Имя

Когда-то у меня были зубы, которыми я грызло колючую проволоку. И не только. Я грызло стволы могучих деревьев, окружающих Еллоустоунский парк. Я грызло кости бизонов, как грызли их 100 поколений моих предков, с тех пор, как возник этот мир. И еще до того, в первородном хаосе множество таких, как я, грызли и пожирали друг друга.

Существовал ли какой-нибудь смысл в этом бесконечном процессе? Было ли это всего лишь волей божьей, или, как нам самим казалось, никто не принуждал нас к этому? При этом грызть никогда не было самоцелью, не было ступенью к самореализации, способом существования или его смыслом. Оно не направляло ход наших мыслей, не меняло картину мира, не способствовало порождению чувств и ощущений. Теперь, когда зубы покинули меня и все 100 поколений моих предков, становится ясно, что это был только процесс. Закончившийся. В одно мгновение первородный хаос, наполнявший вселенную до создания мира, так называемый «тоху и боху», первичная материя, в один момент она оказалась вдруг заполненной беззубыми существами. Как и я, лишенное зубов, все 100 поколений моих предков, населявших эту планету с момента сотворения мира, и те, кто обитал в первородном хаосе до этого, оказались беззубыми. О да, я представляю, как клубятся создания, лишенные зубов. Как они пожирают друг друга и не могут пожрать.

Что это было? Что произошло в один ужасный момент, когда пустота и Бог не поделили существ, разрозненно скитавшихся в пустыне? И Моше, спустившийся с Синая, предстал перед нами в страхе, преисполненном великим смыслом дарителя Торы. Ведь это я загрызло его, Моше, подарившего людям слово Божье. Я, а ровно и все 100 поколений моих предков. Я сожрало все, что осталось от него, включая свитки, которые он нес в руках. Мир раскололся в этот момент, а истина была уничтожена.

Если бы я имело глаза, которые не были нужны моим предкам, обитавшим в первородном хаосе, я бы увидело стоящих на коленях людей, умирающих от голода и эпидемий, людей, умоляющих пощадить их. Но не глаз, ни ушей у меня не было никогда, как и у 100 поколений моих предков. Все, что мы могли делать – это пожирать живых и мертвых, грызть их тела, искореженные временем и ветром.

И что мне страх в пустыне, где кресты вдоль дороги возвещают о славно закончившихся днях патриархов. Что мне любовь, которую нельзя грызть. Столбы с распятыми телами, груды выбеленных временем костей, лишенные формы тела чудищ, восседающих на покрытых мхом могилах. История не знает продолжения того, что случилось в пустыне.

Миллиарды лет я боролось с Богом, я и 100 поколений моих предков, разбросанных по этой земле с момента сотворения мира. Основной процесс продолжался бесконечно, и каждое творение божье должно было быть сожрано. В этом заключался наш манифест, практическая реализация возможностей, заложенных в нас бесконечно давно – когда еще не было времени. Я грызло камни, застывшую лаву, вырывавшуюся из могучих вулканов на заре существования мира, я грызло все 100 тысяч миллионов живых существ, сотворенных друг за другом, Адама и всех людей, родившихся от него и его братьев. Все это вело к неосознанному возвращению к первородному хаосу, где сотни тысяч бесформенных существ клубились и пожирали друг друга. Бы.

У меня никогда не было глаз и ушей, но вы мне дали имя. Имя, лишившее меня зубов.