Клинический случай. Врачебные байки

София растерялась. Как проводить занятие в атмосфере, которая в любой момент, казалось, могла взорваться всеобщим плачем? Выручил Степан Михайлович, заглянувший в комнату:
— Что приуныли, зайцы-кролики? Какая у вас тема?
— Внематочная. Степан Михайлович, у вас случайно нет больных с внематочной беременностью? – ухватилась за палочку-выручалочку София.
Степан Михайлович вошел в комнату и встал, как артист, возле стола преподавателя:
— Хор-рошая тема! О внематочной я вам до вечера могу рассказывать!
- Степан Михайлович, нам бы больную... — попробовала настоять София, да кто бы ее слушал. Заполучив такую благодарную аудиторию, Вальченко приготовился рассказывать. Свои врачебные байки он готов был травить с утра до вечера.
— Где я вам возьму больную? Выписали вчера больную. А вот в сорок седьмом была у меня больная, вот это был случай... Я тогда только с войны вернулся, молодой был, красивый! Вы не смотрите, что я теперь лысый и толстый!
Девушки недоверчиво переглянулись, осматривая солидную фигуру старого врача, самым широким местом фигуры которого были теперь не плечи, а талия, и не очень-то веря, что когда-то он был молод и красив, да еще и известен всему городу как бабник и ловелас. К тому же сорок седьмой год для них был едва ли не временами Петра I.
А Степан Михайлович продолжал:
— Привозят мне утром прямо с базара женщину. Клиника — классическая внематочная: острая боль в животе, упала, потеряла сознание, ну, все как в книжке. Делаю пункцию — кровь. Я к ней: нужна операция, у вас внематочная беременность. А она в крик — никакой беременности, ни маточной, ни внематочной у меня быть не может, никакая операция мне не нужна, — встает и уходит прочь. И что же мне прикажете делать? Силой ее на операционный стол не положишь, больная должна дать согласие. А она — в дверь, и ходу! Ну, думаю, она же где-нибудь упадет, умрет от внутреннего кровотечения, а голову-то мне оторвут! Я в двери как пограничник на границе насмерть встал — не пущу! Звоню заведующей — что делать? А она мне — сейчас приеду, задержи больную. Я давай ей мозги пудрить — подождите, дескать. Тут приезжает зава и давай меня перед больной позорить — что вы его, женщина, слушаете? Он молодой, глупый, неопытный. Какая там внематочная? Нет у вас внематочной. Вы лучше скажите: что-нибудь тяжелое сегодня поднимали? А женщина: ой, поднимала, докторша милая, ой, поднимала, как же тут не поднимать, я же одна, без мужа, трое деток, то я уже тяжелого так наподнималась, так наподнималась... Зава к ней: теперь все ясно — у вас от перенапряжения лопнул яичник. Больная в крик: ой горюшко, что же мне теперь делать, несчастной? Зава: а мы вас прооперируем, зашьем, будет как новый. "Ой, оперируйте, ой, зашивайте, как же я буду с разорванным яичником, это же ни на люди выйти, ни..." Вот так мы ее прооперировали. Конечно же, была внематочная. Отошла больная после операции, утихомирилась — и ко мне: не пишите в больничном листе такой диагноз, а то узнают в селе — быть беде. Муж ее, рассказывала, осужден, где-то на лесоповале, а она с тремя детьми, тяжело. Застал ее однажды бригадир ночью возле скирды — прихватила соломы коровке, а у него разговор короткий: выбирай — либо в тюрьму за расхищение социалистического имущества, либо рассчитывайся натурой.
Девушки покраснели, а Степан Михайлович, войдя во вкус, со свойственным ему грубоватым юмором, продолжал:
— А бригадир этот, горе луковое, не умел сделать в матку, сделал мимо матки! — И сам рассмеялся, считая шутку особо удачной.
— А дальше что было? — загудели студентки.
— А дальше выписалась больная, написали мы ей в больничном "аппендицит". Но ведь, говорю, помните, что аппендикс у вас на месте, как бы беды не случилось. Год спустя вернулся ее муж домой. На животе у жены — шрам. Что такое? Аппендицит, говорит. А почему разрез посредине? Потому, что оперировал Вальченко, он гинеколог, иначе не умеет. Вот так меня опозорили! Проходит какое-то время — у женщины опять беда: хватает ее уже настоящий аппендицит. Приходит хирург, щупает живот. Клиника типичная, все симптомы налицо, а муж — удалили ей аппендикс, не может быть аппендицита. Хирург — ну нет, так нет, назначил анальгин и уходит. Видит женщина — беда: придется либо умирать, либо правду рассказывать, и моргает хирургу. Он мужу — выйди. Тут-то она ему всю правду-матку и выложила.
Девушки уже покатывались со смеху:
— Как же они выкрутились? У человека же не может быть два аппендикса!
— А тут мне снова пришлось в дураках побывать. После операции мужу сказали, что первый раз оперировал Вальченко, гинеколог, в хирургии он ничего не смыслит, вот и учудил — половину аппендикса удалил, а вторую оставил!
Теперь они уже смеялись хором. Софии очень нравилась эта черта Степана Михайловича — умение посмеяться над собой. Он знал, что его непоколебимый врачебный авторитет доказан и передоказан сотни раз, и корона с головы не упадет, рассказывай он о себе разные разности и выставляй себя на посмешище сколько угодно — кто же ему поверит!