Катя дура Но я её люблю!

Катя дура… Но я её люблю!
(Театр абсурда)

Все события вымышлены, имена взяты случайно.
Афтар.

2 мая. Без четверти девять утра. Город. Пространство переплетённых дорог, испачканное воспоминаниями. Солнце – золотое пятно. Небо – выстиранное полотно, огромная голубая тряпка, тентом натянутая над Городом. Никакой иллюзии о бесконечности пространства.
Город просыпается. У Города бодун. Сегодня первый по настоящему тёплый день, который я чувствую собственной кожей. Я иду по проспекту Леннона. Я иду.
Я: драные клеша со стразами, светлокожая полоска через лоб, прошитая цветными нитками. Светлый облегающий свитер и тусовочная рубашка с коротким рукавом. Круглые очки и длинные волосы. Ногти, вымазанные рыжеватым лаком. Огромное кручёное кольцо на большом пальце правой руки. Фенечки и дорзовские бусы. Кельтский крест на груди – железка на серебряной цепочке. Потрескавшиеся кроссовки и макияж в стиле 70-х. Ярко-красные сухие губы и ссадина над бровью, плачущая винной кровью. Подметаю асфальт клешами. Короткая куртка, опушка воротника – продолжение волос.
Универ: солнечная тишина и почти прозрачная пыльная пустота вокруг. Везде – своё солнце. Первая пара, народу почти что никого нет.
На крыльце редкие куряки. Кручу головой по сторонам, мотаю патлами, ищу его глазами. Чёрт, я же прекрасно знаю, что он никогда не ходит к первой паре. Он выше этого. Наверняка опять тусил всю ночь и отсыпается после клуба.
Я опоздала на пятнадцать минут, взлетаю по лестнице на второй этаж, решаю зайти сначала в дабл. Не тороплюсь. Перевожу дыхание.
Семинар. Двое говорят. Пишу конспекты. Остальные валяют дурака.

Половина одиннадцатого, какая-то лекция. Пришла, посидела под расписанием, посмотрела на девушку. Ноги у неё – никакие. Потеряла сотовый. Пошла вниз, позвонила сама себе на сотовый. Нашла. Он завалился за подкладку внутреннего кармана рюкзака. Какой идиотизм.
На лекции сидели полтора землекопа. Его всё еще нет. Я представляю себе, как он сейчас просыпается дома и вылезает из кровати в одних трусах, зевает и потягивается, сверкая отбеленными зубами и хрустя суставчиками, чувствуя, как тянутся сухожилия. Он красив с утра. Глаза чуть припухли, на голове – кипеш. Мне кажется, я хочу его уже при одной мысли о нём. Он жмурится от яркого солнца, не глядя сует ноги в тапочки и идёт в свою огромную, похожую на дворец ванную комнату – чистить зубы. В углу поблёскивает почти новенький «Гибсон». Трудно пройти мимо, хочется хотя бы провести пальцем по струнам. Солнце всё ярче, светлее, выше.

Полдень, политология. Народу стало побольше. Многие всё-таки уговорили себя посетить лекцию. Его среди них нет. В моём распоряжении весь первый ряд. Препод похож на огромную линзу в галстуке-селёдке. Солнце стало еще более светлым, пыльным и ослепительным. Из-за него не видно крыш. Они блестят и теплеют. Я хочу крепкоградусной клюквенной газированной воды с этиловым вкусом.
Ближе к концу пары хочется есть. В кафе в подвале опять будут очереди. Можно глотнуть кофе из кофемата, но как-то не возбуждает. Хочется хавки, вкусной, горячей и душистой.
1 мая не было праздника. Была экология и не желающий работать компьютер. Праздник был 30 апреля, с клубным выступлением Ги в «Фантоме» и топотучими танцами с замечательным художником, которого вечно глючит на ровном месте. Доторчался. Но танцевать было прикольно. Он знаком с Ги уже несколько лет. Расписывал её под шахматную доску. По его словам, это была первая голая женщина, которую он увидел вблизи живьём. С Хельгой (перкуссия) у него когда-то был роман. С Фрицем (скрипка) они вместе учатся, только она на заочке. Кан (басистка) – я её не знаю, я знала их прежнего басиста Димоно. Я познакомилась с ним у Райн дома и закидала его подушками.

Половина третьего, Мельник. В кафе не было очереди, но и его там тоже не было. Микроволновка умерла, мистрис подавальщица героически принесла свою из дома, поэтому она не всё грела. Пришлось жевать холодный скользкий хачапури, похожий на съедобную ёлочную игрушку. Лохматую картонную собаку, наверное. Планируем пьянку на 9 мая. Предлагаю свою хату. Эх, оторвать бы мне голову! Я бы пошла бухать хоть сейчас. Настроение такое.

Пятый час. У старших курсов еще пары. Встретила Машу. Она сегодня была на работе. Начальник хочет отчётец. Говорить с ним буду я. Почему я – не знаю. Но поскольку день сегодня еще праздничный, решаю не идти на работу. Мы с Машей идём провожать друг друга на третий этаж. Встречаем там Хельгу. Она спрашивает, было ли слышно колокольчики и бэки на концерте в «Фантоме». Я говорю, что со второго ряда слышно было плохо, а из угла – великолепно. Это правда. «Фантом» - это бывший «Фауст», там очень дерьмовый звук, отвратительный низкий потолок и дабл в подвале. Непонятно причём, где мужской, где женский, впрочем, какая разница.
Все разбредаются на пары. Одна я остаюсь неприкаянная. На третьем этаже перед лестницей скульптурной композицией застыли Виталик и Катюха. Мне приходит в голову, что такой момент было бы правильно забетонировать для истории.
Подходит Язовская, мы идём с ней в библиотеку, где я выясняю, что я должник библиотеки, потому что не продлила учебники в феврале. Даром что большую часть этих учебников я не открывала вообще никогда. Теперь с меня хотят содрать денег. Денег у меня нет, поэтому мы идём в подвал пить чай.

Половина шестого. Мы болтаемся по центру, погода шепчет: «Займи и выпей». У меня отлегло от жопы, поэтому я веселюсь и рассказываю всякие истории про то, как в прошлом году делала ремонт в своей комнате и выносила на помойку распиленный шкаф. Среди бела дня. Это вполне в моём духе.
Покупаем билеты на «Питер FM». На утро, со скидкой по студенческим, так что получается вообще за копейки. Завтра, перед медициной пойдём смотреть. Делаем героический бросок до Восточной, большой крюк вокруг центра и возвращаемся на универ. У Язовской собрание педотрядовцев.

Без четверти шесть. Выясняется, что пространство перед универом – это Площадь Французской революции. Я стою на этой Площади и вижу его. Он стоит базарит с каким-то хайрастым Джа на велосипеде. Все руки у Джа в шрамах и ожогах. Когда-то у меня были такие же. Или даже страшнее, потому что на женских руках шрамы и ожоги смотрятся особенно отвратительно.
Я сижу на заплёванных камнях и смотрю на него. Он похож на невероятную помесь плюшевой собаки с конфетой. У него удлинённая стрижка, тёмные очки и широченные клеша. Очки он задвинул на лоб. Чёлка постоянно падает ему на один глаз. Глаза у него совершенно жёлтые, огромные и пронзительные, как из японского мультика. Он постоянно кидает понты, как хлеб собакам. На него глазеют все девки вокруг. Все, как одна, ждут понтов. Он музыкант. Он младше меня почти на два года. Смешно…
Он похож на того, кому посчастливилось быть первым. Кому досталось это удивительное чувство, волшебное и лихорадочное, сладкое и кристально чистое, как сироп, святое и грешное, младенческое чувство – первая любовь.
Он похож и на того, кто до сих пор для меня вся жизнь. Он далеко-далеко. Но стоит только крепко закрыть глаза и протянуть руку в пространство, позвать, поверить, почувствовать – и по пальцам начинают течь невидимые струйки энергии – чистой, жгучей, концентрированной.
Первый был эльфом Дождя, второй почему-то оказался чёрный ведьмак, а ты, кто ты, лукавое существо, столь прекрасное, что у меня темнеет в глазах, похожее на всё сразу?

Шесть. Он подходит ко мне поздороваться.
- Алиса! Здорово, шестидесятые!
- Привет, - в горле моментально пересохло. Волосы облаком взвились вокруг головы.
- Ждёшь кого-то?
- Нет, я … э…
- Пиво будешь?
- Давай.

Седьмой час. Сидим пьём пиво. Варежка у него не закрывается ни на секунду.
- Вот скажи мне, Лисица, что мне делать, а?
- Для начала – выяснить, кто виноват. А в чём, собственно, косяк?
- Катя – дура, - он вздохнул и сделал глубокий красивый глоток. Поморщился.
- Для тебя это проблема?
- Еще какая.
- Почему? – тупо спросила я, заранее втянув голову в плечи.
- Потому что я её люблю.
Катю? С дуба рухнул? – подумала я, но с трудом проглотила эти слова, запив их пивом. Поморщилась. Когда возле универа станут продавать нормальное пиво?
Катя – блондинка с безумно похотливым взглядом. Они с ним живут в одном дворе и раньше ходили в одну школу. Какая прелесть.
- Не знаю, Тоха. Ты ведь знал, на что шёл.
- Лисица, ты какая-то бесчувственная. Человек тут места себе не находит, а тебе как будто плевать вообще.
- Я не поняла, почему должно быть иначе, Тоха. Я не Катя и ничем тебе помочь не могу. Ты определись, что тебя больше парит – плачевный вывод об умственных способностях Кати или тот прискорбный факт, что ты испытываешь к ней большое и светлое чувство.
- Не умничай, - хмыкнул он и предложил мне сигарету.
- Ну, тогда я вообще ничего не понимаю, - я театрально развела руками, потом взяла сигарету тремя пальцами. – Дура тебя не устраивает, умничанье вгоняет в депрессивную флегму. Ты сам-то знаешь, чего хочешь вообще?
Он пожал плечами и прикурил мне сигарету.
- Наверное…
- Не годится. Что для тебя проблема?
- Катя дура… Но я её люблю!
- Сам дурак, - сказала я и спрыгнула на землю – та гулко отозвалась под моими посткедами-недокроссовками. Я почувствовала каждым миллиметром стопы солнечный майский холод и гранитное серебро непрогретой земли.
- Антон, я ничем не могу тебе помочь.
- Ты же умная.
- Ты меня переоцениваешь.
- Слушай, Лиса, тут рядом одно место классное есть. Вчера друзья показали. Из клуба которые. Пойдём, посидим?
У меня всё оборвалось внутри. Потроха полетели куда-то в пропасть.
- Ну пойдём…

Самое начало восьмого. Мы сидим с ним в кафе «Пьяный корабль» на задворках театрального квартала. В зале для курящих. Старательно повышаем градус. Пьём уже «Маргариту» и курим «Кэптен Блэк», с легкой руки переименованный мной в «Кэптен Блэкмор». Он решил поделиться со мной некоторыми материальными ценностями сегодня вечером. Идиот, Господи, но какой красивый.
- Она порезала вены на прошлой неделе, - наконец решается он, маскируясь дымом. – Катюшка… И ведь из-за кого, идиотка, из-за…
- Из-за Лёхи? – скептически спрашиваю я: локти на стол, вполоборота, профиль подсвечен сзади фонарём, стилизованным под масляную лампу, которая стилизована под фонарь.
- Всё-то ты знаешь, - Он невесело усмехнулся.
- Это все знают, - парировала я. – Ну, ты же не сомневался в её умственных способностях. Давай поговорим о чем-нибудь хорошем, Антоха. Об искусстве, а? О верленах и байронах, благо обстановка располагает… Мне уже человек десять на этой неделе описали в подробностях эти покорябанные руки, замаскированные нарукавниками в розовую полосочку. Хорошо хоть, твоя краса фенечки не носит. А то мне этот вид поперечных царапин неприятного цвета и фенечек, прилипших к ним на гной еще с детства претит.
Лёха – воплощение гламура и раздолбайства, у него из рукавов валятся тузы всех мастей, он учится в Архе… У него заказы, работа вместо учёбы и вместо жизни, ему вздохнуть некогда, поэтому он по выходным спит весь день и всю ночь зажигает. Звёзды. Он наркоман и немножко волшебник. С огромными карими глазами, делающими его похожим на добрую корову и немного на Бога… Ему, конечно, пофиг на какую-то там Катю.
Но ведь кому-то не нравится, а кто-то с удовольствием, даром что переспать не повод для знакомства…
- Лисица, ты – одно из немногих явлений, ради которых стоит ходить в универ! – выдает он очередное пьяное откровение в промежутке между двумя сигаретами.
Вот как, явление, значит… Это радует. Остальные для него – не более, чем мебель.


Девятый час. На ватных ногах спасаюсь с «Пьяного корабля». Прощаемся. Ненавижу, когда меня целуют в щёку. Он пытается дозвониться до Кати, чтобы сказать, как сильно он её любит. Спросить, как руки. Дурак. Приходи, говорит, в субботу играем в клубе. Я смотрю ему вслед, вижу столб пыли, взметаемый клешами. У меня орёт телефон.
Так и есть, Вовчик. Говорит, что ему одиноко, спрашивает, когда пить пойдём. Ох, говорю, мне, наверное, уже хватит. Напилась впервые за счёт человека, который меня завораживает, как прыжок с зонтиком с сельского туалета…
- Вовка, - говорю, - ты только посмотри, какое нынче солнце!
- Какое? – тупит Вовчик.
- Огромное!
- Это тебе с пьяных глаз всё большим кажется.

Половина десятого. Закат колышется в пляске безумных цветов. Он заполняет все поле зрения целиком, не оставляя Городу, уставшему за день и пыльному, никаких шансов. Гляжу на закат, каждая секунда прекрасна, и невозможно оторваться от неба, боишься упустить хоть одно мгновения полыхания небесных красок. Мне Лёха рассказывал, что он так же всегда торопится зарисовать свой парад галлюцинаций, потому что они меняются каждую минуту, как люди или облака. Говорят, нельзя долго смотреть на закат, потому что он отнимает силу. Наверное. Тревожно на сердце.
Насмотревшись вдоволь на закат, я иду восстанавливать силы в энергетическую точку почти в самом центре Города. Не ту, которая напротив часовни, у каждого своя энергетическая точка, вот и у меня тоже. Я закрываю глаза и протягиваю руку далеко-далеко в пространство, чтобы почувствовать, как по пальцам бежит небесное электричество.
Чувствую смутный внутренний толчок, как будто вспомнила какая-то сволочь. Общее впечатление: мой источник из очень далёкого превратился в совсем близкий. Он лениво льёт свою силу мне в руку. Я чувствую его улыбку: тёплую, высокомерную, снисходительную. Совсем как…
Резко оборачиваюсь, чуть не слетев при этом в воду. Спотыкаюсь об него глазами. Не верю им. Что там было в сигарете?
А он, остановившись в двух шагах от меня, в кожаных штанах, снятых с трупа и в чёрной рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами, прикуривает, смотрит на меня одним глазом. Второй из-за беспорядочно отросших тёмных прядей не видно. Чёрный ведьмак. Гениальный музыкант, заигравшийся авантюрист, чёртова сволочь.
- Приветствую, - говорит.
- Это ты?
- Нет, это ты.
- Ты глюк или видение?
- Можно потрогать.
Низкий вопль на пронзительной ноте. Это я, что ли, так ору? Мы стоим прямо над водой, ноги скользят, он крепко держит меня в объятиях, я вцепилась в его рубашку обеими руками, словно боюсь, что он сейчас растает дымом или у меня в пальцах останется только жирный чёрный пепел – такой мне всегда виделась его сущность.
- От тебя пахнет алкоголем. Опять пьёшь?
- Не совсем, то есть не сама.
- Кто-то пытался тебя споить? – издевается, нет?
- Нет, я сама хотела. Двенадцать часов назад.
- Двенадцать часов назад я только проснулся, - говорит он и целует меня в губы, в глаза, во внутреннюю сторону щёк – до полного головокружения. Я и так была не вовсе трезва, а теперь совсем пьяная. Гранит уходит из-под ног и в лицо летят мельчайшие капли водяного дыма.
- Двенадцать часов назад я была на лекции, - говорю я. – И страдала какой-то фигнёй. Ты зачем приехал-то? По делам?
- К тебе.
- Чего?
Повисла неловкая пауза. Но он – мой ведьмак – был выше детских неловкостей.
- Я приехал к тебе, - улыбается своей крышесносной улыбкой. – Я же люблю тебя, дуру…
Солнце, бывшее моим постоянным спутником, растворяется в стремительно темнеющем небе. Мимо меня мелькают бесцельно прожитые дни, пустые мысли, рабоче-крестьянские желания, суета сует, все суета… По закрытыми веками проносятся куда-то по своим делам те, чьи имена еще минут десять назад что-то значили для меня – Антон, Леха, Вовчик, Катерина, и чьи до сих пор что-то значат – Хельга, Ги, Райн… Пространство переплетённых дорог, перемазанное воспоминаниями вдоль и поперёк, забрызганное ими, залитое, заляпанное. Обнаруживаю, что моя левая рука до сих пор в кармане. Под пальцами – билет в кино и штук пять жетонов на метро.
Выпитые яды наперегонки бросились мне в голову. Меня словно подняли высоко-высоко над землей, глубоко перетряхнули душу и тело, чтобы взглянуть туда, где мир – не ограничен пыльным пространством универа и третьесортными клубами. Он огромный, прекрасный и жестокий, в нём струятся энергетические потоки со световой скоростью, и насквозь пронизывает какой-то странно знакомый ветер.
Прожитые, не зацепившись, минуты существования пронеслись передо мной, словно ледяной пёстрый вихрь. Отбросило назад. И – с размаху – в спину… Словно раскалённое железо, словно холодный ветер, словно плеть, оставляющая вспухающую полосу. Домой, в будущее. Оглушенная биением собственного сердца, я этого даже не заметила.

Sid Light, 2.05.2006 г.