Одна дома

Едва проснувшись, она сразу же поняла:
- Кушать хочу!
Даже, скорее всего, она ведь именно от того и проснулась, что проголодалась. Ещё бы! Целую ночь – без еды. В её-то возрасте! Нежном и несамостоятельном. Если бы не голод – ни за что бы так рано не проснулась…

Хотя…

А почему – рано? Ничего и не рано. В доме так тихо. Лёжа ещё – прислушалась. Похоже, что все ушли. Причём – давно. Иначе она услышала бы сквозь сон чьи-то голоса или шаги…или…просто шум…Как это обычно бывало по утрам.

Ничего не слышала. Спала себе и спала. И горя не знала.
- Кушать! Хочу!

Встала. Побежала. Сначала – куда надо….
Потом – в ванную комнату…Скорей-скорей…руки вытрем на ходу…
Наконец – через коридор и налево – на кухню…
Встала. И – растерялась. И – заморгала часто-часто…
- А где? Кушать?

А нету. Нигде. Ни на столе. Ни на плите.
- Ой! А почему?

Понеслаааааааась по длинному коридору – к бабушкиной комнате. Стукнулась в дверь.
- Заперта.
Попробовала – проверила ещё раз. Туда и сюда дёрнула. Посильнее…
- Никак…Никак. Ну, что такое? Ну! Не могу. Не открывается…

Вернувшись в комнату, села в недоумении на кровать и попыталась понять, как же так…
Почему?
Все ушли и ничего ей не оставили.

Видимо, бабушка и мама снова поссорились. И очень похоже, что сильно. Всерьёз. Всего за несколько минут до того, как маме надо было убегать на работу. И бабушка, в порыве горькой обиды, стремительно ушла из дома, демонстративно заперев дверь в свою комнату и – громко хлопнув входной. И потом – ещё шла по лестнице вниз и всхлипывала и доругивалась. Эмоционально. И – самозабвенно. Вытирая слёзы большим мужским платком. Потому что плачет она много. Поводов-то – вон сколько…И, только сев в трамвай, который подошёл на удивление быстро, сев и отъехав на довольно приличное уже расстояние, она вспомнила, что…
- А дверь-то! Ой, Царица Небесная! А как же девчонка-то?

А девчонка-то – сидела и мечтала. Обо всём, что там, за дверью…В холодильнике…Наверняка – каша осталась вчерашняя. Сыр. Плавленый. Так бы вот – развернула его и весь съела, даже и с теми кусочками фольги, которые всегда обязательно попадают в рот…Творожок – тоже можно. Или – сырок. Ещё лучше. Дедушка наверняка опять ей его купил. Только он один и покупает ей такую вкуснятину. И в серванте – там, где ящик с ложками и вилками, внизу, в мешочках, обязательно есть печенье и сухари. И – варенье. Много. В банках и баночках. На булочку намазать…намазать и съесть…на булочку…
- Так, а на кухне же – хлебница. Надо посмотреть, а вдруг – там что-то есть для меня…Вдруг бабушка там что-то спрятала. Блинчик, например. Она же вчера пекла.

А в хлебнице – только хлеб за шестнадцать. И – батон за двадцать пять. Полбатона. И – длинный-длинный волнистый нож. С огромной ручкой. Тяжёлый такой и неудобный.

Провозившись с ножом несколько противных минут, она смогла, наконец, отрезать – один кусочек от чёрного хлеба и один – от белого. Чёрный квадратик получился неровным. Где – потолще, где – потоньше. А белый кусок – очень сильно крошился, как бы пытаясь высыпаться весь из своей румяной корочки.

Отрезать-то отрезала. А вот - есть…

Нет. Не любит она кушать вот так, без ничего. Ни булку, ни – тем более – хлеб. Ладно бы – с маслом. Или – с сыром. Ещё лучше – с колбаской. В крайнем случае – с колбасным сыром. Но это – в самом крайнем случае. А вот так – просто. Всухомятку. Как-то не хочется…Уж лучше бы макарошку погрызть.
- Посижу, подожду. Вдруг – бабушка скоро вернётся. И покормит.

…За окном начало темнеть…

От чёрного хлеба осталась половина. От белого – только толстая горбушка. Расстроилась.
- Бабушка точно будет ругать, что я так неровно тут всё отрезала.

Наигралась, наслушалась сказок…
«Буратино закрыл глаза – на столе стоит тарелка манной каши пополам с малиновым вареньем. Он открыл глаза – нет тарелки манной каши. Пополам с малиновым вареньем…»

- И у меня нет…Тарелки. Хотя бы – только с манной кашей.

Когда уже не было сил есть ни хлеб, ни булку, а голод по-прежнему не оставлял её в покое, она придумала... Взяла и воткнула в хлеб кусочки-колобки, которые скатала из булки. И вот такой, инкрустированный белым тёмно-коричневый ломтик, съела, запивая его кипячёной водой из стакана и – своими солёными слезами. Из глаз.

- Соня! Я дома!
Услышала сквозь сон. Это – вернулась мама.

- Мама, я кушать хочу!
- А бабушка что – не пришла ещё?
- Нет.
- А ведь всё же у неё, в холодильнике…Ну, подождём немного. Она должна скоро прийти. Хочешь, вот, у меня от обеда хлеб остался…что такое? Не хочешь?
- Нет…
- Почему? Ты же голодная…
- Я тебе сама могу дать. Смотри, я тут – сделала. Хлебобулочный торт. И ела. Попробуй. Вкусно.

И потом ещё долго-долго, лет, наверное, десять, мама всем и каждому со смехом рассказывала:
- …а она говорит мне: «Мама, попробуй – я сделала хлебобулочный торт»! Представляешь? Это ж надо было такое придумать.

А она – главный персонаж этого уморительного анекдота – всё никак не могла набраться смелости и сказать однажды, что ничего, НИЧЕГО смешного-то во всём этом нет. И не было.

Хорошо ещё, что в хлебнице вообще что-то лежало.

За шестнадцать и за двадцать пять.