Рыжий вечер

Р ы ж и й в е ч е р…
       Посвящается тому, чье имя ни разу не упоминается здесь, но без него ничего бы не было.
Полночь. Рыжий вечер – когда очень сильно хочется. Огромное рыжее с золотом солнце – на полнеба, садится за обрывок восхитительно горячего горизонта, и странный цвет неба – цвет болотной зелени и дымящегося свежего жидкого дерьма. Облака – белые, рыжие и палевые, цвета абрикосовой ржавчины, стелющиеся, лежащие, летящие, плывущие. Переливы красок, тончайшие иллюзии неба и раздавленная кровь горизонта. Странный шершавый привкус цвета пещерных стен – как расплывшаяся палитра, и гриф гитары охристых цветов – с ума сойти, исцарапанная малахитовая поверхность и старинная, в трещинах и вязких узорах двустворчатая рамка-окно портрета – о, как ей не помешали бы ушки, эти прекрасные хайра, эта лирика, этот вырез платья. Изъеденная молью сетка, выцветшие блики, не потерявшее внутренней магии темное дерево и зеркало – и искусанные перья. Они и мы, мы и они. Мы – сидим или топчемся на огромных ступенях старинного здания на нашей окраине – и внутри все вспыхивает – я люблю вино, сидим и ждем концерта Blackmore’s Night.
Огромная и полупрозрачная матерчатая афиша полощется над нами по ветру – и Ричи, и Кэндис, так странно оттеняющие друг другу черноту глаз, кудрей и усов, желтую песочность волос и блестящие глаза всей группы – о, народный ансамбль Blackmore’s Night…
Маленький молчаливый Хемуль – улыбается и то прячет глаза за челку, то смотрит и слушает открытыми глазами небо – какое оно, это небо? У него есть чему поучиться, оно бескрайне. Психоделическая зубастость финика – да, Хемуль, настоящий, да, я люблю почти все, все, кроме того, что я могу ненавидеть. Мурка – сидит, откинув длинные, серебрящиеся на ветру волосы, и джинсы, закатанные до колен и заколотые булавками, лоснятся потертостью. И Гитарист никуда не ведущих, чье каждое слово – сплошная пруха, когда так живешь – это полный ****ец, улыбка, синие расстегнутые пуговицы. И этот еще, странные темные небрежно встрепанные волосы, нет, я никогда его не видело – законченный мистик, весь в черном, как ему не жарко, добрые темные глаза, злой взгляд. Улыбка. Почему они улыбаются? Да психи потому что. Ночь – с пушистыми черными бровями, насмешливым взглядом и перхотью. Сидит на ступеньках, весело раскрывшись, словно вовсе и не является мной. И этот приснившийся, нереальный образ с добрыми глазами. Руки – о, зеленые рукава! Мы – сидим или топчемся на ступенях, трехмерное и заполненное пространство, губы, обнимающие флейту, шприц – прощайте, дедушки фрейдистского толка! Мы – ждем концерта Blackmore’s Night.
- Времена – они меняются. Золото дураков, а мне нужно еще сегодня в Школу Народной Культуры, у нас там будет большой семейный праздник. Говорят, там будет даже Матильда – такая большая, но черная, написанное в звездах и по звездам, со следами от бритвы на красивых ногах – сколько я ей не говорил оставить это бесполезное и никуда не ведущее кроме расширенных пор занятие. Так что надеюсь, что все удастся, кроме, конечно, праздничного торта, и время, проведенное в хорошей компании, с зелеными рукавами, к тому же у нас есть любимый Ричи Блэкмор, ****ь его после счастья.
- А раны? Как твои раны, не залиты ли они?
- Залиты, но я стараюсь об этом не думать. Мы потомки морских цыган. Треугольник – это совершенная гармония. Но ничего не поделаешь, потому что только треугольник есть великое равновесие…
- Да, вы правы, ребята. Но это еще не факт, что Замок Менестрельный – это уже последняя ступень висячего дерева, ведь еще сам Джордж Харрисон так говорил.
- Неправда, неправда! Он так не говорил, он говорил, что все мы живем в сказке – страшной и прекрасной. Отвратительной и удивительной. Она снится кому-то… Она называется Карма. Есть люди, которые умеют разгадывать сны людей. Но случаются люди, которые умеют разгадывать сны этого Кого-то. Я хочу выпить за Люси.
- За Люси в небесах! – подхватили остальные. Их собралось уже довольно много.
Ну, что еще можно сказать? Пожалуй, только то, что первую фразу произнес Ночь, вторую – Хемуль, третью – снова Ночь, четвертую – Мурка, пятую – Мистик. И ничего больше.
- А еще он говорил, что мы несемся через Вселенную со скоростью миллион миль в час. А вокруг нас лишь снег, снег и снег…- сказал Мурка мечтательным голосом.
- Так это он про битлов говорил, а не про нас! – засомневался Хемуль.
- Ну, а чем мы от битлов отличаемся? – усмехнулся Гитарист никуда не ведущих. – Ты попробуй хотя бы день не бриться…
- Шелк… Офигеть и не встать, - мистичные глаза восхищенно затуманились. – О, Сидди!…
- Так давай прямо здесь!
- Что, очень хочется?
- Рыжий вечер – это когда очень сильно хочется.
- А Рыжий ветер – это унесенный ветром автопортрет лунной тени, и снова домой, играй – для меня, для нас, играй!
- Рыжий ветер – это ты.
Смех. Смех на ступенях, смех в толпе, и скоро небо затянется белыми полотнами туч, и настанет Светлая Ночь, Белая ночь – как в Питере, только это здесь, на окраинах Ойкумены, на краю земли, где нет ни материализма, ни диалектики, ни времени, ни расстояния. Облако – я. Я – Солнце, во время солнечного затмения.
- Шторм, - и несколько потерявших контроль – я хорошо это помню – я все еще помню! – под лиловой луной, пришедшей во сне.
- Сид! – умоляющий взгляд Хемуля. – Ну что же ты…
- Замок и сны – сны на замок, сны на привязь, это невозможно! Сколько миль до Авалона – и все, и ни одной! Сколько секунд было больно?
- Сколько часов? Сколько лет? Естественен и закономерен образ крови – да пошли они!
- Ветер в ивах за девственным лесом, за солнечным берегом, за полосой песка…. Останься, пожалуйста.
- День за днем – кровотечение и шотландский фольклор – песнопения эльфов и странствующих средневековых бардов.
Вечерний свет над нашими разлохмаченными и неприбранными голосами оборачивается Утренней Звездой, непойманной, сверкающей, последней. Пустая стеклотара – я люблю вино.
- У меня слово-паразит ВОТ, - начинает рассказывать кто-то из нас, может быть, даже я, хотя это вряд ли. – Если представить ВОТ – он такой маленький, страшно пушистый, лохматый и волосатый, с кожаной складкой на брюхе, с пивом. У него много денег, он состоялся в жизни, но немного растерянный, и все такое.
- И ВСЕ ТАКОЕ тоже, кстати. Только это такая – похоже немного на собаку афганской породы, с длинной глупой мордой, с длинной шерстью, немного вытянутая такая. И ВСЕ ТАКОЕ и ВОТ вместе всегда. Во всех местах, конечно. Похоже на такую уже опустившуюся тетеньку.
- Вот ПРОСТО – это вообще, это ничего не представляется, это как елки, их везде много, их рубят, они растут. Вот уж где полнейшая жопа.
Сон разрывается, и уже хочется ползать на коленях, и ходить по прямой не получается. Небо клубится своими огненными косматыми затяжками. Воздух сохраняет свой рыже-золотистый, типично вечерний оттенок, хотя непрерывно меняется. И вообще непонятно, почему руки не болят и глаза не устали, но это же окраина Ойкумены, так что морские звезды и морские болезни в результате бесконтрольного доставучего полета, в котором я – нет, уже не я, конечно, и мы пытались постичь внутренний мир одного уже немолодого человечества, мне уже не грозят. Мы Никуда не ведем, не думай об этом и вообще моим любимым словом становится ЗАБУДЬ. Забвение, заклинание забвения и цвет спокойствия – Кеннет Брана, только почему-то хайров не было, но Локонс – и все это навсегда. Кстати, я тоже немножко Локонс.
Вот будет Новый сон, и в нем я буду уже на семейном празднике – в душе. А потом на концерте – дай бог вспомнить, какой был концерт в Другом сне, ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА, вроде бы. И вот тогда я буду пожимать руку толстому и лохматому любителю Nightwish, и ползать на коленях едва ли не в слезах, у всех на глазах, я буду слезами у всех на глазах, просто это предел, за которым – ВСЕ, СОВСЕМ, или НИЧЕГО.
А пока – Рыжий вечер, который становится символом, наши морды, которые становятся все более бухими и почти не хмурятся, удивительное тепло разглаживает складку между бровей, и мне уже насрать на то, что Паша стал гопником, мне плевать на мое нескончаемое кровотечение, на мои раны, залитые, проклятые, одиночество, которое только что перестало им быть, одиночество, потерявшее контроль, память и девственность, прощание с покемонами, колыбельная для Блэкморши, Шэгги и Типси, что, впрочем, не мешает мне оставаться навсегда. Я – Муза, и оттого задумчивый. Хемуль, Мурка, я –Ночь, Мистик, Гитарист Никуда не ведущих, и много еще других, Зю, например. Маша – настоящий хоббит. Баклань – лучшие сигареты на свете, хотя бы взять этот новый заебчик – разрисовывать сигареты. О, как меня это вдохновляет. Мы – сидим на ступенях старинного здания на нашей окраине и ждем концерт Blackmore’s Night! Хемуль – Хемуль так хотел, чтобы к нам приехал Блэкмор…. Кэндис Найт – это уже по моей части.
А потом вдруг – свет, голос, музыка, прилив-отлив, качели, карусель, хоровод, распахиваются двери старинного здания – и выходит… выходит весьма представительный дядечка в твидовом костюме цвета лосося и в громкоговоритель, сложенный из голубовато-стальных ладоней, объявляет нам всем, собравшимся и заждавшимся до такой степени, что цветочное мыло уже не помогает… Объявляет он нам, что :
- Граждане никуда не ведущие, прошу вас всех сейчас не выёбываться и дисциплинированно разойтись по домам – концерта Blackmore’s Night сегодня не будет.

       19.03.грёбаного 2003 г.
       SID NIGHT.