О старости

Те, кто боятся приближения старости, и порой запальчиво заявляющие, что предпочли бы умереть молодыми, - суть неумные и начисто лишенные воображения люди. Скучная, на первый и не слишком внимательный взгляд, пенсионная праздность раскрывает в человеке дремавшие силы и пробуждает к жизни доселе не изведанные интересы, которые человеку молодому кажутся странноватыми или попросту дикими. Но обо всем, как говорил какой-нибудь отдельно взятый человек, по порядку.
 
Старость в первую очередь обозначается лихим и неуемным интересом к тому, на что по молодости смотрелось сквозь пальцы. К здоровью. Хорошо двадцатилетнему пареньку: и водки может выпить пол-литра, и пачку сигарет за вечер скурить, и подраться на лестничной площадке. А утром примет душ, несколько мятных жвачек в пасть закинет, да и пойдет себе в институт. Еще и коктейль на кофеине по дороге купит. В старости каждый съеденный/выпитый/снюханный кусочек чего-нибудь сперва подвергается многостороннему анализу: как он может повредить или нарушить и без того хлипкое равновесие жизненных сил организма. Тут в ход идет как собственный опыт, обзорные статьи в специализированной литературе, звонки старым в прямом смысле слова друзьям и захватившие телеэфир передачи целителей от сохи. Причем анализ не заканчивается простым описанием последствий принятия чего-либо, но и идет гораздо дальше – как эти последствия лечить. И вот тут начинается еще более интересная штука...
 
Вопрос лечения болезней оказывается настолько увлекательным процессом, что его логичный казалось бы результат становится сам по себе не слишком важен. Как занятно прислушиваться к себе и выискивать ростки дремлющих заболеваний. А когда подобные находятся – уже есть повод как минимум для разговора, и – что важно! – выхода в свет. Основной свет (да простят меня пенсионеры за их сравнение с мотыльками) – это бесспорно поликлиника. Мир поликлиник оказывается настолько притягателен, что постепенно засасывает человека целиком. Во-первых, вряд ли в каком другом месте, кроме кладбища, может оказаться столько интересных людей, готовых не только поделиться информацией, но и оказаться внимательными и чуткими слушателями. Как приятно, глядя в слезящиеся, подернутые катарактой глаза соседа, рассказывать что чудом избежал операции при тромбофлебите, а дойдя до четвероюродных родственников поведать о каком-то подобном случае. Во-вторых, особое внимание, конечно же, уделяется и тем, кто лечит. Вполголоса и с нескрываемым участием можно обсудить, что, по слухам, старшего сына отоларинголога выгнали из школы, а эндокринолог – молодая совсем женщина вместо того чтоб принимать пациентов, каждые десять минут бегает курить с хирургом. Конечно же, далеко не факт, что за день в поликлинике можно попасть к какому-либо врачу. Цель похода может успешно забыться за увлекательной беседой и обсуждением новостей.
 
А маразм? Маразм, которым пугали в молодости оказывается не столь уж и страшен. Просто не все могут понять, что если набросать на пол скомканные газеты, их шелест на сквозняке пугает клопов; что если прятать в трехлитровые банки использованную чайную заварку, в них начинает плодиться пушистая белая плесень, так напоминающая тополиный пух, который разлетался от ветра тогда, когда гулял с Леной мягким июньским вечером по Парку Горького; что дома обязательно нужно иметь много камней, которые потом можно использовать для печи в бане на даче. Хотя есть ли на самом деле дача и построена ли в ней баня – не так уж важно. Всего ведь не упомнишь.
 
Забывается вообще многое и как правило ненужное. Кого, скажите, может заинтересовать собственный адрес или место припрятанной заначки? Как зовут мужа дочери – да и какая разница, если они все равно не звонят. Куда как важнее вспомнить, что на первое сентября в третьем классе мама подарила очень красивый значок с изображением трактора. Интересно, где же этот значок? Да наверняка в одном из этих двадцати шести ящиков! Или на антресолях?! И начинается долгое, растягивающееся порой на месяцы, скрупулезное перебирание старых вещей. Обязательно начинают находиться старые фотографии, на которых начинаешь пытаться узнать себя и знакомых людей. Про значок в свою очередь забывается тоже, но кто черт возьми стоит рядом со мной?! Появляется новый повод для звонков друзьям и организации чаепитий с вафельными тортами, на которых кто-то нет-нет да помянет старую обиду или наоборот затянет дрожащим высоким голосом позабытую песню, слова которой неожиданно окажутся знакомы всем сидящим. И вместе с выползшей слезой, которые появляются куда как охотнее, чем в молодости, рука тянется поднимать тост, за нас, за доживших до этого момента. В этот миг кажется, что цена пройденного и пережитого, пусть у каждого она своя и плохо конвертируется, невероятно велика. По крайней мере, ради этого стоило примерить на себя морщины.