меня у самого выхода.
- С кем? – обернулась я, досадуя на постороннее вмешательство.
- Ну, с этой «клавой». Они тут с Мамой первые сплетницы.
- Что за мама?
- Фрида, хозяйка клуба. Тебя просто не будут пускать.
- Мне по барабану. Я здесь в первый и последний раз.
- Жаль, хотелось бы тебя еще увидеть, – девчонка робко улыбнулась. Я недоуменно промолчала и незнакомка, совсем смутившись, добавила, словно оправдываясь: - А эта… Инга… она тут часто бывает и каждый раз уходит с другой, – девчонка терзала замок косметички, избегая встречаться со мной взглядом. – Извини! – словно запыхавшись, бросила она мне вслед.
- Ничего, переживу, - деревянным голосом пробормотала я и рванула на себя дверь.
Наш столик был пуст, я растерянно озиралась, и лишь когда глаза привыкли к темноте, увидела среди танцующих пар Ингу и Эльвиру. Загорелая ладонь Инги ловко покоилась на туго утянутой талии дивы, другая скользила по ее ослепительной спине. И, в контрасте с затянутой в белое Эльвирой, Инга казалась почти мулаткой. Шея Инги была взята в плотное кольцо рук моей соперницы, а на плече томно подрагивала голова в обрамлении роскошно выбеленных локонов.
Внезапно у меня запершило в горле от приторного запаха ванили и я, почти захлебываясь, влила в себя бокал чего-то, забытого на столике. Я затянулась сигаретой, чувствуя на губах все тот же сладковатый привкус, и осознала, что так пахнет ревность.
У барной стойки толпилась разношерстная публика, там же осела и я, донимая барменшу в кожаном лифе просьбами смешать мне чего-нибудь покрепче. Из сизого сигаретного тумана, куда я все больше погружалась, вдруг вынырнуло лицо взъерошенной девчонки, непрошенной свидетельницы моей недавней стычки, и я уже почти забыла причину своей печали, когда мы приговорили с ней по паре «Абсента».
- Да пусть она катится со своей Эльвирой куда подальше! – стучала я по стойке пепельницей.
- Правильно! – весело вторила девчонка. - Меня, кстати, Женей зовут. Моя бывшая запала на сорокалетнюю тетку…
- Ну и забудь! – икала я, борясь с тошнотой.
- Забыла! – орала она в ответ. - Пойдем ко мне?
- … Не пойдем! – сказал чей-то голос за меня. Инга вклинилась между нами и стащила меня с табуретки.
- А как же твоя Элечка? – вяло отмахнулась я.
- Дурочка, я тебя совсем обыскалась, - пропустив мой укол, нежно шепнула Вик, уволакивая меня к выходу.
К стыду своему, неравный бой с алкоголем я все же проиграла. Поражение свое отметила тем, что рухнула мешком на ступени входа. Огни проезжающих машин слепили меня, а ветер уносил за собой пятна чьих-то лиц, не давая вглядеться в детали.
- Брось ее здесь, может кто-нибудь подберет, - звенела смехом дива, наплывая из тумана миражей.
- Возвращайся в свой лес, королева, сотни пальцев мечтают познать твои глубины, – злился в ответ голос Ин.
- Хочешь сказать - твои не в их числе? – смеха в интонации Эльвиры поубавилось.
- Для твоих глубин у меня руки коротки. Чао, родная, не провоцируй больше нелепых встреч.
При этих словах на мою голову обрушился водопад ледяной воды, и я в панике ухватилась за мрамор ступеней, дабы не унесло в океан. Похоже, я сделала что-то не так: Инга отшлепала меня по щекам, не дав возможности оправдаться. Затем рывком дернула вверх и, вероятно, перенеся по воздуху, впихнула в душное пространство такси. Я пыталась сфокусировать взгляд на болтавшемся в салоне чертике, а голоса вокруг сливались в стройную какофонию безумного маэстро:
- Зачем девушку вымочили? – это, кажется, ухмылялся водитель.
- Бумс, бумс, бумс, – лупит по стеклу нечто лохудристо-белое. - Инга!!! – впивается в уши визг. – Ты не поедешь с ней! - я не догадывалась, что Эльвира способна так визжать.
- Поехали, да поехали же, черт вас дери! – раздраженно выкрикивает Инга и машина начинает покачиваться. Я падаю на колени Ин и мы качаемся вместе – вверх-вниз…
- Глупая, глупая моя, - шепчет Ин, убирая с моего лба мокрые волосы.
- Ин, ты мое гнездо и нас раскачивает ветер.
- Хм, ты не похожа на птицу, – смеется Инга. - Ты кошка, рыжая кошка.
- А ты – дикая собака Динго, – пьяно улыбаюсь я. Мне хорошо и, кажется, я засыпаю.
***
Я вышла из ванны, не вытираясь. Хмель еще дурманил голову и я желала ее тела до боли. Я молча смотрела на нее, не пытаясь скрыть желания. Я знала, что сейчас произойдет, и чувствовала, что она позволит этому случиться.
Среди ночи я открыла глаза и увидела, что Инга пристально смотрит на меня.
- Зачем ты здесь? - хрипло спросила она.
- Потому что люблю тебя.
- Меня? Хм, вряд ли. Но для начала неплохо. Оставайся, это будет забавно.
- Ин, о чем ты? – но она уже отвернулась от меня к стене.
***
- Как думаешь, что это за здание?
- Несомненно, научная библиотека. Хорошая знакомая студенческих лет.
- И какое настроение посещало тебя в ее залах? Не было ли порочных и соблазнительных видений?
- С ума сошла! Какие видения, когда на носу сессия?
- Лишь это оправдывает твою бесчувственность, поскольку эти залы пропитаны угаром разврата.
Если б на улице была жара, я бы решила, что моя собеседница перегрелась.
- О чем это ты? – с опаской спросила я.
- В этом особняке до революции располагался популярнейший бордель, известный своим шиком и изысканностью услуг.
- Ты меня разыгрываешь?
- Не веришь? Я так и думала. Для таких, как ты, у меня есть наглядное доказательство.
И она потащила меня за угол, к черному входу, замурованному кирпичом.
- Присмотрись, видишь надпись над козырьком? Ну, читай вслух, что написано?
- Ну-ме-ра…
- Поверь мне, выпускнику истфака. Уж темное прошлое родного города я изучила досконально.
- Похоже, вы, историки, самый дотошный народ. Моя подруга и дня не может прожить, не поведав мне очередную страшную тайну минувших лет.
- Ты о ком?
Услышав, моя спутница озадаченно глянула на меня, словно не решаясь что-то сказать. Однако желание поделиться сведениями распирало, и недолго помучившись, она выдала:
- Моя комната в общаге находилась на том этаже, где жила она. Ингу мы знали плохо. Она жила своей, обособленной жизнью. Внезапно исчезала и не появлялась в общаге неделями. Ее соседка по комнате жаловалась, что оставленные Ингой продукты портятся, воняя на всю комнату. Потом приспособилась - выжидала пару дней, а на третий съедала все подчистую – санитарила.
- Что странного в исчезновениях? Завела роман и не хотела об этом распространяться. Я тоже не выставляю личную жизнь на показ.
- Погоди, к странностям сейчас перейду. Так вот, иногда на Ингу «находило». Иначе, как яростное безумие, это описать невозможно. Однажды, общага справляла Hellowin. Как обычно, с размахом и всеобщей попойкой. Один пипл, из новичков, то ли обкурился, то ли насинячился так, что, схватив нож, носился с ним по коридору. Кто-то из парней пытался его остановить, но этот бугай порезал ему куртку и покалечил бы всерьез, если бы тот не скрылся за дверью. Весь народ разбежался по комнатам и, в ожидании ментов, следил за событиями из щелей. Синий несется по коридору с ножом и орет благим матом. Вдруг видим - на этаж поднимается ничего не подозревающая Леська с худграфа, девчонка – совсем ребенок. Тут, признаюсь, мне сделалось жутко, я даже зажмурилась, ожидая, что сейчас произойдет. Но появляется Инга, вид дикий, глаза запавшие, сама бледная, видно, что боится. Хватает Синего за плечо, разворачивая на себя. Тот замахивается, она вцепляется ему в руку с ножом, и виснет всем телом. Пока подоспел народ и менты, Синий успел ей ладонь располосовать.
- По-моему, поступок героический.
- Да, но только слушай, что было после. Ночью кому-то из девчонок приспичило в душ. Дверь была заперта, но изнутри доносился шум льющейся воды и всхлипы. Полуночница пыталась докричаться, потом сломала щеколду.
Открывшаяся картина показалась ей безумной. На краю ванной сидела Инга, качаясь, как лунатик, а в розовой от крови воде лежала Катька. Когда Ингу попытались увести, она стала биться и орать: «Я обещала ей, что она умрет, пусти, я обещала». Катька была пьяна и, размазывая слезы кровавыми ладонями, что-то мычала. На полу лежало лезвие, которым, явно, не успели завершить начатое. Наутро, проспавшаяся Катька смутно припомнила, что в приступе депрессии попросила Ингу помочь ей умереть.
По счастью, твоя сумасшедшая подруга успела только оцарапать ей руки и случай замяли.
- Кошмар. Девушки явно перебрали.
- Ничего подобного. Инга была трезва, как стекло. И знаешь, как она это объяснила?
- Как же?
- Да никак. Она с пеной у рта доказывала, что всю ночь спокойно спала. А когда ее убедили в обратном, у нее началась истерика. После, когда мы курили с ней в коридоре, она призналась, что боится спать. Она считает, что в ней живет нечто, что ночами лишает ее разума.
***
Мысли об Инге наполняли каждый мой вдох, ее прикосновениями жила моя кожа, а образ бережно хранили мои веки. В дни, когда не удавалось увидеться, я прирастала руками к мобиле, увядая без ее голоса. Подчиняясь негласному запрету, я не смела просить о встрече и тревожить звонками. Мне позволялось лишь поддерживать ее инициативу, и я жила в состоянии готовности в любую секунду отправить к черту целый свет и сорваться к ней. Вселенной за пределами моей любви уже не существовало.
Однажды, бессмысленно блуждая в сети, я наткнулась на статью о сомнамбулизме. После прочтения мне стало не по себе. Странности в поведении Инги, которые я предпочитала не замечать, как мозаика, выстраивались в четкую картину. Сюда же закономерно вписывался случай из ее студенчества.
В статье утверждалось, что «Лунатизм, болезнь генетически обусловленная». Я вдруг вспомнила слова Эльвиры, о сумасшедшей матери Инги.
«Спровоцировать приступ может стресс». Подумав, я согласилась – каждой, из замеченных мною странностей предшествовало неприятное событие.
Однако не все лунатики безобидны. «В 1987 году канадец Кен Паркс в состоянии глубокого сна вышел из дому, сел в машину и проехал на ней 23 км до места, где жили родители его жены. Открыл дверь, тихо войдя в дом... Задушил тестя. Нанес ножевые ранения теще, от которых она скончалась. И начал бесцельно ходить по квартире. Разбудила мистера Паркса прибывшая полиция. В убийстве он был признан невиновным, поскольку находился в лунатическом сне и не осознавал свои действия».
Мне стало жутко. Мою любовь к Инге и без того нельзя было назвать безмятежной. С первой нашей встречи меня не покидало ощущение тревоги, ставшее хроническим. Но сейчас меня бил озноб.
- Это не о ней, я не верю! – убеждала я себя.
Но внутренний голос, холодный и бесстрастный, настаивал:
- А если допустить, что она тяжело больна – что тогда?
Я обессилено уткнулась в ладони:
- Даже это ничего не меняет. Я не могу без нее.
Случай оставил неприятный осадок беспокойства, который разъедал счастье близости с Ингой как щелок позолоту. Неожиданно, я начала замечать, что опасаюсь засыпать рядом с Ин, чутко выныривая из сна, при каждом ее движении. Я не могла расслабиться и наутро просыпалась с тяжелой головой и ощущением боли во всем теле. Я так накрутила себя, что однажды разразилась катастрофа. В ту ночь я особенно долго не могла уснуть и Инга, измученная моими попытками устроиться удобней, крепко прижала меня к себе, сонно нашептывая сказочку: «Жила-была кошка с мелированным хвостом…». Я счастливо улыбнулась - эту сказку Инга сочинила для меня. Уютно устроилась у нее на плече и…
Мы в салоне автомобиля. Потертые чехлы, переполненная пепельница. «Да, хозяину не мешало бы убраться», - мелькнула мысль, но я никак не могу вспомнить, кто он, знаю лишь, что скоро вернется.
«Примерь», - говорит Инга. Она на заднем сиденье и я вижу в зеркало, как она снимает с шеи бусы. Мне не хочется этого подарка, но еще меньше хочется злить Ингу, и я покорно склоняю голову, не мешая ей сомкнуть застежку. «Теперь у нас общий аквариум», – непонятно бормочет она и, выскользнув из машины, хлопает дверью.
Покачнувшись, машина трогается, разгоняясь под уклон. В панике я толкаю двери, но на них отсутствуют ручки. Пытаясь дотянуться до ручника, я понимаю, что ожерелье приковало мою шею к подголовнику. Бусины впиваются в кожу тысячей осколков, пальцы повисают в паре сантиметров от рычага, и, задыхаясь, я вижу, как машина несется к обрыву.
Барахтаясь, я выныриваю из сна, шея болит, мешая глотнуть воздуха, и я ногтями пытаюсь сорвать впившуюся удавку.
- Софья, ты сошла с ума, мне больно! – кто-то вскрикивает рядом и всклокоченная голова Инги наплывает из темноты.
- Сними его с меня, сними, - рыдая, умоляю я.
- Очнись! – она с размаху бьет меня по щеке и голова моя, дернувшись, ударяется о стену.
Инга, вскакивая, щелкает выключателем, и я прикрываюсь ладонями от резкого света.
- Смотри, что ты наделала, чекнутая! – Инга отрывает мои руки от лица и на секунду мне кажется, что я вижу красную тряпку. Предплечье Инги исполосовано бороздами, и кровь, скатываясь к кисти, метит простыню алыми кляксами.
- Ин… господи… прости… - хрипло выдавливаю я, немея от ужаса.
- …твою мать, бешеная кошка, ты могла мне и лицо разодрать, – выплевывает она, устремляясь в ванную. Я потянулась следом, робея произнести хоть слово. – Связалась с истеричкой, - добавила она, включая воду.
После, сидя с перебинтованной рукой на кухне и щурясь от дыма сигареты, Инга спросила:
- Ты боишься меня?
- Нет, но…
- Кошмары не мучают без причины. Боишься?
- Иногда ночью ты говоришь странные вещи…
- Какие? Ну, же, не молчи, я устала вытягивать из тебя каждое слово.
- Как будто это не ты, а кто-то чужой…
- Еще. Это же не все. Ведь так?
- Мне рассказали ту историю, ну, в общаге, когда ты… ну…
- Порезала девушке вены?
- Ин, ты способна убить?
- Какая чушь!
- Но ты же ее чуть не зарезала!
- И ты решила, что следующей жертвой будешь ты?
- Мне страшно, ведь ты не всегда осознаешь, что делаешь.
- Слушай внимательно: того, что тебе рассказали – не было.
Я лишь пыталась удержать подругу от самоубийства.
- Но мне сказали…
- Ненавижу, когда ты веришь кому-то больше, чем мне. Малыш, я никогда не причиню тебе боли.
- Ин, ты меня любишь?
- Нет. Еще нет.
- Зачем тогда все это? Зачем сказки? Почему ты со мной?
- Малыш, без истерик – или ты хочешь, чтобы я тебя обманывала? Я дорожу тобой и хочу, чтобы тебе было со мной тепло. Ты нужна мне.
- Для чего тебе нелюбимый человек?
- Не верю в любовь с первого взгляда. Боюсь предательства, когда меня меняют на деньги, карьеру или лучшую подругу. Чтобы поверить - необходимо время. Только тогда смогу давать обязательства, которые не будут использованы против меня.
- Твоя любовь подобна банковскому вкладу с гарантией.
- Называй это как хочешь. Я просто страхуюсь.
- Что же нужно для того, чтобы заслужить ее?
- Не надо заслуживать. Будь рядом. Я хочу чувствовать себя единственной.
- Инга, ты и так единственная.
- Не лги. Ты разрываешься между мной и родственниками, мной и друзьями, мной и кошкой, наконец. Ты хочешь не меня. Тебе нужны лишь эмоции.
- Инга, я не могу забыть родню, не могу не здороваться с друзьями! Не понимаю.
- Не передергивай. Все ты понимаешь. Есть слово «приоритет». Подумай над его значением. А я пошла спать. Кстати, можешь составить мне компанию, подумаешь после… И как ты умудрилась меня покалечить? У тебя вроде и ногтей нет…
***
Болезненно перенося даже двухдневную разлуку с Ингой, однажды я вынуждена была расстаться с ней на неделю. Зацеловав на перроне каждый миллиметр ее лица, я обреченно, как по ступеням эшафота, поднялась в вагон. Дни без нее убивали и, не выдержав пытки, я вернулась раньше срока. Телефон Инги выдавал монотонное: «Абонент недоступен» и я, наспех вспоров консервную банку и впихнув в себя ложку тушенки, помчалась к остановке, глотая на бегу прохладу позднего вечера. Я знала, что нарушаю все правила, решив явиться без ее согласия, но так хотелось отпраздновать встречу бокалом вина, что я, не раздумывая, завернула в магазин. Автобусы уже отправились спать, и минут сорок я прыгала на остановке, увертываясь от укусов комаров, пока меня не подобрал одинокий таксист.
Звонок пронзительно кромсал тишину на куски, а за дверью не было слышно ни звука. «Вставай, соня!», - мысленно торопила я, озираясь на темные углы подъезда. Наконец, за лязгом засова я расслышала настороженный голос Инги и радостно гаркнула на вопрос: «Я!» Ответная пауза меня озадачила. Дверь приоткрылась и, раздвинув образовавшуюся щель плечом, Инга выскользнула в подъезд. Она совсем не казалась сонной. А когда Инга выдохнула: «Упс.. какой косяк..»,- она перестала мне казаться и трезвой.
- Софи, понимаешь, я тебя сегодня не ждала… - растерянно произнесла она, разглядывая пуговицу моей куртки.
- Я не вовремя? – глотая комок, едва слышно уточнила я.
- Как тебе сказать… - и, внезапно вскинув глаза, добавила: – Да, Соф, ты не вовремя.
- Но у тебя был отключен телефон, и я решила… В общем, я сейчас уйду, скажи только – с кем ты? – я изо всех сил пыталась унять дрожь голоса.
- Это имеет значение? – холодно возразила Инга, но, наткнувшись на мой отчаянный взгляд, смягчилась: - Слушай, не пори горячку, езжай домой, завтра поговорим.
- Ин, это конец? – едва выдавила я, и губы мои задрожали.
- Мне бы от такого решения было очень больно.
- Мне больно уже сейчас.
- Прости малыш, я чувствую себя скотиной, но я ничего не стану сейчас объяснять.
В дверь за спиной Инги толкнулись, и поток света выплеснул на площадку Эльвиру, одетую в домашнюю рубашку Инги, ту самую, что недавно была на мне.
- О, знакомая мордаха! - улыбка скривила ее губы. - Ин, в последнее время круг твоих любовниц не пестрит разнообразием.
- Закрой дверь с той стороны! – разворачиваясь, рявкнула Инга, и дива, как ни странно, повиновалась, смерив меня презрительным взглядом.
- Не кипятись, милая, а то девушка решит, что ты меня совсем не любишь, - промурлыкала Эльвира в оставленную щель, и Инга со злостью припечатала дверь плечом. С меня было уже довольно: еще секунда – и мой рот искривится рыданиями, а этого я никак не могла допустить. Я рванулась вниз по лестнице, но Инга, схватив меня за рукав, заставила задержаться еще на пару мгновений:
- Все не так, как ты думаешь. Девочка моя, малыш, ты мне нужна, верь мне, – Инга дохнула ванилью и алкоголем, я дернулась, освобождая руку, и кинулась в темный колодец подъезда.
Черные пасти подворотен, пугавшие по дороге к Инге, по-дружески скалились мне, приглашая заглянуть. Я упала на развороченную лавку, набухая сыростью ночной прохлады. Отбить горлышко вышло с первого раза и вино, стекая по руке, полилось в рукав. «Не порезаться бы», – мелькнула мысль, и я тут же вспорола себе десну осколком. Солоноватый привкус не испортил вина, и я вдруг вспомнила, каким возбуждающим был запах крови в дни, когда Инга ложилась в постель, не снимая плавок. Однажды, вероломно подкравшись, я сдернула с нее плавки, и пока Инга, хохоча, отбивалась, я успела приложиться губами к мягкому холмику волос, почувствовав такой же медный вкус. Мысль о том, что ее тела касается другая, вызвала стон, как от боли. Но слезы, закипавшие набегу, сухим комом отчаяния застряли в горле, и даже вино не могло протолкнуть его в желудок.
Непослушными пальцами я прикуриваю сигарету, а в кинопроекторе черепной коробки мечутся непрошеные кадры:
затяжка – «Руки Инги расстегивают ее рубашку».
Выдох – «Инга целует ее шею и сдергивает с себя майку».
Затяжка – «Я вижу Ингу всю – смуглое, сильное тело, такое неутомимое в любви, такое по-кошачьи гибкое. Руки Инги легли на ее грудь, и кожа мягко расплылась под пальцами. Инга целует соски так, как любила делать со мной – сначала каждый в отдельности, потом, нежно сводя полушария, затягивает розовые островки в теплый рот».
Выдох – «Боже, я не хочу это видеть!».
Глоток – «Инга, я люблю тебя».
Глоток – «Как бы мне хотелось тебя ненавидеть».
Вино кончилось быстрее, чем ночь.
Таксист понимающе хмыкнул, когда я попросила притормозить у круглосуточного, бросив вслед: «Барышня, мой тебе совет – бери «Гжелку». Я вяло мотнула головой, соглашаясь, что от водки толку больше.
***
Утро встретило меня головной болью и трелью мобилы. Звонила Инга. Я накрыла телефон подушкой и, как убийца, ждала, пока судороги, задохнувшись, прекратятся. Эхом отозвался треск домашнего телефона, но и ему я перекрыла кислород, вырвав шнур. Воспоминания навалились тяжестью и, с усилием оторвав себя от дивана, я подошла к окну. Размоченная дождем стройка вызвала острый приступ безысходности, стены давили холодом и, заметавшись по квартире, я поняла, что единственный выход – бежать. Кошка проводила меня до двери равнодушным взглядом и уткнулась носом в лапы.
Обнаружив меня в полночь у двери своей квартиры, Егор нисколько не удивился.
- Опа-на, какие люди! Давно сидишь?
- Часа два.
- Вот как, не торопишься, значит, – с легкой улыбкой констатировал он, гремя ключами. – Почему не позвонила? Я бы раньше пришел. В клубе презентация была – едва смылся.
- У тебя телефон недоступен.
- Брехня, вот он, родной, вибрировал сегодня исправно, – Егор хлопнул по карману. – Не на старый ли номер звонила?
- Впервые слышу, что есть новый.
- Ну вот! – Егор укоризненно покачал головой. - А кому я два раза SMS отправлял? Даже звонил, но ты меня сбросила… - поймав мой озадаченный взгляд, Егор пробормотал: - Ну ладно, разберемся, заходи, – он отстранился, пропуская меня. - Э-э, матушка, да вы никак пьяны-с, - прокомментировал он изъяны моей координации. - Смелей, сейчас чего-нибудь перекусим.
- Да мне б, Егор, выпить… – слабо отозвалась я.
- Любовь проклятая доконала? – уверенно предположил друг. – Ладно, поможем твоему горю – сегодня в меню: абсент, текила, мартини, вино красное полусладкое, коньяк, водка и вроде оставался «Бейлиз».
Характерная особенность квартиры Егора – хронически полный бар. Сам хозяин алкоголь не выносит, но друзья, зная эту особенность, продолжают задаривать его спиртным по любому поводу. Наверное, потому, что Егор тот уникальный непьющий, с кем пьется так комфортно, как ни с одним собутыльником.
В общих чертах я обрисовала суть своей трагедии, заливая наиболее тяжкие воспоминания вином, и Егор задумчиво прокомментировал:
- Что девушки в ней находят? Ты, на мой взгляд, гораздо симпатичнее.
- Протестую! – с жаром возразила я, - Она завораживает. Такая, знаешь, скрытая агрессия…
- На счет агрессии - точно. Слышит только саму себя.
- Егор, ты ее почти не знаешь.
- Мне и десяти минут хватило. Нет, Софья, если желаешь со мной общаться – то без нее.
- Боюсь, я сама ее больше не увижу…
- Это на пользу. Ты не замечаешь, что она тебя подавляет? Соглашаешься со всем и без оглядки на нее слова не выдавишь.
- Ты ошибаешься.
- Поверь на слово. Ты изменилась.
Можешь спорить со мной, но, похоже, она задалась целью изолировать тебя от друзей. Кого ни спроси – никто не знает, где Софья и что с ней. Вспомни, с кем ты общалась в последнее время?
- Ни с кем… Но у меня было много дел…
- Твои дела – это Инга – угадал? Кстати, не могла твоя подруга удалить мои SMS?
- Зачем?!
- Подумай над этим. От меня, как и от тебя, не убудет, если мы не увидимся пару месяцев. Но не стоит отрекаться от всего мира. Пойми, ни к чему с головой уходить в человека, способного выставить тебя за порог среди ночи.
Неприятный разговор с другом оставил смутное ощущение его правоты. Сердце изнывало любовью к Инге, но, похоже, нельзя было отрицать ее стремления отсечь меня от внешнего мира.
Этой ночью я спала с Егором. Я переступила табу дружеских отношений, не испытывая вины. Тело двигалось, равнодушное к ласкам, но мне необходимо было чувствовать этой ночью тепло другого сердца. Проснулась я от шума дождя, воришкой проскочила на кухню глотнуть кофе. Егор спал. Вымыв посуду и оставив записку, я собралась, стараясь не шуметь, и тихонько щелкнула входной дверью.
Мобила безучастно молчала. Инга не звонила и на секунду, от мысли, что я больше не увижу ее, перехватило дыхание. Домой возвращаться по-прежнему не хотелось, и я позвонила Ирке, рассчитывая на ее гостеприимство.
- Ой, Софочка, рада тебя слышать, - затараторила в трубку Ирка. - Встретиться сегодня не выйдет… - она сделала многозначительную пузу, намекая на то, что сейчас не одна. - Кстати, тут Женечка звонила … - в ответ на мое недоумение, Ирка пояснила: - Ты с ней в клубе познакомилась. Просила передать тебе ее номер, я все забывала … Сброшу SMS… – Ирка пожелала мне много любви и отключилась.
Пожелание в моей ситуации выглядело, как издевка, но я упорно сражалась с тоской, потерянно шагая под дождем. Промокнув насквозь, я сообразила, что неплохо бы придать движению осмысленное направление…
***
Взъерошенная Женечка оказалась на редкость не глупа, и время за разговором пролетело незаметно. Мы кочевали из кафе в кафе, смеялись, обсуждая прохожих, и, если бы не постоянное напряжение в плечах от непреодолимого желания и страха столкнуться с Ингой, можно было сказать, что день прошел удачно. На город упали зябкие сумерки и в затянувшуюся паузу по пути к остановке, Женечка робко пригласила меня к себе. Я устало покачала головой, сославшись на неотложность важных дел, и тогда она заявила, что посадит меня на автобус. Вечерняя печаль начинала пронимать, и мне уже хотелось остаться в одиночестве, но отказаться, чувствуя в ее словах мольбу, я не решилась. Показался мой автобус и народ задвигался, сминая нас со всех сторон. Женя шепнула: «Софья, можно я тебя поцелую»? И, не дожидаясь ответа, потянулась и ткнулась своим теплом в уголок моих губ. Я непроизвольно отшатнулась, и поняла свою ошибку, только заметив в ее глазах влажный блеск. Пускаться в объяснения не хотелось, и я лишь сжала ее хрупкую ладонь, успев шепнуть: «Спасибо». Двери автобуса захлопнулись, а Женечка так и осталась стоять, провожая меня взглядом.
Инга появилась на моем пороге, когда я, нагрустившись до тошноты, ложилась спать. Ее требовательный звонок было не спутать и, когда я подходила к двери, мое сердце глухо бухало у подбородка.
- Где шлялась два дня? – с едва сдерживаемой яростью процедила она, по-хозяйски, без приглашения, снимая обувь.
Я отшатнулась от ярости сумасшедших глаз, усилием воли заставив себя не оправдываться:
- Ты забыла причину моего ухода, или решила, что лучшая защита – это нападение?
- Да вы, девушка, никак, вздумали мстить? Так вот, сразу, не разобравшись… - Инга шагнула ко мне, сдавила мои плечи и продолжила с еще большим напором, не замечая, что делает больно: - Выпорхнула на свободу, ****ствовала с кем-то. Ну, конечно, ты ведь обиженная, это твой святой долг… В этом твоя хваленая любовь, да?! Так засунь ее себе в одно место, шалава! – она с омерзением оттолкнула меня так, что я едва удержалась на ногах.
- Инга! Мы не виделись неделю! Я вырвалась на день раньше, умирая без тебя! А ты все это время спала со своей… этой! - от гнева и обиды я почти заикалась, а перед глазами плыли красные пятна, смазывая черты Инги, как светофильтры, поставленные неумелой рукой.
- Истеричка…
- Замолчи, дай мне сказать! – я привалилась к дверце шкафа, чтобы не упасть, голова кружилась, как перед обмороком, но я уже не могла остановиться: - И если говорить о гарантиях – что я получила взамен?! Желание сдохнуть под колесами? Выброситься из окна своей квартиры?! Напиться до бесчувствия, чтобы не сойти с ума?! Богатый выбор! Господи, как же мне хочется тебя ненавидеть! Не прикасайся ко мне! – сделала я слабую попытку скинуть с себя руки Инги.
- Истеричка моя…
- Дай мне пройти – голова кружится, – я рухнула на диван, с облегчением закрывая глаза. Инга присела рядом, склонившись надо мной.
- Если бы ты хоть немного мне доверяла и дождалась объяснений, не накручивая себя, то избежала бы мрачных перспектив, которые себе нарисовала.
- Твои объяснения… ладно, я жду их.
- Сначала ты расскажешь мне, где была, - Инга взглянула так, что я занервничала.
- Целый день бродила по городу…
- Потом?..
- Потом зашла к Егору.
- Осталась ночевать?
- Да, но ты же знаешь – мы просто друзья…
- И чем вы занимались всю ночь со своим другом-гоблином?
- Ин, не издевайся, мы только общались.
- Ты, конечно, поведала ему, какая я сука? Ну что молчишь, как будто я не знаю твоей привычки трясти грязным бельем.
- Инга, прекрати! Да, рассказала о тебе тоже…
- И что же - он тебя утешил?
Мучительно подвергаться допросу, когда есть, что скрывать. Казалось, еще минута, и Инга обнаружит дурно пахнущую правду под зыбким налетом лжи. Ощущая себя жертвой, я начала отбиваться:
- Если будешь разговаривать со мной в таком тоне…
- В каком тоне, малыш? Меня просто интересует, с кем проводит время моя любовница.
- Значит, я лишь любовница? – я поймала свое отражение в линзах очков, где-то за ними притаились ее зрачки.
- Любовница, - уверенно подтвердила Инга. - Как еще назвать девушку, с которой иногда делю постель и не могу доверять?
- Ты доказала, что и на твою верность рассчитывать нельзя, - я села, слушая звон в ушах, казалось, меня внезапно оглушили. Где-то, на грани слышимости, Инга продолжала:
- Хорошо, к вопросу о верности: Эльвира – стерва, не стану отрицать. Но нас с ней связывают давние отношения, и именно ей я многим обязана. Хочешь ты того или нет – я привыкла рассчитываться с долгами.
- Чем рассчитываешься - телом? Она ведет себя так, словно ты – ее собственность.
- У-у, мой малыш, ревнует! – Инга обидно ухмыльнулась. -Вести себя она может как угодно, но зачем ты, как школьница, покупаешься на провокации?
- Она спит с тобой, носит твою одежду, из-за нее ты меня выставила за порог – на что я покупаюсь?! – я сорвала голос и закашлялась так, что выступили слезы.
- Успокойся, псих! – Инга встряхнула меня и развернула к себе. - Заткнись, послушай меня. Так вышло, что Эльвира не могла оставаться у себя. Завтра она уезжает, и до отъезда просила приютить ее. Я спала на кровати, Эля ночевала на диване в зале. Что неясно?
- Никто другой не мог о ней позаботиться? Почему - ты?
- Не задаю глупых вопросов, когда меня просят о помощи. Утром я отвезу ее в аэропорт. Откладывала объяснения до твоего приезда. Кто же предполагал, что ты возникнешь раньше и поведешь себя, словно дура?
- Почему ты выставила меня?
- Впустить тебя? Элька нашла бы способ подгадить всем настроение. Тем более, ты хронически подозреваешь меня во всех тяжких. Устала гасить конфликты и оправдываться.
- Я тебе не верю, - казалось, меня выжали, и вместе с последней каплей иссякла способность что-либо понимать.
- Взаимно. С кем ты провела сегодняшний день?
- Одна. Я гуляла.
- Не лги. Ты была не одна.
- Ну, раз ты все знаешь – к чему вопросы? – мои эмоции уползли зализывать раны, оголив равнодушие, и сухой холод слов по инерции сыпался изо рта.
- Хочу, чтобы ты хоть раз сказала правду.
- Я была с Женей.
- Вы встречаетесь?
- Инга, прекрати, пожалуйста, сегодня – впервые, мы просто гуляли.
- Гуляли? Наверное, не просто гуляли, иначе, зачем понадобилось мне врать? Ладно, Софья, – добавила Инга, поднимаясь: - Кажется, доверие, в отношениях с тобой, понятие абстрактное. Закрой за мной дверь, я ушла.
Моя мысль панически заметалась: «Где меня видели и кто? Может, Инге известно о поцелуе?» Кровь с шумом пульсировала в ушах – мне стало страшно, что Инга уходит навсегда.
- Инга! – я вцепилась в ее куртку: - Инга, я не лгу, не думай обо мне плохо. Мне никто не нужен! – чтобы сдержать всхлипы, я уткнулась ей в плечо. - Я не стану с ней встречаться, сотру ее номер… Инга, пожалуйста, поверь! – отчаяние прорвалось рыданиями и я, вздрагивая, вжималась в Ингу так, словно пыталась врасти в ее тело.
- Ну же, малыш, успокойся, – Инга гладила меня по голове, слегка раскачиваясь, словно баюкала.
- Ты веришь мне?
- Почти - ты сделала все, чтобы я сомневалась, – она с ногами взобралась на диван, притянув меня к себе. - Как думаешь, что я чувствовала, полночи карауля тебя у подъезда? А каково мне было видеть Элькину ухмылку, когда она заявила, что тебя видели идущей за руку с тусовочной малолеткой?
- Почему ты мне не звонила?
- Ты упертая. Я поняла, что будешь сбрасывать звонок бесконечно. Скажешь - не так? – я виновато улыбнулась, соглашаясь. - Ты устроила мне серьезную головную боль, Софья.
Я прижималась к Инге с благодарностью, что прощена. Дужка ее очков царапала мне висок, и я осторожно сняла их. Я вглядывалась в ее лицо, едва касаясь пальцами легких капризных морщинок, сбегавших к уголкам губ, высоких скул, ломаного изгиба бровей, еле заметно смыкавшихся у переносицы. Лицо Инги казалось усталым, темные круги под глазами проступали сквозь загар… Но встретившись с ней взглядом, я напряглась – не было в нем ни грусти, ни тепла – лишь оценивающий холодок. Словно уловив мое замешательство, Инга прикрыла глаза, потерла переносицу и вновь закрылась очками. Я осталась вне ее границ, словно назвала неверный пароль.
Меня мучило, чем она обязана Эльвире. Инга, нахмурившись, отвернулась, словно подбирая слова, и я узнала, что в юности, Ин не раз пыталась свести счеты с жизнью. К счастью, ей фатально не везло – не раз ее останавливали и, в результате, напуганные упорством, родственники упекли ее в психушку.
- Мне вкатывали конские дозы «Доксепина» и прочих антидепрессантов, и, похоже, от них у меня окончательно сбило крышу. Желание сдохнуть от такого лечения крепло, и, если б я не стала безвольным зомби, я бы вновь попыталась.
- Причем тут Эльвира?
- Она буквально выходила меня. Бросив институт в разгар сессии, ходила за мной по пятам. Так достала или очаровала докторов, что ей разрешили ночевать в палате. После она увезла меня к родственнице, на юг, и мы жили в деревушке у бабки, которая выпаивала меня отварами и заговоренной водой.
- Это помогло?
- Не знаю, может, дело в перемене места, отдыхе, однако подобные мысли больше не приходили. Эльку, за побег, из института отчислили. Ее отцу пришлось изрядно потратиться на ее восстановление. Ладно, поздно уже, пойду, – потянулась Инга. – Надеюсь, мой рассказ тебя не напугал, и тебе не приснятся кошмары.
- Ты не останешься? – я умоляюще взглянула на нее.
- Соф, завтра аэропорт, потом работа. Хочется переодеться и хоть немного выспаться. Ты тоже отсыпайся, баламутка.
В отсутствии Инги меня вновь охватила тоска. Разговора оставил ванильный привкус недоговоренности.
***
Испытав боль потери, я страшилась расстаться с Ингой на час. Вечерами мы встречались в итальянском ресторанчике, и я ни разу не вспомнила точно, что подавалось на ужин. Счастлива я была лишь в те дни, когда, загнав машину на стоянку, Инга позволяла остаться у нее.
Однажды, мы курили у бистро, держась за руки. Обернувшись на оклик, я заметила приближающуюся родственницу. Ощутив неловкость, я вырвала руку из ладони Инги, отодвигаясь, но она цепко поймала мою ладонь и сжала, не выпуская. Краснея, я невпопад отвечала на расспросы тетушки, пряча взгляд. Кожей чувствуя насмешку Инги, я смущалась все больше. Наверное, странность моего поведения настораживала:
- Софочка, все ли у тебя в порядке?
Я утвердительно промычала.
- Я волнуюсь. Звоню – тебя дома нет. У друга гостишь?
- У меня, - непрошено вклинилась Ига и мое сердце, затрепетало пугливым зайцем.
- Это твоя подруга? – тетка с опаской изучала Ингу. Я лишь кивнула, и тетка пояснила: - Издали казалось, ты с парнем стоишь.
- Теперь не кажется? - с издевкой уточнила Инга.
Тетка смешалась, скомкано простилась и торопливо зашагала прочь.
Я была обескуражена, словно меня уличили в постыдном.
- Ты ведешь себя как школьница, - Инга отправила бычок в урну.
- Как думаешь – она что-то заподозрила? – очнувшись, жалко спросила я.
- Даже если так – что меняется? Тебе не пятнадцать. Прекрати оправдываться, - Инга злилась.
Мысль о том, что моя порочная связь с женщиной рано или поздно вскроется, повергла в уныние. Словно очнувшись от дурмана, я осознала, что за коконом моей страсти лежит мир людей, чьим мнением я не в силах пренебречь.
Инга пыталась вывести меня из ступора, но, уязвленная молчанием, отвезла домой, холодно простившись.
Она была неудобна, эта Инга. Колко ранила, не щадя больных мест. Но я все еще нуждалась в ней, как мазохист нуждается в боли.
***
Проектор памяти обладает удивительным свойством: со временем стирает любую боль, оставляя лишь самые светлые слайды. Воспоминания об Инге продолжают кровоточить до сих пор. Наверное, мой механизм с дефектом, или прошло не так много времени.
Был выходной. Ингу вызвали на работу, и я потерянно слонялась в ее квартире. Вынимая с полок и возвращая на место книги, я наткнулась на потрепанный фотоальбом.
Вот Инга, совсем юная, в окружении незнакомцев. Вот она, скорчив забавную гримасу, растянулась с подругой на земляничной грядке. Я вдруг поняла, что не могу вспомнить Ингу улыбающейся.
Колючкой шевельнулась ревность. С другими веселей, чем со мной?
Я неловко развернула альбом, высыпав стопку увядших открыток.
Мишки, бабочки, цветы и ранящие надписи: «Грущу без тебя!», «С днем Валентина, любимая!». Среди пожелтевших листьев прошлого, я нашла обрывок письма и, чувствуя себя воришкой, жадно терзала его взглядом: «… Теперь я понимаю, что ты продумывала каждый ход заранее, расчетливо нанося удары по самым больным местам. Ты лишила меня сил и надежды, ты пила мою любовь, пожирая мою душу. Никогда не прощу тебе ночи, когда я металась в отчаянии, не в силах смириться с потерей ребенка. В ответ ты лишь смеялась, сказав, что я безумна, и если бог не дал мне стать матерью, это лишь справедливо. Я рыдала, а ты накрылась с головой одеялом и уснула. Мне так…». Я теребила оборванный клочок и кровь шумела в ушах.
Тревожные лучи закатного солнца угасали, и по полу змеились вечерние тени. Ветер бился в приоткрытую балконную дверь, выжимая из нее стонущие звуки. В подъезде глухо бухнуло, и этот звук заставил меня очнуться. Я взъерошила волосы, сметая пыльную паутину страха.
Сунув обрывок в кипу бумаг, я инстинктивно вытерла руки о джинсы, словно стирая прилипшую грязь.
***
Иногда Инга вела себя так, словно едва мирится с моим присутствием, но стоило мне задержаться, и она раздирала телефон требовательным звонком.
- Где ты пропала?
- Ин, я сегодня не смогу приехать. Приглашена к родне на ужин.
- Как мне осточертели твои родственники! Неужели ты не можешь отправить их подальше?
- Ин, не сердись, это бывает нечасто.
- Ладно. Не стоит требовать от курицы высоты полета. Это я так, к слову о приоритетах…
- Инга, прости, я люблю тебя… Инга…
- Все. Проехали. Общайся с родственниками.
Вечер в семейном кругу был безнадежно испорчен. Я рассеянно улыбалась, пытаясь казаться приветливой, а ладонь холодила тяжесть мертвой мобилы. Вскоре я поняла, что разорвусь пополам, если не увижу Ингу, и от оставшейся половины, пришпиленной булавкой долга к семейному очагу, все равно не будет никакого прока.
Дверь ее квартиры не реагировала на мои настойчивые звонки. Я запаниковала, решив, что Инга вновь не одна, и, прильнув ухом к холоду металла, жадно вслушивалась в притаившуюся неизвестность. Тишина не дрогнула, оставаясь равнодушно-безучастной, только щека заныла от холода и, растирая ее на ходу, я уныло побрела вниз по лестнице.
Окна ее квартиры были так же мертвы, как телефон, выдававший бесконечное:
«…недоступен…». Единственный фонарь, освещая пятак у подъезда, навевал тоску и безысходность, как свеча на погосте, и я в отчаянии взгромоздилась на ржавые качели, томясь мрачными предчувствиями.
Ожидание было бессмысленным, но тело оцепенело, отказываясь повиноваться, словно навеки привороженное пустыми глазницами ее окон. Какая-то животная тоска навалилась на меня, и я уже не могла связно думать, только тихонько поскуливала от страха и одиночества. Измученные ливнями качели издавали пронзительный скрип от малейшего движения, и я застыла, боясь нарушить их беспокойный сон, чувствуя, как лишаи ржавчины переползают с их изъеденного тела на мои, еще живые, пальцы. Очнулась я от хруста щебня за спиной. Вскочила на ноги, оборачиваясь, и качели, взвизгнув, ударили меня в бедро.
Глаза отчаянно щурились, пытаясь разглядеть, но, казалось, шаги существуют сами по себе. Потом тьма медленно слепила силуэт, который становился все четче, надвигаясь. Еще мгновение, и я узнала Ингу… Кажется, Ингу…
Странное было ощущение, будто кто-то, загримировавшись, старался очень на нее походить. Она стала меньше ростом, уже в плечах и, ссутулившись, ступала так неуверенно, словно каждым шагом пробовала землю на прочность. «Инга!», – робко окликнула я, но она, не слыша, шла мимо.
- Инга! – я догнала ее и притронулась к плечу. Она стряхнула мою руку с пренебрежением, от которого защемило сердце. - Пожалуйста, прости… - начала я, но она вдруг резко обернулась ко мне.
- Твоя кукла без глаз – видит и не понимает. Воск легко гнется, это раб. Сердце горячее – играть интересно.
На секунду я опешила от недоумения.
- Инга, о чем ты? Я тебя жду уже два часа. Ты мне не рада?
- Мне все равно.
Инга двинулась вперед, ни разу не обернувшись и не сказав больше ни слова. Походка ее оставалась все такой же чужой, тяжелой и прихрамывающей, но сегодня вообще странная ночь и я слишком устала и замерзла, чтобы искать объяснение происходящему.
Темноту подъезда нарушали лишь ее шаги и мое дыхание. Я снова предприняла попытку.
- Инга, ну что я сделала не так? Я бросила все, ждала тебя…
- Ждешь одобрения за каждый свой шаг? Мне плевать, сколько ты ждала… Твои извинения раздражают, но… у тебя красивая спина…
Инга вдруг замерла на площадке между этажами и медленно развернулась ко мне. От ее взгляда стало неловко, словно я осталась наедине с незнакомцем. Хотелось смущенно улыбаться, отходя на безопасное расстояние.
Внезапно Инга прижала меня к стене. Я слабо запротестовала, когда она опустила руку, расстегивая мои джинсы.
- Ты банальна до импотенции,– прошипела Инга, наваливаясь, и прижимая мне шею рукой.
Пока я пыталась освободиться от душившего меня захвата, Инга рывком спустила к коленям мои джинсы и плавки.
- Инга, я не могу, - в отчаянии прошептала я, а губы уже готовы были задрожать от слез. В ответ Инга резко вздернула на мне майку, оголяя грудь.
Пытаясь отпихнуть царапающую мое тело куртку, я упиралась в плечи Инги, а она наваливалась все сильней:
- Может, расскажешь, как тебя насиловали? Хоть какое-то разнообразие, - выдохнула она мне в лицо и я вдруг дернулась от пронзившей меня боли. Ее рука, между моих ног, продолжила свою пытку, и, дрожа от обиды и бешенства, я ударила Ингу по лицу, вырываясь.
- Рад, что в тебе еще не совсем умерла сучка… - услышала я, сбегая по лестнице и наспех оправляя на себе растерзанную одежду.
Инга позвонила в конце недели, сухо поинтересовавшись, когда я намерена появиться. Я орала в ответ, что она чекнутая и ей надо лечиться. Сглатывая тошноту, я кричала, что никому не позволю так себя унижать. Инга отключилась, перезвонила через пол часа, мягко, но настойчиво, убеждая меня записать телефон хорошего психотерапевта.
Иногда мне кажется, что этот случай был бредом моего воображения. Но я одергиваю себя – я никогда не страдала галлюцинациями.
***
Наступил октябрь, и холод затяжных дождей смыл последние обрывки моего счастья. Я все больше понимала, что не знаю об Инге ничего, да она и не стремиться к откровенности. Я перестала задавать вопросы, боясь обжечься холодностью взгляда и услышать привычное: «Софи, не сходи с ума». Мы были крепко спаяны, оставаясь чужими. Как часто я замечала, что при встрече Инга недоуменно смотрит на меня, словно ожидая увидеть кого-то другого…
Я все острее ощущала приближение финала, спасаясь от холода обреченности в чужих объятьях. Ворованное тепло не избавляло от рабского влечения к Инге, но, словно крыса, я боролась за выживание, пытаясь сбежать с тонущего корабля. Я не желала погибать вместе с ней.
Я сбежала. Неделю не включала телефон. Неделю не появлялась дома. Вернувшись, я решилась и, замирая от ужаса, набрала номер Инги.
Я боялась ее появления до обморока, и когда она явилась, сжимая побелевшие губы, я встретила ее в подъезде, не решаясь впустить в квартиру.
Мы сели на лестнице, и, едва слышно, я повторила, что нашла другого и хочу порвать с ней. Сжав мою безвольную ладонь, Инга спокойно произнесла:
- Малыш, твоя измена – не повод рвать наши отношения. В жизни все бывает, но мы нужны друг другу. Не выдумывай трагедию, мы это переживем. Я способна простить.
Я ожидала всего, но к такой реакции готова не была. Оправдания и аргументы застряли в горле, и я лишь отрешенно слушала, как Инга пытается убедить меня, что ничего не произошло. Еще немного, и я сдамся, как бывало не раз. Но заноза разъедающего страха, заставляла меня упорствовать в принятом решении.
- Ты нужна мне, малыш, понимаешь? Нужна, как воздух! – Инга заглянула мне в лицо, блеснув стеклами очков, и лишь через секунду я поняла, что ее глаза полны слез.
Мне стало больно. Я осознала, что воспринимаю Ингу, как злую волю, от которой необходимо защищаться. Но сейчас передо мной был страдающий человек, раненый мной и ждущий хоть капли моего тепла.
- Инга прости меня, прости,- твердила я, уткнувшись в ладони, и робея прикоснуться к ней. - Я недостойна тебя.
Рука Инги легла мне на плечи.
- Не могу поверить, - через секунду произнесла она. - Не могу поверить, что ты, тварь, лгала мне в лицо, спала со мной, а потом бежала к этому, своему… козлу…
Вздрогнув, я ощутила всю тяжесть ее руки.
Сбросив ее с плеч, я встала, и, не оборачиваясь, пошла к двери.
К концу месяца Инга позвонила:
- Софья, я уезжаю. Навсегда. Прошу тебя лишь об одном одолжении: приходи ко мне. Простимся по-человечески.
Я колебалась, борясь с желанием постыдно бросить трубку, похоронив дурной сон, и безрассудным стремлением вновь вдохнуть ее запах.
- Хорошо, Ин, - неуверенно выдавила я. – Приду.
Похоже, я нервничала больше, чем следует. Ин встретила меня мягкой улыбкой, и, пока я путалась в шнурках ботинок, избегая ее взгляда, успокаивающе щебетала ерунду.
- Софи, я соскучилась, - на секунду она поймала меня в объятья, и, легко разомкнув их, повлекла на кухню.
Налив мне чаю, она уютно примостилась напротив, спокойно, с едва заметной улыбкой, глядя на меня.
- Ин, ты говорила, что уезжаешь. Это правда? Куда? – неловкость сковала меня, и я кусала ноготь, ерзая на стуле.
- В Питер. Предложили должность в головном офисе. Я рада, - уколов взглядом, Инга добавила: - Мне теперь незачем здесь оставаться.
- Хорошо, - только и могла придумать я, понимая глупость любого ответа человеку, бегущему от причиненной мною боли. Возникла пауза, которую Инга не стремилась прервать, все так же пристально разглядывая меня.
- Ин, я не знаю, что сказать, я виновата, Ин…
Не понимая, что творю, я сползла с табурета и уткнулась в ее колени.
- Ну же, малыш, перестань, - ероша мои волосы, успокаивала Инга, а я вжималась все сильней, тихо сглатывая слезы.
В одну секунду я осознала, что люблю ее так же сильно, как прежде, и сумасшествие последних дней не иссушило яростного желания напиться ее запахом.
Словно в бреду, я потянулась к ее лицу губами, а в голове крутилось: «Все испортила, я все испортила». Более изматывающей ночи я никогда не переживала. Острая тоска полосовала меня кровавыми бороздами, я впитывала в себя Ингу, оживая ее теплом, и вновь умирала от мысли, что теряю ее навсегда. Мы не смыкали глаз ни на минуту, и, улетая, от прикосновений ее рук, я успела почувствовать в темноте ее слезы.
Под утро я заснула, обнимая Ингу так крепко, словно пытаясь вырвать ее из неумолимого бега времени.
Утром мои руки были пусты, а мозг выжигала мысль, что даже ночь не в силах что-либо исправить. На пороге спальни показалась Инга с чашкой кофе. Я слабо улыбнулась, хотя мой выжженный организм не мог принять ничего. Инга нежно касалась меня, колдуя над завтраком, и эти легкие прикосновения клеймили мою испорченную душу раскаленным железом.
- Мне пора идти, - едва слышно выдохнула я в спину стоящей у плиты Инги.
Инга замерла и глухо произнесла:
- Малыш, тебе нравится меня мучить? Тебе нравится бить наотмашь, пока я, как идиотка, скачу вокруг тебя с пирогами?
- Ин, я люблю тебя! – звенела слезами я. - Но мы не сможем быть вместе. Все повторится. И вновь ты будешь тяготиться мной, пропадать, возвращаться и держать меня на поводке, не отпуская. Ты никогда не полюбишь меня, - я встала. Мне хотелось убежать.
- Не полюбишь? – Инга смотрела на меня в упор: - Софья, я люблю тебя! – прерывая мои возражения, Инга почти кричала: - я не права, что терзала тебя, не произнося этого вслух. Я лишь хотела быть уверена. Слышишь? Я люблю тебя!
- Давно ли? – жестко уточнила я, обмирая от собственной дерзости. - Думаю, ты решила, что любишь, когда я объявила о своем уходе. Знаешь, реакция ребенка, у которого отняли игрушку, и он любым способом хочет получить ее обратно.
От пощечины Инги я почувствовала солоноватый привкус во рту.
Испытав крысиную радость, оттого, что теперь у меня есть предлог уйти, избежав объяснений, я стала собирать вещи.
Инга молча смотрела на меня, опираясь на косяк. Лишь когда я двинулась к выходу, она преградила мне путь.
- Софья, ты отдаешь отчет, что сейчас творишь? Ты понимаешь, что у нас не будет второго шанса – никогда?
- Ин, дай мне пройти, - свобода манила, и я стремилась вырваться из почти осязаемой атмосферы боли.
- Ты не веришь… - Ингу била дрожь и я впервые видела ее в таком состоянии. - Малыш, перед тобой человек, который любит тебя, который никогда не устанет вытирать твои сопли, слушать твои сны и греть твои руки, даже когда ты станешь сморщенной старушкой.
Инга плакала, не чувствуя слез, а я теснила ее плечом.
- Какого доказательства, какого унижения ты еще хочешь?! – пошатнувшись, Инга схватилась за мою куртку. Лицо ее пошло пятнами, губы беспомощно кривились. Только сейчас я заметила, как она некрасива. Плечи ее сотрясались рыданием, и я растерялась. - Хочешь, я встану перед тобой на колени? – не слушая возражений, Инга сползла вниз, уткнувшись коленями в истоптанный пол.
- Инга, не надо, ну встань же, - взмолилась я, опускаясь рядом, в попытке поднять ее на ноги.
- Ты уйдешь? – прошептала Инга, и я лишь оторопело кивнула, испытывая муку видеть ее в столь жалком состоянии.
- Убирайся к черту, сука! – прошипела вдруг Инга. - И перед этой шизофреничкой я могла так унизиться… - она оттолкнула меня, и, поднявшись, скрылась в глубине квартиры.
Я спустилась на этаж ниже и осела на ступени, чувствуя, что во мне почти не осталось сил и желания жить.
***
Она улетела. Сквозь запотевшее стекло такси я видела, как она идет к зданию аэровокзала, ежась в легком, не по сезону, пальто. Она обернулась, и сердце мое подпрыгнуло, в испуге, что она почувствовала мой взгляд. В стеклах ее очков отразилось серое небо, и через секунду она скрылась из виду.
Я осталась без нее, но это была лишь видимость. С ее именем я засыпала и пробуждалась. С ней говорила, готовя ужин и догоняя уходящий автобус. Жажда ее губ мешала забыться в постели с другим. В стремлении вычеркнуть ее из своей жизни, я не противилась скорой свадьбе, словно такая формальность, как обмен кольцами, могла спасти меня от самой себя.
Уехать. Уехать с ним далеко, на юг. Туда, где ничто не будет напоминать о ней. Где ни одна лавка не пнет под дых своей кованой ножкой, напоминая о поцелуе в закатной пыли, ни одна витрина не обманет миражом ее присутствия, ни одни очки на тонкой переносице, не кинут в лицо солнечный зайчик, заставив замереть мое сердце.
«Я уезжаю, Инга. Не знаю, зачем пишу это. Просто знай, что меня здесь больше нет. Две недели до свадьбы и я прощусь с городом, ставшим западней в отсутствии тебя».
Ответ пришел сразу. Словно пальцы ее давно томились мучительным ожиданием.
«Куда ты собралась, где искать тебя? НЕТ! Это истерика. НЕТ!
Утро. Просыпаюсь. Чувствую твое присутствие. Недолго. Встаешь и уходишь. Совсем. Не могу тебя отпустить.
Медленно пробуждаются мысли. Самая первая от спинного мозга к лобным долям: «Я люблю тебя». Вторая сжимает виски: «Люблю». Третья эхом заполняет пространство: «НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ»!
Глаза беспомощно ищут тебя. Развороченная постель пуста. Стены в лишаях краски. Линолеум в бурых квадратах. Тебя не будет».
Осмелившись нарушить молчание, я словно вскрыла гнойный нарыв своей души и болезнь по имени «Инга» обострилась.
Моя жизнь походила на летаргический сон, и оживала я лишь у монитора, глотая ее строки:
«Прости, малыш, прости за очередное письмо. Это мука – пытаться вернуть тебя сейчас, находясь за тысячу километров, если я не смогла сделать это, находясь рядом…
Живу во времени «сейчас» и оно слоится лоскутами реальности: влипаю в монитор, умоляя тебя вернуться… Чувствую тепло системного блока или это вновь лето и я держу тебя за руку? Завтра набираю номер и беседую с твоим голосом. Он снова забудет тебе передать, как сильно тебя люблю…
Желание купить карту и идти к тебе пешком неодолимо.
Пытаюсь спиться, но, как обычно, бесполезно.
Февраль – и я люблю тебя.
Сентябрь – все еще готова пешком к тебе.
Март – только позови.
Вспышки агрессии, тоска, истерика колесуют мои дни.
Не отвечай на письма, бросай трубку!
Во всем только ты и никуда не убежать»…
Как мазохист я впитывала ее слова и этой боли хватало до следующей выползки в Интернет.
Свадьбы не было. Я тяжело заболела, и от меня тихо ушел не случившийся муж. Инга словно рассекла меня пополам, забрав часть души с собой. Оставшаяся половина механически сшивала лохмотья реальности, цеплялась за рутину повседневности, будто пытаясь найти в ней убежище.
Зеркало, не щадя, рисовало новые морщины на моем лице, грубеющие черты и угасший взгляд. Я линяла, словно кто-то полоскал меня в щелоке.
Я больше не могла жить без ее голоса в трубке, без писем, но
мысль о ее приезде вызывала панический страх. Скребущий голос внутри меня твердил, что Инга сломает меня, растопчет без сожаления, если я позволю ей вновь оказаться рядом.
***
Через год Инга передала мне посылку. Странно, я произношу «через год», но мои часы, остановившись в точке ее отъезда, не отметили перемен. Я с трудом вспоминаю события ушедших 365 дней, но могу дословно пересказать каждое ее письмо.
Я шла, пряча лицо от мокрого снега, хроническая усталость владела мной до макушки, и радовало лишь то, что незнакомец не поймет, что от меня, прежней, не осталось ничего. Яркий свет условленного кафе. Снимая вымокшую куртку, я рассеянно ощупывала взглядом столики, не находя обозначенного человека. Мне было не уютно, словно кто-то остро уперся в меня взглядом. Вскинув голову, я увидела, что с террасы второго этажа меня в упор разглядывает Инга. Шум в ушах, и я проваливаюсь в вязкую глубину своего тела. Произошедшее настолько невозможно, что я словно отключаюсь, засыпая на ходу. Кажется, Инга улыбается. Дарит мне розу и свет электрических свечей крошится в ее нервных пальцах. О чем-то говорит, берет за руку. Отвечаю ли я? Не помню… Пугливо подглядывая за собеседницей сквозь щели зрачков, я лишь понимаю, что это не она. Нет заслона стекол, привычно гасящего взгляд, и от этого, глубокая синь ее глаз, словно обдает морскими брызгами. Живая, свежая, сильная она, до кончиков взъерошенных вихров, не похожа на мою Ингу. Обида душит меня. Встреча оказывается ударом под дых: мы не одной весовой категории. Развалина, сожранная монитором, и сияющий посланник иного мира.
Наверное, Инге скучно с соперником, застывшем в клинче, и она великодушно позволяет мне взять такси и вернуться домой. Брейк отложен на завтра.
***
Всю ночь идет снег. Утро сгребает его в мусорный бак моего черепа, и утрамбованный ноябрь ноет головной болью, не отпуская ни на секунду. Я почти поверила, что Инга приснилась мне, но сигнал ее машины под окном отозвался ломотой в суставах. От холода глазные яблоки примерзли к глазницам, отказываясь ворочаться, и я вижу лишь узкую полосу кадров. Заплеванная лестница и потертые носки ботинок. Серая сталь авто в грязном месиве налипшего снега. Персиковая щека Ин не сочетается с бледностью ее рук, застывших на баранке. Инга касается губами моего лба, и я замечаю на ее шее кулон в виде сплетенного клубка змей. Не знаю, куда она меня везет. Мне все равно. Я лишь хочу, чтобы мука ее присутствия скорее окончилась.
Ее квартира не похожа на ту, что запомнилась мне. Казалось, надолго лишившись хозяйки, мебель утратила между собой все причинные связи. Стулья потерянно кидались под ноги, забыв свое место, диван хищно разверз пасть, грозя, словно в детской страшилке, перемолоть на фарш неосторожного гостя. И совершенно невозможным казался кирпич, забытый на столе.
Ингу развеселило мое недоумение:
- Это мама принесла. Подпирала балконную дверь, пока щеколду не починили.
- Мама? – я оторопела: - Она же… больна.
- С чего ты решила? – Инга озадаченно глянула на меня.
Я промолчала.
Серые стены вдруг сдавили безысходностью, и мне показалось, что я заперта в холодном склепе, откуда не выйти. Непроизвольно я кинулась к окну, и, упираясь лбом в стекло, глотала серые просторы пасмурного неба.
- Что-то ты совсем бледная, - встревожено заметила Инга, уводя на диван и пеленая в плед. Через пару минут она сунула мне в руки горячую кружку чая и нахохлившимся воробьем примостилась рядом. - Софья, я не понимаю – ты совсем мне не рада? – настроженно уточнила она, заглядывая в глаза.
- Рада, - тускло отозвалась я, не узнавая собственного голоса.
- В чем же дело? – Инга схватила меня за плечи, разворачивая к себе, и я расплескала сладкую липкость чая.
- Много сахара. Я отвыкла, - машинально произнесла я, ставя кружку на пол.
- Господи, да очнешься же ты, наконец? – она схватила мои ладони. Горячка ее рук была невыносима, как ожог.
- Отвыкла, - эхом повторила я, забирая ладони. Хотелось сунуть их в холодную воду, чтобы унять боль.
- Привыкнешь, - жестко пообещала Инга. - Я не уеду без тебя.
В ответ я лишь пожала плечами, закрывая глаза. Боль продолжала долбить виски и мне хотелось уснуть, чтобы не чувствовать пульсации бутылочных осколков.
Кажется, я и впрямь отключилась. Открыв глаза, я обнаружила, что одна. Инга вскоре явилась, вывалив на стол груду таблеток в пестрых упаковках.
- Пей, - безапелляционно заявила она, протягивая на ладони несколько капсул.
- Что это? – вяло поинтересовалась я, глотая горсть царапающих личинок.
- Ты вся горишь, - отрезала Инга. - Буду тебя лечить.
Мне и впрямь стало хуже. Горло было словно забито песком, и я заходилась в кашле, пытаясь избавиться от его скребущей сухости. Меня трясло в ознобе, и тут же я рвалась из раскаленной печи одеял. Сквозь плотные слои ваты меня преследовал далекий голос Инги.
- Малыш, я с тобой, все будет хорошо.
Я рыдала от сворачивающей жгутом ломоты во всем теле и ненавидела этот зудящий голос, терзающий мой слух.
Но, выныривая из красного кошмара в холодную явь, я искала ее присутствия, как спасения.
- Малыш, ты останешься со мной, иначе нет смысла жить ни тебе, ни мне…
Инга гладит мой влажный лоб, укутывая одеялом.
- Малыш, моей любви хватит на двоих, я заберу тебя и сделаю счастливой.
Она засыпает очередную порцию таблеток мне в рот, задевая краем стакана мои зубы.
От того, чем она меня поит, неодолимо тянет в сон, и, уткнувшись ей в шею, я погружаюсь сквозь красный туман в темноту. Тьма пропитана ее запахом.
С усилием разлепляя ресницы, я вижу клубок змей.
- Отвези меня домой, - хрипло прошу я вздрогнувший кулон. Казалось, змеи пульсируют.
- Я никуда тебя не отпущу, - холодная сталь ее глаз, вонзается в мякоть моей боли.
- Хочу домой, - протестующе выдыхаю я, заходясь в судорожном кашле.
- Малыш, - она смягчает тон, словно убеждая ребенка: - Ты больна, тебе сейчас никуда нельзя. На вот, выпей порошок, - она подносит стакан, но я мотаю головой, уворачиваясь.
Я упорствую, и Инга, холодно взглянув, уходит.
Мне снится, что я хочу пить. Краны сухи, есть лишь таз с мыльной водой. Жажда становится нестерпимой, и я глотаю бурую пену, не в силах остановиться.
Я просыпаюсь от жажды. Сухим языком ощупываю спекшиеся губы и зову Ингу. Никто не откликается, и я обреченно замираю, не в силах пошевелиться. Пульсирует раскаленная голова, и тело властно требует воды. Я сползаю с кровати, и, опираясь на стену, пытаюсь подняться. Голова слетает с неустойчивой шеи и мячом катится по полу. Следом и я валюсь на четвереньки, фокусируя взгляд, чтобы рисунок ковра не плыл перед глазами. Так, упираясь руками в пол, я делаю шаг вперед. Пересекая границу спальни, ползу вслед убегающему узору.
- Ну вот, ты и без меня справляешься, - насмешкой пикирует голос Инги, и я вздрагиваю, поднимая взгляд. - Коне-ечно, заче-ем я тебе, - она обидно растягивает слова. - Ты и без меня способна о себе позаботиться, не так ли?
- Инга, тебе нравится меня мучить? – я с трудом ворочаю непослушным языком.
- А тебе, малыш? Разве не с этой целью ты год будила во мне надежду? Не ради этого ты упивалась моим «люблю», вываливая на меня всю грязь отношений со своими мужиками, не брезгуя интимными подробностями?! Не ты ли заверяла, что умираешь без меня? И вот, я снова бросила все, примчавшись к тебе. Пользуйся, я все прощу! И что я получила?! Меня вновь отшвырнули, пинком! И ты смеешь заявлять о каких-то там муках… Тебе ли о них знать?!
Злоба Инги жалила тысячей укусов, и мой парализованный мозг не способен был возразить.
- Ин, прости…
- Катись к черту, падаль, ты сломала мне жизнь! – Инга всхлипывала, колотя кулаком стену. - Я не в силах больше будить жизнь в этом запуганном мешке дерьма! Будь ты проклята, проклята! – Инга упала на диван, и я видела, как судорожно бьется ее тело, захлебываясь рыданиями.
Я сидела, опустошенная, словно кто-то закатал в асфальт мои мысли и чувства. Не зная, что предпринять, я свернулась клубком, укрыв голову ладонями, и только слушала, как беснуется в истерике Инга.
- Собирайся, сучка! – меня больно дернули за руку. - Я отвезу тебя.
Я попробовала подняться, и, если бы не жесткий захват ее рук, вновь осела бы на пол.
- Чертова доходяга! – процедила Инга, видя, как я, шатаясь, пытаюсь поднять с пола джинсы.
Она толкнула меня на кровать и, бесцеремонно ворочая, стала натягивать разбросанные вещи. Я болталась в ее руках как тряпичная кукла, а перед глазами мелькало ее искаженное лицо.
Оттащив меня за шкирку к выходу, она впихнула меня в тесный лифт, пахнущий мочой.
- Держи, прочтешь, если выживешь, - она сунула мне за пазуху плотный конверт, и вытолкнула из подъезда.
Выехав на трассу, Инга разогнала машину, и, опустив стекла, окатывала нас ледяной грязью брызг, хохоча, как безумная.
- Инга, закрой, холодно! – умоляла я, а она била меня по рукам, не давая притронуться к кнопке.
- Эх, малыш! Неужели тебе есть, что терять?! – куражилась Инга. - Я, к примеру, сегодня потеряла все. Не дрейфь, Софи, сдохнем не больно.
Меня парализовал ужас. Инга ухмылялась, неся бред, а я в панике оглядывала трассу, надеясь увидеть хоть один пост ГАИ.
- Инга, прошу, сбавь скорость! Я люблю тебя! – задушено пискнула я, теребя ее плечо.
- О чем ты, Софья? Любишь??? Да ты не знаешь, что это такое! - и злобно добавила: - Не лги хотя бы сейчас, тряпка.
Меня накрыло безумие, когда я поняла, что за поворотом будет отрезок пути, где часть дороги осыпалась в обрыв. Заграждение не спасало лихих водителей, и в кадрах новостей мелькали искореженные тела машин, рухнувших в овраг.
Машину дернуло, и удар о дверцу, заставил меня очнуться. Змеи на кулоне Инги сплелись узлом, и я решилась.
С этого момента все расплывается перед глазами. Может, память противится воспоминаниям, а может, это произошло так быстро, что проектор не успел записать. Кажется, я ударила Ингу в плечо, выкручивая руль на себя, и в оставшиеся секунды записи, пока она пыталась выровнять машину, отчаянно вжимая тормоз, я, дернув дверцу, выбросилась на асфальт. Потом была тьма. И в ней больше не было ее запаха.
После, меня трясли, поднимали и опускали вновь. Кажется, меня вывернуло на чьи-то руки.
Пахло больницей, и надо мной склонилось тревожное лицо моей тетки. Я попыталась улыбнуться, и череп пронзило тысячей осколков.
- Тише Софочка, тише. Все хорошо, все уже хорошо.
***
Инга умерла. Мне сказали, она пробила лобовое стекло. Потом меня просили опознать ее в морге. Это спекшееся крошево не могло быть ее лицом, и, когда я сказала об этом, человек в халате странно взглянул на меня и проводил к выходу. Я отделалась сотрясением мозга и переломом ключицы. В день, когда меня выписали, кастелянша, возвращая одежду, протянула мне белый конверт.
- Выпало у вас.
Я машинально развернула письмо, узнавая неровный почерк Инги:
«Я услышала о тебе задолго до первой нашей встречи.
Мне говорили - ты немного не в себе.
Мне говорили – это наследственное - твоя мать психически больна, ее давно упекли в лечебницу.
Я слышала – тетка воспитала тебя в строгости и до сих пор требует повиновения.
Я слышала - тебе не везет в личной жизни, тебя бросают.
Я встретила тебя и поняла, что влюбилась.
Меня предупреждали - ты странная, но только мне дано было узнать, насколько.
Предупреждали… Но лишь я видела, как ты ходишь во сне, пытаешься себя изувечить, а на утро обвиняешь меня в том, от чего я прихожу в ужас.
Живя своими фантазиями, ты разучилась различать грани реальности.
Ты страдаешь сомнамбулизмом и, вероятно, шизофренией.
Не знаю точно, я не специалист.
С тобой я боялась заснуть, но верила – справлюсь.
Ведь я люблю тебя.
Ты невиновна в своей болезни.
Я могу упрекнуть только себя - за слабость.
За то, что не смогла помочь тебе освободиться от страха.
За то, что не оградила от манипуляций родни.
За то, что сдалась, прекратив борьбу.
Мне страшно – как знать, будет ли рядом тот, кто защитит тебя?
Мне страшно – кто удержит тебя, когда ты потянешься к лезвию?
Прости - у меня больше не осталось сил.
Тебе кажется – ты борешься со мной, на самом же деле ты борешься со своим страхом.
Я знала, что ты уйдешь от меня, но способна ли ты убежать от самой себя?
Отпускаю тебя, родная, и молю Бога, чтобы он помог тебе выстоять.
Помни, если когда-нибудь тебе потребуется помощь, я приду.
Зна…»
«Какой бред! – меня передернуло, - Похоже, Инга и впрямь была тяжело больна»! – решила я, сминая листок и отправляя его в урну.
Я спустилась в вестибюль, где меня уже ждал Вадим. В руках его был роскошный букет моих любимых лилий, и я подумала, что он - самый невероятный человек, из всех, кого я встречала.
Самый невероятный человек
© Copyright: Юла Летова, 2008
Свидетельство о публикации №208090100119
Свидетельство о публикации №208090100119
Рецензии
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.