Ради него

В то утро меня разбудил свисток поезда. Состав подходил к платформе небольшого города, чтобы сделать очередную остановку. Наскоро одевшись, я сунул ноги в шлёпанцы и вышел из вагона. На свежий воздух потянулись и другие пассажиры: кто-то просто проветриться, кто-то - прогуляться с детьми. Я ехал в последнем вагоне и обернулся, чтобы хотя бы издали рассмотреть этот южный город.

Со всех сторон к поезду спешили местные жители с котомками, тележками, сумками и лотками. Бойко выкрикивая название товара, они продавали пиво, воду, горячие котлеты с картошкой, связки дынь, виноград и помидоры. Через минуту на платформе развернулась бойкая торговля. Прямо за вагоном молодая женщина дёргала застрявшую на рельсах тележку на колёсиками, с отчаянием стреляя глазами в конкурентов, уже толпившихся у вагонов. «Дыни! Дыни сладкие!» - закричала она, рассчитывая, что, может быть, кто-то из пассажиров услышит её. Наконец колёса тележки перекатились через рельсы, она торопливо вбежала на платформу и подбежала ко мне: «Дыни купите! Сладкие!» Я отрицательно покачал головой.

Следом за ней на платформу вспрыгнул устремился молодой пёс грязно-жёлтой масти. Худые бока его светились залысинами. Он боязливо подошёл к группе стоявших покупателей и продавцов и сел неподалёку. Облизнулся, переступил с лапы на лапу. Негромко тявкнул. Мужчина, жующий хот-дог, лениво окинул глазами подобострастную фигуру собаки и отвернулся. «Мама, смотри, собачка!» - потянулась погладить пса маленькая девочка с сонными глазёнками. Мать отвела дочку в сторону, говоря ей о том, что собачка злая и может укусить хорошую девочку. Тёмно-карие глаза пса под чёрными бровями переметнулись на лицо женщины, которая купила печёный картофель и разворачивала шуршащую фольгу. Та не обратила на собаку никакого внимания. Посидев еще немного, он поднялся и, повиливая хвостом, пошёл к другим пассажирам. Вскоре сутулая фигура пса скрылась за вагонами.

«Молодой человек, купите чебуреки», - услышал я под ухом. Рядом стояла опрятно одетая бабушка с котомкой. «Домашние, горячие ещё...» - нерешительно добавила она. Я взял один. Не хотел есть, но не привык отказывать старым людям. Надкусил тёплую мякоть, горячий мясной сок брызнул на рубашку. Ругнулся:
- Блин, оттираться теперь!
- Внучек, а может, и оставшиеся купишь? - спросила бабуля. - А то у меня ноги старые уже, за поездами не набегаешься. Тут всего-то два и осталось.
- Что ж ты на старости лет за поездами-то бегаешь, мать? - потянулся я за кошельком.
- У меня внук есть, он иногда помогает, - оправдывалась старуха, заворачивая в фольгу чебуреки. - Он студент. Учится. А я вот — торгую, всё прибавка к пенсии.
- Так ты что — ради него сюда бегаешь?
Ради него, ради него, - затрясла головой бабка. - А то ради кого ж? Стипендия-то сейчас ещё меньше, чем пенсия, жить-то надо на что-то. Спасибо тебе, внучек.

Старуха застегнула молнию на котомке и, медленно переставляя ноги, пошла вдоль поезда. Ей навстречу бежала ещё одна собака. Белая, пушистая, хвост колечком. Худая. На белёсом животе болтались складки кожи с высохшими сосцами. Сука обходила группки пассажиров нагловато, громко лая и всем видом давая понять, что с ней нужно поделиться едой. Я и людей-то таких не люблю, а животных — тем более. Когда вдалеке показался худой молодой пёс, я свистом подозвал его и бросил недоеденный чебурек. Он с жадностью набросился на еду. Но сука, заметив пса, ринулась и с лаем кинулась на него. Собаки клубком покатились по асфальту, визг перемежался с рёвом. Плача, молодой с трудом вскочил и заковылял в сторону, волоча за собой окровавленную заднюю лапу. Сука схватила запылённый чебурек. И тут я подбежал с оттягом пнул её в бок: «Не бери чужое!» Собака взвизгнула, но добычу сжала только сильнее, развернулась и бросилась удирать в другую сторону. Я плюнул: «Вот и делай после этого добро!» и обернулся к псу. Тот сидел на краю платформы и, завывая, слизывал кровь с шерсти. Я бросил ему целый чебурек. Кто знает, может быть, спас псину от голодной смерти? Уж очень худой он был. Прямо доходяга.

Проводница зазывала пассажиров обратно в вагоны. Пора было отправляться. Я зашёл в купе, раздвинул занавески. За окном, по другой стороне, бежала окаянная белая сука, сжимая в зубах отвоёванный чебурек. Поезд тронулся. Собака спрыгнула с платформы, завернула за угол и нырнула в кусты. Там, среди пожухлой травы, копошились вислоухие щенки. Неуклюже переступая лапами, они заторопились к матери. Она положила за землю чебурек. «Всё ради них», возможно, подумала она. И только потом осторожно легла, с трудом переводя дух. Острой болью отзывался ушибленный бок.