***

Она сидела на кровати, по-турецки поджав ноги и положив руки на колени. В мягком лунном свете, который старательно пробивался сквозь тяжелые занавески, ее загорелая фигура похожа была на медную статую Будды в индийском храме. Она не двигалась.
Было около трех часов ночи. Не спалось. Ей было грустно.
Рядом, на разложенном диване под теплым одеялом. тяжело и мерно дышал во сне, изредко постанывая, ее мужчина. Его могучее тело вздымалось, как гора, с каждым вздохом. И в холод, и в жару он всегда кутался плотно, сильно потел, раскрывался, замерзал и опять кутался. Во сне он был похож на большого ребенка: лицо светлое чистое, губы сочным "бантиком" чуть приоткрыты, длинные ресницы дрожат. Так и хочется обнять потеснее и целовать, целовать...
Но она не двигалась. ей было грустно. Даже тоскливо. Будто тысячи когтистых лап тянули ее внутренности. Вот-вот разорвут на части. Ей было больно, почти физически. Так сильно, что хотелось взвыть или зарыдать в голос.
Почему ей было так плохо? Сразу и не объяснишь. Это из-за него... Или из-за той...
С тех пор, как она увидела в его телефоне те фотографии, она не могла чувствовать себя полностью счастливой. и не могла уйти...
Вот он лежит рядом с ней. Весь, казалось бы ЕЕ, до самой последней клеточки. Но нет - НЕ весь, НЕ ее, НЕ до последней. И от чувства, что приходится (а ей именно приходится) его с кем-то делить, становится так больно и тоскливо. Чувство ревности, злости, ненависти, негодования вскипают в ней каждую минуту.
И если бы только эта одна, а то ведь есть и другие, которые то пишут, то звонят, чего-то хотят, о чем-то просят и даже предлагают. Им-то он, вроде, не отвечает, но ей... Ей?!. Говорит, что нет, прячет телефон, в те редкие моменты, когда ей удается туда заглянуть, она либо ничего не находит, либо просто не успевает хорошенько проверить.Хотя она при ней ни разу ему не написала и не позвонила, знает его график, значит общаются... Мммм. От злости она стиснула зубы и впилась ногтями в колени.
Эх, изничтожить бы ее, как мошку, положить на один ноготь, а другим придавить, чтобы хрустнуло, так смачно, а потом выбросить и забыть.
А он забудет?!
Он застонал, перевернулся на спину и закинул левую рурку за голову, обнажив мощную подмышку и грудь, стал причмокивать губами и затих. Снова задышал тяжело и мерно.
Она замерла, затаив дыхание, будто и правда боялась разбудить ребенка, которго потом не уложишь.
Вдруг в темноте, показавшийся очень громким из-за ночной тишины, прозвучал его хриплый ото сна голос:
- Ты чего не спишь?
Крупные белки его глаз светились во мраке, словно вырезанные из фосфорического камня.
- Да так...
- Плохой сон?
- Нет, грустно что-то стало.
- Хороооош, ложись.
Он повернулся на правый бок, к ней лицом, положил одну руку под щеку (ну совсем ребенок), а вторую вместе с одеялом вытянул вверх, приглашая ее в свои объятья, как в теплую первобытную пещеру.
Она мгновенно забыла все, о чем только что думала, лишь в голове ее пронеслось: "Да пошла бы она! Он же со мной!"
И она легла поближе к его огромному жаркому телу. Он накрыл ее теплым слегка влажным от его пота одеялом и мощной рукой. Стало очень уютно. Она увидела перед собой чуть вытянутые к ней сочные "бантики" его губ и с удовольсьтвием прижалась к ним своими.
- Сладких снов, - прошептал он.
- Сладких снов...