Каждый своим путём

1

       Посёлок тянул к себе. Превращал воздух в плотное, затрудняющее шаг, желе, путал стороны света, разворачивал тропинки в сторону своих ворот. Да и чувство умиротворенности, царящее в нём, заменялось с каждым шагом - сначала на неуютность и настороженность, а потом, вообще на ужас, клубком сворачивающийся внизу живота. Саймон устало сел на край тропы и обхватил руками внезапно разболевшуюся голову. Теперь понятно, почему Приходящие всегда попадают в Посёлок, - подумал он. Попав в его окрестности, они уже не могут пойти в другую сторону. Посёлок, как гигантский паук, раскинул свои сети в центре леса и заманивает добычу к себе в брюхо. А вот откуда они берутся в лесу, наверное, не знает даже Старейшина…
Саймон устало потянулся, помассировал гудящие ноги - всё тело ныло после блужданий по лесу. Пора было возвращаться, ведь он ушел сразу после завтрака, а сейчас солнце неумолимо скатывалось к горизонту. Вспомнив про еду, Саймон понял, что зверски голоден – с собой он ничего не брал, не рассчитывая задерживаться надолго. Зато теперь у него был ответ на один из множества мучавших его вопросов, возникающих из-за убежденности Саймона в противоестественности жизни Посёлка.
Несмотря на физическую усталость, он довольно быстрым шагом добрался до стены, испытывая моральный подъём - ведь, наконец, стали появляться ответы! Еще на подходе к воротам Саймон заметил фигуру Старейшины, ссутулившуюся в тени огромных створок. Ворота на ночь закрывались, хотя, для чего – Саймону было непонятно. У жителей Посёлка не было врагов, и дикие звери в окрестностях не водились. Тем не менее, перед каждым заходом солнца несколько человек с трудом закрывали створки и накладывали металлический засов. Ворота были старые - очень старые. Массивные узорные петли издавали при движении пронзительный переливчатый скрежет, несмотря на то, что их не раз уже пытались смазать. Этим звуком и знаменовались каждый восход и закат солнца. Если кому-то доводилось задержаться за стеной затемно, его пускал через маленькую калитку в одной из створок, привратник. Раньше - это Саймон помнил точно, привратником был довольно крепкий седой старикан, прямо у ворот и живший - в небольшом строении, служившим сторожкой и кладовой для всякой всячины, вроде стройматериалов и инструмента. Но последние несколько лет привратником был молодой парень, живший с семьей в доме на краю привратной площади, а старик ушёл. Саймон помнил выражение нежданного счастья, когда Старейшина объявил собравшейся толпе имя очередного Уходящего – и как те, кто стоял ближе всех к старику, хлопали его по плечам, поздравляя, и, надеясь в тайне, заразиться его удачей.
Уход ждал всех. Точнее – все ждали ухода. Жизнь в Посёлке казалась Саймону чем-то бесцельным, бессмысленным. Люди приходили сюда откуда-то, жили какое-то время, и уходили, никогда не возвращаясь, исчезая в лесу. Конечно, для каждого жителя находилось дело, но эти дела не были обязательными, как со створками ворот – вчера привратнику помогали их закрыть одни люди, сегодня это могут быть уже совсем другие… Часть территории за стеной когда-то очистили от травы и кустарников и распахали под поля. Продовольствия хватало, но многие шли возделывать поля просто, чтобы не сидеть, сложа руки. Это было еще до того, как Саймон пришел в себя, не помня, как попал в странный лес с незнакомыми деревьями и тропинкой, приведшей его в Посёлок.

2
       Здравствуй, Саймон! - Старейшина оттолкнулся от воротной опоры и так ловко подстроился под шаг, что Саймон даже не успел остановиться.
- Далеко удалось зайти? Под ногами хрустела галька, которой была засыпана Привратная площадь, и Саймон на минуту сосредоточился на этом хрусте, собираясь с мыслями. Уже больше полугода прошло, как он стал воспринимать Старейшину Иллока, если не как врага, то уж точно как недоброжелателя, знающего всю правду о Посёлке и скрывающего её.
- Ходил на Южные склоны, - солгал он, - смотрел, что там с ягодами. Хотелось бы успеть запастись в зиму. Иллок усмехнулся.
 - Саймон, ты знаешь – я уже много лет в ответе за жителей Посёлка. Я стараюсь помочь каждому, кто обращается ко мне за помощью, но ты избегаешь меня. Я знаю – это из-за Грейс, но я не устаю повторять для вас, Уход – это счастье! Когда-нибудь и ты уйдешь, и вы обязательно еще встретитесь, поверь – не я выбираю, кто уходит и когда!
Саймон остановился, поймал взгляд Иллока.
- Тогда скажи – кто выбирает? Помоги мне понять. Объясни мне, и я перестану искать сам. Открой мне тайну, и я больше не буду бегать по лесу, в поисках ответов, как проклятый. Расскажи мне…
- Я могу сделать то, о чем ты просишь, лишь в одном случае, - ответил Старейшина и опустил глаза, - но этот случай вряд ли когда-нибудь наступит. Поверь, ты сам не захочешь, чтобы он наступил!
- Не решай за меня! – вспылил Саймон, и Иллок отшатнулся в изумлении, не ожидая всплеска эмоций в Посёлке. – Ты можешь решать за всех них, - Саймон неопределённо махнул рукой, - но не смей, слышишь? Не смей решать, чего я хочу, а чего - нет!
- Тогда хотя бы уважай выбор своей жены! – Старейшина тоже повысил голос, - Она выбрала Уход, когда жребий пал на неё, а не осталась с тобой, потому что знала – когда-нибудь ты последуешь за ней!
- А был ли у неё вообще выбор? – с горечью бросил Саймон, и резко развернувшись, чуть ли не бегом отправился домой.


3
Успокоился он так же быстро, как и вспылил. Посёлок будто баюкал мысли, заставляя считать все незначимым и пустым.
Как и он сам, - внезапно пришла мысль. На полпути к дому Саймон уже вспомнил, что голоден и зашёл в столовую. Захватив там порцию еды, из той, что готовили к ужину энтузиасты-повара, он поспешил к себе.
В доме царили прохлада и запустение. Саймон давно уже не занимался им – с тех пор, как ушла Грейс, он приходил сюда только переночевать. Слегка покачивались потускневшие шторы и занавески, нелепо торчали на подоконниках цветочные горшки, наполненные пересохшей землей. В лучах света искрились, лениво кружась, снежинки пыли. Глотая быстро остывающую пищу, Саймон размышлял, как ему быть дальше. Понятно, что теперь старейшина будет следить за каждым моим шагом, - думал он. Нужно действовать, и так непозволительно много времени было потрачено впустую.
Он не знал, что даст ему задуманное и даст ли вообще что-нибудь, кроме еще большего раздражения Старейшины. Обернувшись, он тяжелым взглядом обвел дом, в котором жил несколько лет со своей любимой. В конце - концов, никто никогда не запрещал этого, - подумал он, - просто никому не приходило в голову так поступить…
У ворот никого не было – даже привратник, под вечер, обычно, уже собирающий помощников для закрывания створок, куда-то запропастился. Сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, Саймон пересек привратную площадь и выскочил за ворота.
Солнце садилось. Длинная тень распласталась вдоль стены, упираясь в стену леса, как будто стремилась утечь под защиту деревьев и утащить Саймона с открытого места перед Вратами. Лес уже начал умирать – осень вступала в свои права, щедро замазывая зелень жёлто-красными пятнами. Посёлок тонул в волне оранжевого закатного огня. Появился привратник, за которым столпилось несколько мужчин, на площади мелькнул Старейшина Иллок. Потом лес сомкнул ветви, объятьями, за спиной Саймона, скрыв от взора и Стену и Врата и людей, неторопливо сдвигавших створки.

4
Идти было гораздо легче – солнце садилось за спиной, и Саймон шёл вперед, не обращая внимания ни на выкрутасы тропинки, ни на усталость в ногах. Несколько раз пришлось прорываться через кусты, как будто вламываясь в непролазный лес, но предательская тропа тут же прыгала обратно под ноги. Саймон спешил. Перемежая быстрый шаг с небольшими перебежками, он отметил, что приближается уже к тому месту, где побывал несколько часов назад, но такого сильного сопротивления, как днём, явно не ощущалось. Солнце словно запуталось в густых ветвях и падало за горизонт непривычно медленно. Краски серели, тропинка растворялась в траве, угадываясь лишь по отсутствию тёмной массы деревьев впереди. Саймон споткнулся, понимая, что уже не видит земли… и будто сердце дало сбой и какой-то холодный комок провалился вниз живота, скрутив на мгновение и тут же отпустив. Он остановился, успокаивая сбившееся дыхание… и лес хлынул в него волной звуков: шелестом листвы, гомоном птиц, устраивающихся на ночёвку, каким-то зверьём, невидимо пробирающимся по своим дела. А остатки притяжения Посёлка исчезли бесследно, как будто спала некая пелена.
- Настало время твоего ухода, - вдруг услышал он за спиной. Старейшина Иллок, усевшись прямо посреди тропинки, спокойно наблюдал за Саймоном. Мир вокруг – деревья, кусты, дорожка под ногами и даже старейшина на ней постепенно становились какими-то бледными, прозрачными, будто подернувшись дымчатой пеленой. Несколько мгновений казалось, что виной этому сгустившиеся сумерки, но преддверие ночи тоже таяло, растворялось, исчезало.
- Почему? Почему сейчас? – в голосе Саймона смешались страх от непонимания происходящего и злость обманутого - человека, которого в очередной раз оставили без ответа на вопросы, умыкнув их в последний момент, когда уже казалось – еще чуть-чуть и все прояснится. Старейшина пожал плечами.
- Ты сделал шаг. Ты начал движение и теперь продолжаешь его. Поселок - лишь эпизод твоей жизни, место отдыха, где можно изо дня в день ничего не желать и не к чему не стремится. Никто не в силах здесь заставить тебя сделать выбор, но когда ты делаешь его, делаешь осознанно, когда решаешься сделать шаг – твой отдых завершается и ты вновь уходишь по своему пути, сам пожелав этого.
- А как же уходили остальные? Как ушла Грейс, ничего не сказав мне? – Саймон был растерян и удивлён – то, что он мог покинуть посёлок в любой момент, просто пожелать этого, потрясло его до глубины души.
- Когда ты решаешься на Уход, желание этого заполняет тебя без остатка и, уже не слушая никого, какие бы разумные доводы тебе не приводили, ты стремишься к своей цели. А как уходили остальные… - Иллок вздохнул, задумчиво улыбнулся, - каждый своим путём...
Последние слова старейшины достигли ушей Саймона, когда он уже не видел перед собой ничего, лишь серая пелена кружилась перед глазами, стягиваясь и свиваясь в кокон, пока наконец не погрузила его в тёплое и бездонное забытье…

5
Измученная женщина тяжело откинулась на кресло, в голове её засела занозой одна мысль, рождённая услышанным, наконец-то, плачем - всё хорошо, всё закончилось, всё хорошо… через стеклянную дверь нетерпеливо и с волнением заглядывал муж, а немолодая и степенная врач-акушер, ловко управившись с пуповиной, возвестила – поздравляю! У вас мальчик!