Весна

Как красиво все начиналось:
Небо, солнце, цветы
И ты…
Что мне сейчас осталось,
Кроме пустоты...
Вместе в небо шагали,
Вместе детей рожали,
Вместе с тобою мечтали
Мы умереть…
(В памяти все не стереть).
Небо сталось небом.
Солнце все так же светит.
В поле растут цветы.
Вырастут наши дети,
Но их не увидишь ты…
       

       Весна. Погода, как всегда в это время года, поражала своей неустойчивостью. Ясные солнечные деньки с голубым небом, тающими сугробами и звонкой капелью с крыш парашютных домиков и крыльев застоявшихся за зиму самолетов сменялись вдруг неожиданно пасмурными днями с холодным пронизывающим ветром и небом, затянутым серыми тяжелыми тучами.
       Сегодня был один из таких дней, и ехать на аэродром не хотелось. С утра было ясно, что погоды не будет: ветер колыхал провода за окном, трепал верхушки деревьев, а небо было таким серым и угрюмым, что все это невольно накладывало отпечаток на настроение. Опытные спортсмены в такую погоду на прыжки не показывались. Но, работа есть работа, появиться на аэродроме все-таки было нужно, и они с мужем, оценив погоду, тщательно собирались. Надев пару олимпийских костюмов, она “змеюшкой”, как говорил муж, влезла в свой любимый черный комбез из “лаке”; сверху надела демисезонную лётную куртку, на голову – толстую белую вязаную шапочку, и была почти готова.
       Муж уже, как всегда одетый, почти полностью в летное обмундирование: комбез, меховую зимнюю куртку, летный свитер (исключение составляли валенки и кроличья шапка-ушанка), поджидал ее у порога и улыбался, видя, как она, с трудом сгибаясь, натягивает валенки.
       Наконец, они вышли из дома. Ветер дул в спину, подгоняя и едва не сбивая с ног. Она взяла мужа под руку, с улыбкой отмечая любопытные взгляды прохожих и сознавая, как необычно они с мужем смотрятся на улицах города и в общественном транспорте. Но это ее нисколько не смущало и не шокировало: то, что в городе смотрелось необычно, на аэродроме было, как нельзя более, кстати, подходящей одеждой. Оденься они по-другому, через полчаса на открытом поле аэродрома, они просто-напросто замерзли бы, а проторчать на пронизывающем ветру предстояло как минимум полдня.
       Добравшись на трамвае почти до самого клуба, они разошлись по своим рабочим местам: муж пошел на парашютный склад, она же зашла в медпункт, проверить: все ли на месте в ее медицинском чемоданчике. Бросив в чемодан еще несколько бинтов и захватив шины, она вышла в коридор. Спортсмены уже грузили парашюты; заглянув на склад, она отметила, что ее парашют кто-то унес, и не торопясь направилась на улицу.
       На аэродром они ездили на “Урале”; парашюты уже были удобно уложены на машине, спортсмены сидели сверху. Забравшись в кузов, она удобно устроилась рядом с мужем, подняла воротник куртки, застегнула кожаный шлемофон и прислонила голову на плечо мужа, который приобнял ее, защитив от ветра. “ Неужели, все-таки, будут прыжки? – как-то равнодушно подумала она, - впрочем, какая разница. Ветерок, правда, приличный, и в такую погоду лучше быть на земле, даже из тех соображений, что медик должен быть на старте”. Она улыбнулась своей мнимой рассудительности.
       Прошло еще только около месяца, как она начала прыгать после годовалого перерыва: после травмы ей пришлось мужественно продержаться ровно год. И сейчас, начав прыгать, была не в состоянии пропускать любую возможность вновь подняться в небо. Она еще очень остро помнила, как, загорая на старте, мучилась и томилась, глядя на довольные лица приземляющихся парашютистов, как ездила в то лето на все соревнования с мужем и болела за команду, как завидовала она тогда всем им.
       Правда, и в тот период нашла себе небольшое развлечение: уговорила водителя “санитарки” – медицинского Уаза, и он стал обучать ее водить машину. Условия для этого на аэродроме очень подходящие (ширина самой широкой дороги - далеко не ширина взлетной полосы), и она лихо рассекала на четвертой скорости по всей длине взлетки: туда и обратно, пока самолет набирал высоту и выбрасывал парашютистов. Однажды, в начале зимы, настолько увлеклась, что не заметила, как снижающийся самолет заходит на посадку, и увидела его уже в тот момент, когда он, касаясь колесами земли, почти в лоб направлялся на нее. Она, конечно, свернула в сторону, и машина застряла в сугробе, а в окне пробегающего мимо Ан-2 она успела заметить смеющееся лицо летчика и «спинным мозгом» почувствовала укоризненный взгляд мужа. Мужики потом долго над ней подсмеивались; муж же, как обычно, «по косточкам», как разбирались прыжки, разобрал и этот ее проступок…
       Подъезжали к аэродрому; ветер здесь, казалось, был раз в пять сильнее, чем в городе, и было решено подождать: по прогнозу ожидалось небольшое снижение силы ветра. Она не спеша записала спортсменов в журнал мед. осмотра: мерить давление и пульс сегодня не стала, так как полагала, что довольно хорошо знает спортсменов и чувствует любые изменения в состоянии их здоровья, и смотреть их каждый день не обязательно. Хотя, в глубине души, она сознавала, что не права и такой установкой лишь оправдывает свое стремление поскорее бежать готовить свой парашют к прыжку. Тем не менее, закончив так называемый мед.осмотр, она вышла на улицу и увидела, что спортсмены уже надевают парашюты.
       Быстро достав свой купол из сумки, она поставила высотомер на запаску и, пристегнув стропорез, надела парашют. Пройдя линию проверки, не спеша направилась к самолету, бросив взгляд на “колдун” (указатель ветра), который трепыхался на ветру, заматываясь “хвостом” за стойку: ветер оставался запредельным...
       Самолет медленно набирал высоту, с трудом двигаясь против ветра: ветер и на высоте был приличным. “ Открываться нужно пониже, - подумала она, - иначе унесет”. Выглянув в иллюминатор, поняла, что самолет заходит на прямую. После отделения она пропадала все же не более пяти секунд и дернула вытяжное кольцо, как всегда с трепетом ожидая раскрытия: отцепляться в такую погоду и приземляться на запаске не хотелось.
       Когда купол наполнился, она развернула его и поняла, что устоять против ветра не удастся: сразу же понесло спиной. Заставив себя не впадать в панику, оценила ситуацию: высоты еще слишком много, а она уже находится над стартом, то есть сюда явно не попадает.
       Оглянувшись назад, спроектировала приблизительную площадку приземления. Результат оказался неутешительным: если продолжать стоять строго против ветра, приземлиться она должна была в районе завода “Кристалл” с его трамвайной кольцевой линией, проводами и асфальтовыми площадками. Правее завода, параллельно Павловскому тракту, была довольно большая заснеженная поляна, и она, развернув купол под углом к ветру, направила его туда, успев подумать, что не придется возвращаться на старт по сугробам: кто-нибудь подвезет на машине. Эти пять минут, проведенные в воздухе, в этот раз не доставили особого удовольствия: ветер бросал купол в разные стороны, парашют складывался, несло спиной, поэтому приходилось постоянно оглядываться через плечо и подправлять траекторию, нацелившись на выбранную полянку.
       В полянку она все же вписалась. Приземлившись довольно удачно (сугроб был мягким), она подтянула стропы и перекинула распущенный купол через плечо, затем, не спеша перейдя дорогу, встала рядом с автобусной остановкой. Больше всего ее удивило и даже немного задело то, что никто не обращал на нее ни малейшего внимания, как будто парашютистки, приземляющиеся на автобусные остановки, были обычным явлением. Было немного обидно, и она начала думать, как будет добираться до аэродрома: не лезть же в автобус с парашютом, да еще и без денег; «попутку» остановить на оживленной трассе тоже вряд ли удастся.
       И тут она увидела родную «санитарку», несущуюся по трассе, и изо всех сил замахала руками, чтобы ее заметили, уже не думая, как это смотрится со стороны. В окне подъезжающей машины увидела улыбающуюся физиономию Витьки (инструктора) и, наконец, расслабилась: ее лицо тоже расползлось в улыбке. Все закончилось удачно, и из окна машины она наблюдала, как по всему полю аэродрома по сугробам, медленно, добираются до старта остальные “разбросанные” парашютисты.
       Пока она была в воздухе, кто-то из девчонок-парашютисток привел на аэродром ее пятилетнюю дочку, и та наблюдала мамин прыжок. Дома никто (кроме мужа) в то время не знал, что она уже начала прыгать после травмы: она щадила психику родителей; ей удалось убедить их, что она ездит только на работу, и они, кажется, поверили ей. Дочь же, со всей своей детской непосредственностью, приехав с аэродрома, радостно заявила: “Бабушка, сегодня мама прыгала, и ее так далеко унесло, что за ней ездили на машине". Бабушка, по простоте душевной, принялась с ней спорить, уверяя, что та что-то путает, и что унесло, наверное, папу, чем довела ребенка до слез. Так открылся «благородный обман».
       А муж после этого случая, проезжая кольцо Малахова по Павловскому тракту, частенько говорил, с улыбкой глядя на «знаменитую» полянку: «Здесь нужно поставить памятник одиноко приземлившейся парашютистке», - и они оба улыбались.

       
       ******************************