Нервная ночь

Нервная ночь.

How can I feel, how can I feel love when you're gone
How much sin, how much can true forgiving cost
I'm in your skin, I want to win back what I've lost.

Mick Jagger, Angel In My Heart.

21.45. Двери вагона метро мышеловкой захлопнулись за моей спиной. Я плюхнулась на освободившийся кусок сиденья, заслоняясь от окружающих вязаным беретом, поправляя съехавшие на кончик носа чёрные кругаля очков, поглубже заталкивая в уши наушники-капельки и стараясь не встречаться взглядом с попутчиками. Вечер трудного дня. Устала как бобик.
То, что совесть у меня нечиста, совершенно ясно читалось в том, как я беспомощно пытаюсь пальцами начесать всю чёлку на глаза, жирно обведённые чёрным, и тычусь ими в книгу, бездарно имитируя чтение. Плюс ко всему у меня дрожали колени, а залитые в резину носки пыльных кед смотрели друг на друга. С удивлением.
22.10. Мы расстались пятнадцатого. Я отчётливо помню ночной разговор возле моего подъезда и то, с каким неприкрытым отвращением я смотрела на человека, которого, очевидно, любила. Разве что не блевала только. «Я не люблю тебя», - спокойно сказал он мне, и в этот момент сдох окончательно. Тоже мне, удивил. Однако же зачем говорить-то было? Не сказал бы – хотя бы живой остался. А так…
Удивляясь внезапно замёрзшему голосу, я договорилась с ним, что в течение недели он мне позвонит, чтобы вернуть мои книги и еще какую-то мелочёвку, которая до сих пор валялась на его старой квартире.
Прошло две недели. Вчера я не выдержала и позвонила ему сама и сказала: «Верни мои книги». Голосом неровным и сухим, как рифлёные чипсы. «Хорошо, - проскрипел он недовольно. – Когда тебе удобно?» Я фыркнула: «Завтра, если сможешь» с подтекстом «Не придёшь - голову оторву». Он не понял подтекста, но спросил, где и во сколько. Я злопамятно назвала Сенную площадь, «Нямбург», восемь вечера – самое неудобное для него время и самое злачное место, с которым было слишком много связано, чтобы вот так вот просто.
22.30. Поднимаюсь домой. Я живу на улице Тухачевского. После мусоропровода, лифт – один из самых весёлых аттракционов в нашем доме. Черепашья скорость, непредсказуемость в выборе остановок и раздолбанная железная решётка вполне создавали ему статус домашней камеры пыток. К тому же на каждой остановке, которая случалась, как правило, между этажами, от него всё время что-нибудь отваливалось, повергая в трепет сердца человеческие и с космической скоростью унося души в пятки. Так что, помня о том, что лифт – аттракцион для новичков, жильцы нашего дома вплоть до девятого этажа предпочитали ходить пешком, ссылаясь на малоподвижный образ жизни.
Однако сегодня я, хлопнув дверью парадного, на автопилоте влетела в лифт, нажала кнопку пятого этажа и через две минуты прибыла по назначению. «Ни фига себе…» - пронеслось у меня в голове, уже когда я ковыряла ключом в замке в свете тусклой подбитой лампочки и осознавала случившееся в полной мере.
Миша был дома.
22.35. – Чай будешь? – худощавый, лохматый, страшный как моя жизнь и безумно обаятельный Миша сидел на кухне на табуретке, будучи одетым в свитер и тренировочные.
- Буду, но сними эти ужасные штаны.
- О-о.., - лукаво протянул Миша, обнимая меня за талию. – Давненько я от тебя такого не слышал…
- А у тебя одно на уме. Чаю налей, герой-любовник… - с плохо скрываемым раздражением я отцепила от себя железный обруч его рук и хлопнула дверью ванной.
Горячей воды не было. Уже полгода. На испещрённом паутиной мелких трещин дне большого и холодного, как айсберг, корыта, стоял бак для белья. На четверть полный. Я потрогала воду локтем. Жить можно.
На кухне меня ждала чашка матэ, маковый рулет и «Джетро Талл», засунутый в старый кассетник, выкинутый на кухню полгода назад, когда мы купили ноутбук и колонки. Мишка от греха подальше скипнул в комнату.
«Я не люблю тебя… сейчас» - под аккомпанемент флейты вертелось у меня в голове на разные лады, пока не зазвенело в ушах. Мне кусок в горло не лез. Я отхлебнула матэ, обожгла язык и с отвращением закурила. Ромовый СВ, который я безбожно таскаю у Мишки. Неописуемо вкусно и столь же неописуемо крепко.
Сигарета отдавала кислятиной.
Я сделала еще один глоток из трясущейся в руке кружки, и кухня поплыла у меня перед глазами.
- Миша!!! – заорала я. – Майк!!!...
23.00. – Ты дрожишь, - Мишка заботливо укрыл меня пледом. – Что случилось-то?
- Майк, будь другом, сделай кофе.
- Опять не уснёшь.
- Я и так не усну.
Мишка пожал плечами и пошёл варить кофе. Знает, что со мной спорить бесполезно. Я потеряла сознание прямо на кухне, между табуреткой и столом, опрокинув кружку и свернув на северо-запад и без того сломанную антенну кассетника. Смутно помню, как лежала в луже матэ, пытаясь пошевелиться, и кровавые сумерки стекались под веками. Мишка выволок меня из этой лужи, сопроводил в ванную, помог избавиться от шмоток, завернуться в чёрный махровый халат и белые шерстяные носки, почти на руках донёс до огромного мягкого матраса в полкомнаты, на котором мы спим, презирая кровати и диваны-канапе. Молодец Мишка. Без возмущений, без лишних слов, почти не задавая вопросов. Не чувак, а золото.
«А если он умрёт?» - подумала я. Не о Мишке, правда.
23.30. – Миш, там где-то в коридоре валялся телефонный справочник, толстенный такой, растрёпанный, - вспомнила я, прихлёбывая кофе. Согревшись, я вновь обрела способность нормально соображать. Ну, или хотя бы относительно нормально.
Не говоря ни слова, Мишка вышел в коридор, где немедленно загрохотали книги, сметаемые с полок, коробки с обувью и виниловыми пластинками. Спустя пять минут он приволок мне в постель разбухшую от постоянных вклеек и терзаний нетерпеливыми руками телефонную книгу и радиотелефон в придачу.
- Может, объяснишь всё-таки? – он вопросительно уставился на меня.
- Может, - выдавила я, судорожно сглотнув остатки кофе и раскрыв справочник.
- Как хочешь, - невозмутимо добавил Мишка, но я знала, чего ему эта невозмутимость стоила.
С трудом поймав мой отсутствующий взгляд, он стянул через голову свитер и пригладил взъерошенные лохмотья волос. Я провела рукой по его почти безволосой груди, мысленно пересчитывая рёбра. Причём он жрёт за троих, говоря между прочим. Обмен веществ.
Расценив мой жест как приглашение, Мишка немедленно плюхнулся на матрас и улёгся рядом. Рука его была уже у меня под халатом. Он взволнованно, даже чуть испуганно заглянул мне в глаза:
- Энни?
Я вздрогнула всем телом и убрала его руку.
- Миш, я устала.
Отчаянно скрипнув сердцем, он порывисто обнял меня. Стиснул мне плечи до хруста.
- Да что с тобой? Аня, не хочешь ничего объяснять – так и скажи. Ты и не обязана. Только хватит играть в молчанку.
- Извини.
Быстро смекнув, что ничего более вразумительного он от меня сейчас не добьётся, Мишка легко поднялся на ноги, отряхнул треники от перьев, вылезших из какой-то подушки, и пошёл включать ноутбук. Он всегда работает только по ночам.
23.45. – Скажите, как он? – сдавленным голосом спросила я. Слова вылезали из моей склеившейся глотки с большим усилием.
- Пока ничего не ясно… Но инвалидность ему обеспечена. У него столько переломов, что пока еще не все удалось даже диагностировать… По нему что, каток ездил?
- Почти, - выдавила я. – Хлебоуборочный комбайн…
- Что? – переспросили на том конце провода. – Кстати, а вы кто ему будете?
- Я-а…я его сестра, - протянула я, поблагодарив мысленно Мишку за то, что он в наушниках.
- Тогда, может быть, вы приедете в больницу? Просто ситуация очень тяжёлая, особенно всё осложняется черепно-мозговой травмой, которая может повлечь за собой весьма нежелательные последствия, а сейчас здесь нет даже никого из родственников пострадавшего… Вы вашим родителям сообщали?
- Родители… они… живут в Североморске, - вспомнила я. – Они не могут сейчас приехать.
- Ладно, это дело ваше, мы вам сообщим, если ситуация ухудшиться, но желательно, чтобы утром здесь кто-нибудь был, если не из родственников, то хотя бы из друзей больного…
- У него нет друзей, - с уверенностью сказала я.
- Ну, тогда сами приезжайте, я не знаю… Девушка, вообще, что я вас уговариваю? Это же ваш брат, а не мой.
- Я позвоню еще… - пробормотала я.
- Послушайте, здесь больница, а не переговорный пункт, - я прямо барабанными перепонками чувствовала, как вот-вот иссякнет золотое медицинское терпение. – Или приезжайте, или ждите звонка!
- Э…
- До свидания. – Сухой щелчок, короткие гудки.
Я рывком перевернулась на спину, столкнув с колен телефонную книгу, закуталась в плед и закурила. Справочник шлёпнулся на пол, как сырое тесто. Из него выпала сложенная вчетверо клетчатая бумажка. Я подняла её и развернула: это был обрывок стихотворения, написанного полгода назад. В глаза бросалась единственная яркая строчка: «Липнут растоптанные мечты к подошвам…»
Я огляделась в поисках пепельницы, но не обнаружила даже жалкой банки из-под кофе. Столбик пепла сорвался с кончика сигареты и упал прямо на постель.
- Значит, так, - Мишка развернулся ко мне в вертящемся кресле, одновременно стаскивая свои огромные наушники. – Можно узнать, чья это ты сестра и по ком проехал хлебоуборочный комбайн?..
00.00. Мы расставались трижды. Впервые – под Новый год, перед зимней сессией, в мой день рождения. Потом – летом, в июне, под занавес летней сессии, и в последний раз – не далее как пятнадцатого числа. Он всегда выбирал яркие, запоминающиеся моменты, которые для расставаний были уместны как сахар в пиве, в общем.
Сегодня на работе был кипеш, все дармоеды явились изображать бурную занятость. Наехали министры культуры, какие-то полоумные служащие банка и кто-то еще из того же свинарника, с обширной ревизией нашей деятельности. Мы старательно имитировали трудовой процесс, так что я закрутилась и совсем забыла, что назначила на восемь встречу.
Я вспомнила о ней только тогда, когда до условленного времени оставалось пятнадцать минут, хлопнула себя по лбу и сломя голову понеслась на Сенную. Для этого нужно было проехать две остановки на троллейбусе и три – на метро. Впрочем, на метро-то можно и две, но три – как-то удобнее, есть возможность вытряхнуться прямо к месту встречи.
В общем, я опоздала.

Мишка принёс с кухни пепельницу и поставил её на пол рядом с матрасом. Плюхнулся в своё кресло. Чуть подумал, слез и сел рядом с пепельницей. Закурил, глядя на меня сквозь вьющийся табачный дым. Я ощутила в его взгляде горьковатый привкус интереса.

Я опоздала и влетела в «Нямбург» без четверти девять, стараясь в качестве намордника сохранить ту скотскую смесь презрения с весёлым цинизмом, которая всегда проступает на моём лице, когда я попадаю в неловкие ситуации В «Нямбурге» было народу битком и почти все столики заняты. Не так давно в забегаловке наконец-то разрешили курить, и в клубах дыма я с трудом разглядела физиономию своего бывшего любовника за самым дальним столиком в самом тёмном углу. В этом углу, естественно, не было свободных стульев, так что мне пришлось прихватить первый (и последний) попавшийся стул у самого входа, и волоком тащить его через всю кафешку.
- Превед, - весело сказала я, наконец, добравшись до нужного столика. – Какдела?
- Ты опоздала, - проскрипел он, проигнорировав мою вежливость.
- Знаю, - сказала я, оглядывая пластиковую поверхность стола. Она была девственно чистой, если не считать стоящего перед моим мёртвым возлюбленным мерзкого пластикового стаканчика с отвратительным остывшим зелёным чаем. – Книжки припёр?
- Ну, а как ты думаешь? – занудно прогундосил он омерзительно высоким голосом.
- Я пойду чего-нибудь возьму похавать, - решительно сказала я, кидая сумку на стол и направляясь к стойке. – Подождёшь?
- А выбор есть? – высокопарно вздохнул он.
- Есть, бля, - потеряла терпение я. – Мог бы уже давно мне что-нибудь заказать, чёрт подери! Или хотя бы сейчас предложить постоять в очереди вместо меня!
- Очереди – не моя стихия, - произнёс он спокойно.
Я развернулась на сто восемьдесят градусов и ломанулась к стойке. Там, потеснив бёдрами какую-то девушку и забросав полуулыбками прыщавого молодого человека со скобками на зубах и целым ворохом комплексов, через пять минут я уже была вооружена кофе-эспрессо, куском вишнёвого пирога и ворохом трёхрублёвых булочек, кажется, еще тёплых.
Вернувшись со всем этим богатством за свой столик, я обнаружила, что у меня увели мой стул! И это при наличии чувака, с каменным безразличием уткнувшегося в какую-то книжку.
- Саша, ты мудак, - сказала я, поставив кофе и тарелку с пирогом на стол. Попутно у меня мелькнула мысль, что сумку надо было кидать не на стол, а на стул. Впрочем, поздняк метаться. Булки, завёрнутые в бумажный пакет, полетели в сумку.
00.25. Тогда я впервые поймала себя на том, что назвала его не как обычно – Нео, а Сашей, по имени. Он, должно быть, это тоже отразил, потому что поднял на меня глаза и сказал:
- Ты сегодня очень красивая.
Я оглядела убогое помещение своего любимого кафе в поисках стула. Улыбнулась молодому человеку за соседним столиком. Он копался ложечкой в мороженом и дотягивал капуччино.
- Знаете, я уже ухожу, - он поднялся как загипнотизированный, с идиотской улыбкой, одним глотком допил свой кофе и придвинул свой стул к нашему столику.
- Спасибо, - сказала я ему в спину. Мороженое так и осталось нежиться в закатных лучах осеннего солнца, пробивающихся сквозь пыльное стекло. Я вонзила пластиковую ложку в алую плоть вишнёвого пирога…

Мишка докуривал уже третью сигарету за полчаса. Хлопнула входная дверь – соседка, виолончелистка Света, явилась домой раньше обычного. Вообще-то, она всегда приходит далеко за полночь. Но чаще всего под утро.
Я выпросталась из-под тёплых складок пледа и поплелась на кухню за новой порцией кофе. Вопросительно взглянула на Мишку. Он молчал.
- Кофе? – спросила я.
- Кофе, - обреченно сказал Мишка.

…Сидя в «Нямбурге» под бодрые аккорды «Радио Рокс» и медленно уничтожая вишнёвый пирог, я осознала, что смотрю на сидящего напротив меня волосатого ублюдка с книгой в руках с плохо скрываемым равнодушием. Просто как на случайного соседа по столу. А мысль о том, что мы больше не вместе, не вызывает ничего, кроме облегчения. Как при алкогольном отравлении – после основательной проблёвки. Проще говоря, я была рада тому, что мы расстались. Наконец-то, чёрт возьми. За стеклом гудела Сенная площадь.
- Твои книги, - сказал Нео и выложил на стол аккуратный пластиковый пакет. Такой аккуратный, что меня чуть не стошнило.
- Благодарствуйте, - кивнула я с набитым ртом.
- Тут еще всякие твои мелочи, зубная щётка там, какие-то заколки… вроде бы, здесь всё, что я смог найти, - добавил он слегка срывающимся голосом. – Диски, которые ты мне дарила, я решил тоже тебе вернуть. Я ведь всё равно их слушать не буду.
Я представила себе, как он ползает по своей старой захламленной конуре, которая наверняка выглядит еще большей помойкой с тех пор, как я перестала там бывать, и собирает по углам мои шпильки, резинки для волос, флакончики с лосьонами и баночки бальзама для губ. Мне стало смешно.
- И лучше выдумать не мог, - хихикнула я. – Ну что же, отдельное спасибо, что ты не отправил их в газенваген.
- Куда-куда?
- Это не для средних умов, мальчик, - сообщила я человеку с высшим математическим образованием.
Он вздохнул. Так тяжко, что я подумала: умрёт прямо здесь.
- Как ты себя чувствуешь? – вдруг выдал он, испуганно посмотрев прямо мне в глаза.
- Я-то? В смысле? – я прополоскала глотку остатками кофе, финальный глоток которого совпал с началом песни Still Loving You по радио. – Я – нормально. Прикинь, сегодня такой кипеш на работе был. Надо было собрать весь штат и изобразить полнейшую творческую занятость каждого лоботряса нашей конторы на своём законном рабочем месте, чтобы нас не выселили. А это никому на фиг не нужно, потому как все пригрелись у дармовой кормушки, работают себе параллельненько еще где-нибудь или учатся, а у нас ни черта, в общем, не делают. Короче, абзац. Пока ждали ревизоров, выпили два термоса кофе.
- И как всё прошло?
- Ревизия, в смысле? Ну, шеф был на высоте, конечно. Правда, когда они осматривали помещение, сорвало кран с горячей водой в сортире и в библиотеке упала полка журналов «Фото и Видео», отломав попутно кусок стены.
- Ну и ну, - без улыбки хмыкнул Нео.
- Но это еще не всё, - я закурила, выпустив струю дыма ему прямо в лицо – я преотлично знала, что он этого не любит. – В самый разгар переговоров на предмет возможного освобождения помещения прямо в кабинет к шефу заваливается наш художник Генаша Шевчук – он у нас работает уже лет семь, но вечно пропадает то на месяц, то на два, то на полгода. В общем, он влетает в святая святых и орёт шефу: «Андрей, у мя сёдня день рождения, я всех угощаю, погнали глинтвейн пить! Там в студии уже всё накрыто!»
- И что было потом? – с долей заинтересованности спросил Нео.
- Ржач стоял до потолка, - усмехнулась я, фыркнув дымом. – Ну, мы пошли все в студию во главе с диром и ревизорами, а там на газовой плитке стоит целый бак глинтвейна и умопомрачительно пахнет… Так что, можно считать, что ревизия удалась.
- Теперь вас не выселят?
- Нас уже выселили, - невесело покачала я головой. – Сразу же после того, как глинтвейн закончился.

01.00. Я прижалась лбом к холодному стеклу и заплакала. Макияж потёк. Наверно, я напоминала опечаленного Элиса Купера. Чёлка прядями налипла мне на лицо. У меня за спиной Света возилась с большой облезлой утятницей бурого цвета, в которой она грела себе воду.
- Ань, чего случилось? – прощебетала она, натягивая пушистую прихватку.
- Ничего, Свет, - пискнула я, и сама удивилась своему необычайно тонкому голосу.
- А чего ревёшь?
- Да… кругом война, смерть, глупость… На работе неприятности.
- Забей, - посоветовала Света.
- Ага, - я уткнулась носом и губами в стекло, расплющив лицо до полной неузнаваемости, и продолжила плакать – горько и беззвучно. Света хлопнула дверью ванной. Я отклеилась от окна и щёлкнула выключателем. Яркий свет резал глаза просто нестерпимо. Села на подоконник, открыла окно, прикурила сигарету из Светкиной пачки, валяющейся тут же, на подоконнике. Сделала одну затяжку. Стёрла растёкшуюся подводку салфеткой. В мутноватых лунных лучах блестели лужи внизу, на асфальте.
Мучительно захотелось сейчас кого-то обнять, почувствовать чьё-то прерывающееся дыхание, живое, успокоительное тепло человеческого тела, обвить руками, ткнуться в шею, поцеловать, проплакаться…
- Майк… - одними губами прошептала я.
Он появился на кухне буквально в эту секунду, может быть, даже чуть раньше, опережая мои чувства и читая мысли по губам. Бесшумно возник в дверном проёме, не включая свет, подошёл ко мне. Я подняла глаза, и он увидел, как из них течёт тоскливый холод. Как блестят щёки. Как дрожат ноздри оттого, что трудно дышать от скопившихся в носу печальных соплей.
- Малыш, пойдём… - прошептал он мне в волосы.
- А кофе?
- Бог с ним.
Сигарета так и осталась тлеть в моих одеревеневших пальцах.

01.45. Мы передислоцировались в комнату. Майк выключил свет, оставил только музыку – стоунзовский Sticky Fingers и полностью открыл форточку, чтобы можно было спокойно курить в комнате. Я шмыгнула носом, который по-прежнему был капитально заложен. Смахнула слезинку с ресницы, скользнув рукой по влажным щекам. Майк вытер мне слёзы куском болтающейся у него на шее битловской банданы – осторожными, мягкими движениями. Обнял меня крепко-крепко. Его руки скользнули по моей спине вдоль позвоночника. Вверх-вниз, вверх-вниз. Я обмякла в его сильных руках, податливая, как масло. Меня можно было намазывать на хлеб.
Но Майк не стал.
- И что было дальше? – спросил он, опускаясь на матрас и утягивая меня за собой.
Мы залезли под плед. Я прижалась к нему всем телом в поисках тепла. Из ванной послышался оглушительный грохот – это Света уронила тяжеленную утятницу. Надеюсь, пустую всё-таки.

02.34. Покончив с кофе и куревом, я кинула в сумку врученный мне пакет, поправила чёлку, покусала губы, чтобы не были чересчур бледными, и выдвинулась на выход.
- Уже уходишь? – очнулся Нео. «Скорпы» гремели на весь «Нямбург».
- А фига ли еще тут делать? Меня муж ждёт, - прожужжала я, даже не глядя на него.
- Раньше ты не так часто вспоминала о муже, - скептически заметил он.
Мы вышли на улицу. В прохладных синеватых сумерках загорались рыжие огни ночной жизни, по небу рваными лентами еще стелились розовые отблески, пахло бензином, остывшим камнем и сухой, горьковатой осенней грустью.
- Он-то меня любит, в отличие от тебя, - кольнула я своего бывшего.
- А ты его?
- А вот это уже не твоё дело, - отрезала я. – Потому что когда такой сыч, как ты, начинает говорить о любви, это вообще бестактно. По меньшей мере.
- Да ты что? Да, в бестактности меня еще никто не упрекал.
- А это потому что ты ни с кем не общаешься, - я решила немного прогуляться и пошла в сторону Невского. – В крышке от унитаза и то больше такта, чем в тебе.
- Я играю не в такт, - неуклюже пошутил он.
- Благо ты не музыкант, - натянуто улыбнулась я. – Ну всё, бывай, спасибо за книжки.
- Ну ладно, я тогда тоже пойду, - торопливо сказал он.
 И тут вдруг, ни с того ни с сего, набрав в лёгкие побольше воздуха, выдал:
- А можно, я провожу тебя до следующей станции метро?
Я аж задохнулась от такой наглости.
- Чего??? – я уставилась на него как на помешанного. – А не пошли бы вы лесом, молодой человек? Что, опять недоёб? Да я вижу, вон глазки-то какие голодные! Подслеповатенькие и голодненькие! Умерла так умерла, понятно?! Вот если бы ты предложил поймать мне – хотя бы! – такси, я бы, может, еще подумала. А до следующей остановки я как-нибудь прогуляюсь одна, понятно?! Без сопровождающих!!
- Хорошо, тогда пока, - мы стояли на краю дороги, он протянул мне руку для прощания, и я в сердцах ударила по ней со всей силы, умноженной злостью и внезапным приливом ярости.
- У-у, отрава!.. – процедила я сквозь зубы и рванула через дорогу с космической скоростью, даже не оглянувшись по сторонам.
03.10. Визг тормозов был первым, что я услышала, прежде чем на меня стали оглядываться прохожие. Я обернулась и даже сделала несколько шагов назад, чтобы увидеть следующую весёлую картинку.
У той самой обочины, где я только что скандалила с бывшим, остановился чёрный BMW с тонированными стёклами и мятой фарой. Его номер мне даже не пришло в голову запомнить, за что я потом буду бить себя по голове и называть идиоткой, но это позже.
А пока я стояла и с немым удивлением пялилась на то, как из «бумера» вытряхиваются два крепко сбитых чувачка с татуировками на бритых черепушках, алкогольно-наркотическим туманом в тусклых поросячьих глазках и кривыми лыбами на бычьих мордах.
- Какого *** ты до девушки доебался, ублюдок длинноволосый?!
- Не видишь, она тебя не хочет!
- Да как тебя хотеть, такое чучело?! Рёбра торчат, жопа с кулачок! Слушайте, парни, может, это вообще баба? Просто страшная?
Я не могла слышать, что ответил Нео из-за его тихого голоса и интеллигентной манеры говорить, но могла видеть, как его двумя ударами повалили на асфальт и озверело пинают ногами так, что у меня рябит в глазах от частоты ударов. Кровища брызнула на мостовую неожиданно сильной струёй, яркой до такой степени, что хотелось заорать. Как из баллончика с краской. Как из тюбика с акрилом. Испуганные прохожие шарахались по сторонам.
И тут у меня реально вылетели пробки.
Я бросилась обратно на другую сторону дороги, совершенно не думая о том, что делаю. Вцепилась в кожаное плечо одного из парней и повисла на нём, чтобы хоть как-то привлечь внимание. Он в своём алкодраговом ступоре мало что соображал: им двигало просто тупое, звериное желание подраться. Кровью пахло так, что меня затошнило.
- Ребята, прекратите!! – завопила я так, что даже у меня у самой заложило уши. – Хватит!!! Не надо!!! Всё в порядке! Вы не поняли! Это мой брат!! Он и не думал ко мне приставать!! Просто поссорились! Да перестаньте вы!!!
Казалось, он меня не слышал. Отчаявшись доораться до него, я спрыгнула с его глыбообразного плеча на землю, вытащила мобильник и принялась лихорадочно звонить ментам. Но кто-то успел раньше меня. Взвыла сирена. В нескольких метрах от нас из-за угла выруливала милицейская тачка.
- Э, ты чего?! – наконец повернулся ко мне быкоголовый. – В чём дело?
Они резко, как по команде, бросили своё увлекательное занятие и тут же, не сговариваясь, одновременно принялись затаскивать меня в машину. Я извивалась и вопила, но мне железной хваткой стиснули запястья. Я вцепилась зубами в лицо наиболее крепко держащего меня быкадора и тут же ощутила привкус его крови на своих деснах. «Да ёб твою, сучка!!!» - промычал он и слегка ослабил хватку. Этого оказалось достаточно, чтобы садануть второму ногой по яйцам и вырваться.
«Бумер» резко взял с места. Стражи порядка унеслись за ним. Ноющей рукой я пригладила взъерошенную гриву. Сердце стучало как Кози Пауэлл в Kill the King. Нео валялся на земле под фонарём, за какие-то вшивые пять минут превратившийся в окровавленный мешок с дерьмом, кое-как обмотанный всклокоченными волосами, часть которых была немилосердно выдрана. Я склонилась над ним, схватила за запястье, проверила пульс. Его лицо было чёрно-синим. Огромными, синими, разбитыми губами он что-то произнёс, но я не поняла, что. Я вообще не отошла ещё от шока. Было больно и противно смотреть на его пропитанную кровью грязную рубашку с засаленным воротником, испещрённую санскритскими надписями. Я вызвала «Скорую».
04.35. – Майк, надо позвонить в больницу, - я резко поднялась и села на постели, запустив пальцы в волосы. – У меня голова идёт кругом.
- Звони, конечно, - Майк провёл рукой под пледом в поисках радиотелефона, мимоходом задев моё голое бедро, отчего у меня участился пульс и повлажнели трусики.

Стало темнее. Я сидела под фонарём возле кровавой лужи, отвратительным пятном черневшей на холодных плитках, вяло жевала булку и отказывалась отвечать на вопросы. Боже, какая вата… Мне казалось, всё, что могла, я уже сказала. Да, какие-то обдолбанные молодые люди на BMW. Разумеется, вижу первый раз. Нет, не провоцировали. В таком состоянии и провоцировать не надо, провоцирует всё, что видишь. Нет, а что вы хотите, наркотики еще не то могут сделать с людьми. Нет, не употребляю. Да какое ваше дело, чёрт возьми.
От меня никто ничего не добился, кроме имени и фамилии пострадавшего. Впрочем, у него при себе оказались документы, так что это особенно и не требовалось. Я ни от кого ничего не добилась, кроме номера больницы, в которую его повезли.
- А вы разве с ним не поедете?
- Извините, мне домой нужно. Срочно, ага. Да мы едва знакомы. У меня вообще-то муж есть. А это так, приятель. Я позвоню кому-нибудь из его друзей…родни… - слукавила я, отлично понимая, что звонить мне в этом случае некому.
Уже не в силах тащиться ни на какой Невский, я устало побрела к метро, попутно отмечая, что у меня между пальцами осталась кровь, когда Нео укладывали на носилки, а я убирала с его лица налипшие измочаленные волосы. Я остановилась уже у входа на станцию, перед турникетами, достала бумажный платок и с остервенением принялась стирать кровь, пока не выскребла начисто.
04.40. – Ему можно чем-нибудь помочь?
- Он в реанимации.
- То есть как?
- Девушка, вы вот уже второй раз звоните, а нет, чтобы приехать или хотя бы родне сообщить. В больницу привезли просто набор раздробленных костей. У него сломано всё что можно. Плюс повреждения внутренних органов. Его очень сильно избили. Сломанное ребро проткнуло лёгкое. Почки отбиты напрочь. Кости черепа вдребезги.
- Как вдребезги?!
- Голова в двух местах пробита. Тяжелейшее сотрясение мозга. Он так и не пришёл в сознание и вряд ли придёт в ближайшее время. Срочно нужно связаться с кем-то из его родных. У него лицо разнесено напрочь. Пластику придётся делать.
- Нужны деньги, - догадалась я.
- На любую операцию нужны деньги, - снисходительно пояснила трубка.
- Понимаете, я не могу сейчас приехать… Мосты…
- Приезжайте утром.
- А если он… если ему станет хуже?
- Если ему станет хуже, мы вам сообщим.
05.15. – Может быть, всё-таки кофе? Меня колотит всю… Всё равно я не сплю. И вряд ли уже.
- А может, тебе наоборот лучше поспать, а?
- Да я не засну, Майк.
- Феназепама съешь. Хоть успокоишься немного.
- Да надоело.
- Ладно, сейчас сварганим кофе.
- Лежи, я сделаю. Ты и так всю ночь из-за меня и не спишь, и не работаешь. Мне знаешь как тяжело из-за этого?
- Тебе тяжело не из-за этого.
05.40. В комнате витала синяя тьма. Мы пили кофе, всё так же, не зажигая света. Майк поставил сборник скорпионовских баллад, от которого у меня защемило сердце и заныло в висках, но я промолчала. Только бы не Still Loving You, подумала я. Прорвёмся. И в этот момент заиграла Still Loving You.
- Майк, а у нас покрепче ничего нет?
- Алкогольного? Кажется, вискарь оставался.
Майк заглянул в шкафчик со стеклянными дверками, за неимением другого применения служивший нам мини-баром, который, к слову, давно не пополнялся.
- Вру, вискаря тоже больше нет. Коньяк есть.
- Валяй коньяк.
Я перехватила руку Майка, намеревающегося налить мне коньяк в низкий бокал из красноватого стекла, взяла у него бутылку и плеснула коньяку прямо в кофе. Сделала огромный обжигающий глоток. Майк одобрительно посмотрел на меня и проделал то же самое.
Мне в голову ударило мгновенно. Казалось, я была на грани истерики. Вот-вот разревусь. Но вместе с тем как-то одновременно стало легче.
- Энни, а долго вы с ним встречались?
- Почти год. Познакомились в октябре прошлого года в университете. То есть, мордально-то я знала его очень давно, по всяким дурацким тусовкам. А потом внезапно столкнулись в коридоре универа, причем я-то мимо пролетела, едва поздоровавшись, а он догнал меня, телефон свой сунул на кой-то чёрт. А потом позвал в гости. Ну, я и пришла. А почему нет. Это было ДО тебя, Майк, - твёрдо сказала я, поймав его взгляд.
- Котёнок, я вовсе и не думаю тебя ревновать. Ревновать к такому ничтожеству это себя не уважать. Просто если бы я раньше знал, сколько слёз и нервов было потрачено на эту скотину, я бы самолично оторвал бы ублюдку голову.
- В общем, тогда он еще совершенно ничего собой не представлял, так, ходячее воплощение клинической депрессии. К тому же у него были какие-то проблемы сексуального характера и он, видимо, надеялся, что я их решу… В общем, обычная картина, умный интеллигентный мальчик с половыми проблемами и спесьяль с мозгами…В общем, тогда не срослось. К тому же я только-только вышла из реабилитационной клиники для наркоманов и сама от всего шарахалась.
- А потом?
- А потом я прочитала в его ЖЖ всякие мысли по поводу, и мне стало его ужасно жалко. Блин, сердце разбила. А человек-то, в общем, ничего. Вот именно, ни-че-го. Сын алкоголика, нежеланный ребёнок, вырос в обстановке пьянства и психоза, как и я, впрочем, но он полжизни прожил в маленьком городке, хватило мозгов закончить школу и поступить в универ. По инерции. А там с интеллектом всё настолько в порядке, что он мог поступить куда угодно. Просто его на матмех брали вообще без экзаменов. А ему лень было запариваться. Ему вообще по жизни лень запариваться… - я шмыгнула носом, прогоняя незваные слёзы. – Я еще, видишь, купилась на его внешность – это тёмное долговолосье, маньячные голубые глаза. Он вечно ходил в чёрном. Я просто приняла его за одного из нас, как, впрочем, и многие, и сильно обломалась, как впрочем, и многие. А вообще мне просто нравилось пить с ним глинтвейн и вести богословские беседы.
- Тогда мы с тобой уже познакомились, - напомнил Майк.
- Ага… Знаешь, я выбирала. Честно. Короче говоря, весной мы с ним снова начали общаться. Встречаться. Бухать. Как-то ночью, в пустой квартире, еще там у меня, на Канонерском, я его случайно трахнула в пьяном угаре…
Майк криво ухмыльнулся. Мы посмотрели друг другу в глаза и заржали.
- В общем, он оказался девственником. Девственник в двадцать пять с лишним лет!! Но зато в нём было столько силы и энергии, такой неизрасходованный потенциал… А сам он казался эдаким пластилином, из которого можно сделать всё, что угодно. Я и попробовала. Я регулярно таскала деньги из его кармана, мы с ним ходили по кабакам, концертам, кинотеатрам, я научила его множеству гнусных, гадких, отвратительных и прекрасных вещей. В частности, отличать охуенную музыку от охуительной, целоваться, носить штаны своего размера, мыть патлы и прочее, прикольно выглядеть и хоть немного следить за собой, пить крепкие напитки, курить траву, ругаться матом и заниматься сексом. Понимаешь, это базовые вещи, без которых можно обойтись, но уметь надо.
- Ну, я-то это и так знаю, - пожал плечами Майк.
- Ты – рок-н-ролльщик, - улыбнулась я, подливая коньяк в кружки с кофе. – А Нео… он просто странный закомплексованный чувак, у которого не всё в порядке с головой. Настолько не всё в порядке, что он однажды заявил мне в разгар летней сессии, перед очередным экзаменом: «Ты меня убиваешь. Ты забираешь мою жизненную силу». И еще какая-то бодяга в том же духе. Причём сначала он просто исчез на неделю, ни разу не позвонил и ничего не писал. Я не выдержала, позвонила узнать, не случилось ли чего, и получила по ряхе такими вот премилыми заявлениями. Мы рулились достататочно долго, потом разбежались чуть не на месяц. Даже не виделись. А потом…
- А потом грянуло 7 июля, и ты вышла за меня замуж, - подсказал Майк.
- Ну да. Просто я окончательно убедилась в том, что Нео – редкостный долбоёб. Но тогда, во второе наше расставание, мне было очень плохо, и какое-то время мне сильно не хватало этого редкостного долбоёба.
- В жизни всякое бывает, - философски заметил Майк.
06.00. Когда кончился кофе, мы перешли на коньяк.
- Я только не понимаю, зачем нужно было снова начинать этот дурдом, - недоуменно сказал Майк.
- Ну, сначала – из праздного любопытства, смогу ли я его еще раз соблазнить… А потом… просто это был такой компромисс… Я не лезу в его жизнь, а он – в мою. Но постепенно это зашло слишком далеко. Он ревновал меня к каждому столбу, но при этом вёл себя со мной совершенно по-скотски. Ему было наплевать на меня. Однако он был бы не против иногда встречаться и трахаться. Я его не интересовала как человек, он видел во мне только красивую куклу. Но у меня были качества, которых не хватало ему. Он подходил ко мне с чисто исследовательским интересом. Его раздражало, что мне постоянно что-то нужно, его бесили мои запросы, необходимость башлять какие-то деньги… Он всё время нудил и нудил. Словом, на сей раз мне первой обрыдло.
- И ты послала его, в субботу, пятнадцатого числа?
Я поперхнулась коньяком.
- Как ты… как ты это понял?
- Да ты тогда пришла совершенно бледная, с горящими глазами и лихорадочным румянцем, просто с огромными красными пятнами во все щёки. И к тому же шаталась как пьяная. Улыбка у тебя была от уха до уха.
- Да уж, я тогда реально не знала, плакать или смеяться…
- Сколько, говоришь, ему было лет?
- Почему «было»? Почти двадцать шесть.
- И в двадцать шесть лет представлять собой такую вату? Вот лузер. Джим Моррисон в двадцать семь уже умер!
Рассвет постепенно вползал в нашу комнату, разбавляя синие сумерки. Мы уговорили почти весь коньяк. Бутылка оставалась полной всего лишь на четверть. Я села на подоконник, вытянув ноги, укрытые пледом, и наблюдала, как Майк вставляет в компьютер второй диск балладного сборника немецких ветеранов. Голова была тяжёлая от бессонной ночи, но на душе было на удивление легко. Я и не заметила, что по моим щекам тихо текут слёзы.
Я спрятала голову в коленях, чтобы этого не увидел Майк. Подумает еще, что это я из-за…
06.15. Я сидела, уткнувшись в собственные колени, но спиной почувствовала истосковавшееся тепло и горячее дыхание Майка.
- Энни…
Я вскинула голову.
- Майк!..
- Детка... не своди меня с ума…
Его прозрачные светлые глаза цвета летнего, ясного, полуденного неба были так близко, что я могла разглядеть, как дрожат чёрные впадинки его зрачков в объятиях радужки, как переплетается тончайшая кровавая паутинка лопнувших сосудиков, как красиво изгибаются тонкие тёмные ресницы.
Не было никого роднее, ближе, желаннее. Я притянула его к себе и с тихим отчаянием поцеловала. Пусть думает что угодно! В конце концов, мы уже два с половиной месяца как женаты!
Он подхватил меня на руки и легко снял с подоконника. Я обвила руками его шею со сбившейся набок банданой. Впилась в губы долгим, колдовским поцелуем. Еще мгновение – и мы упали на ворох подушек, в предательски мягкие складки пледа.
- Наконец-то… ты… снимешь… эти ужасные…штаны, - хрипло прошептала я, задыхаясь и бесстыдно приподнимая бёдра, когда он рванул пояс моего халата, чтобы помочь ему развернуть махровую обёртку.
Я не видела, как в этот момент на востоке из-за горизонта вырвался одинокий, яркий солнечный луч, насквозь пронзивший нашу комнату.
Заорал телефон, но мы уже ничего не слышали.

07.05. …Лиловые сумерки стали бледно-сиреневыми. Ещё несколько мгновений спустя после грандиозного, одновременно грянувшего финала, окончательно обрушившего декорации, оставив нас, голых и истерзанных, наедине друг с другом на обломках сцены, я всё так же продолжала полулежать, обвив ногами его спину и прижавшись грудью к его груди, расчёсывая пальцами его спутавшиеся волосы… Он продолжал целовать меня, но это были уже легкие, невесомые поцелуи благодарности. Где-то глубоко внутри меня тяжело дышал, содрогаясь и сокращаясь, сильный, но уставший зверь. Хищник.
- Темпераментная, как тысяча чертей, - сказал Майк.
- Есть с чем сравнивать? – наконец пришла в себя я.
- В смысле?
- В смысле – в твоём послужном списке значится аж целая тысяча сексуально разнузданных бесов?
- Больше, - прихвастнул Майк. – Но ты лучше всех. Между прочим, тебе вставать через полчаса. Уже даже через двадцать пять минут.
Я взглянула на часы. Начало восьмого.
- Ты позавтракать не хочешь?
- Хочу!
- Тогда придётся расплетать этот крендель рук, ног и волос…
Звонкая и тревожная телефонная трель пронзила только-только наступившую утреннюю тишину. Пока я копалась в складках пледа и перетряхивала подушки в поисках трусов, Майк взял трубку.
Чтобы через тридцать секунд передать её мне.
- Это тебя, Энн.
«Кто в такое время?» - подумала было я, но в тот же миг страшная догадка прошила меня насквозь.
07.10. – Когда он умер?
- В шесть часов утра. Мы звонили вам. В общем, мы сделали всё, что могли. Случай был безнадёжный. Очень большая потеря крови, многочисленные повреждения, в том числе позвоночник оказался повреждён… Он бы всё равно остался инвалидом, ваш брат. Он вам вообще брат?
- Нет… если честно.
- Вы можете поставить в известность родственников? У него есть хоть какие-то родственники?
- Да… Есть его настоящий родной брат, здесь, в Питере, но они давно не общаются, у меня ни адреса, ни телефона… Если только где-то у него записано. Я могу позвонить его родителям в Североморск… Но они меня не знают.
- Это уже не наши проблемы, девушка.
- Скажите, а если бы… если бы я или кто-то другой смогли бы приехать раньше, ну, ночью, или еще вечером, если бы… деньги… операция…
- Девушка… Простите, как вас?
- Анна.
- Анечка, всё возможно. Но мы бы в любом случае не смогли пришить ему новую голову.
- Что, так череп покрошило? – спросила и сама испугалась своего спокойного голоса.
- Не просто покрошило, а раздробило местами. Как в бетономешалку упал.
- Его избили на улице… Просто это были люди совершенно противоположной ему комплекции. Его косточки для них были как хитиновый покров.
- В общем, Анна, кто-то должен приехать сегодня в больницу, забрать вещи, в которых его привезли, документы… Вам адрес известен?
- Да…
- Очень хорошо. Тогда извините за ранний звонок и примите мои соболезнования. До свидания.
- До сви…да…- но трубка уже гудела. Полнейшая вата.
07.25. – Что сказали? – Майк заглянул в комнату. На кухне уже шумел чайник и шипела яичница на сковородке.
- Утром дуба дал. От полученных травм, - коротко сказала я.
- Царствие ему небесное, - с плохо скрываемым презрением отозвался Майк. – Погнали похаваем.
Во все окна уже ломился рассвет. Тусклое осеннее солнце наполовину выбралось из-за горизонта и распустило солнечных зайцев по крышам.
- Курить? – участливо спросил Майк.
- Курить, - кивнула я.
Он прикурил сигарету мне, затем себе и разлил чай по кружкам. На кофе после этой ночи ни он, ни я уже смотреть не могли. В форточку стукнулся ветер. Я нажала кнопку кассетника, и кухню заполнила лёгкая, вьющаяся флейта Йена Андерсона.
Света еще спала, так что можно было спокойно позавтракать вдвоём.
- Детка, поешь, пожалуйста, а то ты похожа на исхудавшую панду.
-???
- У тебя такая же белая морда и чёрные круги вокруг глаз.
Грубо. Но доходчиво. Всё-таки умница Майк.
- Майк, а ведь это я его убила, - задумчиво произнесла я, глядя куда-то за холодильник.
- Что ж, ему еще повезло, потому что если бы не успела ты, его бы убил я, - обезоруживающе улыбнулся Майк. – Причём куда более жестоко и изощрённо.
Солнце, зацепив лучом его блестящие от яичницы губы, еще помнящие недавние остервенелые поцелуи, рассыпалось на мельчайших солнечных зайчиков.
08.00. Начав мыть посуду, я на автомате повернула кран с горячей водой, и оттуда потекла горячая вода! Я взвизгнула от восторга. Вытерев последнюю тарелку, я понеслась в нашу комнату.
- Майк!! Да здравствует горячая вода!
- О, ништяк. В таком случае лети в ванную, пока Светка не проснулась. А то потом ты её из корыта не вытащишь.
- Твоя правда, однако!
08.10. В ванной было разбито зеркало. Видимо, когда Светка ночью мыла тут задницу и грохнула эту чёртову утятницу на пол, она умудрилась оборвать крючок с полотенцем и зацепить полочку, на которой стояла батарея скрабов и шампуней. С этой полкой была спаяна рама, в которой висело злосчастное зеркало. Теперь оно покрылось сетью трещин, а несколько острых, особо крупных зеркальных кусков валялось на полу, сверкая амальгамой.
Моё лицо исказилось в сотне мелких осколков. Я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла оскалом. И тогда я принялась смеяться. Громко, надрывно, истерично весело, словно боялась тишины и пыталась убить её, чтобы хоть как-то от неё спастись. Словно тишина была тем, чего я совершенно не понимала.
А когда смех стал уже абсолютно нестерпимым, словно ножом по живому, я начала плакать. Рыдать. Реветь. Слёзы не останавливались, они просто шли и шли, выплёскиваясь всё новыми волнами, солёными и горячими, как кровь.
09.00. Когда я вышла из подъезда, солнце ударило мне в лицо своей невыносимой тусклой усталостью. Словно оно тоже не спало всю ночь. В маршрутке, где я с трудом втиснулась между гиппопотамом и лошадью, играла прекрасная музыка. Still Loving You группы Scorpions.
09.20. Двери вагона метро мышеловкой захлопнулись за моей спиной. Я плюхнулась на освободившийся кусок сиденья, заслоняясь от окружающих вязаным беретом, поправляя съехавшие на кончик носа чёрные кругаля очков, поглубже заталкивая в уши наушники-капельки и стараясь не встречаться взглядом с попутчиками. Утро после нервной ночи. Устала как бобик.
То, что совесть у меня нечиста, совершенно ясно читалось в том, как я беспомощно пытаюсь пальцами начесать всю чёлку на глаза, жирно обведённые чёрным, и тычусь ими в книгу, бездарно имитируя чтение. Плюс ко всему у меня дрожали колени, а залитые в резину носки пыльных кед смотрели друг на друга. С восхищением и ненавистью.
3-5 сентября 2007 года.
Angie Night.