Раколовка

Раколовка.ТДЖ.Кн.1.ч.1.гл 8.
"Захар Бандуристов действительно рыбное дело, рыбный промысел знал. Вырос он в рыбачьем поселке, на берегу Азовского моря. Отец его был атаманом рыболовецкой артели, или тафы, как тогда называли. Атаман пользовался большой властью в тафе... Он набирал артель, вел переговоры с хозяином, распоряжался ловлей и солением рыбы. От умения и ловкости атамана зависела многое.
       Захара приняли в артель сначала кухарем. Он научился варить наваристую, пахучую, тройную уху, запекать в золе полупудовых сазанов, начиненных мелко резанным луком, чесноком и петрушкой. С Николина дня до Покрова, с мая по октябрь, артель кочевала по побережью и питалась одной рыбой. Только хлеб покупали. А к нему -- свежепробойная осетровая икра, судачья икра, засоленная в мешочках, свежевяленые, распластанные на две половинки чебаки, сухая тарань. Все это хозяйство и было на Захаре.
Потом он стал засольщиком. Артель промышляла тогда сельдь. Она хорошо ловилась в лиманах Азовского моря в марте, а в мае наибольший улов брали в гирлах Дона. С наступлением холодов сельдь уходила в теплые черноморские воды, и осенью наилучший лов был в Керченском проливе.
Все специальности в артели испробовал Захар. Был лямщиком, а в последние годы ходил уже крылашом -- помощником атамана.
Брали они рыбу разную. Промышляли на косах. По северному берегу Азовского моря рыбными косами считались Федотова, Обиточная, Бердянская, Белосарайская, Кривая и Беглицкая. Эти песчаные или ракушечные косы вдавались далеко в море и продолжением имели песчаные или ракушечные отмели. Мелководье и твердый грунт под ногами были удобны при тяге невода.
На Белосарайской косе хорошо ловилась белая рыба – сула(судак), чебак(лещь) и тарань. К Беглицкой подходили белуги, иногда достигающие размеров лодки. Теперь в эти места водил Захар два рыболовецких бота, которыми он командовал.Но на рыбный промысел Захар смотрел, как на работу, а для души, для интереса любил он рыбалку обыкновенную, с удочкой, и увлекался ловлей раков.
***
Пантелей и Михаил Путивцевы спали во дворе на лежанке, под шелковицей. Ночь была теплой, а к утру роса увлажнила старые ватные одеяла. На свежем воздухе после вина спалось крепко. Захар еле растолкал их. Михаил с трудом открыл глаза.
Над головой поскрипывали раскачиваемые ветром ветки. На нижней сидел щегол, чистил перышки. Свистнул пару раз еще робко, сонно. На соседней груше под порывами ветра колыхались тяжелые желтоватые плоды, похожие на маленькие колокола. Казалось, они вот-вот зазвонят. Под деревьями медленно рассасывались синевато-серые предрассветные сумерки. Небо было в тучах, низким, темным.
-- Погодка, конечно, не очень, -- сказал Захар, доставая из кармана самосад и присаживаясь на пень.- В море не выйдешь. Но мы станем в гирлах Дона, в камышах, в затишке.
-- Доберемся туда? -- спросил Пантелей.
-- Доберемся.
Решили выехать с ночевкой, взяли продукты: помидоры, вяленый чебак, каравай хлеба, кусок лакерды, вареные яйца.
По дороге в бухту рассказывали всякие истории. Михаил вспомнил, как зимой он провалился возле бухты. Из заводской трубы там выходила теплая вода. Он не знал этого, решил сократить путь -- пошел по льду и провалился. Место было глубокое, еле выбрался. Пришел домой -- зуб на зуб не попадает. Ксеня давай растирать его спиртом, ну и внутрь, конечно, принял...
-- Когда я служил в армии, то однажды литр водки выспорил, -- сказал Захар. -- Призвали меня , а время было голодное.. Организму, конечно, жиров не хватало. А тут завскладом, этакий змей-искуситель: «Съешь, говорит, килограмм масла?» -- «Запросто», -- отвечаю. «Давай поспорим на литр водки?» -- предлагает он. Не знал я, что он таким манером уже два литра водки выспорил...
Ну, взялся я за дело. Килограмм -- кусок приличный, и хотелось, чтобы он поскорее уменьшался, поэтому отрезал я кусками большими -- и в рот. Грамм триста съел, чувствую: не могу больше. Я кусок -- в рот, а он у меня -- обратно. Завскладом тоже, конечно, видит это и уже предвкушает выпивку. Развеселился, стал похохатывать. А на меня страх напал. Ведь ежели проспорю, не только водку придется ставить, а масло отдавать. А где я его возьму? Купить невозможно, а если и найдешь, то за какие деньги? Надо держаться, думаю. Кусок масла двумя пальцами толкаю в глотку, а завскладом, само собой, хохочет -- весело ему. Не верит, конечно, что я справлюсь. От хохота даже икать стал. Ну, а я собрался с духом. Перелом вo мне какой-то произошел. Уже пальцами не проталкиваю -- само масло скользит. Спорщик мой уже не хохочет так весело, как прежде. Что-то нервное появилось в его смехе. Будто давиться стал: «Ха! Ха!..» А у самого лицо вытягивается, бледнеет, как дыня становится. А когда масла осталось грамм сто, меня стал смех разбирать. Но сдерживаюсь. Преждевременно. Последний кусок прикончил, остатки с пергамента соскоблил ножиком -- и в рот. И тут уж мы с ребятами из нашей роты, моими болельщиками, дали себе волю. Смеемся, один другого подзадоривая. Смеялись, смеялись -- и вдруг чувствую: подступает. Я вскочил. «Куда?» -- кричат ребята. «На кудыкину гору.!..» Хорошо, уборная недалеко была. Посидел. Только вышел -- опять... Трое суток меня несло.За трое суток будто весь воздух из меня выпустили, и вот с тех пор никак не надуюсь,-- закончил свой рассказ Захар.
Пантелей смеялся тихо, а у Михаила от смеха даже слезы на глазах выступили.
За поворотом открылось море -- все в белых барашках волн.
-- А ветер будто усилился, -- заметил Михаил.
-- Та не. Это так кажется, потому что вышли па открытое место, -- пояснил Захар. -- К ночи угомонится. Доберемся до гирла, а там будет тихо, как в бухте.
В бухте действительно было тихо. Местами только рябило. У западного мола рябь была покрупнее. Рыболовецкие боты -- хозяйство Захара -- «Буревестник» и «Восход» сонно клевали бушпритами. Зато у восточного мола поверхность воды была как стекло. Эту часть бухты защищали крутой восточный берег и высокая железобетонная эстакада. В ее железных переплетениях, наверху, зловеще завывал ветер.
Увидев спускавшихся в бухту по тропинке людей, из деревянной будки вышел сторож с берданкой за спиной. Узнал Захара, закричал:
-- Захар Петрович! Табачком не разживусь?
-- Идите к моторке, а я сейчас подойду, -- сказал Захар Пантелею и Михаилу.
Пантелей и Михаил по молу подошли к кнехту, к которому была привязана «Ада». Михаил за веревку подтащил лодку к берегу. Сложили в нее поклажу, уселись на банки, закурили, а Захара все не было.
-- Это такой копун! Такого копуна, как Захар, я еще не видел, -- сказал Михаил. -- Ну, что он там делает? Отсыпал табаку -- и иди...
-- Спешить нам некуда... Вообще я думаю, что из рыбалки нашей ничего не получится,-- высказал предположение Пантелей.
Наконец пришел Захар. Стал возиться с мотором.
-- Давай крутану, что ли? -- предложил Михаил.
Мотор завелся с пол-оборота. С минуту простояли еще, прогревая двигатель. Потом Захар повел лодку к выходу из бухты.
Сразу за молом началась толчея волн, и моторку резко положило на правый борт. С полчаса шли в жесткой болтанке под градом прохладных брызг. Но вот Захар развернул лодку кормой к ветру. Теперь волны гнались за ними.
Пантелей зачерпнул горсть воды рукой.
-- Цветет, -- сказал он.
-- Уже недели три...
В августе Азовское море начинало цвести. Светло-зеленая вода густела, будто в нее засыпали мелкую крупу. В тихую погоду на поверхности лежали длинные зеленые косы водорослей. В облачные, ветреные дни, как сегодня, они змеились в пепельно-серой от ила воде и казались синими.
Надо было иметь особое чутье, чтобы вести моторку сквозь этот цепкий живой лабиринт. Чем ближе к гирлам Дона, тем кушири становились гуще. На винт наматывались вороха прилипчивых зеленых кос. Иногда приходилось останавливаться, давать задний ход, чтобы освободиться из зеленого плена.
В гирлах Дона вдоль проток плотными стенами стояли камыш и чакан.
В погожий день каких только здесь птиц не увидишь! Когда забрасывали тоню, крячки слетались к ней, вились над водой. Наиболее смелые садились на верхнюю веревку невода и подстерегали рыбу, которая выпрыгивала, стараясь выскочить из невода.
Ближе к болотистым местам жили кулики, юркие каравайки, серые цапли.
Прямо в камышах водились красные кобчики. Целые стаи белых пеликанов с криком проносились над самой водой. Но сейчас везде было пусто. Ветер загнал все живое в камыши.
Нечего было показать Пантелею, и Захар злился на погоду.
Он долго водил лодку по протокам, выбирая удобное и рыбное место. Наконец направил лодку в камыши и заглушил мотор.
-- Попробуем для начала здесь... -- сказал он.
Михаил и Пантелей занялись удочками, а Захар для пробы снарядил одну раколовку. В сеточку завернул краюху хлеба, натертую чесноком, кусок макухи, все это положил в «домик».
-- На запах идут? -- поинтересовался Пантелей.
-- Для всякой живности запах -- первое дело, -- ответил Захар.
Он бросил раколовку против течения, но как только она вошла в воду, ее понесло. Веревка натянулась, а раколовка на дно не села. Захар вытащил ее, добавил груза, но снова ничего не вышло. Течение было слишком сильным.
-- Поудим пока, -- предложил он. -- Кидайте прямо в камыши. Рыба сейчас, как и мы, отстаивается в затишке.
Михаил поймал несколько таранок, а Пантелею попался большой лещ. Чтобы вытащить рыбину, Захар и Михаил отставили свои удочки, стали помогать удачливому рыбаку.
-- Не тяни! Попусти немного! -- командовал Захар. -- Михаил, подай садок... Вот мы тебя сейчас, красавец... Ну иди, иди сюда...
Лещ был килограммов на шесть. В четыре руки держали его Пантелей и Михаил, пока Захар освобождал рыбу от крючка. Когда все было закончено, Захар предложил:
-- По случаю удачи и для сугрева -- по маленькой...
Из брезентовой сумки он вытащил пол-литра водки, металлическую кружку, хлеб, помидоры. Нарезал лакерды. Первому поднес Пантелею.
-- Не думал я такую рыбину поймать, -- оказал Пантелей.
-- Это еще что... -- Захар выпил, вытер рукавом губы. -- В следующий раз на сома пойдем, на сазана... Это настоящая рыбалка...
-- А сазан тоже на червя берет? -- спросил Михаил.
-- И на червя тоже... Только и сом, и сазан цветное любят, яркое...
-- Это как же? -- снова спросил Михаил.
-- А так... Сазан хорошо идет на зеленого капустного червя. А однажды я штук семь вот таких сазанов вытащил на вареники с вишнями...
Михаил засомневался:
-- Захар, брось «залывать»!
-- Ей богу же! На червя, на рыбу -- не брал... Дай, думаю, кусок вареника с вишней наштрыкну -- тоже ведь цветное. И пошло...
-- И пошел, и пошел заливать... -- не выдержал опять Михаил.
-- Да ей-богу же! -- снова побожился Захар.
-- Ну, это почему же он на червя не шел, а на вареник клюнул, а? -- не отставал Михаил.
-- А это ты у него спроси...
-- Ну а сам как ты думаешь? -- спросил Пантелей, все еще не зная, верить или не верить Захару.
-- Думаю, что для разнообразия. Надоело ему все. А тут что-то новое, цветное, и есть можно... Вот и пошел...
К ночи ветер стих. Мрачно шумящие камыши примолкли, свесив пышные султаны над струящейся водой.
Захар снарядил шесть раколовок. Забросил первую, потянул слегка за веревку -- раколовка села на дно. Привязал веревку к пучку камышей, повязал кусок тряпки, чтобы приметить место. Михаил сел на весла, немного отвел лодку, и здесь они поставили вторую раколовку. И так, двигаясь по протоке, против течения, поставили все шесть.
Смеркалось. Небо на востоке затянуло хмарью. Но запад еще алел, быстро угасая.
Уже в полной темноте Захар поднял первую раколовку. По тяжести, по натяжению веревки догадался: есть. Все с нетерпением ждали, когда из воды вынырнет сетчатый «домик». Вот показалась его верхушка, вот и весь он вынырнул. На краю раколовки сидел большой рак и поводил длинными усами. Внизу копошилось несколько штук помельче.
-- Скорей! Скорей! Уйдет! -- закричал Захар. Ему очень хотелось, чтобы выезд был удачным.
Погребли по протоке вверх: в каждой раколовке было па десять -- пятнадцать штук. Захар разрезал свежую тарань, застрявшую в раколовке, и надел ее на приволоку.
-- На свежую рыбу еще лучше пойдут, -- пояснил он.
Стало уже совсем темно. Ночь густела. На востоке вспыхнул багровый всполох, осветил все вокруг: и чернильно-блестящую воду, и матово-темные стены камышей, и низкое темно-пепельное небо.
И вдруг раки перестали идти. Вытащил одну раколовку, вторую, третью. Только в одну попал маленький рачок. Захар выбросил его в воду: пусть растет.
Всю жизнь Захар провел на море, но ни он, ни другие рыбаки не могли объяснить, почему вдруг так бывает: идет рак, идет и потом вдруг как обрежет. То же самое и с рыбой. С вечера такой клев, что дух спирает от радости, а утром, на зорьке, -- время испытанное, рыбное,--клева никакого нет. Бывает наоборот: с вечера не берет, а на зорьке не успеваешь забрасывать, удочку..."
   Это "кусок" из романа "Такая долгая жизнь".
   А сейчас несколько советов РАКОВАРАМ.
   Весной(совем блико к лету) раки варить надо минтут 40-50,оченью -дольше.Весной перед "линькой" "панцырь рака уже не такой твердый, поэтому он варится  быстрее.
   Некоторые варят раки в пиве. Я этого не признаю: раки отдельно, пиво-ОТДЕЛЬНО.
   Рак должен быть сочным, его не надо СРАЗУ вытаскивать, когда он сварился, пусть постоит в рассоле.Когда рак "варится",то  он не "напитывается", а вот когда постоит...
  Есть примета, что рак особенно хорош осенью в месяца с буквой "р"-сентябрь, октябрь. ноябрь.Во-первых, в это время уже икра внутри рачих, а весной-"под хвостом",под шейкой.
Рачиха легко отличит от рака, у нее "лапы-лапки" меньше, а "бедра"-шейка-шире.
  Самое вкусное, на мой взгляд, не раковые шейки и лапки, а сердцевина, "внутренности".
 Мне трудно объяснить, как ее "есть".Примитиное пояснение.Когда шейку отрываем,освобождаем от панцыря "внутренности", по "бокам", где "ребра" такие "волосис-
тые" боковины, их "раскрываем", то есть отгибаем, а все остельное можно есть.У рачих-икра, у самцов, правда, там осенью появлется такие "кишки". Есть их можно,но не обязательно.Вот, пожалуй, все.