Лёшка

Облака уносят вдаль,
В даль воспоминаний.
Небо – ты моя печаль-
Повод для страданий.

Небо – ты моя любовь,
Счастье и разлука,
Жизнь, что обжигает кровь,
И навеки мука.


       Лешку любили все девчонки. Здоровый, красивый, с очень спортивной фигурой и длинными крепкими ногами. (Она всегда любовалась им в спортзале, когда он неистово метался за мячом). Но даже не это было главное: подкупало его простое открытое лицо и какая-то детская непосредственность. Лешка отличался ярко выраженной индивидуальностью: в нем было удивительное сочетание мужского и детского. С девчонками он не кокетничал, напротив, иногда казался даже чуть грубоватым и часто любил их дразнить, повторяя: “Вы, девчонки, все дуры и трусихи”. На что, те невозмутимо отвечали: “Лучше быть живой трусихой, чем смелым и красивым, но…”. В этом месте следовала многозначительная пауза или же вполне конкретное словцо, которое напоминало о состоянии, противоположном жизни. (Шутки парашютистов на эту тему всегда неприятно резали ей ухо. - Возможно привычные фатальные суеверия, но за десять лет работы она так и не привыкла к ним). На девчонок Лешка не обижался, он чувствовал, что его любят, и платил им тем же: он любил всех; иногда, правда, тех, кто оказывался ближе, он любил чуть больше. Но это была почти братская любовь.
       …Первый раз она увидела Лешку по телевизору. Почему не была в тот день на прыжках, уже забылось: то ли была в гипсе после травмы, то ли сидела дома с ребенком. Случайно включив телевизор, она вдруг увидела родной аэродром, самолеты, парашютистов, и вот тут показали Лешку. Слегка растрепанный после приземления, с распущенным парашютом на плече, он давал интервью. Видимо его спросили о причине отказа купола, и он произнес фразу, которая потом стала поводом для шуток. “У меня зажевало левое ухо...”, -
вполне серьезно начал он. Любой мало-мальски опытный парашютист его конечно бы понял, зная, что он имел в виду “уши” спортивного купола По-9. Но молоденькая девушка-репортер, ничего не поняв, начала допытываться до истины, чем привела Лешку в полнейшее замешательство. Он никак не мог понять, что тут может быть непонятного. Со стороны это выглядело забавно; наконец, кто-то из опытных спортсменов все прояснил, но потом все очень долго смеялись…
       Она помнила, как он уходил в армию. В тот день на аэродроме были прыжки. Она проводила предпрыжковый мед.осмотр. Для опытных спортсменов эта процедура была почти формальностью; она знала, что ни один из них не пойдет в самолет в плохом самочувствии, по крайней мере, не сказав ей об этом. Она тоже была спортсменкой (“своей”), поэтому ей доверяли все. Измерив давление и пульс кому-то из припозднившихся девчонок, она вышла из медпункта, уже собираясь идти готовить парашют к прыжку. И тут увидела Лешку. Он стоял немного растерянный и грустным взглядом провожал молодых снующих парашютистов, готовящихся к взлету. Она подошла к нему, подошел еще кто-то из девчонок. “Ну, что, девчонки, я пошел в Армию…”, - грустно, с улыбкой, произнес он. Сердце ее дрогнуло, она знала, что он идет служить в Афганистан. “Лешка, мы тебя ждать будем, - тихо сказала она и подумала, глядя ему в спину, - Господи, хоть бы он выжил”.
       Она ждала его два года, хотя была уже замужем и имела дочь.
Лешка вернулся, и она очень хорошо помнит, какое море радости было вокруг него. “Вернулся”, - казалось, все облегченно вздохнули. Радости родителей и друзей не было конца. Жизнь била из него ключом. Он возмужал, немного повзрослел, но остался прежним родным и открытым Лешкой, как будто и не было двух прожитых лет.
       Девчонки с интересом поглядывали на него, но он с одержимостью стал наверстывать упущенное в спорте. В тот период в клубе пошла полоса какого-то “рукоделия”: шились и перешивались ранцы парашютов, кроились удобные комбинезоны из парашютной ткани. Она сшила уже такой «комбез» для прыжков себе и мужу, по Лешкиной просьбе начала кроить ему…
       Запомнилась поездка в Хабаровск, там были какие-то кубковые соревнования. Лететь должны были на транспортном самолете, попутно, по договоренности с военными. Летел второй состав, у основной команды были ответственные соревнования в другом месте. Около двух суток девчонки из команды с вещами и парашютами дежурили у нее дома, ждали телефонного звонка, чтобы “укараулить” тот подвернувшийся транспортный военный самолет. (Так было условлено, чтобы все находились в одном месте. Парни ночевали тоже вместе у кого-то дома). За это время девчонки слегка утомились и немного отвлеклись, готовя фаршированные перчики, и даже успели испечь тортик. Но вот, как всегда неожиданно, - контрольный сигнал за два часа до отлета. Она чуть было не заметалась: обидно, муж должен был приехать с минуты на минуту со сборов, а ей лететь в Хабаровск. Девчонки все-таки успели скидать в банку перчики и не забыли тортик.
       Муж как-то умудрился “перехватить” их досаафовскую машину на полдороге. Это так и осталось для нее загадкой, но она была счастлива (все-таки они увиделись) и с довольной улыбкой выслушивала его полушутливые наставления перед соревнованиями: сырой воды не пить, ниже “тыщи” (по инструкции высота раскрытия 1000м) не раскрываться. Он проводил их до самолета, помог девчонкам загрузить парашюты, пожелал всем удачи. Девчонки в ответ пожелали ему тоже выиграть: утром он с первым составом улетал на кубок России.
       Едва самолет оторвался от земли, как начался настоящий пир. Вот тут-то все и оценили старания девчонок…
       Сами соревнования не запомнились. Почему-то все время вспоминалось, как командой гуляли по городу, как потом, вдвоем с Лешкой, они возвращались в гостиницу: ей не захотелось идти со всеми к реке, ему тоже. Он нес парашютную сумку, в которую положили купленное ей по дороге пальто для дочки. Сумку его в автобусе порезали, правда, пальто уцелело. Почему запомнились эти мелочи, она не знала, но, позднее, она заставила себя признаться, что в тот момент чувствовала рядом с собой мужчину, хотя это был Лешка, и он был моложе ее на десять лет. Непомерные фантазии всегда заносили ее очень далеко: она представила, что было бы, если б Лешка сделал какой-то шаг ей навстречу, вспомнила даже судьбу Анны Карениной. Но все это так и осталось только в ее голове….
       …Тот день она не забудет никогда. Летели на сборы в г. Камень-на-Оби. Сам перелет не запомнился: это недалеко, но, кажется, была “болтанка” (самолет кидало из стороны в сторону, так как дул шквальный ветер), поэтому все прилетели уставшие. Она очень хорошо помнит, что в тот день всем не хотелось прыгать. Можно было отдохнуть и начать прыжки с утра. Но начальство решило иначе: едва бросив вещи в гостинице и наскоро пообедав, все пошли на аэродром, успели прыгнуть по прыжку или по два. Она помнит, как, укладывая парашют, услышала тот роковой разговор.
       На старте постоянно крутились местные мальчишки. Один из них, подойдя к Лешке, который укладывал парашют, стал приставать к нему с вопросами.
“Дяденька, а прыгать страшно?”
“Страшно, мальчик”, - с серьезным лицом отвечал Лешка.
“Дядь, а парашютисты разбиваются?” – не унимался тот.
“День прыгаем, день хороним”, - невозмутимо продолжал Лешка.
“Лешка, ты мне свой парашют завещай, как помирать соберешься”, - это нашелся еще один шутник.
“Завещаю”.
“Долго ждать-то?”
“Завтра на поминки приходи”.
Ее уже подтрясывало:
“Придурки, как вы можете? Ужасно…”
       …Прыгали тридцатку. (Комплекс акробатических фигур в свободном падении с высоты две тысячи метров). Она прыгала через два человека после Лешки. “Открутив” комплекс и раскрыв парашют, сразу почувствовала что-то неладное: на земле была какая-то суета. “Скрутившись” на одной лямке (быстро потеряв высоту), чтобы быстрее приземлиться, она увидела несущийся ей навстречу мотоцикл. “Кто?” – запрыгивая в люльку, бросила она. “Лешка”.
       Он упал в районе бензозаправки, на окраине города, на асфальт. Чтобы полностью раскрыться, запасному парашюту не хватило нескольких секунд…
       Все остальное воспринималось как в тумане. Не покидало ощущение нереальности происходящего. Она никогда не забудет, как везла Лешку на “скорой” и всю дорогу молила Бога: только бы он выжил; и умоляла про себя Лешку: “Ты здоровый, ты должен выжить, ты справишься….”
Она помнит, как врачи, глядя на нее, произнесли тогда эту фразу: “Повреждения, несовместимые с жизнью…”.
       Как в тумане, вышла она на улицу к спортсменам и, не смея поднять глаза, показала руками крест. “Все”, - выдавила она из себя.
“Не-е-е-т!” - не выдержав, заорал лучший друг Лешки. И этот крик в тот момент показался ей неуместным. Она, словно, окаменела. Это была ее первая встреча со смертью.
       …Домой летели молча. Посреди салона Ан-2 стоял гроб с телом Леши. Дверь самолета почти не закрывали. Она боялась, что кому-нибудь будет плохо. Некоторые девчонки плакали. Слезы подступали к глазам, когда она думала о том, как они посмотрят в глаза матери Леши и брату, которые будут встречать их в порту.
       Хоронили Лешу торжественно. Бесконечное море народу. Над головами несколько раз пролетел спортивный Як. Военные дали прощальный салют. Никто не скрывал слез, кто-то из девчонок упал в обморок.
       Все это запомнилось, как и то, что она долгое время не могла осознать, что Лешки больше нет.
       …Леша разбился шестого июля. На родном аэродроме цвели ромашки. Команда не поехала на Россию, муж поехал тогда один, личником (и, как обычно, стал чемпионом), многие его не поняли. Прыжков не было до сентября. В этом сезоне многие больше не смогли прыгать. Она не прыгала по другой причине: они с мужем ждали второго ребенка. (Как все “ненормальные” парашютистки, она прыгала первые месяцы). Глядя на эти злополучные ромашки, она еще тогда решила: если родится сын, назовет его Лешкой. В феврале родилась дочь Наташка. А, немного погодя, у Лешиных родителей появился внук, и Лешин брат назвал своего сына в честь брата – Лешкой.
       Каждый год, глядя на ромашковое поле, на аэродроме, она вспоминала Лешку и то, что комбез ему она так и не успела дошить…
       
       ***************